Неудобные привязанности

      Два дня проходит с тех пор, как Петунья оставляет Снейпа во дворике его дома, один — с тех пор, как ей удается подсунуть ему кусочек торта в бумажной салфетке. Она не знает, следует ли Снейп ее требованию, но вскоре Лили значительно веселеет на вид.       Все становится как прежде. Почти.       Нравится это Петунье или нет, теперь ей нелегко испытывать к нему неприязнь. Быть может, виной тому его залитые слезами щеки, красные от зимнего холода.       Есть еще одна вещь, которую сложно выбросить из головы.       Неделю спустя, она сидит в своей комнате за домашним заданием. На столе открыта тетрадь по математике, Лили лежит на ее кровати, растянувшись во весь рост. Болтает ногой в воздухе, накручивает на палец темно-рыжую прядь и читает учебник. Закончив первые три номера, Петунья спрашивает:       — Ты знаешь, что со Снейпом дурно обращаются?       Лили откладывает книгу.       — Знаю, — говорит она, пожимая плечом.       — И?       Сестра выгибает бровь, и Петунья на сто процентов уверена: специально, чтобы подразниться.       Несколько минут она упрямо молчит, потом сдается:       — Ты кому-нибудь рассказала?       Лили опускает голову на скрещенные поверх одеяла руки, взгляд у нее изучающий и немного насмешливый; Петунья чувствует, как краснеют кончики ушей.       — А ты?       — Он твой друг, — замечает она, — а не мой.       Лили вздыхает.       — Я никому не говорила, — отвечает она. — Три месяца назад кто-то из соседей Снейпов пожаловался в полицию, и после этого стало только хуже.       Петунья смотрит на условие следующей задачи, не замечая, как крепко сжимает шариковую ручку.       — Неужели мама и папа тоже не смогут ничего сделать, если мы им расскажем?       Лили качает головой.       — Не думаю, Туни. И не думаю, что в этот раз кто-нибудь вообще придет к Снейпам.       Это удивительно и странно. Мир взрослых всегда казался Петунье более достоверным и надежным, хотя порой вызывал сомнения. Никогда прежде она не задумывалась о том, что этот разумный и безусловно реалистичный мир также мог быть местом, где их родители мало что могут, несмотря на весь свой возраст в три с лишним десятка лет. Верить в это не хочется, и осознание вызывает у Петуньи ощущение колющей тревоги внизу живота.       — К тому же, я обещала ему, что никому не скажу.       Мысли Петуньи приходят в движение.       «Ты обещала, — думает она. — А я...»       — А я нет.       Пара секунд уходит на то, чтобы Лили поняла смысл сказанного. Когда это происходит, она резко садится, сбив с кровати учебник неосторожным движением.       — Туни, нет.       Лили выглядит так решительно, словно готова подраться за любую возможность сдержать данное Снейпу слово. В удивлении Петунья только и может, что смотреть: Лили... никогда не казалась ей таким человеком. Она была смелой, но Петунья так же знала, что один вид водомерки мог вызвать у нее слезы. Она не давала вытирать об себя ноги, хоть и имела мягкий характер. Лили нравилась одноклассникам, но никогда не стремилась подходить к ним первой. И до этого момента, Петунья никогда не видела в ней кого-то, настолько безоговорочно настроенного на борьбу. Кого-то, кто будет упорно защищать секрет, который не был ни чем-то благородным, ни чем-то хорошим, ни чем-то, за что вообще стоило бы драться. Его надо было вытащить наружу, вытряхнуть, как корзину с грязным бельем, озвучить во всеуслышание и избавиться от него, как избавляются от старого пластыря.       И все же Лили смотрит на нее, не отводя взгляд.       — Я обещала, что никому не скажу, Туни. Он ни за что не поверит, что это была твоя идея.       Она хватает Петунью за руку.       — Он подумает, что это я попросила тебя обо всем рассказать.       Это неприятно: не само прикосновение, а слова, которые за ним следуют. Они словно подразумевают, что Петунья не способна на хороший и правильный поступок по своей воле. Она выдергивает руку.       — Если тебе нравится хранить такой секрет, то и ладно, — язвит она неожиданно зло даже для самой себя.       Петунья знает, что ее слова несправедливые и, судя по тому, как искажается лицо Лили, еще и болезненные, но, тем не менее, не жалеет о них.       Лили замирает, и волосы скрывают ее глаза, упав с плеч вперёд.       — Ты же знаешь, что это не так, — тихо говорит она. — Иногда ты бываешь очень жестокой, Туни.       Петунья знает и это.       — Я просто не понимаю, почему ты не хочешь рассказать маме или папе.       — Потому что я уже дала слово, и это не мое право — кому-то что-то рассказывать. Северус сделает это сам, если захочет.       Лили подбирает с пола учебник, хватает ручки и карандаши и уходит.       Петунья снова вспоминает его пунцовые щеки, губы, сжатые в узкую полоску, и думает: «Некоторые обещания не стоят того, чтобы их держать».

***

      Следующие несколько дней она тщательно все взвешивает и с досадой отмечает, что не очень-то хочет ссориться из-за этого с Лили. Однако. Петунья понимает, что она — ребенок, и Снейп — ребенок, а когда что-то идет не так, дети должны обращаться к взрослым. Это обыденность, это то, о чем она никогда не задумывалась в школе и из-за чего она нравится учителям: Петунья всегда рассказывает им, если возникают проблемы.       Ей, честно говоря, все равно, что за это ее считают стукачкой, главное, что в итоге никто не сидит c шишками на голове, не портит школьное имущество и так далее.       Снейп... он ей вообще ни разу не друг, и что происходит у него дома — не ее, Петуньи, ума дело, но она вспоминает фигурки на снегу, его ссутуленную спину и скрипит зубами.       После школы она стучит в дверь отцовского кабинета.       — Да?       Папа сидит в кресле, сгорбившись над папкой с документами. По левую сторону от него лежит большая увесистая книга. Петунья думает, что ею можно было бы легко забить гвоздь, появись такая необходимость.       Его волосы слегка взъерошены, и время от времени он пропускает сквозь пальцы свои русые пряди.       — Ты что-то хотела, Туни?       Внешне они очень похожи. У Петуньи тот же цвет волос и те же глаза.       Она закрывает за собой дверь и подходит ближе.       — Я хочу кое-что спросить.       — О нет.       Отец отодвигает папку в сторону.       — Кажется, это серьёзно.       В его глазах читается легкое веселье, когда он обращает все внимание на нее.       Петунья переминается с ноги на ногу, не зная, с чего начать. Затем спрашивает:       — Говоря гипотетически...       Это новое слово, которое она выучила в школе, «гипотетически». Оно ей нравится, потому что звучит умно и по-взрослому, и совершенно реалистично, как из научного журнала.       — Если бы твои мама или папа плохо к тебе относились, что бы ты сделал?       Папа хмурится и снимает очки для чтения. Все веселье уходит из его взгляда, он серьёзен: таким Петунья видит его только, когда он читает одну из своих книг в темных обложках.       — Плохо насколько?       Петунья вздыхает, терзая пальцами рукав платья в серый цветочек.       — Очень плохо.       Брови отца поднимаются на лоб. Его последующий ответ осторожный и взвешенный.       — Полагаю, что я бы попросил помощи у других моих родственников. Например, у дедушки и бабушки. А что?       Она ничего не знает о дедушках и бабушках Снейпа, не говоря уже о том, есть ли они у него вообще. Петунья не спешит выкладывать все начистоту: в данный момент ей удается ловко балансировать на грани полуправды и сильно от этого отклоняться не хочется.       — Ну, — бормочет она, — это гипотетический вопрос, как я и сказала.       Отец подпирает голову рукой.       — Правда?       — Да.       Она берет короткую паузу, после которой с надеждой спрашивает:       — А что насчет полиции?       Папа в задумчивости перебирает пальцами по столешнице.       — Зависит от ситуации, — отвечает он. — В некоторых случаях это решает проблему. В некоторых нет.       Он вздыхает и отворачивается к окну.       — К сожалению, Туни, многие службы защиты не выполняют свою работу так хорошо, как следовало бы. И, поскольку твой друг — ребенок, он, скорее всего, на какое-то время попадет в приемную семью, до тех пор пока все не уладится с его родителями, а потом вернется домой.       Петунья вздрагивает и чувствует, как румянец расползается по ее щекам.       — Я ничего не говорила про друга, — бормочет она, старательно разглядывая узоры на ковре.       — Не говорила, но я и мама в курсе того, что происходит в этом квартале. Не думаю, что мы можем что-то сделать, Туни.       Петунья покидает кабинет в растерянности. Выходит, Лили была права, их родители действительно ничем не могут помочь. Как такое возможно? Они же взрослые. Раньше ей казалось, что взрослые могут решить все.       Похоже, что нет.

***

      Новое лето ощущается странно. После целого года упорного труда Петунья наконец-то может отдохнуть, любуясь отметками в табеле. Она испытывает чувство удовлетворения, но все же какое-то неприятное напряжение ее тяготит.       Если в течение учебного года энтузиазм Лили по отношению к небылицам Снейпа немного угасает, то к его концу он разгорается с новой силой.       Потому что это то самое лето. Лето для писем из Хогвартса.       Петунья слушает их обоих с неловкой жалостью, в процессе многочисленных общих завтраков. Она перестала возражать против визитов Снейпа с зимы. Даже если теперь без школы, занимающей его и Лили, он проводит у них очень много времени.       — Ага, конечно, — говорит Петунья всякий раз, когда Снейп заводит ту же самую шарманку. Ей кажется, что теперь она помнит все лучше, чем Лили, каждый факультет и каждый лозунг. Гриффиндор, Хаффлпафф, Рейвенкло и Слизерин. До чего причудливые слова.       Петунья думает, что с легкостью вписалась бы в Хаффлпафф. Если бы только он существовал, конечно.       Все это могло бы стать восхитительным сюжетом для игры, лучшим, в котором Петунья когда-либо участвовала и который когда-либо выдумывал человек, относись Лили и Снейп к этому действительно как к игре.       — Туни, — спрашивает Лили, будто читая ее мысли. — Как думаешь, куда бы тебя распределили?       — В Хаффлпафф, — отвечает она без промедлений и осекается, когда на лице Снейпа проступает ехидство.       — Магглов не берут в Хогвартс.       По правде говоря, это слово, «маггл», которым он так щедро бросается ей в лицо время от времени, начинает надоедать.       Она фыркает.       — Как скажешь. Я не то чтобы очень хочу учиться в воображаемой школе. Это как-то странно.       — Она не воображаемая.       — Ага.       — Она не воображаемая! — возмущается Снейп, стискивая ладонями колени.       Плюшевая собака Лили падает с полки. Петунья переводит взгляд с нее на Снейпа и недоверчиво передергивает плечами. Совпадение.       — Как скажешь.       С недавних пор она переняла эту практически невозмутимую манеру держаться, насмотревшись по телевизору детективных сериалов, и просто кивает в ответ на все, что Снейп говорит, вместо того, чтобы с ним спорить. Это раздражает его гораздо сильнее, и Петунья испытывает некую тайную радость.       Прежде чем он успевает что-то ответить, их прерывает осторожный стук. Дверь медленно открывается, и Петунья видит маму. На ней привычный домашний наряд: красивое зеленое платье и фартук, но необычайная бледность ее лица и глаза, блестящие странным блеском, который Петунья никак не может разгадать, в образ не вписываются.       — Лили, спустись, пожалуйста, вниз.       Этот блеск... Она задерживается на нем, вглядывается, а потом понимает — он не что иное, как тщательно контролируемое волнение.       — Северус, я думаю, тебе тоже пора домой. У твоей мамы могут быть новости.       Снейп и Лили переглядываются, в то время как в животе Петуньи селится некомфортное чувство, от которого все сжимается. Они покидают комнату, следуя за мамой, и хотя Петунья формально не приглашена, она тоже идет с ними.       В дверях гостиной она замирает. На диване сидит незнакомая ей женщина.       Одежда на ней крайне необычная, и Петунья могла бы назвать ее странной и диковатой, не будь она так изумлена. На даме слишком длинное платье, какое-то странное пальто, шляпа с острым концом и широкими полями, а еще в ней и ее позе есть что-то очень царственное. Что-то, что вызывает уважение и трепет.       — Я же говорил! — радостно восклицает Снейп. — Я говорил!       Он бросает торжествующий взгляд в ее сторону, прежде чем выскочить через дверь наружу. Пока он спешит домой, Лили осторожно садится в кресло напротив дивана.       Кажется, что Петунья вообще не может пошевелиться, когда эта незнакомая дама тянется к карману и достает письмо. Небольшое, запечатанное красным сургучом.       «Не может быть, — думает Петунья. — Не может быть, невозможно».       Желчь поднимается в ее горле, и все прочие мысли о нелепости, о невозможности распадаются на кусочки, а женщина элегантно взмахивает тонкой коричневой палочкой в руке — такой же элегантной — и передает Лили конверт. По воздуху.       Он опускается сестре на колени, а дама открывает рот и говорит:       — Поздравляю, мисс Эванс. Хочу сообщить, что вы приняты в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс.