Стратегия и тактики семейной жизни

В тронном зале все было спокойно и размеренно. Дамиан с тремя пэрами репетировал новогоднее обращение к народу; Степьен в двухсотый раз фотографировал его со всех сторон, чтобы быть во всеоружии – часть под шумок продать на аукционах в универсети, часть по щедрости душевной выложить на фан-форумах, а наиболее восхитительные сохранить для собственного потребления. Портные пытались в перерыве между очередной сварой между пэрами или пэрами и Дамианом по поводу какой-нибудь формулировки или не очень удачно подобранной интонации прокрасться и примерить мантию, жилет или (о снег!) сюртук, бесстыдно скрывший бы супружеские татуировки, которыми Дамиан так гордился. Генерал-Аншеф смотрел на эту суету снисходительно, ему от Великого Князя нужно было одно – подписать шестнадцать проектов, что, к сожалению, оставалось невыполнимым уже который месяц. Лакеи сновали туда-сюда, поднося новые блюда, унося пустую посуду, наполняя бокалы и следя за прочими мелочами. Пэры почти довели Дамиана до состояния легкого бешенства, портные почти в него ввели, как в тронный зал ворвались два гвардейца и что-то зашептали Генерал-Аншефу в ухо. В оба уха, если быть точнее, один в правое, а другой в левое. При этом сообщаемое Генерал-Аншефу оказалось до такой степени впечатлительным, что он побледнел и едва не затрясся, по крайней мере, обильно декорированные серьгами уши заходили ходуном, а на шее вздулись вены. Дамиан то ли почувствовал нечто телепатическим образом, то ли Генерал-Аншеф подал ему знак, но вскоре они стояли вдвоем, и вместо лихорадочных вибраций и потоотделений Дамиан просто спрятал в ладонях лицо. Гвардейцы потом тихо передавали друг другу две версии фразы, которая вырвалась из него, несмотря на колоссальное самообладание, достойное лучшего из Великих Князей: «Вот же клизма старая» и «Вот же мымра странная». Сам Дамиан впоследствии хранил стоическое молчание и даже Степьену не признался (и неважно, потому что последний услышал от первого немало куда более красноречивых фраз в адрес прибывшей дамы). Затем они вчетвером исчезли, в смысле стремительно покинули тронный зал на ногах, ускоренным шагом, но не бегом, а не с использованием мгновенного перемещения. Степьен, успевший уловить только конец процессии, потому что разрывался между судьбоносным выбором: намазать на хлеб и сыр абрикосовый с чили или сливовый с имбирем джем, – издал ультразвук отчаяния, шлепнул поверх сыра оба джема и понесся следом. Выяснять, куда направилась невероятная процессия, выкладывать ценные кадры с примерки мантии на четыре фан-форума торговать еще одним сетом фотографий на аукционе (дворцовый сайт все равно получил эксклюзивные кадры с официальной речью, так что никаких профессиональных конфликтов нет, а кто считает иначе, тот не профессионал) и жевать бутерброд одновременно оказалось непросто, но Степьен справился – а кто-то сомневался? В телепортационный зал он влетел почти сразу за гвардейцами, едва не споткнулся, оказался подхвачен двумя парами гвардейских рук, едва не поперхнулся под угрожающим взглядом Дамиана, немного поболтал ногами в воздухе, был аккуратно поставлен рядом с Дамианом, сверлившим дверь арки прибытия угрюмым взглядом), радостно улыбнулся Генерал-Аншефу и послал воздушные поцелуи операторам, механически отметил их несколько напряженные лица, чтобы затем бросить взгляд на экран и просвистеть отчаянное: «Нифига себе!» Потому что почти сразу же в зал вплыла Великая Мать собственной персоной. Степьен тут же начал фотографировать ее – Генерал-Аншефа, ставшего на пути между нею и Великим Князем – непосредственно Великого Князя, смотревшего на нее исподлобья и стоявшего со скрещенными руками – затем снова Великую Мать, улыбнувшуюся столь лучезарно, что Степьен сказал «вау» и отправил снимок Деду. – О величайшая из венценосных родственниц… – запел Степьен, потому что Дамиан очевидно не желал следовать никакому из дворцовых протоколов, а молчать и буравить друг друга взглядом допускалось несколько секунд, а не вторую минуту кряду. – Чего приперлась? – перебил его Дамиан. Великой Матери было, по слухам, от трехсот до шестисот семидесяти лет, выглядела она на очень хорошо ухоженные девяносто – или сто сорок, если оценивающий ненавидел ее яростно и неукротимо. По прикидкам: десять процентов такого великолепия приходилось на счет отменной генетики, остальные девяносто – маниакальный уход, грамотно подобранные косметика и освещение и, чего скрывать, пластические операции. По ею же установленной моде, она была облачена во все черное – дресс-код, которому вынужденно следовали все темные эльфы. Опять же, злые языки шептались, что причиной такой строгости была некоторая недонаполненность княжеской казны, а вовсе не эксцентрический вкус ее светлости. Смартфон Степьена практически через две секунды завибрировал, Степьен сбросил звонок и тут же отправил Деду сообщение: «все еще в телепортационном», потому что, как он не без основания подозревал, это и только это интересовало Великого Волхва. – Решила лично поздравить тебя с годовщиной свадьбы, – с немеркнущей улыбкой на лице ответила Великая Мать и подмигнула Степьену. – Коль скоро ты не соизволил пригласить меня непосредственно на обручение. Или… куда там еще. Всю семью пригласил, а меня забыл. – Смотри-ка. Когда я в своей хижине молотами махал, не сильно нужен был, а когда целым княжеством обзавелся, да еще процветающим, а не полуобанкроченным, ты тут как тут? – Дамиан отступил на два шага, как только она приблизилась к нему. – Бюджет на следующий век уже утвержден, свободных средств в ближайшие пятьдесят лет не предвидится, могу посоветовать два гномьих банка, в которых все еще могут купиться на твою стоматологическую вывеску и выделить что-нибудь, что не жалко потерять. Великая Мать лишь повела плечом. – Амина очень гордится тобой. Вчера мы с ней два часа в зуме проболтали, она просто не могла успокоиться, как рада, что у тебя все сложилось наилучшим образом. – Она распростерла руки. – Я еще пять лет назад предлагала тебе помотаться в наших пещерах, могло бы еще тогда что-то получиться. Кто же знал, что ты такой упрямый. Дамиан закатил глаза и повернулся к ней спиной. – Ты сейчас чего не расскажешь, – бросил он через плечо. – Гордый, щенок, – ухмыльнулась Великая Мать, подошла вплотную к нему, положила руку на плечо и прижалась. – Мог бы и навестить родственницу. Он сбросил с плеча ее руку и отошел, подозрительно осмотрел, даже обнюхал, затем пошел в телепортационную камеру и вышел с видом, в описании которого Степьен колебался между «озадаченным» и «растерянным». – Ты одна, что ли? – спросил он напрямую у Великой Матери. – Нет, что ты, – усмехнулась она. – С подарком. И из складок черной робы она извлекла небольшой пакет. – Презент из наших винных погребов. Достается только на свадьбу моих близких родственников. – Она повисла на руке у Дамиана и заворковала: – Для моих старших девочек подготавливала еще моя мать, а для третьей и четвертой я сама. Лилиане, кстати, мы с мамой вдвоем. Я даже не стирала пыль. Она протянула пакет ему. Дамиан тут же спрятал руки за спиной и оттолкнул ее плечом. – И не подумаю, от тебя каких только гадостей не дождешься! – Упрямый мальчишка, – недовольно нахмурилась она и огляделась. Оценивающе осмотрела Генерал-Аншефа, заметно потеплела взглядом и томно улыбнулась. – Но это нарушение протокола, ты не считаешь так, дорогой Адамьен? – Я не думаю, что семейные отношения следует измерять масштабами официальных протоколов, – чопорно ответил тот, глядя перед собой. – Семейные, – прошипел Дамиан. Прозвучало впечатляюще – легко можно было представить, что шипение издает сорокаметровый змей. Операторы содрогнулись, Генерал-Аншеф нервно сглотнул, но никак больше не отреагировал. – Семейные, – промурлыкала Великая Мать. – Ладно, раз ты так недружелюбно настроен, отдам-ка я их твоему супругу. Милый Степьен, я счастлива познакомиться с тобой! И она вцепилась ему в руку, начала ворковать, как будет рада узнать его поближе, как жаждет лучше познакомиться с такой огромной и замечательной семьей немного с другой стороны – она при этом лукаво посмотрела на Генерал-Аншефа, и тот приятно порозовел и облизал губы, стараясь смотреть куда угодно, но не на нее и не на Великого Князя. Дамиан в который раз закатил глаза, а Степьен посмотрел на Великую Мать со вспыхнувшим с новой силой уважением. В телепортационный зал ворвался – иначе не скажешь – Великий Волхв. – О восхитительная, о несравненная, о чудеснейшая из прекрасных! – зажурчал, защебетал, разлился он розовым маслом, оттолкнул Степьена, начал целовать ей руки, осыпать комплиментами, вздыхать и пожирать взглядом. Гвардейцы один за другим присвистнули и обменялись многозначительными взглядами. Генерал-Аншеф закаменел, заиграл челюстями, зараздувал ноздрями. Но посох Деда все же был при нем, так что открытая конфронтация так и не открылась. Дамиан с размаху приложил ладонь ко лбу, покачал головой, вздохнул и пошел прочь. Степьен перехватил пакет получше, еще раз оценивающе осмотрел Деда и Великую Мать, щелкнул дронам, чтобы те запечатлели все и как можно детальнее, и понесся вслед за Дамианом. Последний шел не в тронный зал, а на кухню – куда еще. По пути он распорядился о комнате для Великой Матери. «Идеально было бы каморку для швабр, может, эта мымра поймет намек и воспользуется в качестве транспорта», – буркнул он напоследок. Степьен вскрыл пакет, в котором оказалась старомодная бутылка из горного хрусталя, залитая потемневшим от древности воском. Заурчав от восторга, Степьен подскочил к Дамиану. – Правда, что ли, это было упаковано и спрятано на твой день рождения? – спросил он. – Брешет наверняка. Может, на мамкин, но тоже едва ли. Бабка ради мамки фиг бы пошевелилась, а эта грымза тем более. – Дамиан осмотрел кухню, сунул нос во все холодильники, но остался неудовлетворенным. Он замер, посмотрел на Степьена, жадно обнюхивавшего пробку и пытавшегося распознать, что за содержимое эти коварные женщины закупорили так надежно. – Осторожней, любовь моя, эти курвы на любую гадость готовы. Я бы сначала Деду дал на обследование. Или в военную лабораторию, чтобы они на все известные яды проверили. – У меня, между прочим, по биохимии «отлично» было! – возмутился Степьен, но все же отодвинул бутылку подальше. Потом, впрочем, снова пододвинул к себе, а убедившись, что Дамиан не собирается сдавать ее на опись и учет на общих основаниях, аккуратно спрятал за пазухой и сел с невинным видом. Дамиан оперся о стол. Кажется, его совершенно не устроило все виденное в холодильниках, что само по себе было критерием величайшей взволнованности. Не в лучшем смысле. – О нет, – простонал Степьен. Увы, Дамиан пошел к шкафу из тех, которыми оснащались лаборатории, в которых разрабатывались самые мощные яды. Степьен взвыл и сбежал с кухни. По пути столкнувшись с Четвертым, явно жаждавшим деталей, нет, не так – мельчайших подробностей о Деде и Великой Матери, он с круглыми глазами сообщил: – Он! Там! Ест! ЭТО!!! Четвертый взвыл, заткнул нос и побежал вслед за Степьеном. «Этим» была жареная саранча. Родственники привезли в подарок два килограмма. Дамиан, разумеется, возжелал поделиться лакомством со Степьеном, но достаточно было открыть пакет, чтобы он сбежал, а затем из другого крыла отправил сообщение, в котором уведомлял, что если «это» окажется ближе, чем на километр, он официально подаст на развод. Проблема была не в жареной саранче как таковой – белковая пища, приятно хрустит, легкий ореховый привкус. Проблема была в том, что эта партия была пожарена в некоем масле и с таким количеством специй, что у стоявших за пять метров от пакета начинало резать глаза, тёк нос и на коже проступала сыпь. Находиться в одном помещении с открытым пакетом с этим было категорически невозможно, не спасала даже стандартная температура около нуля в помещениях и ниже минус сорока вне. Новость о том, что Великий Князь вкушает это, да еще на кухне, распространилась по дворцу подобно наводнению. Все с напряжением ждали, куда же пойдет Великий, чтобы, чего доброго, не оказаться на его пути, потому что он, хорошо и правильно воспитанный бабкой, тетками и дядьями, всегда делился тем, чем обладал, то есть угощал пэров и прочих обитателей дворца, оказавшихся на его пути, и отказать Великому было невозможно. А это прожигало дыру в желудке не хуже кислоты, так что потом две недели приходилось проводить, хлебая настои Великого Волхва, а уж это гнусное создание делало все возможное, чтобы у его лекарств был вкус погаже, в зависимости от степени привязанности к исцеляемому. Степьен тоже спрятался подальше – в рабочем кабинете. В нем он с горя всхлипнул и в расстроенных чувствах вскрыл подарочную бутылку и отхлебнул прямо из горла. Причина для печали была проста и очевидна: обилие специй и их состав влияли на телесный запах, что значило для Степьена несколько одиноких ночей, потому что полакомившись жареной саранчой, Дамиан ею же вонял. Его пот и прочие телесные жидкости обретали запах невыносимый и всепроникающий, который оставался и на коже Степьена, и от него впоследствии не спасали никакие ванны и никакие гигиенические средства. Иными словами, бедному Степьену предстояло встречать смену лет в одиночестве. Одинокая слеза скатилась по щеке Степьена. Он сделал еще один глоток, и еще. Непонятно, что за настой делала Великая Мать или кто там в пещерах темных эльфов, но вкус у этого нечто был приятный. По телу разлилось восхитительное, где-то умиротворяющее, а где-то возбуждающее тепло, и Степьен, возжаждав общества, сунул бутылку за пазуху и решил проведать деда, хотя не сомневался: компания кого угодно, а тем более внука, ему сейчас была категорически некстати. Именно поэтому Степьен удвоил интенсивность поисков. Дед и Великая Мать (тетка она, двоюродная бабка или иным образом причастная к появлению на свет маленького Дамианчика родственница) обнаружились на балконе рядом с малой парадной столовой. Лакеи уже накрыли для них столик, на нем стояла бутылка шампанского и два бокала, блюдо с закусками; Великая Мать смеялась как девчонка, Дед осыпал ее руки поцелуями и ненавязчиво, но очень целеустремленно подбирался к локтям. Степьен достал бутылку, отпил из нее и щелкнул пальцами. Дроны зависли над балконом, запечатлевая для благодарных форумчан по всему миру несгибаемую Великую Мать и сурового Великого Волхва, каковыми их не знал никто. Степьен торжествующе хихикнул, потер руки и понесся искать папу и папу, чтобы поделиться и с ними наблюдаемым, а также видеодоказательствами и обсудить, куда бы еще их прода… пристроить. По пути он наткнулся на Дамиана. – Ты только представь! – обхватив его шею, хихикая и подпрыгивая, затараторил Степьен. – Нет, ты только представь, дед сидит на балконе и лобзает ей руки! Ох недаром он так тебя допрашивал, а когда, а где. Подумать только, его сердце было верно ей все это время. Ну или как там и что там. Ой, нет, ты только подумай! – Подумаю, – хмыкнув, произнес Дамиан и протянул ему чашку с жареной саранчой. – Я еще подумаю, отчего бы Генерал-Аншеф направился в бар-стриптиз, а не домой к семье. И все это только потому, что смелости ручки ей лобзать хватило у Деда, а не у этого статуя. Вынул бы штырь из задницы и действовал, а не страдал и обделял семью вниманием. Подумать только – на смену лет! – Которую из семей? – злорадно уточнил Степьен, засовывая саранчу в рот. – А вкусно! Он потянулся за следующей штукой. – Знаешь, нужно проверить, где Генерал-Аншеф проводил студенческие практики. И если окажется, что Великая Мать находилась неподалеку, то на отцовские линии ее дочерей следует обратить особо пристальное внимание, – деловито произнес он. – Вдруг щедрый дядя Адамьен осчастливил меня парой-тройкой кузин, живущих в пещерах и, э-э, отличных от нас, м? – И потом разбираться с их послами? Ну их. – Дамиан вытряхнул остатки саранчи на ладонь, протянул ее Степьену, тут же подхватившему три штуки и съевшему их, остальное отправил себе в рот. – Пойдем лучше обращение записывать. Степьен скривился, прижался к Дамиану и нежно погладил его по груди. – Ну его. Освещение фиговое. Утром лучше. С этими словами он многозначительно посмотрел в глаза и призывно затрепетал ресницами. – Утром лучше, – согласился Дамиан, подхватил его на руки и понес в спальню. Ночь была приятна и длинна, полна неожиданных сюрпризов и приятных открытий. Где-то значительно после полуночи, но еще до того, как дворец, а с ним все княжество проснулись, Дамиан сбегал на кухню и вернулся с бутылкой сомарского вина и подносом, на который было набросано ветчины восьми сортов, колбасок по-орочьи, по-тролльи и по-гномьи, пикулей самых разных вкусов и степеней остроты и пряности и многого еще. Они наслаждались едой, друг другом, вином, друг другом, снова едой и снова друг другом. Утром, когда Юзефьен и Кристьен пришли, чтобы разбудить Великого Князя и по необходимости этого кровопийцу, пиявку и напрасного растратчика воздуха, сиречь супруга Великого Князя, кровопийца и пиявка сладко спал, а Дамиан сидел, задумчиво глядя перед собой, и держал в руках странную бутылку старомодной формы из горного хрусталя. После непродолжительного совещания, почти полностью посвященного обсуждению того, что Великий Волхв был замечен покидающим покои Великой Матери ранним утром, а также того, как ее выдворить побыстрее, чтобы Дед не вляпался в супружеские узы, Дамиан вернулся к прерванному предыдущим днем занятию, а именно записи новогоднего обращения. Разумеется, глава пресс-службы княжества тоже присутствовал во время столь важного действа. Он давал непрошенные советы по поводу формулировок, требовал повторения дубля, потому что освещение оказалось недостаточно таким или таким, затем настаивал, чтобы Дамиану добавили или, напротив, убрали излишний грим, и прочая, прочая, прочая… Пэры – четыре из присутствовавших четырех – обменивались поначалу только выразительными взглядами, а вскоре сообщениями об извращенных пытках, которым намеревались подвергнуть Степьена, как только Дамиан разведется с ним. Дамиан же только умиленно смотрел на него. Затем лакеи внесли столы с закусками и напитками. Дамиан подошел к ближайшему, взял колбаску и отправил в рот. Степьен положил себе шарик клубничного, шарик шоколадного и шарик мороженого чили, подумал немного, полил их сладкой горчицей, попробовал, поморщился и украсил оливками. Попробовал снова, и его взгляд подернулся мечтательным туманом. впрочем, после восьмой ложки Степьен добавил к странному блюду анчоусов и ржаных сухариков, уселся и начал поглощать. Великий Волхв торжественно ввел Великую Мать. Она лучезарно улыбалась всем присутствующим, но когда ее взгляд упал на Дамиана, ее улыбка померкла. – Спасибо за подарок, дорогая тетя, – прошипел Дамиан. – Отличный был подарок. Дорогая тетя, не поделитесь рецептиком с дедом? – охотно подхватил Степьен. – Очень вкусно, приятно и все такое. И с этими словами он положил в чашку шарик малинового мороженого, который тут же украсил вяленой олениной. – Подозреваю, у деда своих рецептиков хоть отбавляй, – пробормотал Дамиан. Великий Волхв высвободил руку из хватки Великой Матери и подошел к Степьену, увлеченно поглощавшему мороженое. Отставив посох, он схватил Степьена за косу на затылке, отвел голову назад, заглянул в глаза, пощупал пульс на горле, заглянул в одно ухо, в другое, нагнулся, чтобы понюхать, и произнес сдавленным голосом, обращаясь к Дамиану: – Поздравляю. Он хотел добавить что-то еще, но сник под угрожающим взглядом Дамиана. Четвертый без сил опустился на стул, Девятый почти сразу заломил руки и закусил задрожавшую нижнюю губу. По залу прокатились ахи и охи и томные вздохи. Дамиан подошел к Великой Матери, подхватил ее под руку, сказал: «Не слишком ли вы загостились, дорогая тетя?» – и потащил в сторону телепорта. Степьен с гордостью посмотрел ему вслед и откинулся на спинку стула. Четвертый сел рядом, опасливо погладил по руке и спросил: «Как ты себя чувствуешь?» Через пять минут на троне появился Дамиан. – Так, все вон отсюда, – сухо распорядился он. В дверях возникла небольшая пробка, так все спешили исполнить его приказ. Степьен повернулся к нему. – Все в порядке? Дамиан протянул к нему руку, но тут же отдернул, не коснувшись. Откашлялся. Спросил: – Как ты себя чувствуешь? Степьен долго смотрел на него. Тоже откашлялся. Подумал. Сказал: – Только не это. Дамиан кивнул. – Но… как? – Подозреваю, подарок предназначался мне. Из вредности. Она такая, и дочки ее. Ну и сыновья, да. Нетемные эльфы – странные, один пол, все такое, так отчего бы тебе не насладиться. – Он сел совсем рядом и сложил руки на коленях. Он смотрел прямо перед собой, когда повторил вопрос: – Так… это. Как самочувствие? – За последние три минуты ничего не изменилось. Но я бы сейчас съел пиццу. Или что-нибудь такое. И гранатового сока бы. С перчиком. Степьен подумал и положил голову ему на плечо. – Мне нравится, – наконец сказал он. Дамиан долго собирался с духом, но потом все же обнял его, стараясь быть как можно более осторожным. – Я не фарфоровый, – протянул Степьен. Хотя ему нравилось все больше и больше! Потом было новогоднее обращение, в котором Великий Князь пожелал всем успехов, счастья-здоровья и провозгласил старый год завершенным. Степьен радостно махал и лучезарно улыбался, при этом старательно сдерживая зевки. Тут же рядом с ним оказались Четвертый и Девятый пэры и озабоченно спросили, в порядке ли он и не хочет ли чего-нибудь. После его невнятного «да нормально все» Четвертый позвонил Деду, чтобы подтвердить это у авторитета. «Спроси у твоего придурка», – буркнул Дед, обиженный на все княжество, а особенно на Дамиана. Четвертый спрятал смартфон и, виновато посмотрев на Девятого, признался: – Он не в духе чего-то. Степьен хрюкнул и тихо засмеялся. К ним шел Дамиан. – Брысь отсюда, – сурово сказал он. Четвертый и Девятый почти сразу же исчезли. И через секунду кольцом вокруг Степьена свился огромный черный змей. Генерал-Аншеф отдал команду, и перед дворцом начался фейерверк. Степьен подумал было проверить качество съемки, количество просмотров и поисковые запросы, посмотреть, что творится на форумах, как отреагировали на замечательную, проникновенную и, самое главное, очень короткую речь Великого Князя подданные, но пожал плечами и заснул. Его должно было беспокоить только одно – он сам, а с остальным разберутся, не Дамиан, так те, кому он прикажет.