От большого ума лишь сума да тюрьма, От лихой головы лишь канавы и рвы, От красивой души только струпья и вши, От вселенской любви только морды в крови. Янка Дягелева, "От большого ума"
Дрожащие отблески огня лижут золотые стены тронного зала. Пятеро спутников стоят над трупом бога господства. Всем им ещё не верится, что легендарный Франсуа оказался столь… ...глуп. - Гро-горот меня дери, давненько я не брал врагов на слабо с такой лёгкостью, - протягивает Кахара, убирая Синий Грех в ножны. Д’Арс не реагирует. Она стоит неподвижно, не спускает взгляда с обезглавленного тела, словно не верит, что бой окончен. В пальцах стиснута Миазма. Рагнвальдр же задумчиво качает головой: - Да уж. А что ты имел ввиду, говоря, мол, он лишь марионетка в великом замысле? - Ничего. Нёс пургу всякую: всё, что в голову приходило. - Ну, его это задело. Настолько, что он едва ли не умолял тебя объяснить. Не перестал, даже когда мы отрубили ему руки… Что-то здесь нечисто. - Эй, колдун! Может ты объяснишь, какой маразм прошиб этого бога? Да и остальных трёх, если на то пошло? Энки, что уже приступил к осмотру трона, закатывает воспалённые глаза. Затем устало поднимает их на Кахару. - Разбойник, твоя бестактность невыносима. - Да не бранись ты! Объясняй! Ведь не зря ты тогда безвылазно засел в библиотеке господина Летающей Башки? Мы тебя оттуда чуть ли не за шкирку вытаскивали, так хоть расскажи, что вычитал, учёный! Кахара, как обычно, насмешничает, не обращая внимания на то, что жрецу такой юмор не по нраву. Единственная уцелевшая рука Энки сжимает подлокотник золотого трона. Пальцы под перчаткой белеют. - Знаешь, мне известно одно заклятье немоты. Никогда его не применял, потому не уверен в безвредности. Однако всё сильнее хочу опробовать на тебе. Губы наёмника нахально дёргаются и открываются для новой колкости. Но на его плечо предостерегающе ложится рука чужеземца: - Хватит уже. - А что? Я просто стараюсь разрядить обстановку. - Скорее наоборот. И если нервы у всех натянуты, как струны, это не повод играть на них песенки. Тем временем, Энки замечает, что его легонько дёргают за мантию. Он опускает взгляд. Подле него стоит Девочка. Так её условились называть, ведь настоящего имени, если оно вообще есть, никто не знает. И самой ей его не назвать: без языка не поговоришь… Но выразить свои мысли Девочке не мешает даже немота. Так выразительно она умудряется смотреть своими часто моргающими глазищами, что даже нелюдимый Энки понимает, о чём она хочет спросить: “Может, правда, расскажешь о богах? Мне тоже интересно.” Под детским напором раздражение жреца утихает. И он начинает говорить. Говорить о том, что прочёл в Великой библиотеке. О том, что ему поведали павшие новые боги в Бездне просветления. О том, до чего догадался сам за неделю проведённую в Ма’хабрэ. Да, с помощью золотого трона человек, чья душа сильна и предана своей идее, способен заполучить крупицу божественной мощи. Загвоздка в том, что она усилит не только человека, но и его идею. Стремление к власти, знанию, свободе – чему бы то ни было, расширится, раздуется, заполнит мозг нового бога до последней извилины. Неутолимой жаждой будет терзать днями и ночами. И поработит. Если новый бог окажется крепок духом, то не сразу, но поработит. Неизбежно. - Он деградирует до уровня карикатуры на самого себя, безмозглой черты характера, возведённой в абсолют. Прямо как Франсуа или… - …Чамбара, - вырывается у Рагнвальдра. Энки, хотевший привести в пример Вальтейла, подавляет возмущение от того, что его перебили, и просит варвара продолжать. - Хм… Кажется, я понимаю, о чём ты, жрец. Ко мне тоже приходили подобные мысли. Вопросы сами собой возникают, когда сражаешься с созданием, которое называет себя Измученным, обитает в Храме мучений, атакует Цепями мучений и Колёсами мучений… - А ведь раньше был поэтом, - хмыкая, вставляет Кахара. - В общем, страдания, конечно, делают человека сильнее, но Чамбара был просто болен ими. Одержим. И я рад, что мы избавили мир от него. Вот только… - чужеземец чешет подбородок, -…Жрец, в такую картину не вписывается четвёртая богиня. Нильван не показалась мне умалишённой: она не кидалась на нас, как прочие, мы вполне мирно побеседовали. - И в конце беседы она выдрала свою душу из тела и отдала совершенным незнакомцам, из-за чего померла, - напоминает Кахара, - Просто потому, что эти незнакомцы подписались на какое-то непонятное дело и дали мутное обещание. Нет, Рагн, вменяемые так не поступают. Рагнвальдр хмурится. - Значит, сев на трон, мы будем обречены? - О том и речь. Потому я раздумал на него садиться. Оно того не стоит. Девочка энергично кивает в согласие с Энки. - Вот как. Ну, мне такого счастья тоже не надо… Выходит, всё было зря, - выдавливает наёмник тоном человека готового кому-нибудь врезать, - А ты что-нибудь скажешь, железная дева? Все поворачиваются к Д’Арс. Та всё продолжает без движения стоять с мечом наизготовку, прожигать взором безголового бога. Кахара щелкает пальцами перед её пустым лицом, понимая, впрочем, что это бесполезно. Рыцарь не произнесла ни слова с той самой минуты, когда в тесной камере узрела труп своего командира с перерезанной глоткой. Будто нить, связывавшую её с миром, обрезали. Она погрузилась в себя и всё ещё не всплыла наружу. Хорошо хоть сражаться за двоих не перестала... - Ну ладно, - говорит Рагнвальдр спустя полминуты неловкого молчания, - Давайте считать решение принятым единогласно. Девочка обводит глазами тронный зал, уже не кажущийся торжественным, и своих помрачневших спутников. Её взгляда стараются избегать, ведь в нём дрожит волнующий каждого вопрос: “Как нам теперь быть?” Кахара с досады пинает труп Франсуа. - Колдун, может, ты ненадолго воскресишь этого божка, и мы устроим ему допрос с пристрастием? Авось узнаем чего? - Воскрешу? Бога? - мрачно переспрашивает Энки, - Во-первых, некромантия не так могущественна, как ты воображаешь. Во-вторых, даже если это было бы теоретически осуществимо… ты вновь забыл, что я не владею некромантией? Сколько можно напоминать! - Ах да. Извиняй, мне всегда казалось, что каждый полноценный тёмный жрец должен уметь поднимать трупы. По слухам, вас ещё в детстве этому обучают… У Энки скрипят зубы. - Я тебе уже всё объяснял, разбойник! Умолкни, пока не сжёг твою пустую голову пиромантией! В подкрепление своих слов жрец выпускает из пальцев сноп искр, разлетающийся вокруг него. Лицо Кахары покидает последняя тень ухмылки. Его ладонь будто бы невзначай ложится на ножны. - Не кипятись, колдун. Шутки мои ему не нравятся, какая трагедия! А ничего, что это ты завёл нас сюда, в Ма’хабрэ? Это ты сулил нам божественные силы, убедил нас охотиться за богами, Гро-Горот их дери! Помнишь, сколько раз Чамбра чуть меня не укокошил? И у самого финиша ты такой: “Я ошибся, вот облом”! - Я собирал сведения о Ма’хабрэ по крупицам! - Энки взмахивает рукой, - Из ветхих свитков и легенд! Разве я мог быть уверен в чём-то наверняка? - А что ж ты так уверенно раздавал обещания? Там, где я рос, тебя за такое посадили бы на нож… - Там, где рос я, таких, как ты, насиловали, свежевали и приносили в жертву! Иногда одновременно! Рагнвальдр ловит на себе хмурый взгляд девочки: “Эти двое безнадёжны.” Рагнвальдр кивает ей. Тираду Энки прерывает просвистевшая у него перед носом стрела. Он поворачивает голову к варвару, озадаченно глядит на лук в его руках. - Ты что делаешь? - Привлекаю твоё внимание. Хочу попросить, чтобы вы перестали вести себя, словно малые дети. Мы всё-таки не в песочнице. Мы в проклятом подземелье Страха и Голода. Лицо тёмного жреца вновь искажает гневная гримаса, но на сей раз здравомыслие одерживает верх. Помедлив, он примирительно пожимает плечами и, цокнув языком, произносит: - Да. Признаю, разбойник не самая большая из насущных проблем. “Не самая большая из насущных проблем” в ответ хмыкает, с презрением сплёвывает под ноги и убирает руку с ножен. Рагнвальдр подавляет желание закатить глаза, после чего переводит разговор в полезное русло: - Кто за то, чтобы просто убраться отсюда? Мы очистили подземелье от темнейших тварей, мы убедились, что Ле’Гард мёртв, мы не станем богами – я не вижу причин оставаться здесь. - Уйти было бы здорово. Да только подземелье не отпустит, Рагн, - начинает Кахара, - Я уже пытался удрать, до того как вас встретил: вхожу в этот туман, окруживший тюрьму, не видно ни черта, но я иду, иду… Глядь, а под ногами уже не трава – каменный пол! Глядь, а туман рассеивается, и вокруг меня не поле – один из здешних коридоров! Глядь, а навстречу мне как раз бредёт бугай-стражник с тесаком... Опуская подробности, так я и угодил в ту камеру, где вы меня нашли. Конечно можно попробовать ещё раз, но… - Понял тебя, Кахара, - Рагнвальдр не сдаётся, - Жрец, ты знаешь о подземелье больше, чем все мы. У тебя есть идеи? Энки задумчиво потирает висок. - Пока нет. Но… я что-нибудь придумаю. Мне лишь нужно тщательнее всё изучить. - Учти, что еды у нас осталось немного, - напоминает Кахара. - Знаю! Буду думать быстро. Начну сейчас же.***
Дрожащие отблески огня всё также лижут золотые стены тронного зала. Здесь осталось трое: Рагнвальдр опёрся на стену и зевает. Он тут только потому, что Кахара, когда вместе с Д'Арс уходил за провиантом, попросил его присмотреть за колдуном. "Мало ли, он наврал нам о маразме богов, чтобы усесться на трон в одиночку и захапать всю божественность себе…". Энки с моноклем в руке исследует конструкцию трона. Намётанный глаз чернокнижника постепенно распознаёт магический смысл запутанной геометрии рунических барельефов. Девочка выглядывает у него из-за плеча, пытаясь тоже что-нибудь распознать. Энки не против, пусть ребёнок учится. Тем более, талант у Девочки есть: под руководством жреца она уже освоила несколько несложных заклинательных формул из найденных в подземелье свитков. Однако вряд ли она хоть что-то поймёт в таком сложном устройстве. Трон новых богов не задачка для первоклассников. Энки быстро догадывается, что основная функция трона – перенос севшего на него куда-то. Но куда, как и зачем? Ответить на это сходу не может даже он. - Очевидно, вот это – энергетический фиксатор, - жрец указывает рукой на змееобразную трубу, обвивающую высокую спинку. Он размышляет вслух, заодно давая пояснения Девочке, - Нечто наподобие камня душ… Проводя пальцем по трубе, Энки замечает на ней царапинку. Но ведь допусти малейший изъян в контуре, и артефакт потеряет всякую стабильность. Выходит, трон сломан? Нет. Энки приближает лицо вплотную к фиксатору и видит: это не царапинка, а специально нанесённая бороздка. И подобные бороздки толщиной с волос тянутся по каждой детали трона. Они пересекаются, образуя хитросплетённую сеть… Все жрецы, которым повезло лицезреть колдовской орнамент Куба Глубин, единогласно признали его шедевральным, и всё же по сравнению с тончайшей, многоступенчатой композицией трона Куб кажется безделушкой, выструганной пьяным деревенским знахарем. Энки непросто впечатлить, и всё же сейчас ему на ум не приходит ничего кроме излюбленного Кахарой: “Гро-горот меня дери!”. Он пятится от трона, нервно смеясь. - Нет. Нет, такое не могли создать руки смертных, - бормочет жрец, - Лишь Старым, лишь истинным богам это под силу! Рагнвальдр смотрит на него с растущим беспокойством, а Девочка с непониманием. В её глазах вопрос: “Ради чего Старым богам это?”