Стратегия и тактики семейной жизни

В Очень Тайной Комнате царила атмосфера, которую с некоторыми оговорками можно было назвать озадаченной. Четвертый и Девятый Пэры с подчеркнутой сосредоточенностью изучали нечто на экранах своих смартфонов, время от времени поглядывали друг на друга, а когда их взгляды случайно встречались, быстро прятали глаза и делали вид, что ничего интереснее некоей информации в Универсети не встречали как минимум в последние две недели. Остальные Пэры смотрели то на большой экран, то друг на друга, то на собственные смартфоны. Дед уютно устроился на полу у двери и задумчиво покачивал посохом прямо перед своим носом. Его волосы были, кстати, свиты в дреды и перехвачены на затылке вязаной крючком косынкой ужасающих, ядовитых расцветок, не сочетавшихся между собой до такой степени, что у малоподготовленного человека слезились глаза и начинал течь нос. Генерал-Аншеф все еще находился в Малом Непарадном Кабинете на аудиенции Великого Князя. Где находился Степьен, знал как Четвертый, так и Девятый Пэр: разумеется, далеко от Очень Тайной Комнаты; кажется, этот мерзавец уже знал и о ее существовании и о том, во что обходилось казне ее поддержание и сохранение ее местоположения в тайне от него – соответственно, никто не мог поручиться, что Степьен не будет знать о том, что именно обсуждалось или готовилось к обсуждению, и, соответственно, никто не мог убедительно и аргументированно доказать, что поддержание определения «Тайная» в самом названии имело такой уж смысл. Тем более… Причина, по которой Генерал-Аншеф находился на аудиенции у Великого Князя, приводила в некоторое замешательство даже видавших виды ледяных эльфов. Их общество, как легко предположить, в силу долголетия ее членов, подчеркнутой коммуникативной ориентированности и умопомрачительно долгой истории обладало развитой системой родовых и, чуть у́же, семейных отношений. Избавиться от родственника было невозможно хотя бы потому, что если с гномьей тщательностью создавать свое родовое древо, то где-то через восемь поколений приходится, к печали своей, признать, что оно включает всех ледяных эльфов. Иными словами, избавиться от родственника не представлялось возможным, к ним приходилось относиться как к неизбежному злу и утешать себя мыслью, что на традиционных родовых или семейных собраниях они страдают не меньше, а то и больше своего. Так что объявление Великого Князя, что он намерен пригласить на новогодние празднества своих родственников, было принято с пониманием. Благо часть из них, а именно бабка, ее два мужа и любовник, дочки, их мужья и дети, сыновья с их женами и отпрысками уже побывали в Княжестве – всего-то двадцать шесть их было, и задержались они во дворце всего-то на неделю, вели себя прилично, охотно соглашались на традиционные ледяноэльфийские развлечения и даже демонстрировали похвальную ловкость, а затем убрались быстро и эффективно, не оставив после себя никаких следов, разве только некоторой печали и неги во взгляде того или иного ледяного эльфа, успевшего насладиться в полной мере горячим темпераментом экваториальных жителей в, скажем так, более кулуарных условиях. Но в этот раз Великий Князь был настроен куда более решительно. Он заявил, что пригласил всех. Четвертый спросил у Степьена: «все» – это сколько? Степьен вопросом озадачился, ответить ничего толкового не смог, сбежал-упорхнул добывать точную информацию, обратно вернулся, тяжело ступая. Примерное количество, которое он сообщил Четвертому, было тут же сообщено оставшимся одиннадцати Пэрам. Именно оно ввергло их в подавленное настроение, в котором они пребывали, дожидаясь Генерал-Аншефа. Именно оно побудило Четвертого и Девятого к мыслям, которые в иной ситуации вызвали бы грандиозный скандал. Эти двое стыдились того, что признавали эти размышления куда более правомочными и даже легитимными; они стыдились еще больше, что другой подозревает их в этих мыслях, мстительно думали при этом, что сам-то дурак наверняка думает так же, но заявить друг другу напрямую не решались. Думали они и правда об одном: не помешало бы присутствие Степьена Собственно, Степьен и правда знал. Сметы он умел читать, в том числе и между строк. Особенно поднатаскался за год супружеской жизни с Дамианом, он же Великий Князь. То есть как супружеской жизни: первая неделя еще куда ни шло, была горяча до такой степени, что даже Степьен вынужден был признать, что пора бы и отдохнуть, заездили его – дорвался, так сказать, убежденный девственник до сладкого плода. А потом настали унылые будни Великого Князя: Дамиан взялся за дело со всей ответственностью, что тут же сказалось на интенсивности супружеских отношений. В Большой Великокняжеской спальне их было три, всегда три: он – Степьен, он – Дамиан, и они – государственные бумаги. Для кузнеца и обычного ремесленника, коим себя обычно представлял Дамиан, во всей этой бухгалтерии он разбирался ошеломляюще хорошо, читал сложнейшие отчеты, словно это были детские комиксы, и очень неплохо представлял, как именно должна работать великокняжеская экономика, чего добивался с подавляющей упертостью. Разумеется, при этом Дамиан старательно изучал и другие документы, а именно как избавиться от короны, но больше из принципа; а если нет – ну что ж, Степьен был готов последовать за ним куда угодно, даже в пустыню, так что охотно поддерживал эту упертость и даже поставлял кое-какие сведения от деда – Великого Волхва и из семейных архивов обоих своих пап. В обмен, разумеется, на интенсификацию супружеских отношений, хотя бы спорадическую. Где-то в начале осени Дамиан и обратил внимание на значительные средства, уходившие на обслуживание непонятного пустого места на карте; Степьен, находившийся неподалеку, прикинул, что там такое может находиться, похлопал ресницами в присутствии одного адъютанта, похихикал с другим, пококетничал с третьим, а по возвращении в супружеские покои разбушевался и потребовал от Дамиана помощи и поддержки в разработке планов мести за то, что самые близкие люди – папа, папа и дед – так предали его, так обманули! Они на самом деле немало времени были в состоянии что-то придумывать не просто вдали от его ушей, а еще и в надежной изоляции! Дамиан внезапно воспылал желанием исполнить супружеские обязанности, что, спустя сутки, Степьен тоже подумал расценить как предательство: отличный вышел отвлекающий маневр, возможно даже, Дамиан тоже намерен пользоваться Очень Тайной Комнатой. С другой стороны – тем интереснее добиваться разоблачения тайн. Находился же Степьен в то время, когда Четвертый и Девятый подумывали, как бы так вовлечь его в Очень Тайное Экстренное Совещание в Очень Тайной Комнате, чтобы потом не пускать обратно, когда устранится причина экстренности, а Генерал-Аншеф щелкал каблуками и кланялся Великому Князю, разворачивался и стремительно направлялся в ту же Очень Тайную Комнату, в компании мажордома, двух его заместителей, главного повара и его двух личных помощников. Обсуждали, понятное дело, не столько новогоднее меню (Григорьен наверняка подсыпал бы Степьену какую-нибудь гадость в суп, осмелься тот на подобную наглость – так не уважать его компетентность!), а ту самую новость, ввергшую даже не в растерянность, а в беспомощную оторопь видавших многое и многая ледяных эльфов. – И как их кормить? – мрачно цедил Григорьен, дергая себя за кончик уха и хмуря брови. Один из его помощников утешающе гладил Григорьена по руке и преданно заглядывал в глаза, второй капал в стакан, содержавший совсем не воду, а очень даже оранжевое аллахарское вино, восемьсот девяносто девять эльфириумов бутылка, успокоительные капли. – Мясом, – небрежно дергал плечом Степьен. – Главное, чтобы его было много. На негодующий взгляд мажордома (во дворце Великого Князя – и просто мясо?!) он угрюмо пояснил: – Думаю, они будут рады убедиться, что их кровиночка не голодает, а жрет от пуза, чтобы потом без усилий двести тридцать выжимать. В их трущобах в любом случае не согедская говядина на воскресный обед подается. Помощник шеф-повара переместился к нему и сочувствующе погладил по руке. Аркадьен, мажордом, и Григорьен переглянулись; один без лишних слов протянул другому еще один стакан, в который второй плеснул вина. Очевидно, супружеская жизнь не всегда была подобна бегу на хорошо смазанных лыжах по добротной туристской лыжне, на деле и камни на ней попадались, и невесть откуда взявшийся валежник, и погода могла препятствовать. Степьен в порыве благодарности прижался к Аркадьену и тяжело вздохнул. – Сирота, – прошипел он, пряча лицо на груди утешающе похлопывавшего его по спине мажордома. – Мой Константьен, – после паузы начал говорить Григорьен. – Ну ты знаешь. Он из рода шестого, но через двоюродного деда не только с четвертым, но и с Генерал-Аншефом… а пра-пра по одной линии даже с Великим Волхвом в родстве. Вот. В приданое получил хороший такой кусок ледяной пустоши с разрешением на застройку под отель с геотермой, еще от пред-предыдущего Великого. Потому что его папа пользовался особой благосклонностью Великого. – Потому что он этой особой благосклонностью пользоваться перестал, – мстительно уточнил Степьен. – И потому разрешение на отель, что геотермы только на него и хватит. Григорьен оскорбленно втянул воздух и почти решился начать скандалить, но ассистент, только что гладивший Степьена, перетек к нему и, умильно глядя прямо в глаза и трепеща ресницами, положил голову на плечо. – Мой Константьен тоже сирота. Но на нашем обручении было шестьсот гостей. Скромное. Он называл его скромным. И это я вычеркнул две трети и моих пригласил только самых близких, – хмуро продолжил Григорьен, крепко прижимая к себе ассистента. – Ну ладно, – поправив косу и одернув сюртук, сурово сказал Аркадьен. – Южное крыло я подготовлю. А они что, они как… они – они тепла будут хотеть? – Можно подумать, темные эльфы так уж нуждаются в этом. В их подземельях наверняка холодно и сыро, – отмахнулся Григорьен. – Или сыро и жарко, – пробубнил Степьен, все еще нежившийся на груди Аркадьена. – Так он правда из темных? – спросил тот. Степьен подумал, тяжело вздохнул, кивнул головой, а затем помотал ею. Аркадьен утешающе погладил его по спине и подмигнул Григорьену. Тот понятливо кивнул и налил в стакан Степьену еще вина, хлопнул по попке ассистента, и тот понесся в погреб за следующей бутылкой. – Так… Темный не темный. Но откуда-то же его мать взялась. Да так, что магия аннигилировалась, – задумчиво произнес Аркадьен, усаживаясь на стул и устраивая у себя на колене Степьена. Тут же рядом оказался Григорьен и чокнулся с ним. Его стакан был скорее пуст, но Степьен, пребывавший в растрепанных чувствах, великодушно решил не обращать внимания на такие мелочи. Тем более, судя по проворности, ассистент был не просто понятлив по своей природе, но и расторопен, а также получил от старшего товарища немало знаний относительно напитков, необходимых некоторым образом не совсем удовлетворенному супружеской жизнью ледяному эльфу. Вино было из гномьих, что значило: не сильно притязательный вкус, что при количестве градусов имело второстепенное значение. Иными словами, отлично подобранное к поводу вино. Степьен даже задумался о том, не походатайствовать ли о продвижении расторопного ассистента. Удержало его от такой неосмотрительности одно: как-то неожиданно разговор зашел о гардеробных пристрастиях Великого Князя, и ассистент томно завздыхал, восторгаясь не столько супружескими татуировками, сколько тем, как мышцы играли под кожей, на которой эти татуировки проступили. Неудивительно, что щедрое настроение Степьена закончилось, так и не найдя вербального выражения, а ему на смену пришло другое – вырвать пару патлов наглому гаденышу. – Аннигилировалась… – фыркнул Степьен. – Она и не начиналась. Если бы аннигилировалась, так и ребенок и мать погибли бы Он надменно вскинул голову и поверх кончика носа смерил высокомерным взглядом нахального ассистента. – Без магии Великому никуда, – печально заметил Григорьен. Степьен решительно пододвинул ему опустевший стакан. Тот расторопно подлил еще вина. – Но зима ведь получилась отличная. Даже экваториальные флуктуации стабилизировались, чего при прежнем великом даже усиленным ковеном не получалось добиться. Дед каких магнификаторов ни ставил, а все равно сезоны смещались. А тут – стандартный полный круг, и все в порядке, снежный покров даже прирос на пять дюймов. – Он надменно осмотрел присутствовавших, что получилось так себе: на щеках Степьена проступил пьяный румянец и глаза начали двигаться несколько рассинхронизированно, так что он вынужденно прикрывал один, чтобы не наслаждаться двоящейся картиной. – Главное в магии что? – он вскинул палец. – Сила? – тут же предположил Аркадьен. Степьен наставил палец на него, нажал на нос, придавил его и глупо захихикал. – Трезвая голова! – назидательно поправил он. В это время в уже упомянутой Очень Тайной Комнате Генерал-Аншеф, рассказавший о беседе с Великим, прошедшей, по его словам, «в теплой, дружественной атмосфере», бывшей «конструктивной и охватывающей много параметров», поежился и опрокинул в себя коньяк. Великий Волхв скептически поднял бровь и положил посох на пол. – Много параметров, говоришь? м? – спросил он. Генерал-Аншеф выдохнул и назвал цифру. Четвертый тихо присвистнул. Дед уважительно покачал головой и встал. – А мальчонка-то не промах, – заметил он, выливая остатки коньяка себе в бокал. – Так Великая-то прибывает? – Хочешь очаровать ее на своей территории? – буркнул Девятый. Дед перегнулся через стол и легонько хлопнул его по щеке. – Поговори мне! – прошипел он. – Нашелся мне сморчок! Ты хотя бы на десятую часть ее достижений достигни и тогда злорадствуй. Он направился в кухню, на ходу бурча: «Соплюшка хренов». Четвертый подбадривающе улыбнулся Девятому, отчего тот подозрительно прищурился и приготовился давать отпор, и недоуменно посмотрел вслед деду. – Вылетают из главного аэропорта Аллахарда, будут у нас через шесть часов, – продолжил докладывать Генерал-Аншеф. – Воздушный коридор уже заказан. – И где будут тут садиться? – решил уточнить Седьмой. – На военном аэродроме, разумеется. Он уже две недели как готов. – Так Великая Мать будет? – повторил дед. – Позволю процитировать Великого Князя, – процедил Генерал-Аншеф. – «А эта старая мымра мне зачем?» В Очень Тайной Комнате раздалась пара смешков, под тяжелым взглядом деда застрявших в горлах издавших их пэров; Генерал-Аншеф поправил воротник, медали на груди, размял шею и протянул руку за бутылкой. – Он все-таки не темный эльф, – наконец сказал он, собрав все свое мужество. – Может быть байстрюком, – пожал плечами дед. – В смысле байстрюком темного эльфа. В Очень Тайной Комнате установилась недобрая тишина. На Великого Волхва уставилось тринадцать пар подозрительно прищуренных глаз. – Дед, – с упреком произнес Первый. – Он байстрюк ледяного эльфа. Ты забыл? – У него еще и мать была. У этих чокнутых все не как у эльфов. Дед осуждающе покачал головой и наполнил бокал. – Я это и имел в виду, – надменно вскинув голову, пояснил он. – Но двести тридцать восемь гостей! – возмутился Десятый. – И сто двадцать два детя! Детей! Э-э-э… Как их там, – отмахнулся Третий. – Ребенка, – величественно поправил его Первый, известный филолог и знаток многочисленных наречий самых разнообразных эльфийских языков. – Я подготовил культурную программу для восьмидесяти, максимум девяноста взрослых, – оскорбленно заметил Двенадцатый. – Они же разнесут тут все… – И если они нарушат защитный круг… – продолжил Пятый. – Он сбежит, – подхватили одновременно Третий, Четвертый и дед. Четвертый и Девятый не удержались и переглянулись, затем синхронно покосились в сторону деда, но не осмелились посмотреть ему в глаза и спрятали взгляды. Зато остальные, а особенно Генерал-Аншеф, начали сверлить его взглядом. Великий Волхв вздохнул и достал смартфон. Отправил сообщение и начал ждать. Через две минуты он отправил еще одно. Через три позвонил Степьену. – Спит он, что ли? – раздраженно спросил дед у потолка. – Даже когда он спит, он находится в непосредственной близости от ключевого объекта и тем самым готов к выполнению самых щекотливых поручений, которые способен сам осознать, истолковать и принять к исполнению, – заметил Генерал-Аншеф. Дед вздохнул и положил смартфон на стол дисплеем вниз. – В таком случае… – он встал и посмотрел на Четвертого. – Я к ним в палаты не ходок, – буркнул тот, отворачиваясь. – В гости к себе позови. Папа ты или нет? Четвертый огрызнулся: – Сам такой. По лицу Великого Волхва пробежала некая тень. То ли он внезапно устыдился из-за отсутствия родительских инстинктов, то ли из-за того, что в силу их отсутствия с трудом справляется с желанием нанести дитяти-Четвертому тяжкие телесные повреждения посохом. На всякий случай он сцепил руки за спиной и с огромным усилием подавил намерение высказать все, что может и желает сказать. Степьен слышал звук приходивших сообщений и звонок входящего вызова, но был увлечен кое-чем другим, а именно: Аркадьен упоенно рассказывал ему, к кому ходит нынешний постоянный Генерал-Аншефа, когда уходит от него; Григорьен подтверждал это, сопровождая повествования Аркадьена уточнениями о гурманских пристрастиях нынешнего постоянного. – Да ты что! – ахал Степьен. – Но он же ночевал у дяди Адамьена! Но они же потом вместе отправлялись на ярмарку к оркам! Подумать только, и его с собой прихватили! Но куда смотрит Седьмой?! Так во-о-от отчего у него такие командировочные были! Но как лесные братья про это не подумали? Или он и от них пару заноз прихватил? Затем Аркадьен и его помощники вызвались транспортировать малоподвижного Степьена в родные пенаты. Тот воспользовался возможностью, бесцеремонно вис на нем, хихикал и требовал продолжения рассказа о гастрономических пристрастиях пэров. Аркадьен, очарованный глупым хихиканьем и трепетанием ресниц, охотно докладывал, как добывал то одному, то другому пэру эксклюзивные вина, как завел пару десятков брокерских счетов, чтобы обеспечивать еще пару кухонь деликатесами за умопомрачительные деньги, как начиная с августа, если не раньше, ему достаточно начать сеанс видеосвязи, чтобы его опознали как ледяного эльфа и тут же начали восхвалять за стабилизацию глобального климата, что обеспечивало заметные скидки. И так далее, и так далее. Внезапно помощники Аркадьена растворились в воздухе почти в буквальном смысле, а сам он отпрянул от Степьена, то ли споткнулся, то ли не устоял на ногах по причине повышенного градуса и бухнулся на колени. Великий Князь, стоявший в открытой двери спальни, молча подошел к едва державшемуся на ногах Степьену и взвалил его на плечи, молча же развернулся и пошел обратно. Гвардейцы бесшумно закрыли за ним двери. Аркадьен на четвереньках побежал прочь. Дамиан бесцеремонно сгрузил Степьена на кровать, прихватил подушку и бросил ее на пол, затем лег рядом с кроватью и закрыл глаза. Степьен свесился с кровати. – А ты знаешь, – заплетающимся языком начал он, – что пэры сейчас все ломают голову, как выдержать твою семейку и не упустить тебя? Даже дед малость немножечко сильно растерян! – Мою семейку они не выдержат, – ровно ответил Дамиан. – И насчет второго я тоже питаю определенные надежды. Пусть ломают, хоть под ногами не будут путаться. – Я тебя никуда не отпущу, – пригрозил Степьен. Дамиан поднялся на локте: – Сбежишь со мной? – Да! – решительно кивнул головой Степьен. Дамиан хмыкнул и коротко поцеловал его в нос. Ранним утром Дамиан по мониторам следил, как из самолета выходят его родственники – бесконечной очередью, кто-то нес на плечах или руках детей, кто-то держался за руки, кто-то зевал, отправлял сообщения, оглядывался, оценивающе осматривал стоявших на страже эльфов. Степьен дремал, прижимаясь к нему сзади. Дамиан тяжело вздохнул и легко толкнул его: – Пора. Пойдем. Он еще раз вздохнул, поправил брюки, одернул жилетку и решительно направился к родным. Бабка встретила его пристальным взглядом. Дамиан распахнул жилетку и показал ей супружеские татуировки. Она одобрительно крякнула: хороши, мол, получились. Затем остальные считали необходимым обнять или хотя бы потрепать по плечу его и Степьена, и где-то через двадцать минут в ушах у Степьена звенело, голова кружилась, а перед глазами всплывали одно за другим бесконечные имена, которые ему называл Дамиан. Через два часа Степьен позорно ретировался. Не то чтобы дворец не знавал такого количества гостей: еще чего, на похороны прежнего Великого и празднование нового прибыло две с небольшим тысячи гостей – все как один почетные и важные. Но даже они со всеми их помощниками, ассистентами, секретарями, гримерами и массажистами, с охраной и медслужбой не производили столько шума и гвалта, сколько двести тридцать восемь близких родственников Дамиана, половина из которых дети. Степьен осторожно выглядывал из окна, следя за Дамианом, который вместе с детьми и парой взрослых взялся наряжать елку. Не главную на центральной площади – о ней он говорить отказывался, только назвал наедине со Степьеном бородавчатой морковкой. А рядом с южным крылом – подарками, которые привезла ему родня и которые он готовил для нее, начиная чуть ли не с января. К нему подкрались Великий Волхв и Четвертый Пэр. – Вишь ты как, – пробормотал Четвертый. – Чем ни попадя украшают. Степьен вздохнул. – Но не моими серьгами? – прошептал ему Четвертый и ущипнул его. Степьен хихикнул: – Ничего же с ними тогда не случилось! Четвертый на мгновение прижал его к себе: – Что бы с ними случилось, с заколдованными. Только как ты в столь нежном возрасте не только нашел их, но и сломал защиту на шкатулке, диву даюсь. – Талант, – протянул дед. Дамиан махал им из окна, и Степьен, тяжело вздохнув, сказал: – Надо. Через две минуты он стоял рядом с Дамианом и старательно растягивал губы в улыбке. Дроны летали над их головами, старательно запечатлевая счастливые семейные моменты, Дамиан обнимал его и, посмеиваясь, требовал, чтобы Степьен скалился не так усердно, чтобы детям не начались сниться кошмары. Степьен думал, что если у Дамиана все же получится вырваться на свободу, он-то отправится за ним, но будет очень скучать по дворцу. А Дамиан распоряжался, чтобы во двор вынесли столы и выставили на них еду и напитки. Через полчаса он подошел к Степьену с тарелкой и двумя кружками горячего пунша. – Попробуй ветчину. И эти хлебцы замечательные, – сказал он. – И пунш. Если Аркадьена как следует вздрючить, он не только пэров обдирает, но и готовит толково. Степьен засмеялся и прижался к нему. – Скоро Новый год, – невпопад сказал он. Дамиан поцеловал его в щеку и согласно кивнул: – Всего ничего осталось.