Телохранитель

      Фиолетовые ногти крадутся по голому плечу, бледные руки обвивают шею, что-то мягкое и влажное прикасается ко лбу. Ямми приоткрывает глаза и видит над собой волосы Заэля — розовый шатёр.       Волосы ползают по его щекам, как живые, и пьют, всасывая кровь и набухая багровыми каплями.       – Сука! – Ямми отдирает пригревшегося Гранца от себя, как тарантула, отпихивает его пружинящие щупальца. Вытирает лицо рукой: на пальцах остается не кровь, а скользкая розоватая влага. Он бы хотел испытывать отвращение, но он чувствует что-то гораздо более страшное. Что-то более тяжкое, чем боль — мука, которую он недавно испытал в зале.       Заэль быстро шепчет в гарнитуру:       — Улькиорра, это Развратница, прием. Северный лифт, поднимаемся.       — Где вы были? — голос Улькиорры, как северный ветер.       — Выполняли задание. Возникли технические сложности.       — Встречу вас на крыше. Жду разъяснений.       — Улькиорра, ты избавился от хвоста? — с волнением спрашивает Ямми.       — Какого хвоста?       Заэль уничтожает Ямми яростным взглядом. Холодно повторяет:       — Разъяснения по прибытии, через пятнадцать секунд, – и отключает связь. Медно-красная цифра над ними превращается в стрелку, переползающую с «24» на «25». Старомодный отель, выбранный Маюри, – далеко не самое высокое здание в центре города. В лифте душно и бархатно, пахнет сладко, двери вот-вот откроются, глаза Заэля — расплавленный мед.       Со звоном и скрежетом Ямми ударяет кулаком в длинную кнопочную панель. Заэль вздрагивает, когда рядом с его головой возникает вмятина. Лифт содрогается и встаёт — на красной стрелке, за полшага до верхнего этажа.       — Мне нужно объяснение сейчас, — глухо рычит Ямми. Он отражается в расширенных глазах Заэля — дикарь дикарём, весь красный, в ссадинах, поту и лохмотьях. У Заэля вздрагивают губы — подавленная гримаса отвращения.       — Что, не нравится? А три часа назад в номере — нравилось? А с Куроцучи — тоже нравилось?       — Ямми!       — Что? Я двадцать два года Ямми и разу не встречал такой лживой сучки, как ты!       Заэль влепляет ему пощечину. На щеке, чуть пониже глаза, вспыхивают полосы жгучей боли от острых ногтей. Ямми перехватывает — костлявое запястье в его руке как тростинка.       — Улькиорре никто не садился на хвост! Ты прекрасно знал этого психа и знал, что эта девка — андроид! О чем ты ещё мне наврал? Ах да! О том, что ты человек, а не модифицированная каракатица!       — Ты знал все, что тебе требовалось. Мы сделали нашу работу. Чего тебе ещё нужно?       Ямми не знает. (Нет, знает). Ему трудно дышать. Он уверяет себя, что это в нем кипит злость. Злость, которая придает — всегда придавала — ему силы. Это не может быть гложущее кости желание, разлитое в воздухе вместе со сладким дыханием Гранца.       Золотые кольца и ромбы лифта дрожат и тонко поют. Грудь Ямми судорожно вздымается, кажется, что сейчас шахта под давлением его плеч разойдется трещинами, по позвоночнику, по руке жжет лавой.       — Что ты сотворила со мной, сучка? — Ямми еле ворочает распухшим языком. Ледяной пот капает со лба прямо в глаза.       — Ничего, — шепчет Заэль. (Нет, Развратница).       Ямми вжимает его (ее) в стенку, дыша сквозь пелену дикого, разматывающего душу на волокна возбуждения. Сладкий отравляющий запах снимает боль от ран. По щеке у Заэля от угла губ смазана фиолетовая помада, возле скул пружинят выбившиеся прядки розовых волос, слегка прижатые крыльями гарнитуры.       Вдруг Ямми грубо сдирает ее, швыряет на пол и припечатывает ногой. Тонкая косточка хрустит неслышно.       — Это ты зря, — выдыхает Заэль.       — Это ты — зря... Все зря! — Ямми в бессильном гневе взрыкивает и стискивает талию, гибкую, как молодая ива. Пальцы Заэля царапают его предплечье. Плевать. Ямми дышит, дышит часто и громко, кажется, если он будет так дальше дышать, его сердце лопнет. (А если не будет — тоже).       Заэль нужен ему, как воздух.       Иначе он вырвал бы голыми пальцами эти змеиные позвонки.       Кожа Развратницы пахнет горьким миндалём. Ямми рвет зубами ажурный ворот и впивается в шею до синяка, лилового и горячего, полустонет-полурычит в нее, притирает Заэля к себе бедрами и облапывает тощую задницу сквозь белый шелк. Кровь устремляется к паху и горячо пульсирует в тесноте.       — Кто тут «не по мужикам»? — насмешливо шепчет Развратница и будто сама клонится в это жестокое подобие объятия. Рывком запрокидывает голову, и в Ямми заглядывают два золотых кольца. В центре каждого из колец — черное безумие зрачка.       — Да какой ты мужик? — хрипит Ямми. Заэль подаётся вперёд и до крови погружает зубы ему в мякоть нижней губы. Ямми рычит, отбрасывает его затылком о железо, полное дремлющего эха, тонкие губы раскрываются на беззвучном вскрике, как капкан. За ними, во рту, скрывается новая порция живительной отравы, и Ямми нетерпеливо, жадно сминает их, уже не боясь укусов. Язык Заэля, длинное влажное щупальце, вьется и лезет ему в рот, норовит заткнуть дыхательное горло, у людей таких не бывает, Ямми отрывается и успевает увидеть, как Заэль вбирает язык обратно.       Ямми отшатывается и сплевывает на золочёный пол:       — Что ты, блять, такое?       — То, что ты хочешь, — Развратница дарит ему фиолетовую, подкрашенную кровью от укуса улыбку.       — Это ты хочешь, с-сука, — Ямми хочет сблевануть прямо на него и на его блядское платье. Голова кружится вокруг оси, в роли которой — Гранц, бело-фиолетовое желанное привидение.       — У тебя жаркая кровь, Ямми, — выдыхает Заэль. — Кровь демона, — и собирает кончиком языка кровь с чужой щеки, смешанную с потом. Почему-то его слюна успокаивает едкую боль. Ямми неуклюже поворачивает голову и снова встречается с ним губами, и каждый новый раз получается лучше. Заэль перестает напирать, сдается, прислоняется к железу, пропускает Ямми в свой рот. «Ложь, ложь, ложь...», — просачивается в Ямми мысль и тает, как соль, брошенная в воду, оставляя его наедине с Заэлем и с желанием.       Заэль выгибает спину. Ладонь Ямми скользит по узкой пояснице и смачно шлёпает по ягодице. Ямми хочет его. Хочет прямо сейчас. Хочет до боли в яйцах. Никакие объяснения ему уже не нужны. (Нет, одно нужно).       — Ты с ним трахался?       — Не твое дело, — в углах рта снова эта улыбка — презрения. Превосходства. Уверенности, что Ямми никаким способом не заставит его ответить.       — Нет, я тебя заставлю, — бормочет Ямми и судорожно дёргает ремень и ширинку. Здесь так тесно, что он не может сделать даже шаг назад, так тесно, что высвобожденный член сразу упирается Заэлю в низ живота. Запах мускуса, мужского пота и смазки наполняет пространство в один квадратный метр. Отираясь чувствительной головкой, Ямми ощущает теплую от кожи ткань платья, и его накрывает, что Заэль — это всё-таки что-то настоящее. Живое.       Заэль щурится на член, как на какое-то насекомое. Так, будто он разочарован.       Он за это заплатит.       Ямми сгребает в кулак розовые патлы и тянет вниз, пока член не оказывается у самого носа Заэля. Колени Заэля, перевитые его же тентаклями, ударяются о золоченый пол. Дрожь идет по полу и стенам лифта. Надо было ещё в номере использовать этот лживый, блядски накрашенный рот по назначению. Частое, возмущенное или возбужденное, дыхание опаляет Ямми бедра, Заэль открывает рот, чтобы что-то сказать, и Ямми, не желая слушать, заталкивает туда член. Если укусит, пусть пеняет на себя. Пальцы вцепляются в розовые волосы, царапаются о последние шпильки — Заэль весь острый, от ногтей до десен, острый, как нож, острый, как игла от шприца с героином.       Удовольствие, когда он таки начинает умело сосать — острее всего. Ловкий язык обвивает член спиралью, три с половиной оборота, Развратница играет, обнимает губами головку, лижет и вычерчивает по стволу языком какие-то узоры. Ямми умудряется не кончить в ту же секунду — счастливым чудом. Он ни за что не закончит так быстро. Хватает голову Заэля, фиксирует на месте и сам насаживает бессовестный яркий рот. И, насаживая, спрашивает, болезненно дыша:       — Куроцучи трахал тебя в рот? Ты сосал его хер? Он кончал тебе в глотку? Отвечай!       Зрачки Заэля как капли дегтя в янтаре. Воздух жаркий и плотный, ногти Заэля вонзаются в ягодичную мышцу, пускают кровь, боль от царапин ощущается как вспышки в липкой духоте. Ямми загоняет ему в горло до упора. На каких шарнирах у Гранца нижняя челюсть? Так глубоко его не брала еще ни одна шлюха.       Развратница — не любая шлюха.       Какая-то его часть мечтает стоять перед ней на коленях, умоляя, чтобы она спустилась к нему со своих высот и выпила его до дна, но в этот раз он заставит ее напиться.       Стук крови в ушах резонирует с железом. Кажется, звуки, с которыми Заэль пытается справиться с членом, должны разноситься по всей шахте, от первого этажа до крыши. Кому угодно, всем и каждому надо знать, как Заэль давится и захлёбывается, как твердый член достигает ему до пищевода, как слезы и слюна стекают с узкого подбородка и как помада оставляет на стволе у самого паха яркое смазанное кольцо.       Ямми содрогается, поднимаясь на пик оргазма, Заэль тотчас отстраняется, но рука в волосах крепко держит, натягивая кожу у корней. Золотые глаза распахиваются, Ямми смотрит на неподдельный страх, разлитый в них, и не может больше — не может больше ни секунды — изливается, судорожно сцепив челюсти и до белизны пальцев сжимая влажные розовые пряди. С жутким булькающим звуком, как при полоскании горла, Заэль пытается проглотить его заряд. У Ямми резко кончаются силы, расслабляются пальцы, и Заэль наконец вытягивает член изо рта — тот все ещё пульсирует, выбрасывая белые капли на бледную щеку. Заэль заходится кашлем, изо рта и даже носа у него ручьем течет сперма со слюной, по подбородку на грудь, на порванном платье темнеют мокрые пятна, наркотический запах Развратницы мешается с солью и мускусом Ямми.       Ямми рвет на нем дрожащими руками остатки платья — сверху и до талии. Разрисовывает последними судорожными струйками семени угловатую грудь и оба алых возбужденных соска.       Он никогда не сможет никому, включая самого себя, объяснить, почему это его заводит. Почему заводит так. Он даже не начинает подбирать слов. Боль врубается ему в голову, как лезвие топора, как наказание за пережитое блаженство. Но Заэль все ещё стоит перед ним на коленях в веере из щупалец. И у Ямми все ещё стоит. И вопросы стоят неотвеченными.       Заэль мучительно сглатывает ещё раз, икает, дёрнув адамовым яблоком. И вытирает рот и лицо рукавом.       — Я был готов… к чему-нибудь побольше, — с хрипотцой говорит Заэль. Губы распухшие, будто по ним били. Золотые глаза непримиримо блестят с мокрого измученного лица. Он скорее вывернется наизнанку, чем признает, что так, как Ямми, его ещё не ебали.       Вывернуть наизнанку?. Ямми не собирается останавливаться, пока не достигнет цели. Впечатлить Развратницу. Завоевать у нее, не мытьём так катаньем, для себя этот неясный тоскующий взгляд, которым она мимолётно наградила доктора Куроцучи. Стать тем и только тем, кто наслаждается и мучается в ее оковах, не отдавая их больше никому.       — Готов, говоришь? Вот везуха.       Рука Ямми, вся в натекшей из ран крови, медленно поднимает Заэля за горло и прижимает к стенке. Он бы хотел ещё напиться сладкого зелья из этого рта, но свой собственный запах и вкус перебивают желание, так что он резко поворачивает Заэля к себе спиной и рычит ему на ухо:       — Готовь тогда свои дырки. Сколько их там у тебя?       Бледные ладони распластываются по стене, но это не похоже на сопротивление. Больше на согласие. По крайней мере, Ямми хочется так думать. Горло Заэля все ещё вздрагивает: то ли всхлип, то ли икота, то ли залитая внутрь сперма подкатывает ко рту. Голова опущена, не понять, текут ли по лицу новые слезы. Ямми плевать.       Из спины Заэля растут хрупкие крылья, и теперь он хорошо видит на спине, справа и слева от позвоночника, точки их роста. Он проводит толстыми загорелыми пальцами по вилочке ключиц, по груди, по этим нежным соскам, заставляя Заэля втянуть воздух сквозь зубы, и переключается на спину, медленно гладит между крыльями, и Заэль в ответ вздрагивает и стонет, сначала тихонько, а потом — в голос, норовя прильнуть к гладящей ладони. Какой у него сладкий голос, когда не язвит! Ямми наклоняется, будто под гипнозом, продолжая гладить корни крыльев, и дотрагивается языком до загривка чуть ниже кончиков волос, и Заэль откровенно скулит и виляет задницей, прислоняясь к напряженному члену.       — Сучка, — шепчет Ямми почти нежно и прихватывает его за шкирку зубами. Ему совершенно некуда деть свой член. (Есть куда). Полунагота Заэля возбуждает его так, что он боится спустить второй заряд прямо на эту гибкую четырехкрылую спину, так что он с силой кусает за верхний позвонок и одновременно тащит вверх растерзанную юбку.       Пролетает дурацкая мысль: что, если у Заэля в этой форме нет ануса, а есть какой-нибудь сифон, или клоака, или что там у кальмаров? (На побережье моря они продавались на рынках корзинами и ведрами, он и сам их ловил, но даже среди самых тупых подростковых шалостей ему ни разу не втемяшилось в голову трахнуть одного).       Впрочем, нет, под юбкой у Заэля — ах, черт! — нет никакого белья, только бахрома сиреневых щупалец и — уже под ними — бледные ягодицы и длинные, длинные ноги, и Ямми мигом забывает о кальмарах и вспоминает о свинцовой тяжести в паху, скользкой рукой лезет между этих ягодиц, нащупывая узкий вход, и сразу пытается просунуть пару пальцев до второй фаланги. Заэль стонет, принимая с трудом. Ямми вытаскивает пальцы, смотрит на них — совершенно чистые — Заэль не ест перед работой, и ему не советует — и засовывает их Заэлю же в рот, заставляя облизать целиком. И возвращает обратно в задницу, на сей раз с силой проскальзывая в тесное отверстие, пока ладонь не упирается в плоть внутренней стороны бедра. Сжимает зубами тонкую кожу у Заэля на плече, прижимается к его спине потной мохнатой грудью, настойчиво растягивает его дырку и — вдруг сообразив, тянется проверить, что у Заэля спереди. Кажется, там тоже может быть все, что угодно.       У Заэля — вполне себе возбужденный набухший член. И пара нежных шелковистых яичек.       Для Развратницы у него маловато женских половых признаков. (Упругая эластичная задница — не один из них).       Сколько времени прошло? Их ждет Улькиорра. Лифт в любой момент может разблокироваться. Плевать, плевать на все.       — Дай мне, — слышит Ямми собственную просьбу, как через слой ваты.       — А если я скажу «нет»? — подначивает Заэль. Лица его не видно, и по голосу не понять, насколько он серьёзен.       — Ты не скажешь, — Ямми искренне в этом уверен.       А если и скажет, Ямми все равно его возьмёт. И Развратница это знает. От желания у Ямми подкашиваются ноги. Он широко проводит языком по выпирающим сквозь белую кожу позвонкам Заэля и выдергивает из него пальцы, чтобы сразу пристроить вместо них головку члена. Который намного, намного толще пальцев.       Несколько секунд он морщится от напряжения, перехватывает Заэля за бедра, притягивая к себе, пытаясь посадить на член и ловя сорванный вскрик. Задача кажется невыполнимой. Дальше, чем на пару дюймов, ему не войти. Становится так тесно и туго, что самому больно.       — Черт... черт!       От близости и недоступности желанной цели он рычит и сжимает Заэля медвежьей хваткой, Заэль не помогает и не мешает, только кусает губы и скрипит ногтями по обшивке лифта. Хлесткие щупальца плавно качаются вокруг его бедер, пачкая кожу слизистой смазкой.       Ямми смотрит на них. А потом сгребает несколько штук и просовывает туда, где только что резвились пальцы. Щупальца извиваются и тут же сами вползают между ягодиц, и Заэль с резким стоном запрокидывает голову, шире разводя ноги.       — Дрочишь своими щупальцами, а? — спрашивает Ямми ему в самое ухо. — Специально их завел, чтобы сверлить себе задницу?       Он уже не ждёт ответов, просто наслаждается пыланием скул Заэля и тем, как судорожно напрягаются его лопатки при встречном движении щупалец. Заэль входит во вкус, трахая и обильно смазывая самого себя, Ямми испытывает новый укол ревности – Развратница на то и Развратница, что может получать удовольствие, кажется, от всего. Он перехватывает щупальца — и выдергивает их из дырки, похожей на розовый бутон. Шлепает еще раз, без замаха, но так, что обе ягодицы вздрагивают. И разводит их руками пошире в стороны, направляя член.       В этот раз у него получается.       Заэль принимает его – почти оскорбительно легко, на одном длинном вдохе, переходящем в протяжный отчаянный стон. Ногти сжимаются и оставляют на обшивке длинные полосы содранной позолоты. Ямми захлёбывается в Заэле, барахтается и тонет, теряя себя, утыкаясь в розовый затылок, на мгновения замирает на предельной глубине и наконец двигается. Заэль, сука, начинает смеяться, высоко и прерывисто, заходясь, когда член распирает его, прорисовываясь во впалом животе так, будто сейчас вылезет наружу из пупка. Ямми зажимает ему соскальзывающими пальцами рот, но это уже неважно, важно лишь то, что в чем-то столь горячем и податливом он не бывал никогда. Что его член заполняет Заэля, доходя чуть ли не до реберной клетки. Что крылья трепещут и приподнимаются каждый раз, когда он засаживает до упора.       Что внимание Развратницы наконец-то принадлежит ему безраздельно.       Ямми не сразу понимает, что металлический звон, проникающий ему в уши – это не только колотьба раскаленной крови в его висках и звук от сотрясения металлических пластин. Это снаружи. Кто-то выламывает двери.       Заэль неразборчиво всхлипывает, сжимаясь вокруг головки и отправляя Ямми в моментальный слепящий экстаз. Сбоку от них с визгом и скрежетом металла растет вертикальная щель между дверями шахты на верхнем этаже – они ведь почти доехали. Решетка с ромбами отъезжает в сторону, и в душную, пропитанную запахами пота и ебли кабину влетает ледяной ветер.       На краю шахты стоит Улькиорра.       И держит их на мушке.       Черт.       У Ямми нет ни единого объяснения происходящему.       Он должен был не спускать с Заэля глаз, и вместо этого Улькиорра застаёт его по самые яйца внутри Заэля. Если сейчас он вышибит Ямми мозги, то будет совершенно прав. Но в свою последнюю секунду Ямми еще заставит эту чертову шлюху захлебнуться его спермой.       Мокрая кожа пылает от пота и холода. Тепло, нет, раскаленно горячо – лишь там, где его тело соединяется с Заэлем, толкаясь в него под безразличным взглядом Улькиорры какими-то конвульсивными рывками. Секунда растягивается в одну неуклюжую, грязную вечность, Ямми благодарит за нее всех забытых им богов и вбивает Заэля в стенку так, что, кажется, шатко застрявшая в шахте кабина сейчас сорвётся вниз вместе с ними.       И он будет кончать в Заэля до самого первого этажа.       Улькиорра приставляет пистолет в упор – к виску Заэля. Ребристый конец глушителя вдавливается в белую кожу, на которой так легко появляются синяки.       — Гранц, — говорит Улькиорра, как будто никакого Ямми здесь нет. — Я сейчас досчитаю до трёх. На счёт три ты отдаёшь мне чип, или я стреляю. Раз.       Гранц, прижатый щекой к стене и пришпиленный на члене, как на колу, шипит, пытаясь вывернуться из захвата.       Ямми не может, не хочет смотреть Улькиорре в лицо, утыкается багровым лбом между лопаток Заэля, не может продолжать, не может остановиться. Если Улькиорра сказал, значит, Улькиорра выстрелит, и он даже этого не услышит, пока мозги Заэля не разукрасят стены лифта и самого Ямми…       – Два, – равнодушно говорит Улькиорра.       Похоть превращает тебя в животное.       Тупое, счастливо пыхтящее животное.       Ямми открывает глаза. Белый лётный шлем смотрит на него окулярами, как глазницами черепа.       – Стой, Улькиорра, – хрипит он поверх запрокинутой розовой головы.       Он встряхивает Развратницу, обхватывает и стискивает рукой поперек груди, заставляя прогнуться до треска позвонков. Черт подери, он все еще должен хранить это немыслимое тело. Что бы он сам с ним ни сотворил, он будет хранить. И ни с кем не собирается им делиться.       – Три, – произносит Улькиорра.       – Стоп, – это выдыхает Заэль, что-то вынимая из складок промокшего, измятого платья. – Не стреляй.       И поднимает руку – между кончиков ногтей изумрудом блестит чип, выдранный из Нему. Точно такие же зеленые огоньки мерцают за очками белого шлема. Заэль кидает чип Улькиорре и тут же бесстыдно двигает бедрами, натягиваясь на член, и Ямми забывает об Улькиорре в то же мгновение, и слышит отчаянный стон, похожий сразу и на плач, и на смех, – и кончает. Как никогда в жизни.       И Заэль – вместе с ним.       Щупальца конвульсивно дергаются, мышцы Заэля сжимают член до боли, будто пытаясь выжать Ямми в себя досуха. Заэлю даже трогать себя не приходится. Брызги спермы ползут по железу и красному бархату. Потом тесный живот Заэля тяжелеет под ладонью Ямми, Заэль судорожно хватается за живот, за грудь, кашляет, стонет – и его начинает рвать густой белой жидкостью.       Господь милосердный, Ямми не хочет знать, как именно он устроен изнутри.       – На борт, вы оба, – говорит Улькиорра, поворачивается и идет к самолету.       Ямми ловит ртом холодный свежий воздух, и у него немного проясняется в голове. Он поспорил с Улькиоррой... Поспорил с Улькиоррой из-за Гранца? И они оба остались живы...       Он подхватывает Заэля под мышки и стаскивает с члена – он настолько раскрыт, что семя льется из него потоком, стекает с какой-то розоватой примесью по внутренней стороне бедра и впитывается в юбку. Обычную шелковую юбку с прорезями и каймами, а не странный ореол гибких нечеловеческих отростков.       Заэль моргает, давится еще порцией поднявшейся к горлу спермы и теряет сознание.       Чтобы выбраться из лифта, надо залезть на платформу верхнего этажа, поднятую надо дном кабины где-то на метр. Ямми выкладывает туда Заэля, а потом наклоняется и подбирает с пола гарнитуру. Две отломанные половинки гарнитуры. Такие улики не оставляют. Кабина измазана кровью, залита спермой и смазкой до уровня груди, на полу белые лужицы, вытекшие из Заэля. Он довольно… вместительный.       Ямми протискивается наружу и снова поднимает Заэля на руки, такого легкого без своих щупалец. Дальше несколько ступенек на крышу – железная чердачная дверь. Розовая голова уютно лежит у Ямми на плече, мягкие волосы щекочут горячую липкую кожу. Открытый трап черного самолета начинает въезжать внутрь, как только Ямми ступает на него.       Улькиорра не удостаивает его ни словом, ни поворотом головы, только протягивает рулон черной клеенки для заворачивания трупов. Ямми моргает, подвергая живое тепло Заэля мимолетному сомнению, с облегчением вздыхает и накидывает клеенку на кресло, прежде чем пристегнуть к нему насквозь промокшую Развратницу, у которой все еще подтекает и изо рта, и между ног. Ясно без слов, что, если хоть капля телесных жидкостей испачкает самолет, клеенка будет применена по прямому назначению.       Ямми кладет обломки гарнитуры Заэлю на грудь и падает в соседнее кресло.       – Признание Куроцучи, – тихим, сорванным голосом говорит Заэль и стучит по обломкам ногтем указательного пальца. – Химический состав его стимулятора. Все здесь. Было.       – Блять…       – А ты еще не хотел узнать, как работает «Форникарас».       Истерзанные губы Заэля ухмыляются.       Улькиорра взлетает как всегда – с места в карьер, не заботясь о пассажирах, Ямми кажется, что ему сунули хук под ложечку, а Заэль прижимает дрожащую руку ко рту, сглатывает и говорит что-то еще – неразличимое из-за рева запустившихся моторов.       – Что?       – Ты мне понадобишься для восстановления данных, – повторяет Заэль. – Поработаю с твоими воспоминаниями. В моей лаборатории.       Ямми оглядывает его с головы до ног. Лаборатория Заэля – не самое популярное место на их секретной базе. Впрочем, это и к лучшему.       – А что. Везуха. Я, пожалуй, не против.