Телохранитель

Ich hätte Lust mit großen Tieren Doch keine Lust es zu riskieren Rammstein

      — Настоящий квинси? Как же мне везёт! — голос Заэля Аполло Гранца дрожит от восторга. — Будь на моем месте Ямми, он бы точно заорал “Везуха!”       Мальчишка с электрическим луком щурится. В черных волосах у него — серая бетонная пыль из развороченной стены лаборатории.       Мальчишка с луком ещё уверен в неизбежности своей победы.       — Не знаю, кто такой Ямми, — цедит мальчишка, заряжая стрелу. — Но если он так же неосторожен, как ты — это мне надо говорить “Везуха!”       Заэль Аполло вздыхает.       — Ты даже не представляешь… N месяцев назад       Когда Ямми выходит из душа и шлёпает в комнату, затягивая на бедрах полотенце, Заэль Аполло ещё красит губы у туалетного столика. Задранный локоть, фиолетовое “О” в зеркале, бахрома опущенных ресниц. В номере пахнет сладкой тяжкой дрянью и пылью с бархатных портьер. Над Ямми столбом стоит пар. Ямми оглушительно чихает и запинается за кружевные стринги.       — Блядь! — говорит Ямми. — Опять твое пидорское шмотьё!       — Я гляжу, ты не утонул в душе, — светло улыбается Заэль.       Стринги летят в стену.       Рядом с кроватью валяются чемоданы. По царских размеров матрасу раскидано заэлевское белье. Сиреневое боа из перьев змеится вдоль покрывала.       — Мы бы и вдвоем с Улькиоррой справились, — ворчит Ямми.       — А мы бы справились с падре Аарониеро, как обычно, — Заэль защелкивает помаду, будто нож-бабочку. — Но увы, мне выпало нянчиться с тобой.       — Увижу поблизости твоего падре, щупала ему вырву, — вежливо предупреждает Ямми. Расчищает место на кровати и плюхается. Лаги скрипят. Что-то втыкается в ягодицу.       — По шпилькам не валяйся, — говорит Заэль.       — А то что?       — Кураре.       Он может и не шутить.       Ямми тянется за бумажным пакетом с гамбургерами.       — Будешь?       Заэль мотает головой. Во рту у него несколько шпилек. Пальцы ловят и подкалывают розовые пряди на левом виске одну за другой.       — Не ем перед работой, — не разжимая зубов, выговаривает Заэль. – И тебе не советую.       Ямми откусывает полбургера. Ну и ладно, ему больше достанется. Бумажный стаканчик с кофе давно остыл, но это всё ещё кофе.       Истратив шпильки, Заэль резко поворачивается, чтобы взять ещё, и смотрит.       Светло-золотые глаза, как две колкие иглы.       Ямми озадаченно жуёт, наконец догадывается и подтягивает сползшее с талии полотенце. Долгий и липкий взгляд ползает по его коже. Заэль обегает языком приоткрытые губы и сглатывает. Так, словно член, который он мельком увидел, уже оказался между этих губ. Чёрт, да он бы достал ему до желудка.       У Ямми начинает привставать.       Только, блять, не это.       — Знаешь, я всё думаю, — говорит он.       Заэль отрывает влажный взгляд от его паха и медленно переводит на лицо.       — Не припомню за тобой академических успехов.       Ямми тыкает большим пальцем в распечатанную ориентировку. На чёрно-белом фото — немолодой японец с тяжёлым лицом и еще более тяжелым взглядом.       — Этот хмырь — к которому Айзен-сама нас отправил. Он во всех интервью трёт про совершенство. Мол, усовершенствовать хочет всех, кто ему попадется.       — И что?       — А то. Это же вылитый ты! – Ямми гордится своим умозаключением. Он почти что сам до этого допёр. – Ты же только про совершенство и трепался, пока тебя ещё из института не попёрли. Так мне интересно: у вас с ним что, один бзик на двоих, а?       — Хватит, — холодно говорит Заэль и откидывается на спинку кресла. Ногти царапают бархатную обивку подлокотника. — Сколько стоила моя биография и кто ею с тобой поделился? Твой добрый друг Улькиорра, нет?       Дерьмо, думает Ямми. Какая там биография, так, старые лекции. Не видел бы, в жизни бы не поверил, что из того угловатого дрыща в белом халатике вылупится эдакая шлюшья королева…       Правда, Заэль не угадал. Видео слил вдребезги пьяный Ннойтора.       Заэль смотрит, как Ямми потеет.       — Что-то ты слишком задумался, Ямми. Разве мне от тебя нужны мысли?       — Нет, тебе нужно, чтобы тебя хорошенько отодрали, — ляпает Ямми и закидывает руки за голову, поигрывая мышцами. Что он, в самом деле, Гранца испугался? В порядке «Эспады» Заэль всего лишь восьмой. (Ямми десятый, но это мелочи).       — Я не по рыжим, — Заэль вонзает в волосы последнюю шпильку. В ногтях мелькает голодный взблеск.       — А я не по мужикам, — Ямми грубо хохочет. — И хрена с два стану перед тобой отчитываться! Хочешь траха, вали к этому хмырю, он тебе лучше подойдёт!       — Выбирай друзей поосторожнее, — строго говорит Заэль.       Ямми в душе не чает, а мужик ли он.       Так-то вроде да. Заэлю тридцать семь, кости да жилы, всерьез за женщину его можно принять разве в полной темноте, но на вечеринке, куда они идут, таких будет много. Правда, вряд ли прямо таких, у кого за плечами две научные степени, медицинский факультет королевского университета Барселоны и Готейский институт по направлению биотехнологий. И привычка на досуге переодеваться в женское белье… стоившая хорошей должности.       Заэлю идёт длинное платье.       Ямми лет на пятнадцать моложе и излучает чистую мужскую силу, как молодой африканский вождь. Под широкими пухлыми губами прячутся зубы, способные перемолоть целого быка, смуглая кожа бугрится змеями мускулов и блестит мелкими капельками воды, под мышками, на груди и в паху топорщится густая рыжая шерсть.       Заэль нарывается. Будь побольше времени, да с закрытыми глазами… Сойдет и Заэль. В этом номере, на этой самой кровати каждую ночь пыхтят под своими покупателями разные шлюхи. Одной больше, одной меньше — кто бы их считал?       Только инстинкты, не раз выручавшие Ямми на ринге, хором кричат: не тронь! Ну ее к черту, эту костлявую стервь.       Он кидает полотенце на изголовье кровати и принимается одеваться.       Заэль выбирает из флаконов, ловко подцепляя ногтями, разноцветную россыпь таблеток.       — Что за колёса? — Ямми, понятно, не дурак пробовать конфеты заэлевой чеканки, хотя в животе и сосёт. На таблетках вытиснены буковки. Жёлтые – «мозг», синие — «желудок», малиновые – «селезёнка», зелёные – «печень»...       — Это карта расходящихся тропинок. Знаешь, на что похож человеческий организм?       Заэль поднимает между кончиками ногтей маленький кружочек «Сердце». Красного цвета. Глядит сквозь него на Ямми.       — Он как лабиринт со множеством закоулков, по которому блуждает, натыкаясь на стены, слепая, хромая смерть. Куда она приходит — приносит с собой боль и разрушение. Считай, что эти таблетки – указатели для смерти. Чтобы она не сбилась с пути.       Ямми не сильно впечатляется этой историей. На бледной ладони Заэля остаются розовые таблетки с одной-единственной буквой «F».       – А это что? «Fuck», что ли?       – А это – «Форникарас». Превосходный стимулятор. Хочешь узнать, как работает?       Ямми поспешно отмахивается:       – Пошел ты, извращуга!       Аппетит окончательно пропадает.       Костюм-тройка ему не идёт. Или это Ямми не идёт к костюму. Боксёрская рожа с переломанным носом и ушами торчит из тесного галстука, как из удавки. Конский хвост (пока короткий, он отпустил его, когда вступил в «Эспаду») электризуется от спинки пиджака и трещит. Кажется, под мышками вот-вот затрещит и ткань. И уж совсем странно смотрится поверх галстука счастливое ожерелье из медвежьих клыков.       Заэль наносит на лицо последний штрих. Тонкая костяная диадема, напичканная электроникой, опоясывает лоб, Заэль моргает и щурится, настраивая поступающее изображение.       Комнату наполняет вялый голос — на мгновение так кажется, хотя никто, кроме них, не услышит передачу по защищённому каналу.       — Приём. Развратница, Гнев Божий. Я на позиции. Трехминутная готовность.       Значит, Улькиорра высадился на крышу отеля на своем невидимом джете — наблюдать за ходом операции.       — Понял тебя, Мышонок, — сладко поет Заэль. — Выдвигаемся.       Хорошо Заэлю распускать язык, когда Улькиорра далеко. А сказал бы он ему это в лицо.       Ямми восхищается Улькиоррой. Улькиорра — единственный, кто без малейшей улыбки произносит его позывной. Ямми придумал этот позывной сам и никому не дал себя отговорить.       — Гнев Божий, — после небольшой паузы говорит Улькиорра, и душа Ямми наполняется теплом, чтобы через мгновение рассыпаться битыми льдинками: — Смотри внимательно на Развратницу, понятно? Набирайся опыта. Конец связи.       Ямми стоит, как водой облитый. Опыта набираться! И у кого? У Заэля?!       Ни от кого, кроме Улькиорры, он бы такого не стерпел.       Заэль встает, оправляет платье и протягивает худощавую руку, которая полностью исчезает у Ямми в широкой лапе. Очень хочется медленно-медленно сжать ее и раздавить, как ядовитую гадину, но вместо этого Ямми выходит первым в коридор, озирается и лишь тогда пропускает мимо себя Заэля с его шелестящим шлейфом. Дверь запирается с коротким электронным сигналом.       В коридоре прохаживается пара сосредоточенных японцев в черных кимоно. Плетеные сандалии бесшумно ступают по ковру. Чертополохи на нарукавниках похожи на пылающие сердца. Под ладонями – рукояти вовсе не бутафорских катан.       — О, везуха, – весело бормочет Ямми. Он доволен. Когда придет время, он славно почешет кулаки об их черепа.       Раздвижные двери роскошного лифта размыкаются, блестя золотыми кольцами и ромбами. В лифте – красно-багровая бархатная духота, граненые плитки зеркал и еще один японец в белых перчатках.       — Почтенные господа. Моя обязанность – убедиться, что вы не замышляете зла.       Отвратительно вежливый японец с отвратительным акцентом.       В своих мечтах Ямми украшает золоченые стены лифта его мозгами.       — Ах, пожалуйста, — Заэль дарит японцу самую сладкую улыбку. Ямми мысленно прибавляет к декору стен мозги Заэля. Заэль выгибается, как плющ, пока быстрые равнодушные руки ощупывают его тощие ребра; Ямми деревянно стоит и сокрушается, что ему не разрешили взять с собой любимую бронебойную базуку.       Ее зовут Ира.       Бесполый прохладный голос объявляет первый этаж, и лифт выпускает их в холл – в плеск, шум, говор и смех, в переливы красного, белого и золотого, от которых голова идёт кругом, в пыльные, оседающие на слизистых оболочках запахи искусственного дыма, духов и наркотиков. Ямми моргает и хочет чихнуть. Женщины с яркими волосами и губами скользят, неся высокие груди в обрамлении вырезов и воротников, увлекая за собой мужчин, которым не подходят костюмы и лица. Заэль между ними – как рыба в воде. Похоже, им даже не понадобятся заготовленные легенды, достаточно будет просто смешаться с толпой. Правда, с ростом, как у Заэля, не затеряешься среди слоновой кости и мрамора женских плеч. Ямми, возвышаясь еще больше, поглядывает наверх, чтобы не сшибить макушкой массивную люстру со стекляшками.       Заэль тихо говорит, не оборачиваясь – голос через потайной наушник червем заползает Ямми прямо в голову:       — Ни с кем не знакомься и ничего не пей, Ямми.       — А поесть?       — Если найдешь.       Золотые линии колонн имитируют пальмы и тростники, и за ними стоят наблюдатели. Восковые японские лица отрезвляют: кто натыкается на них, на мгновение выпадает из потока и моргает, прежде чем растерянно улыбнуться и продолжить движение.       Нефритовый Будда-младенец не слышит ни звука, сидя на своем пьедестале в центре восьмиугольного холла. Лифты звенят с разных сторон, дрожат открытыми дверями, толпа порция за порцией втекает в зал для презентаций. На входе их ещё пару раз шмонают на предмет приглашений. Ямми даже не потерял своё.       Плотная толпа рассыпается, растекается по местам. Ямми с интересом оглядывается, прочищая мизинцем свободное ухо, но видит только несъедобные искусственные цветы. В руке Заэля откуда-то успевает появиться бокал шампанского.       — Эй, ты сам сказал не пить!       — Конечно. Мне можно, тебе нельзя, — тонкие пальцы гладят хрупкую ножку стеклянного тюльпана.       Ямми решает, что он так не играет.       Он пропускает нескольких девушек между собой и Заэлем и вздыхает посвободнее. Облокачивается о высокий тонконогий столик в золоченых резных розетках.       — Один тут, красавчик?       Сразу две девчонки в коротких белых курточках из блестящего нейлона. Синие глазища на пол-лица:       — Ого, ну и мышцы! Настоящий Аполлон, правда, Бамби? Найдешь нам чего-нибудь выпить?       Ямми расправляет плечи и вальяжно берет с подноса у официанта (опять японца) три бокала вина.       — Меня зовут Жизель, а тебя? Мы поделим его с тобой поровну, да, Бамби?       — Я не один, — говорит Ямми. Два вытянувшихся лица. — Вы не поняли! Я тут охраняю одну вредную грымзу.       — Да забудь про нее, сладкий! — отмахивается Жизель.       — По-моему, его надолго хватит, Жиззи! Можно, можно? — ее подруга тянется лаковыми ноготками к его бицепсу, но в тот же миг на предплечье Ямми ложатся другие ногти. В четыре раза длиннее. Блестящие фиолетовые скальпели.       — Уже забыл, да, Ямми? — дыхание Заэля Аполло влажно касается уха. — Ты — мой телохранитель. Значит, хранишь мое тело, не так ли?       Он все слышал. Кто тут настоящий Аполлон.       Бамби и Жизель как ветром сдувает.       — Будто ты и твое тело кому-то нужны, – Ямми даже не начинает оправдываться. Вот еще.       — Осмотрись. Как думаешь, сколько здесь агентов разных организаций, которые не откажутся меня убить? — шепчет Заэль и тянет его за собой.       Из угла под пальмой хорошо просматривается и зал, и сцена, укрытая занавесом. Сколько здесь таких же бывших, как они сами? Вся Эспада такая. Заэль — бывший доцент, падре Аарониеро — бывший аббат, Улькиорра — бывший военный пилот... Хотя Ямми-то не бывший. Все, что в его прошлом — это улица и бои без правил. В настоящем примерно то же самое, только ещё прибавились скучные приемы, совещания и уроки этикета.       Ямми презирает этикет.       С каждым взглядом на гостей, разбирающих бокалы, прием обещает быть все менее скучным. По залу шкерятся господа, похожие на крыс из “Щелкунчика”, в приталенных фраках с узкими черными лацканами. Слоняются обоеполые персоны с выбритыми лбами, обшитые блёстками и пайетками и балансирующие на каблуках длиной в ладонь. Покачиваются массивные прически над худосочными фигурками, татуировки, вцепившиеся в шеи, поясницы и предплечья, чернеют в прорезях неоновой лайкры. Крутятся девочки и мальчики без возраста, с разноцветными волосами, в коротких юбочках и чулках-сеточках, блестят нелепые сумочки и клатчи. И у всех – россыпь металлических, хромированных и бронзовых имплантов: искусственные глаза, руки, ноги, сиськи… Нынешние и бывшие клиенты «Института реструктуризации человека», принадлежащего корпорации «Сейрейтей».       — Они все здесь с тем же интересом, что и мы, — Заэль смотрит поверх бокала. В бокале плавают отражения люстр, похожих на большие кораллы. — Интерес один, а цели разные. Вот эти, из «Коалиции натурального человечества», любят пообличать те же технологии, которые воруют. Гуманисты. А конторские крысы из Центрального совета притащили ордера и ждут только повода конфисковать новую технологию. Кто им даст, «Сейрейтей» давно над правительством. Эти, с шестерёнками – больные, подсели на импланты… Вот единственные, кто правда хочет их для себя, а не перепродать подороже. И никто не станет терпеть конкурентов.       — Как и мы с тобой, — понимающе ухмыляется Ямми.       — Как и мы, — голос Заэля сливается с музыкой и нежным звоном бокала.       Объятия музыки постепенно исчезают – и никто не замечает, пока голоса, шорох и топот гостей не становятся нестройным шумом в нависшей тишине и не затихают. Огоньки и окуляры глаз, полумесяцы улыбок, развилки ключиц обращаются к занавесу.       Владелец «Института реструктуризации человека», амбициознейшего учреждения пластических инноваций, — господин Урахара — никогда не показывается на публике. У него для этого есть правая рука — доктор Маюри Куроцучи. Это известно, как и любовь доктора Куроцучи к зрелищам. Зал наполняется шелестящим голосом:       — Боже мой, боже мой. Как много вас здесь собралось. Надеюсь, мои сотрудники никого не обидели? Усмешки. Те, кого пожелали бы обидеть сумрачные японцы, расставленные по отелю в самых неожиданных местах, — те вряд ли сейчас слушали бы эти слова.       Заэль прислушивается, вскинув голову, и его узкие ноздри трепещут.       — Славно, славно… Все идёт по плану, — задумчиво бормочет бестелесный голос и вдруг восклицает:       — Так начнём!       Электрические свечи гаснут в одно мгновение, словно это он их задул. В темноте все замирает. Каблукастые супермодели, клацая, переступают с ноги на ногу и оттаптывают кому-то мизинцы. Кто-то раскусывает «волшебную таблетку» и счастливо вздыхает.       Новый свет вспыхивает, преображая зал. Свет ударяет со сцены в темноту, золотой и синий, дорожками взбираясь по лицам, утапливая в тенях старомодную резьбу, псевдодеревья и охрану, заряжая сиянием неоновые линии, импланты и костюмы, словно позапрошлый век отличается от века грядущего лишь углами падения света. Огромный экран разбивается на фацеты, и так гости в первый раз видят хозяина бала — девять, двенадцать, двадцать четыре раза повторенную черно-белую маску, через которую насмешливо улыбаются горчично-желтые глаза.       Человек выходит на сцену, останавливается перед экраном и цокает языком:       — Что-то вы притихли. Соскучились по мне?       Экран увеличивает его лицо: маска нарисована прямо на коже. Черный круг поверх белил. Пойди опознай то одутловатое лицо с ориентировки. Гладкий синий гребень залакированных волос поддерживается золотой короной царя обоих Египтов. Доктор Маюри Куроцучи недовольно кривит губы. И наконец раздаются аплодисменты.       Ямми высматривает ещё одно знакомое лицо на краю сцены: кислый мужчина в белом халате и с планшетом в руке. Акон, ассистент. Ещё одно лицо почти незаметно и притом незнакомо — девушка в коротком черном платье, глаза в пол.       — А это кто? — спрашивает Ямми под затихающие хлопки.       Заэль щурится в изогнутые прорези маски.       — Не знаю. Правая рука правой руки? А может, левая.       Заэль лукавит. Должен лукавить. Это его чертова обязанность: знать, о чем главный разработчик «Института», то есть его, Заэля, главный конкурент, треплется на собраниях совета директоров, с кем трахается после собраний, сколько саке прячет в своем кабинете и сколько живых мышей скармливает в день домашнему крокодилу. У Маюри же есть домашний крокодил? Об этом Ямми решает у Заэля не спрашивать. Но что Заэль должен знать точно – так это кого Маюри потащит с собой на сцену.       — Отправь снимок Улькиорре, пусть проверит, — предлагает Ямми.       — Уже, — Заэль касается маски кончиком ногтя. Лазерные вспышки заливают его лицо то зеленью, то золотом, то синью. Связался с Улькиоррой и ничего не сказал? Вот это обидно.       Голос доктора Куроцучи звучит отовсюду. Однажды услышав его, вовек не забудешь.       — Приятно знать, что вы еще что-то чувствуете. Что именно? Удивление? Интерес? Может быть, возбуждение?       Доктор Куроцучи говорит без микрофона.       На шее у Ямми встают дыбом волоски.       – Знаете ли вы, каким был бы мир без чувств? Мне давно хотелось это проверить. Как-то раз я решился. Почему бы мне не избавиться от своих чувств и эмоций, подумал я. Больше ничто не отвлечет меня от чистой логики, ведь чистая логика безупречна! Разумеется, я провел все необходимые расчеты, приготовил сыворотку, сделал себе укол и шагнул в новый мир. Каким же я его нашел?       Один глаз доктора щурится на экранах, а другой золотится, как чечевичное зерно.       – Я нашел его ужасным! Отвратительным. Скучным. Вместо кристальной прозрачности мой ум окутался серым туманом. И знаете, что самое страшное? Что с огромным трудом я нашел в себе силы провести обратную процедуру. Когда тебе ничего не хочется, сложнее всего захотеть… хотеть.       – Правдоподобно, – поджав губы, роняет Заэль. Его слова еле слышны из-за аплодисментов. – Думаю, неплохой нейролептик.       – Наш «Институт» много лет поставляет вам высококачественные протезы и филлеры, – полушепот доктора слышно, должно быть, и в самом дальнем ряду. – Вы покупаете устройства цифровой аугментации облика и операции по смене пола. Наши изобретения технически совершенны. Но что насчет вашей чувственности? Не снизилась ли она за последний десяток лет? Не снижается ли она с каждой новой операцией?       Заэль ставит бокал на столик и с отвращением складывает руки на груди.       – Мне сейчас начнут втирать афродизиаки. Это уже личное оскорбление. Улькиорра, есть новости?       – Проблемы, – голос Улькиорры долетает до них издалека, холодный, как свет Полярной звезды. – Меня засекли. Меняю позицию.       – Его засекли?!       Ямми не верит ушам. Даже протирает глаза на всякий случай. Он не мог столько выпить, чтобы ему такое померещилось. Улькиорра – ас. Второго такого пилота нет. Его «Мурсьелаго» – бесшумная, стремительная «летучая мышь» с новейшей техникой от Айзена-сама на борту. Ультразвуковая маскировка, черные ракеты «Серо Оскурас» – младшим номерам «Эспады», вроде Ямми, такое в мокром сне не снилось. А уж засечь его на позициях… Улькиорра не совершает таких ошибок.       – Он разберется, – спокойно говорит Заэль. – А нам надо разбираться на месте.       – …вы перегружены информацией, – продолжает, широко улыбаясь, доктор Куроцучи. Зубы у него золотые – все до единого. – Хороня себя под новыми и новыми впечатлениями, вы убиваете ваши рецепторы. Прямо сейчас вы слушаете меня и даже не замечаете, как ваши ощущения блекнут… Но этот процесс тоже можно обратить.       Заэль и Ямми стоят достаточно далеко, чтобы не видеть лиц, обращенных к сцене. Чем полны эти лица – скукой? Надеждой? Обожанием? Любопытством? Да какая разница, кто какую рожу скорчил! Все ждут одного и того же – нового авторского наркотика, который будет стоить состояние и обещать взамен невиданную сладость. Доктор Куроцучи в этом хорош. Правда, мало кто намерен действительно платить. Айзен-сама точно не намерен.       Лицо Заэля мрачнее тучи.       – Я призываю вас хотеть, дорогие мои. Призываю вас давать своим чувствам волю. Купаться в них. Упиваться ими, – доктор Куроцучи прохаживается по сцене и останавливается точно в центре. – Придите ко мне, жаждущие совершенства, и разрешите позвать вас… к полноте ощущений. Возможно, они будут лучшими в вашей жизни, – выстрелом по залу пролетает короткая усмешка.       – Он знает, что я здесь, – негромко говорит Заэль между раундами аплодисментов.       – Запалил нас? Может, мочкануть его уже?       – Нет. Тебя он знать не может. Ты всего лишь ко мне прилагаешься. Он обращался ко мне.       И Заэль легкой походкой направляется к сцене. Пальцы оглаживают юбку – случайных жестов не бывает, Заэль что-то держит в длинных ногтях, сложенных щепотью. Мгновение, и он пропадает между разогретых взволнованных тел. Ямми хлопает себя по лбу – он сейчас вообще потеряет напарника! – и кое-как лавирует через толпу следом. Проламывается, чего уж там.       – Небольшая проба вас порадует, не так ли? – спрашивает Маюри. – Как насчет пары добровольцев? Любого пола, возраста и расы – нам все подходят!       Ямми замечает фиолетово-белый шлейф в первых рядах, отпихивает с дороги какого-то фрика с ирокезом, спотыкается… Ей-богу, если понадобится, он просто наступит на этот чертов шлейф. Но Заэль сам замирает на середине шага, с нетерпеливо приподнятой туфлей. Мимо него вперед выскакивают две девчонки в белых курточках.       – Пойдем, Бамби, детка! – Жизель тащит подругу за руку.       Белые ладони с длинными синими ногтями раскрываются им навстречу, будто норовя обнять. Доктор Куроцучи улыбается в тридцать три коронки:       – Что за милая парочка. Знали бы вы, как мне нравятся женские стоны. Нему!       Безымянное бархатное платьице у края сцены выдвигается на свет. Лица Нему не разглядеть из-за графитно-черной челки, когда она раскрывает перед Жизель маленькую шкатулку и просит:       – Вдохните, пожалуйста.       – Ой, так просто? – Жизель нюхает раз, другой, тянется рукой к шкатулке. Щелк! Отдернутая рука – брызг крови с пальца, черной в синем свете софита. – Ай, доктор, я порезалась! Ваша ассистентка такая неловкая! Смотри, Бамби, кровь течет!       – Простите! Простите меня! – Нему ёжится, словно ждет удара.       Ямми грубо хватает Заэля за локоть – догнал наконец. Теперь глаз не спустит.       Глаз не спустит…       Кажется, до него доходит, что Улькиорра имел в виду.       «Смотри на Развратницу». Да ведь всё на поверхности! Он должен следить за этой ведьмой Гранцем, не спуская глаз! Вот везуха-то! Улькиорра доверил ему, вчерашнему салаге, такую ответственную миссию!       Тем более, что самому Улькиорре пока приходится туго. Ну уж нет. Ямми его не подведёт.       – А вы знаете, доктор, хи-хи, – Жизель покачивается, будто навеселе. – Вы знаете, моя кровь, хи-хи, заражена. Только я ничем не больна. Я здорова. Хи-хи.       – Чем заражена, дитя мое?       Так и говорит – «дитя мое». Из какого века он вылез? Что это за херня? – думает Ямми.       – Заражена твоей смертью! – звонко выкрикивает Жизель. – Бамби, давай!       Все забыли про Бамби. Бамби делает шаг вперед – в каждой руке у нее по гранате, – выплевывает две чеки и кричит:       – Хотеть нам говорите? А мы и так хотим! Хотим вашей дури! Можете сдохнуть, но дурь отдайте нам!       Жизель тянет растопыренные пальцы, чтобы вырвать у Нему шкатулку.       Нему приходит в движение, смазанное, стремительное, различимое лишь тренированным зорким глазом – Нему приходит в движение, прицеливается, и что-то смертоносное вылетает из ее руки, распарывает белые курточки и в одно мгновение окрашивает их широкими мазками крови. От холодного свиста зубы сковывает судорогой. Флешетты.       Нему не останавливается на этом. Одним прыжком она достигает Бамби. За сдавленным визгом следует хруст костей и скрежет сминаемого металла.       Взрыв – взрыва не случается.       Коллективный вздох ужаса издают не нюхавшие пороху модели. Не трюк, не рекламная постановка, а реальное – хоть и плохо подготовленное – покушение. Резкий запах железа – слишком, слишком реальный. Жизель, как подкошенная, падает на свою подругу.       – Вы совершили большую ошибку, – тихо говорит Нему и ловко отступает от краев бесформенной лужи крови.       Маюри оглаживает пушистый воротник на лиловом меху.       – И вовсе не ошибку. Ты дура, Нему. Они показали всем наглядный пример! Не так ли? Кто следующий?       Около дверей – а их целых три пары, – начинаются небольшие толчеи и заминки.       – Куда вы спешите? Я не люблю сквозняки. Видите, как тепло мне приходится одеваться, чтобы не простудить горло. Так что двери я для профилактики приказал закрыть. Да и газ в запертом помещении распространяется намного лучше.       Золотые зубы доктора блестят.       – Ну что, продолжим?