Элизабет Мур

***

Мои сны были тревожны, иногда я жмурилась из-за страшных воспоминаний об этой войне. Ничего нет страшнее, чем видеть смерти, особенно в таком юном возрасте. Видя кровь моей матери, моего брата, я повзрослела и больше никогда не смогу быть той невинной девочкой, которая не знала, что такое смерть; которая не знала, как достается победа. Я жива, но какой ценой... Кто я? Всего лишь одна из девушек, которая предназначена для парней, и совершенно не для светлых чувств или добрых дел. Я слышала сквозь сон странные звуки; слышала, как что-то громыхало; чувствовала, как хрупкая рука Насти гладит меня по волосам, а сама она вся сжалась и, кажется, что-то тихо бормотала - что-то невнятное, но успокаивающее. Я пробудилась от новой сильной волны громких ударов. Взглянув в чистые и голубые глаза Анастасии с безмолвным вопросом, я увидела в ее глазах печаль. Ее слезы, казалось, сейчас хлынут через край, но она лишь молчала, сдерживая себя и подступающую истерику. Я совершенно ничего не понимая, подняла свою голову с ее колен и тут же обняла подругу. Настал мой черед позаботится о ней. - Тише, тише... - прозвучал мой тихий голос, сквозь страшные звуки. - Что произошло? - осторожно поинтересовалась я, боясь спугнуть ее - она боялась: ее тело дрожало, а голос трепетал. - Бомбы... Они скинули бомбы, - охрипшим, тихим голосом от истерики произнесла девушка. Я замерла, это было ужасное чувство. Я должна была радоваться, но не могла. Я слышала, как о здание ударилась бомба и прозвучал ее грохот. Сердце сжалось. Я никогда никому не желала смерти, даже тем девушкам, что находились в пансионате... Даже леди Элжебет. Ведь они все люди, с мечтами, собственными мыслями. Может быть, кто-то даже влюблен; может у кого-то осталась семья и когда окончатся эти страшные минуты, они вернутся к ним. Но я понимала, что это не так, их разорванные, или окровавленные тела лежат там, на земле, среди обломков здания. Я поднялась и укрыла пледом Настю, чтобы та перестала дрожать. Она обхватила тонкими пальцами края пледа и закуталась в него. - Сиди тут, - строго, словно, мать произнесла я и поднялась наверх. Я видела, как мерцало солнце, как высоко оно стояло, а теплый ветерок бился о мою кожу, заставлял летать выбившиеся пряди. Но также я заметила тела... Изуродованные тела, которые лежали в лужах собственной крови. Из глаз брызнули слезы, а из горла чуть не вырвался крик, но я сдержала его, прикрыв рот рукой. Тут, в этом месте, сброшен снаряд, хотя это даже не Россия и не Германия. Я боялась. Мне казалось, что нет больше такого места, где не оставила бы следы эта война. Какое же страшное слово... Вдали я слышала, как свистят пули; как стреляют танки; слышала и боевой клич молодых парней. Здание было полностью разрушено, из под большого бетонного камня я увидела руку леди Элжебет, на ее руке был кроваво красный перстень, из серебра и рубина, который сверкал от лучей утреннего солнца. Я не смогла сдержаться и упала на колени, позволяя истерики завладеть мной. Перед глазами все поплыло, алые пятна смешались с остальными черными и серыми цветами, слезы не позволяли больше ничего видеть. Я услышала, как из бункера выбралась Настя. Она склонила свою русую голову к груди, стирая с щеки последнюю горькую слезу. Ее рука легла на мое плечо и подняла с холодной, черной земли. Я уткнулась в ее грудь, обнимая так крепко, будто она сейчас испарится, или умрет как и все те девушки, с которыми я жила. Мой взгляд упал на тело черноволосой красавицы Марии Вангели. Ее рука сжимала белый платок, который был весь грязный и черный, ее глаза устремлены в небо, в голубое и бесконечное. Сквозь слезы я улыбнулась, еще недавно я ненавидела ее всем сердцем, но это девушка погибла, погибла как и все остальные. Вдруг я почувствовала, как Настя меня куда-то ведет. - Куда мы? - еще не отойдя от истерики, спросила я, забывая о слезах и растрепанном виде. - Нужно уходить, Лиза, прошу, нужно уходить, - ее голос звучал нежно, ласково и молебно. Я никогда не слышала в ее голосе мольбы, она была для меня непробиваемой, но такой ранимой и милой девушкой. Я безмолвно кивнула и пошла за ней. Не знаю сколько мы шли и куда, но я стерла все пятки в кровь. Она вела меня по берегу, куда-то в конец города, на нас даже не было легкого пальто, лишь летние платья, которые уже износились. Я хотела остановиться, передохнуть и опустить ноги в холодную воду Миссисипи, но я не могла сказать ей об этом. Сейчас нельзя ныть, нельзя быть маленькой девочкой, нужно идти дальше, не замечая боли в ногах. Я увидела смутно знакомый образ. Вдалеке по берегу спокойно шел парень, с шухером на голове. Он был одет в пальто, смутно напоминающие шинель. В его губах была сигара, наверняка ужасно дорогая, а на ногах брюки и до блеска начищенные ботинки. Я узнала его, узнала и его алые глаза, которые были устремлены далеко вдаль реки. Кажется, когда он взглянул на меня, то был искренне удивлен. Ускорив шаг, парень дошел до нас и забрал мою руку из руки Анастасии. - Это снова ты, и вновь ты попала в неприятность, - легкая и, кажется, замученная улыбка проступила на его губах. - Идем со мной! - ничего больше не сказав, он развернулся на мысах своих ботинок и пошел вдаль, откуда только что пришел. Настя странно на меня посмотрела, но ничего не ответила. По ее глазам я видела, что она не знает этого юношу, как и я. Я ведь практически понятия не имела, кто он, зная лишь о том, что произошло тогда, на рынке. Я не знала его имени, и он не знал моего, но все равно помогал, что говорило о доброте в его душе. Юноша усадил нас в свою машину и отвез в дом. Его дом был огромен и прекрасен, таких достойны короли. Заведя нас внутрь, я увидела каких-то людей, кажется прислугу. - Как ваши имена? - заинтересованно спросил юноша, обратив свой взгляд на мою подругу. - Вернет, Анастасия Вернет, - слабо улыбнулась она, делала легкий реверанс. Мужчина обратил на меня свой взгляд и произнес: - А тебя, мисс неприятность? - Элизабет Мур, - скромно произнесла я, тут же заливаясь краской. Румянец проступил на моих бледных щеках, а взгляд был опущен вниз на мраморный пол в его доме и изношенные ботинки. - Идемте, я покажу вам комнату, - он больше ничего не говорил, лишь указал рукой на лестницу, ведущую на второй этаж. Она была длинная, с кованными перилами. Мы дошли до длинного коридора, на стенах которого висели огромные портьеры и портреты, с которых на нас смотрели изящно одетые мужчины и женщины. Наконец мы дошли до комнаты, незнакомец пропустил нас вперед, а сам остановился в дверном проеме. - Если вам что-то будет необходимо, зовите меня или спрашивайте прислугу. Ах, да, меня зовут Деметрий, - и вновь на его губах появилась улыбка - слабая, лишь приподнятые уголки губ. Он исчез где-то в коридоре, его шаги были изящными и тихими, настолько, что я почти не слышала их. Настасья была удивлена и смотрела на меня с искренним изумлением. - Прошу, не задавай вопросов, - лениво и устало произнесла я, на ее мысленный вопрос и оглядела комнату. Она была сделана в светлых тонах, просторная и большая, с высокими потолками. Кровать была двуспальная, меня, конечно-же, это совершенно не волновало. Я подошла к ней и провела рукой по резной спинке, с золоченным рисунком. - Элизабет, ты не отвертишься от вопросов, - Настасья криво улыбнулась и подошла к окну, кажется , чтобы понять, где мы, в какой части этого огромного города. Я же была совершенно без сил и упала на огромную кровать, сворачиваясь калачиком, мною вновь овладел сон. Проснулась я от того, что Настя потрепала меня за волосы. Перед собой я увидела поднос с едой, на нем стояла овсяная каша и апельсиновый сок. Очень предусмотрительно - я не ела нормально дня три, а может и больше. Честно говоря, я совершенно этого не помнила. Я заметила, что у Настасьи был такой поднос, но на моем была небольшая записка. Поставив все на прикроватную тумбу, я взяла в свои руки записку и развернула белоснежный листок бумаги. Там было написано красивым почерком с редкими завитушками на буквах "Элизабет, мне очень жаль". Экономная фраза, которая заставила почувствовать тепло в сердце, которое разбивалось каждый раз, когда я видела новую кровь. Я быстро сунула под подушку записку и принялась кушать мелкими ложечками. Остальное время я то и делала, что смотрела в окно. Я не говорила, не хотелось видеть никого, даже Настю. Я видела в ее глазах печаль и понимание, но и видела безумную инициативу помочь. За окном уже сияла луна, отбрасывающая дорожку на водную гладь Миссисипи. Его дом был на берегу, однако мы ехали на машине, что достаточно странно. Но я не хотела забивать голову ненужными и тревожными мыслями. И вновь я почувствовала прикосновение к своему чуть оголенному плечу, но рука была холодна и огромна, я чувствовала всю мощь в ладони этой руки и резко повернулась к обладателю.