все прелести недрочабря

Леон непроизвольно жмурится от первых лучей солнца, пробившихся через не до конца прикрытое окно, немного ёрзает на постели от слабого дискомфорта в теле, прикрывает рот в попытке немного увлажнить его за всю ночь, тяжело вздыхает, и только после этого с трудом открывает слипшиеся глаза. Юноша, громко дыша, непродолжительное время смотрит на светлый от зари потолок в попытке осознать происходящее, но первое, что поражает голову — не мысль о том, что уже утро и пора вставать, не слабая боль в спине и дискомфорт от отлежанной ноги, а осознание того, что тот проснулся далеко не по своей воле и причина раннего пробуждения как раз разливалась слишком горячим теплом по телу. Ещё не до конца осязая это, хамелеон сначала едва удивлённо таращится в потолок, но, даже не опустив взгляд, раздражённо вздохнул, даже пропустив горячий воздух сквозь зубы от немного докучающей ситуации. Ничего нового. «Доброе утро, стояк,» — лишь одними губами говорит он, подтягивая свободную руку к своему лицу и пропуская её через лохматые волосы, пытаясь немного их распутать и справиться со слабым волнением — так Леон бы его назвал, если бы это было простым ничем не прикрытым возбуждением, таким горячим и на удивление приятным. На самом деле, в этом не было ничего плохого или какого-то особо неприятного, ведь Леон в любом случае мог легко избавиться от этого… по крайней мере, мог — сейчас же на дворе стояла середина ноября. И даже тогда, когда настал этот злополучный месяц, утренние стояки мало волновали парня, терпеливости у него хоть отбавляй, да и не мог он себе позволить хотя бы даже думать о том, чтобы нарушать ежегодный обет, уж больно трепетно парень к нему относился… Но сегодня всё было совершенно по-другому, не так, как позавчера или несколькими днями ранее. Сейчас низ живота ужасно пульсировал и даже зудил, источал неимоверное блаженное тепло, орган так настойчиво тёрся об ткань пижамных шорт, вызывая у ящера первые рваные вздохи и ёрзанья, такие слабые и крайне надеющиеся, что это возбуждение уйдёт как можно скорее. Более того, это довольно щекотливое тянущее возбуждение усиливалось от ощущения того, как невинно и беззаботно чуть ли не на его животе лежит находящийся в спящем режиме робот, его маленький миленький партнёр, кажется, совсем беззвучно, закинув свою ножку на Леона, уткнувшись в его теперь часто вздымавшуюся грудь и некрепко обнимая его, тем самым мешая взглянуть на то, какой произвол творился прямо сейчас у ящера между ног. И наблюдая за тем, как тот нежно спит, прямо сейчас юноша не умилялся, как обычно, и не пытался как можно беззвучнее отстранить механическое тельце или вовсе встать с кровати, чтобы наблюдать за ним издалека, а ещё сильнее прижимал геолога к себе свободной рукой, чувствуя, как волнительно бьётся собственное сердце, и пытаясь хоть на самую малость уловить то, как легко таз Карла прижимался к низу его живота, словно дразнил своей недоступностью ещё на недели две, тем, что Леон не может разбудить шахтёра лёгкими ласками и мягкими поцелуями и, убедившись, что уже пробуждённый робот не ворчит и не сопротивляется, скользнуть руками ниже, поддеть штаны, с похотливой улыбкой потрогать Карла между ножек так, как он любит это, особенно бережно пройтись пальцами, слушая прелестные стоны, и, осознав, что терпение на исходе, без слов спуститься руками ниже, к своим шортам, чтобы снять их, обнажить полностью готовый к жёсткому перепихону ствол, который явно не оставит геолога в покое на ближайший час… «Блять!» — слишком громко для шёпота выдыхает хамелеон, жмурясь ещё сильнее и даже прикусывая губу от жаркого понимания, что все эти мысли, логично, не делают лучше, а только нагнетают ситуацию, вынуждая пах пульсировать и ныть ещё сильнее, а приятные тянущие волны проходиться вдоль всего тела, пока стояк неизбежно твердеет всё сильнее, на этот раз действительно не оставляя обычно падкому на плотские утехи парню выбора — ему однозначно нужно передёрнуть прямо сейчас. Парень ещё раз тяжело вздыхает и немного откидывает голову назад на подушку, стеснительно отводя взгляд и прикусывая губу в слабом сомнении, — «Ну… об этом же никто не узнает. Нет, ну, конечно, если никто не увидит, то никто и не узнает, поэтому, почему бы, наверное, и нет?..» — ящеру трудно поверить в собственные же мысли, но из-за крепкого стояка уловить их поток было почти что невозможно, поэтому короткая попытка оправдать себя заканчивается успешно — и лежавшая у лица рука без какой-либо заминки быстро скользит вниз. Ладонь тотчас привычным движением небрежно и без скованности покрывает пах и начинает немного натирать уже вовсю выпиравший из шорт слишком возбуждённый член, выдирая из недавно пробуждённого тела сжатый стон, похожий на мычание, такой удивлённый и всё равно до неприличия удовлетворённый — орган стал гораздо чувствительнее из-за долгого отсутствия какого-то либо самоудовлетворения, собственно, как и горячего секса с любимым робо-мальчиком. И в порыве наслаждения вместе с довольно грубыми прикосновениями к изнывающему органу, похожими на очень сжатые рывки вверх-вниз, Леон понимает, что уже явно не сможет остановиться на простом поглаживании, поэтому, придерживая и приобнимая всё ещё мирно спящего геолога свободной рукой, его ведущая рука с тихим шорохом ткани и шлепком оттянутой резинки совсем немного стягивает вниз пижамные шорты, позволяя своему члену полностью выпрямиться и высвободиться из этой давящей тесноты белья вместе с тихим вздохом. Парню приходится насильно прикусывать губу, чтобы из его глотки не вырвался громкий стон, который наверняка бы разлетелся по всей комнате и точно потревожил сон трудящегося на их благо шахтёра… но если бы он дал свободу своему голосу, до его ушей точно бы не доносились едва слышные сухие звуки трения, с которыми пальцы в привычной, но всё равно немного растерянной манере сначала ласкают едва влажную и пылавшую от прикосновений головку, размазывая смазку и отодвигая крайнюю плоть, а затем, сделав небольшое колечко, обхватывают орган и соскальзывают чуть ниже. От таких, как могло бы показаться Леону до ноября, плёвых прикосновений прямо сейчас невыносимо кружится голова, глаза закатываются от наслаждения сами по себе, ноги немного разводятся в стороны, а таз неумолимо наполняется теплом, выпрашивая большего, большего, большего. Поддавшись непривычному кайфу, хамелеон не может противостоять ему, поэтому, сжав ладонь в кулак и растопырив большой палец, парень с рваным мычанием позволяет своей шаловливой руке скользнуть вдоль основания члена и без всякого стеснения толкаться в неё, ёрзая тазом, вбирая в грудную клетку всё больше и больше воздуха без шанса выдохнуть без рваного стона, кусая и так истерзанную губу, судорожно на самую малость поджимая ноги и, самое главное, пытаясь лишний раз не двигаться туловищем и второй рукой, не занятой грязной, но пока что неторопливой дрочкой, лишь бы не разбудить… Удивительно, как с первыми скользкими толчками в каким-то чудом влажный кулак из его головы совершенно повылетали все мысли о том, как это неправильно, что парень должен продержаться ещё до конца месяца и только после этого развлекать себя как угодно, но их тут же заменили мысли о том, как это, блять, горячо, насколько сильно затвердел его член и насколько он теперь чувствителен к каждому прикосновению, что он должен лишь немного ускориться, чтобы достичь мокрого яркого оргазма… но, увы, не может, ведь это будет слишком громко, а ящер вовсе не хочет беспокоить спящего на его обнажённой груди Карла, так мило обнимающего своего парня прямо сейчас, даже не подозревающего, какой у парня прямо сейчас сильный стояк, от которого он неспешно избавляется, несомненно, думая и о своём геологе, таком красивом и нежном, мягком, сексуальном, прикрывающим своё миленькое тельце только за полупрозрачной тканью пижамки, вспоминая его чёткие изгибы, его едва краснеющее металлическое личико и яркие от смущения и возбуждения жёлтые глаза, его тоненькую шею и ослабшие руки, обнимавшие юношу за плечи и сейчас чисто по случайности немного подрагивавшие от довольно частых рывков правого предплечья хамелеона, его так ненавязчиво трущийся об низ живота пах, его закинутое на юношеское тело бедро, из-за чего ноги робота были до неприличия раздвинуты, будто нарочно открывая стоявшему колом члену Леона промежность, вечно готовую, вечно жаждавшую того, как возбуждённый своим Карлом пошляк пододвинет механическое тело к себе, не даст ему двигаться, неторопливо и ритмично погладит анал пальцами, через некоторую волнительную паузу проникнет в него своими пальцами, прижмёт Карла ещё ближе, наслаждаясь его рваными беспорядочными стонами и собственными поцелуями в его касочку, в какой-то момент решительно отстранится от промежности, схватится за металлическое нагое тельце покрепче, уткнётся твёрдым органом в неё, проливая всё больше и больше смазки, животно потрётся, удовлетворяя их потребности, а затем настойчиво заскользнёт в его тёплый узкий зад. Тело Леона обдаёт острой пульсацией, он попросту не успевает сдержать себя — и протяжно скулит, выгибаясь в спине в отчаянной попытке хотя бы не простонать, до тихого хруста и соблазняющего шлепка, с которым пальцы небрежно скользнули вдоль всего длинного члена от изнывающей чувствительной головки до самих яиц, но с первыми выступающими слезами на глазах, горящим лицом и лёгким удушьем возвращается к прежнему уже немного ускоренному ритму, лишь бы хоть на самую малость отложить момент сладкого оргазма, который, конечно, от такой невыносимой чувствительности ждал его совсем скоро. Если уж хамелеон всё-таки проебался с недрочабрем и совсем скоро кончит прямо на постель, он, сделав такой вывод, начинает без остановки крутить в своей пустой от удовольствия голове единственную мысль о том, как юноша бы хотел заняться сексом с любимым роботом прямо сейчас, мирно лежащим шахтёром, на которого так голодно и жадно передёргивают прямо сейчас и которому так много раз отказывали в интимной близости всего лишь за пару недель в попытке продолжить участвовать в недрочабре… и сейчас он так близко, но так далеко. Сейчас Леон отказывать не будет и точно попытается соблазнить миленького геолога, когда он проснётся, и его точно ничего не остановит — так думал он, вновь уставившись в потолок и сбившись в негромком темпе, пока внезапно среди мычащих стонов, всхлипов и скользких шлепков, с которыми парень неаккуратно толкался в половину длины, не услышал тихий посторонний шорох и тотчас не ощутил на основании своего ствола кончики чужих горячих металлических пальцев, от которого отвлечённое дрочкой тело вздрагивает, рот приоткрывается для того, чтобы выдать что-то, отдалённо похожее на вскрик, зрачки сужаются в испуге, а сам Леон невольно замирает. — Твёрдый, как камень, — совсем не замечая реакции действительно напугавшегося и сжавшегося хамелеона с заметной сонливостью лепечет своим шепелявым голоском робот, под шокированным наблюдением ещё немного трогая возбуждённый орган, а затем аккуратно подтягивая руку снова под себя, тем самым немного поднимаясь и наконец заглядывая в растерянный взгляд, скользивший туда-сюда от до сих пор сжатого рукой члена до тускловатых жёлтых и таких любопытных глазок, в которых наконец начало виднеться какое-то смущение вместе с удивлением, — господи, ты такой красный! И так часто дышишь… — Карл располагает обе руки на действительно часто вздымавшейся голой груди перед собой и с тихим вздохом приподнимается, теперь полусидя на его грудной клетке и продолжая внимательно изучать совсем потерянное лицо парнишки, наверняка даже замечает то, как тот приоткрыл рот в попытке что-то сказать и защитить себя, но всё равно остаётся неподвижен — отчего шахтёр даже сдержанно хихикает, показывая свои зубки, — неужели ты всё-таки воспринял мои слова всерьёз… или ты просто нашёл какой-то хороший повод? — Боже, нет, Карл, нет! — торопливо тараторит Леон, наконец дав волю своему сжатому голосу, уже даже не замечая, как разочарованно тепло отступает от паха, а сам юноша наконец может хоть немного восстановить дыхание. Руки бегло скользят выше и немедля по какой-то любящей привычке обхватывают талию геолога, пока взгляд стыдливо отводится от тупого осознания, что прежней прыти больше нет, и все мысли Леона о том, как сильно он хочет присунуть прелестному роботу, буквально исчезли в тот момент, когда прелестный робот проснулся и теперь преспокойно разговаривал с ящером, более того, совершенно спокойно отреагировав на его стояк… иначе такую простую улыбку на механическом лице не объяснишь. Мысль о том, что парня так очевидно застукали просто из-за того, что между наслаждением любимым телом и собственной неуловимостью хамелеон бездумно выбрал первое, решив потрогать себя, даже не выпустив шахтёра из объятий, теперь вместо сильнейшего возбуждения вызывала липкий стыд, но всё равно не тушила этот огонёк страсти где-то в глубине груди. Следует рваный выдох, после которого юноша ёрзает на постели и ещё сильнее поджимает ноги, словно пытался скрыть и так обнажённый крепкий ствол от возлюбленного, который даже не видел его, но, судя по его сонному, но всё равно уже искушающему взгляду, даже не нуждался в этом, чтобы уже прожигать взглядом и немного ехидно скалиться, — Слушай, дорогой, это просто… угх-х… — Бедный, бедный Леон, — сладко напевает Карл, хитро прищурив глаза со слабой улыбкой, начиная ненавязчиво тереться тазом об грудь юноши, попутно немного наклоняясь к его раскрасневшемуся и уже немного мокрому смуглому лицу. Хамелеон в той же едва уловимой тревоге поджимает губы, наблюдая за тем, как чужое лицо незначительно приближается к нему, но чувствует, как член вновь наполняется кровью, так стремительно и чувствительно, чем было до этого, когда нежные металлические пальчики проходятся вдоль линии челюсти юноши и резко хватаются за его лицо, вынуждая того всё-таки отлепить свою голову от подушки и потянуться вперёд, к Карлу, так рвано и горячо дыша от того же замешательства, но беспрекословно слушаясь своего только проснувшегося мальчика. И Леон чувствует мимолётное чувство наслаждения, когда губы робота бережно прижимаются к чуть подрагивающим сухим губам, продолжительно осторожно целуют с ноткой игривого соблазна, но явно не собираясь углубляться — что геолог подтверждает, неторопливо отстраняясь и выпрямляясь на груди вновь, оставляя рыжеволосого парнишу с более умеренным сердцебиением, не менее тихими вздохами, дрожащей улыбкой и мгновенной мыслью о том, что Карл точно что-то задумал и намерен воспользоваться тем, что парень до чёртиков возбуждён, — как же я мог прервать такое триумфальное событие, — совсем неправдоподобно тянет он с едва уловимой шепчущей хрипотцой, вновь навязчиво потираясь своим тазом, поглаживая плечи Леона, покусывая свою губу и так невинно улыбаясь… но всё равно не отвлекая ящера от чёткого ощущения того, как механическое тело беспрерывно сползает всё ниже и ниже, вовсе не сталкиваясь с каким-то осуждением, только немногословным одобрением, сопровождаемым вздохами снизу, такими похожими на стоны, — я считаю своей обязанностью извиниться за такой просчёт. И парень с перехваченным дыханием пылает огнём от этих прикосновений, от ощущения того, как Карл постепенно пересаживается с самого низа грудной клетки на ещё более часто вздымавшийся живот, как его механические ладони следуют за ним, лаская обнажённые соски и рёбра, так внимательно изучают их, будто впервые. Леон просто не может не продолжать держать свои горячие ладони на талии геолога в терпеливом ожидании, когда тот наконец-то сядет ещё ниже, на отзывавшийся от каждого вздоха и прикосновения пульсацией таз, осмелится прикоснуться к истекающему смазкой члену не только своей ручкой, не может не впитывать в себя и не обсасывать двусмысленные слова, произнесённые любимым роботом ранее — и, как только в голове что-то щёлкнуло от осознания их настоящей двусмысленности, всё-таки немного отрезвляется. — Подожди, подожди… сейчас? — озадаченно шепчет хамелеон, немного двигаясь назад и прижимаясь головой к изголовью кровати, чтобы не выпускать из виду сидевшего чуть ли не возле паха игривого вредного робота. По комнате раздаётся то же рваное возбуждённое дыхание, хоть и более тихое и осторожное, чем мгновениями ранее, цепкие и шустрые руки небрежно и как бы изучающе поддевают ночную рубашку робота-шахтёра, кончиками пальцев прикасаясь к такому непривычно горячему металлу, пока карие глаза исподлобья и немного даже по какой-то причине виновато рассматривают уж слишком довольную моську Карла. — Не вижу никакой проблемы, — неосторожно роняет он, так обнадёживающе улыбнувшись, вкрадчиво поглаживая живот хамелеона кончиками пальцев, вырисовывая какие-то невнятные фигуры. Леон несомненно умиляется такой невинной для так властно усевшегося на него робота речи так же сильно, как и заводится от этого — уж очень сильно грызли мысли о том, что Карлу может взбрести в голову любой способ «извинения», к которому, конечно же, его член в любом случае уже был готов. Но пытаясь совсем не выдавать то, насколько он был сломлен извращённостью и внезапным утренним стояком — настолько, что уже вовсю хочет забить, а, точнее, уже забил на все эти недели воздержания — юноша недовольно рычит, жмурясь в попытке ответить что-нибудь, выдавить из себя хоть один звук, даже если он будет звучать, скорее, не как «ты всё не так понял, я не делал этого», а как «да, я дрочил на тебя, боже, сядь на мой хуй прямо сейчас» — это правда не имеет значения, особенно в тот момент, когда ящер, по-тупому разинув рот, вот-вот начал свою жалостную речь, но прервал её беспорядочным тихим стоном на первой же гласной, когда постель скрипнула от давления коленей шахтёра — и Карл резко пересел прямо на жаждавший этого пах, навязчиво прижимаясь к твёрдому органу своей задницей. От мгновенного ощущения трения лёгкой полупрозрачной ткани и внезапного очередного прилива тепла парень просто не сдерживает дрожащего вздоха и, цепляясь за Карла покрепче, легонько выгибается и раздвигает ноги, чтобы чувствовать это прикосновение, которое уже не сравнить с рукой, ещё сильнее, в очередной раз подмечая, насколько до непривычки чувствителен пульсирующий орган, насколько сильно его сводит с ума и вынуждает думать не головой, а головкой такая мотивация геолога, такая прыть, такой голод — он просто не может больше притворяться, что не хотел этого миленького робота весь ноябрь, что не хочет его прямо сейчас. — Карл, — часто дышит парень, прикусывая губу и немного закатывая глаза от мимолётных горячих ощущений, будто накапливавшихся в районе паха, на самом деле, ещё с давних пор, когда этот непослушный робот невзначай намекал, просил, умолял, дразнил, пытался стать причиной такой желанной эрекции, которые вырвались наружу именно в тот момент, когда Карл даже ничего не делал и просто мирно спал, даже не подозревая о том, с чем столкнётся, когда проснётся — но, судя по его до трепета в груди довольному взгляду, он вообще не имел ничего против. Сейчас же, так немногословно добившись нужной реакции, шахтёр не торопился продвигаться дальше, он просто сидел смирно, вкрадчиво поглядывая на донельзя смущённого покрасневшего хамелеона, плотно прижавшись к набухшему члену, как бы пытаясь натолкнуть и спровоцировать ящера на первый шаг, на первые движения и рваные толчки — такие, какими обычно Леон жадно, но нежно трахал своего любимого робота. Тем не менее, через короткую паузу следует вопросительное хмыканье где-то сверху, после которого хамелеон, как загнанный в угол зверёк, будто по команде растерянно шипит, даже не замечая, как собственные руки начинают тереть так и напрашивавшееся на это тельце об пах и стоящий орган, — у тебя же работа… От этих ну слишком неуверенных слов Карл лишь тихо хихикает, слишком коротко и едва заметно — по крайней мере, на фоне того, как геолог незначительно перенёс свой вес на колени и, ухватившись за парня гладкими пальцами покрепче, наклонился вперёд всем туловищем, не только внимательнее заглядывая в раскрасневшееся и такое отчаянное лицо, но и открывая себе возможность самостоятельно медленно, но очень тщательно тереться об горячий стояк… чем, неудивительно, воспользовался почти что сразу. — У меня выходной… забыл? — как-то слишком ехидно и расслабленно мурлычет шахтёр, начиная плавными движениями дразнить основание и самую малость головки ствола своим горячим телом, самостоятельно чуть ли не срываясь на довольный тихий стон от таких прикосновений. Эти поставившие в тупик слова действительно вызвали бурю эмоций в почти что не работавшей голове хамелеона, вынуждая чувствовать одновременно и неловкость за то, что правда забыл, и смущение от того, насколько быстро, спокойно, уверенно и игриво были произнесены эти слова, и сильный восторг, возбуждение и предвкушение от первичных мыслей о том, чем они прямо сейчас займутся, займутся в тихом одиночестве, без спешки, медленно, растягивая долгожданное удовольствие, займутся громко, грубо, влажно, жадно хватаясь друг за друга и ненасытно целуясь, до последней капли спермы в мошонке, займутся — и это будет пиздецки горячо. — Точно, — нелепо усмехается ящер, прикрыв глаза, судорожно выдыхая накопившийся воздух, но, чувствуя, как бесцеремонно Карл продолжает натирать чувствительное место своего возлюбленного, неизбежно чувствуя, как тот поднимается всё выше и выше, ближе к головке, задерживает дыхание и с урчанием вновь выдыхает раскалённый воздух, пытаясь не застонать во весь голос от такого невыносимого наслаждения. Но какая-то предательская скованность вновь клацает и скребётся — и юноша, чувствуя первую каплю пота на лбу то ли от жары, то ли от лёгкого возбуждённого волнения, всё-таки пытается придумать хоть какую-нибудь отговорку и повод отложить неизбежное, даже если он и вовсе не хочет больше медлить. Уж слишком сильно выбило из колеи осознание, что, проснувшись всего лишь какими-то минутами ранее, шахтёр уже доминировал, всецело подчинил, подмял под себя уязвимого парнишку и, сверля его голодным взглядом, в сотый раз обдумывает тактику, как приятнее всего использовать и так готовое на всё юношеское тело, прекрасно понимая, что, невзирая на все вольные и наглые порывы Леона, сейчас он точно не готов взять на себя роль главного, сейчас он будет спокойно лежать и со сладкой судорогой испытывать на себе каждое прикосновение и вольное пошлое баловство робота, тихо постанывая и улыбаясь драгоценному солнцу — поэтому всё зависело именно от Карла. И хамелеон не был против, он жутко этого хотел, его уже в принципе не волновало, как именно они потрахаются, уже ослепнув от понимания того, что это произойдёт прямо сейчас, но из горла всё равно успевают вырваться некоторые скомканные выражения, — но ноябрь же… не могу я… — Тем не менее, ты начал без меня, следовательно, провалил свой «месяц воздержания». Моё вмешательство уже ничего не изменит, — слишком самодовольно отчитывается шахтёр с некоторой дружелюбной усмешкой, которую не искривил даже тихий вздох, похожий на стон, даже наклонив голову с взглядом, таким полным добродушного ехидства, немного мутноватый от недавнего пробуждения, но всё равно блестящий и светящийся от неслабого возбуждения, всё ещё не прекращая тереться об Леона с таким же усердием, которое, по горячим ощущениям, лишь увеличивалось с каждым рывком. Но, невзирая на это непреодолимое удовольствие, доставляемое роботом, уже словно находившееся на каком-то пике, парень всё-таки позволяет ему сорваться и немного сбиться в темпе своих же пошлых мыслей, тратя некоторые усилия на короткий смешок, наигранное тихое цоканье, вышедшее не таким бойким из-за рваного дыхания, и закатывание глаз от такой самоуверенности — но и не поспоришь же. В какой-то момент, незаметно для самого хамелеона, геолог резко отстраняется — то ли замечая то, как со слабой улыбкой лежавший парнишка закатывает глаза, то ли ощущая то, как пальцы юношеских рук, сами того не понимая, так медленно исподтишка забрались под пижамные штаны нависавшего сверху Карла, щупая нежную ткань нижнего белья, в попытке то ли наказать за такую подсознательную и непонятную уверенность, о которой ящер пока что даже не догадывается, то ли поощряя его, давая ему мимолётный шанс продолжить двигаться в этом направлении и всё-таки взять инициативу в утреннем сексе. Судя по всему, шанс побыть сверху Леон проёбывает так же быстро, как и получает его, но всё равно от этого сильно не расстраивается — его лицо искажается гримасой тихого и такого сладкого предвкушения, когда жёлтые глаза-фонарики скользнули в полутьме куда-то вбок, устроившись слева от обнажённого таза хамелеона, когда постель зашуршала и скомкалась под расположившимся на четвереньках геологом прямо над чувствительной головкой члена, обдаваемой горячим жаждущим дыханием, пока одна из металлических рук бережно приспустила шорты вместе с бельём ещё ниже. Юноша, вновь задержав дыхание, вынужден приподняться ещё сильнее, лишь бы видеть всё так же, как и чувствовать — и столкнуться с тем, что Карл уже успел расположится удобнее, вплотную к нежному и сверхчувствительному органу своим горячим лицом, а точнее, губами, искривившимися в хитрой улыбке. — Ты же хочешь моего вмешательства? — Карл задаёт, как он иногда выражается, сугубо риторический вопрос, который очевиден им обоим и, как кажется хамелеону, ответа не требует — но робот, наверное, из приличия или попытки ещё раз подловить своего парня лишь внимательно смотрит на раскрасневшееся личико со вздёрнутыми бровями и приоткрытым ртом, из которого вылетали уже рыдающие вздохи от ощущения того, как приятно дыхание геолога опаляет пульсирующий агрегат, терпеливо выжидая ответ, попутно поглаживая смуглое бедро, отодвинувшееся в сторону и открывшее обзор на промежность само по себе. И ответа шахтёр долго не ждёт, ведь, глотая накопившуюся слюну, Леон безумно часто кивает головой, так растерянно и пугливо, боясь, что партнёр вот-вот уйдёт и вместе с собой заберёт находившееся на пике удовольствие, умоляя, чтобы тот помог со стояком и избавил от него прямо сейчас, часто кивает, выглядя так, будто Карл — его последняя надежда, что, конечно, вызвало на личике геолога самодовольную и на самую малость надменную ухмылку. Всё же, долго не распинаясь, он незамедлительно опускает любопытный взгляд на изнывающий член и, недолго думая, хватается тёплой рукой где-то за середину основания, начиная медленно надрачивать и разогревать находившегося на грани между полным спокойствием и самым диким оргазмом парня — но даже это не так сильно задело и завело до чёртиков, как через некоторые мгновения робко склонившийся над органом робот, его полный горячего возбуждения горящий взгляд, тихое причмокивание с каким-то хныканьем и практически мгновенное ощущение того, как бережно губы прижимаются к истекавшей смазкой головке, бегло покрывают её влажными и очень слюнявыми поцелуями — и это незабываемое чувство вместе с перехватившим дыханием почти сразу дополняет его лёгкий вздох и тотчас прижавшийся к стволу мягкий мокрый силиконовый язычок. Кажется, даже потолок содрогнулся от звонкого вздоха облегчения и жаждущего наслаждения, с которым Леон слабо выгнулся в спине и хлопнул себя по рту, тем самым заглушая всё наслаждение от того, как игривые прикосновения задевали и возбуждали его, выражаемое только частым дыханием и лёгким покачиванием бёдер, с которым юноша пытался выпятить для робота всего себя… ну и пытаясь хоть немного взять под контроль эти активные посасывающие движения, с которыми Карл, не отрывая взгляд от уже находившегося в преддверии оргазма личика хамелеона, хватался за постельное бельё, за парня, но пропускал в свой горячий рот лишь кончик трепещущего органа, причмокивал, дразня малую область кончиком своего на удивление нежного языка ритмичными движениями, соскальзывает — и повторяет эти невыносимо горячие движения, смазывая член своей тёплой слюной. Неизбежные мысли о том, насколько это необычно и горячо, осознание того, что, глядя на эти жёлтые игривые глаза, можно легко прочитать все намерения геолога: невзирая на то, что тот будет сосать ящеру впервые, парню слишком очевидно — через какие-то считанные минуты вместе со смыслом недрочабря, скованностью, скромностью и постоянным желанием трахаться из него высосут всю блядскую душу… быстро, властно, ненасытно и до безумия влажно — такой из себя был Карл. И Леону уже казалось, что даже этих лёгких прикосновений достаточно, чтобы дать своему долго копившемуся возбуждению волю и выплеснуть его вместе со спермой, но шахтёр будто и не слышал этих слезливых стонов и шипений, неумолимо продолжая постепенно насаживать свой сладкий рот, незначительно помогая себе лежавшей у самого основания члена рукой, так дразняще доказывая, что предел юноши далеко не здесь и его озабоченное тело способно перенести гораздо больше пыток, чем прожигающий до мозгов похотливый взгляд и пока что лёгкие облизывания головки, намекающие на то, что это всего лишь начало. — Бля-ять, как хорошо, — скулит парень, скользя дрожащей ладонью чуть выше и зарываясь ей в намокшие рыжие волосы в попытке смахнуть их со своего лба, после чего располагая её на скомканной постели, глотая ещё больше слюны и с лёгкой дрожью закатывая глаза от непредвиденного лицезрения, как робот немного толкается и берёт в рот всю головку. Это действительно хорошо, и от этого хочется гораздо большего, чем этот подвижный дразнящий язычок, но находившийся у ног возлюбленный от этих грязных слов не двигается дальше, пытаясь вырвать изо рта мальчишки ещё больше стонов и хныканий, а только выпускает изо рта напряжённый и испачканный слюной орган, облизывая губы напоследок. — Следи за языком, красавец, — внезапно строгий тон шепелявого голоса ещё сильнее шокирует и так донельзя шокированного этим утром хамелеона, вынуждая того даже ошарашенно приподняться на локтях в чётком неверии, что прямо сейчас всё оборвалось всего лишь из-за одного мата, но немного расслабляясь и прикрывая глаза в обнадёживающем удовольствии, ведь ласкать своей ручкой казавшийся довольно большим на фоне робота агрегат и издеваться своим доминирующим взглядом прелестный робот не перестал, — иначе прекращу, — предупреждает он своим вкрадчивым и таким горячим голоском, со страстной улыбкой продолжая обжигать самое чувствительное место на теле Леона дыханием, но с той же усмешкой, видимо, после робкого «извини» со стороны парня, похожего на рыдающий вздох, позволяет себе вновь прислониться лицом к органу и подразнить едва ли не неосязаемым поцелуем уретру, дразнить её неторопливо и мучительно, но лишь для того, чтобы тихо хихикнуть, приоткрыть ротик пошире, взяться за Леона покрепче и с громким глотающим хлюпаньем мгновенно, скользко и по-шлюшьи взять его член сразу же на треть. — Карл!!! — реакция не требует долго ждать себя — юноша с внезапным вскриком зарывается одной ладонью в постельное бельё пуще прежнего, а второй чуть ли не ударяя геолога по его каске, так отчаянно пытаясь ухватиться за его голову, которая не остановилась даже на этом, без какой-либо терпеливости рвано двигаясь, позабыв о манерах, с прикрытыми светящимися и чуть слезящимися глазами отчаянно насилуя себя в рот толстым членом, позволяя ящеру ощутить то, как горячий язык проходится вдоль всей длины, которую смог заглотить робот, как пиздецки горячо и мокро внутри него, вызывая у Леона непреодолимо сильное желание толкнуться ещё глубже и трахнуть в милый ротик — разве не этого так хотел Карл, с таким рвением спустившись к чужому паху в сию же минуту, как проснулся? — Сл… слишком быстро… — Нагло лжёт парень, щурясь глазами и изредка выдыхая горячий воздух вместе с довольными стонами, лишь по привычке подпитывая эго любимого шахтёра, раззадоривая его ещё сильнее, потому что, как бы он не врал о том, что его смущает неспособность геолога растягивать удовольствие и его чуть ли не животная ненасытность, когда он возбуждён и игрив — Леону, как и его вымаливавшему большего телу, это до чёртиков, головокружения и искр перед глазами вставляло. И сейчас это работает точно так же, ведь робот, бегло взглянув на уже громко дышавшего через рот и чуть ли не высовывавшего язык от кайфа ящера, толкается ещё сильнее, проводит своими горячими губками вдоль основания члена, под рваные стоны и грязные хлюпанья резко заглатывая ещё больше, так нежно и аккуратно посасывая твёрдый ствол, попросту отбивая у юноши необходимость забирать контроль (Леону казалось, что он будет способен на это в какой-то неожиданный момент), надавливать на голову и так изо всех сил старавшегося шахтёра. Мысли смешались в зудящую, как и быстро и сочно ласкаемый горячим ртом хер, кашицу: удивление тем, что, невзирая на то, что это первый раз Карла, он сосал уж слишком приятно и хорошо, робкие и возбуждающие ещё сильнее предположения, откуда он мог нахвататься такой горячей похоти, наблюдение за тем, как для державшей и немного ласкавшей агрегат руки становится слишком мало места и она быстро находит место где-то между ног парня, и, самое главное, покалывающее раздирающее грудь и пах чувство, как головка члена с каждым толчком и глотком геолога настойчиво утыкается в его горло, утыкается с громкими влажными чавканьями и судорожными поскуливаниями и стонами, намекая на то, что это и есть тот самый предел, но порождая в озабоченном хамелеонском мозгу желание схватиться за голову любимого геолога двумя руками и резким рывком ненасытно проникнуть в неприступное горло, сильное, как и желание увидеть, как его возлюбленный делает это сам… видимо, как-нибудь позже, когда он научится. Пока дрожащая загорелая рука незначительно нажимает на каску Карла, лишь поддерживая тот ритм, с каким ящер обычно трогал себя, карие глаза, будто оторванные от уже незаметно бившегося в конвульсиях и вскрикивавшего от наслаждения и клёвого минета тела, в миллионный раз внимательно осматривают фигуру такого сексуально-миленького робота, его старательно-похотливое выражение лица, погружённый с головой в работу взгляд, ручки, сжимавшие простыню, и легко покачивавшуюся от голодных движений головой ночную рубашку, которую так и хотелось снять, чтобы рассматривать его красивый корпус, игриво лапать его, пока он без остановки и сопротивления сосёт парню — и только сейчас обращает внимание на то, как грациозно он выгнулся, стоя на коленях, словно прекрасный неприкосновенный кот, но настолько игривый и жаждущий внимания, что намеренно выпятил свою тоже давно соскучившуюся по вниманию юноши попку, изредка виляя ей при наиболее резких толчках, сопровождая это непроизвольным хныканьем, точно прося Леона сделать хоть что-нибудь в ответ. Хамелеон легко понимает этот тонкий намёк, поэтому пробивается на тихий смешок, лишь на самую малость непохожий на жадный стон — и торопливо тянет свободную руку к нижней части тела Карла, цепляясь своими пальцами за таз робота, ведя их всё ниже и ниже, забираясь ими под лёгкие пижамные штаны… До дрожи удовлетворяемому парню достаточно лишь легонько провести подушечками одновременно обмякших и до ужаса деревянных пальцев по дырочке шахтёра лишь через ткань его трусиков, чтобы тот удивлённо выгнулся, мгновенно приостановившись в своих движениях, и практически в ту же секунду сладко простонал прямо в пах ящера, попытавшись вырваться и выпустить изо рта огромный член, видимо, думая, что ему реально позволят это. Но Леон оказался быстрее — и его рука, совсем не руководимая слишком пошлыми, скользкими и влажными мыслями, только сильнее вцепилась в каску, резко толкая робота вниз, насаживая его ещё сильнее на жаждавший этого орган, вынуждая взять в свой маленький ротик ещё больше, чем раньше, агрессивно и так горячо посасывать уже две трети длины всего нескромного размера с удивлённым мычанием и уже не таким бойким взглядом, в котором лишь мимолётом проскользнула растерянность и осознание подчинения, от которого что-то так внезапно встрепенулось в низу живота. — Боже, м-м… прошу, не останавливайся… — сквозь неравномерные стоны шепчет юноша, намеренно приподнимаясь, изо всех сил пытаясь оправдаться за внезапные животно-похотливые замашки и хоть немного утешить сжавшего своими губами чувствительный хуй Карла лёгким поглаживанием его очаровательной головы вместо грубых движений и довольно нежным и нагло уверенным массированием его заднего прохода рваными соскальзывающими и едва проникающими движениями, которые не были настолько красочными всего лишь из-за препятствовавшей мягкой ткани нижнего белья, что, Леон знал слишком хорошо, всегда развязывало геолога и мотивировало продолжать свои пошлые дела. На лице легко прикусившего губу хамелеона возникает счастливая улыбка от ощущения того, как шахтёр, простонав не менее сладко, быстро смахнул со своего лица выступившую слезу и, больше не сопротивляясь движениям знающего его уж слишком хорошо парня, легонько прикоснулся к стволу кончиком языка и только после этого продолжил довольно резво двигаться, уже не скрывая своего немногословного наслаждения происходящим, — блин, ты ещё так балдёжно сосёшь, — внезапно даже для самого себя с неверящей усмешкой рычит ящер, так невинно, но так до безумия довольно немного раздвигая ноги, выгибая спину и ёрзая тазом, всё равно продолжая сверлить взглядом любимого Карла, — если бы я узнал об этом раньше, то… — ящер загадочно замолкает не только из-за прервавшего его сладкого шипения и звонкого вздоха, но и вполне настоящего незнания, что бы он сделал с невинным роботом, если бы узнал о его неимоверно горячих и страстных умениях при каких-то других обстоятельствах, когда Леон бы не был растерян и был полностью готов к горячему траху. И, кажется, различные липкие и до ужаса щекочущие пах мысли пролетают, как какие-то картинки из порно, не только в голове извращённого парня, возбуждённость которого подкреплялась ощущениями того, как чужое горло аккуратно ласкает головку его члена, и далеко не скромными хлюпаньями от этого, но и в голове вовсю ублажавшего его геолога — по-другому никак и не объяснишь, почему он, сначала нахмурившись, измученно и так отчаянно стонет, а затем с некоторой заминкой небрежно ведёт одну из своих рук к себе, между раздвинутых и таких соблазняющих ног. Понимание того, что Карл трогает свой пах после таких незначительных слов, прошибает хамелеона, будто током, вынуждая задержать и так до безумия непослушное дыхание, лишь бы прислушаться к едва слышным и подавленным присунутым в его ротик членом сладким стонам, напоминавшим частые мычания, даже безуспешно попытаться притормозить движения шахтёра в пользу наслаждения не от грубоватых сексуальных толчков, которые в какой-то момент незначительно ускорились, а мыслей, что это в первую очередь наслаждение для Карла, что Карлу нравится находиться в такой позиции, лицом между ног любимого парня, ласкать его своим ртом и, самое главное, едва ли не с закатанными глазами урчать от того, что даже сейчас ящер немного властвует, трёт пальцами его дырочку и управляет им — они всецело посвящены удовлетворению друг друга даже тогда, когда проснулись какими-то минутами ранее, так до горячей страсти влюблены и нужны друг другу. От этих внезапно меланхоличных мыслей посреди настоящей бури сексуальности, разврата и похоти Леону не становится тяжелее ощутить разрядку, наоборот, не сдерживая участившихся глухих стонов, он чувствовал, как неумолимо теплеет не только в груди, но и в низу живота, между ног, как тепло разливается по всему напряжённому телу, как ощущение чужого языка становится всё чувствительнее, чувствительнее, горячее и буквально крышесноснее… — Малыш, я прямо сейчас кончу… в твой тёплый ротик… — томные хриплые стоны уже чуть ли не звенят в ушах, пока тело напрягается ещё сильнее, не позволяя юноше даже вдохнуть побольше воздуха и нормально пролепетать что он, чёрт возьми, уже на пределе и вот-вот испытает самый яркий оргазм, первый за этот длинный серый месяц, что мыслить и действовать адекватно он уже не может — но рука всё равно небрежно соскальзывает с каски геолога в немного разочаровывающем ожидании того, что, вдоволь насладившись сладкими пытками, Карл отстранится, выпустит изо рта неимоверно мокрый от слюны и изнывающий из-за недостигнутого оргазма агрегат — в глубине души ящер не хочет и боится этого, но всё равно даёт своему возлюбленному волю играться с юношеским телом так, как ему захочется. Но, боже, каков был его восторг, когда робот-шахтёр не только проигнорировал это движение и не прекратил делать минет, а наоборот, лишь тихо хмыкнул и начал сосать в разы чаще, совсем не жалея себя и своей насилуемой членом глотки, роняя маленькие слёзы вместе с мычащими стонами, скользя своим мягким язычком вдоль, казалось, всего основания члена, пытаясь взять больше и протолкнуться ещё глубже, даря Леону попросту незабываемые вынуждающие замереть в ожидании ощущения влаги и лёгкой тесноты, дразня себя между ног ещё активнее, выпячивая свою маленькую попку и так дерзко пытаясь самостоятельно насадить себя на ласкавшие его ловкие мальчишеские пальцы. Всех этих вещей становится слишком много, от этой горячей любви, слишком участившихся хлюпаний и настойчивого легко сжимающего трения, обжигающего донельзя чувствительный набухший орган, ладони сами по себе зарываются в постельное бельё, а стоны до чёртового неприличия превращаются в слишком частое отчаянное дыхание, от которого язык сам по себе высовывается наружу в попытке просто окончательно не потерять контроль над слишком горячим и вовсе неосязаемым телом, всё это удовольствие находилось будто бы везде, его нельзя было сравнить с тем, что Леон когда-либо испытывал раньше, с ним не хотелось прощаться — блять, как же он не хотел прощаться с этим, он хотел бы чувствовать это вечно, быть в этом уязвимом предоргазменном состоянии вечно, вечно чувствовать, как грудная клетка, кажется, вот-вот взорвётся из-за тупой неспособности выдохнуть воздух, вечно чувствовать, как глаза закатываются от удовольствия, вечно чувствовать, как волны тянутся к паху с каждым жадным заглотом, вечно чувствовать, как Карл реально умело и так охуенно высасывает из него всю душу, вечно чувствовать, что ему больше не нужно большего, что это и есть пик его сексуального удовлетворения, вечно чувствовать, что вот-вот, прямо сейчас, через считанные мгновения… чувствовать… Стены скромной спальни становятся свидетелями жадных ненасытных причмокиваний и слишком громких участившихся стонов, которые в какой-то момент превращаются в глуховатый невнятный звук, похожий на сорванный хриплый стон — и внезапной загадочной тишины. Хамелеон просто не может издать ни единого звука, пока стоящий член в очередной раз толкается в маленький ротик робота и от какого-то лёгкого прикосновения всё тело, словно скованное, напрягается, позволяя только жарко, обильно и ненасытно кончать в Карла, с невыносимым трепетом видеть и чувствовать, что геолог не прекращает двигаться, натягивая себя на сильно пульсирующий хер, посматривая на юношу тем же жаждущим похотливым взглядом, пытаться запомнить эти моменты навсегда, чувствовать, что тепло приливает к паху ещё сильнее, ужасно обжигает, щекочет и бьёт током — и изливаться в геолога ещё больше, пока Леон просто не откинется и яйца не будут полностью опустошены при помощи этого милого робота. Только тогда, когда тело парня всё-таки расслабляется, его голова благополучно с характерным хлопком падает на подушку и он протяжно выдыхает, опустошая лёгкие и оканчивая на удивление мягким стоном, вытягиваясь во весь рост, невзирая на сильную судорогу, и довольно прикрывая глаза, шахтёр всё-таки выпускает изо рта пока что твёрдый член с негромким чавканьем и, судя по тихому скрипу кровати, уселся где-то рядом, так и не издав ни звука. Леон некоторое время просто скованно лежит, не смея шевелиться, по крайней мере, до тех пор, пока его дыхание не начинает постепенно восстанавливаться, удовлетворённые вздохи, отдалённо похожие на стоны, не становятся гораздо тише, а тело не отпускают дрожь и сладкие тянущие волны оргазма, до лёгкого трепета уходившие на второй план так непривычно долго, в очередной раз вынуждая ещё не до конца пришедшего в себя юношу счастливо похныкивать и мычать, не размыкая глаз. Но всё же постепенно в поле осязаемости начинают возвращаться и некоторые не совсем приятные ощущения — поэтому, чуть ёрзая на постели, хамелеон всё-таки продирает глаза, тяжело вздыхая напоследок, и рукой тянется ко своему горячему лбу, начиная смахивать прилипшие к нему влажные пряди волос, потом, завершив самое неприятное дело и опёршись на постель, немного выгибается и забирается второй рукой под спину, почёсывая поясницу в попытке избавиться от лёгкого зуда из-за сильного трения об постельное бельё, и только сейчас ощущая, как же сильно, чёрт побери, болит его спина. Юноша с тихим мычанием снова ложится на кровать пластом, но, сложив руки на обнажённой груди, всё-таки опускает взгляд, переводя его на мирно сидевшего и изучавшего обнажённого парнишку геолога, поджавшего колени к своей груди, так спокойно и немногословно. И Леона внезапно осеняет одна хитрая мысль, которую он совсем не хотел удерживать в своей голове, поэтому, немного наклонив голову, незаметно приближается к роботу, уже желая поговорить с ним: — Ты же говорил, что не будешь это делать, — хамелеон немного опешил от хриплости своего едва ли не сорванного такими вскриками и стонами с самого утра голоса, но, тихо кашлянув, всё равно не теряет бдительности, со слабой глупой, но всё равно до чёртиков ехидно-счастливой улыбкой осматривает на самую малость смущённого геолога, сжимавшего колени своими ладонями, так и не уточнив, что имеет в виду под «этим» — может, первый сочный утренний минет, может, их ограниченные сексуальные контакты на протяжение целого месяца… не то, чтобы Карл обещал что-то такое. — У тебя было такое дезориентированное личико, когда ты осознал, что я бодрствую, — тихо хихикает робот в ответ, теперь заставляя смущаться и жаться на месте хамелеона. Карл вновь становится на четвереньки и подползает поближе к лицу своего любимого парня, снова усаживаясь на колени и смотря прямо во внимательные и до сих пор на самую малость отуманенные соблазном карие глаза, — а как ты перепугался, когда понял, что я не намерен отпускать тебя, господи! — тихое хихиканье перерастает в звонкий нескромный смех над наивностью и легкомысленностью, казалось бы, зрелого мужчины, который под гнётом своего любимого робота опускает взгляд и теперь рассматривает обмякший член, полностью покрытый тёмной и едва прозрачной слюной, что выглядело довольно непривычно… но и красиво тоже. Пока смех шахтёра умолкает и его тон становится серьёзнее, судя по его короткому кашлю и вздоху, в голове Леона вертелись мысли о том, стоит ли ему отмывать это или забить на это, — И вообще! Мне попросту осточертели твои… эти… эти непонятные ноябрьские обряды! — Карл показательно тыкает в увлечённо усмехающегося ящера пальцем, надменно хмыкнув, но, на удивление парня, вместо дальнейшей лекции, он ненадолго замолкает — как оказалось, для того, чтобы сымитировать голос Леона, который совсем ему не подходил из-за звонкой шепелявости, — «Нет, Карл, мы не будем смотреть фильм, ну и что, что у тебя единственный выходной за неделю, у меня ж ноябрь!», «Ой, не, прости, я не буду обнимать тебя, вдруг сорвусь!», «В этом году я должен продержаться до конца и не стать ситхом, чего бы мне это не стоило!»… это абсурд! И, более того, как твоего сексуального партнёра, это немного обижает меня, — Карл с печальным вздохом скрещивает руки на груди, сводя свои согнутые в коленях ноги вместе, но, видимо, немного успокоившись, опускает голову и исподлобья смотрит на слегка удивлённого юношу, лишь одним взглядом показывая, как ему, на самом деле, не хватает ласки, хоть и приправленный тем же возмущённым скептицизмом, — ну взрослые же люди, и заниматься такой неэффективной не имеющей смысла ерундой!.. — Я не знал, что это тебе не нравится, — немного виновато лепечет ящер, всё-таки поспешно натягивая на себя трусы с шортами и приподнимаясь на кровати, садясь почти что напротив вспылившего геолога. Он пытается сказать слова извинения, но не менее громкое восклицание не позволяет это сделать: — Естественно не нравится! — вовсю ворчит робот, немного надув щёки и вцепившись пальцами в собственные плечи, рассеянно рассматривая колени, видимо, так и не решившись поднять взгляд. Но у него нет больше выбора, кроме как взглянуть на парня, подсевшего поближе к роботу, точнее, чуть ли не вплотную, и ожидающе развёвшего руки в стороны с той же виноватой улыбкой. — Ну-ну, иди сюда, — шепчет хамелеон, с лёгким покалыванием в груди наблюдая за тем, как Карл хмурится, начинает сомневаться, борется с предвзятостью, ворчит, пытаясь отказаться от чужих ласок, но быстро сдаётся и, немного раздражённо прикрыв глаза, всё-таки летит в чужие объятия, обхватывая чужую грудь и несмело утыкаясь в неё краем каски, легонько потираясь. Леон медленно моргает и облегчённо вздыхает, кладя тёплые ладони на чужую металлическую спинку, начиная утешающе её поглаживать, ещё сильнее прижимая геолога к себе. Понимая, что тот уже не вырвется и, может, даже уже не начнёт повышать голос, юноша легонько целует своего возлюбленного в каску и начинает рвано шептать прямо в неё, — я о том, что… ну… я даже не понимал, что говорю такой бред, да и думал, что ты спокойно переживёшь… ты же не особо любишь, когда я лезу к тебе, — грудь немного щекочет чужой тихий вздох, который будто и говорил за всего Карла, что, мол, «да, это правда, но вот так вот вышло». Но, всё-таки не строя никаких догадок, ящер выдыхает лишний воздух и, обхватив чужую грудь, прижал робота ещё сильнее, чуть ли не усаживая его на свои бёдра, — прости меня, пожалуйста. Следует немного тревожная для с трудом мыслившего Леона тишина, во время которой он всё равно пытался приласкать нуждавшегося в этом шахтёра, ещё раз целует его — и чувствует под собой тихий бойкий смешок, от которого что-то внутри хамелеона с тихим вздохом разжалось. Карл правда на него не зол, хотя и имеет на это полное право — и от этого на душе так легко и радостно, невзирая на слабую дрожь после довольно эмоционального и приятного оргазма, ещё немного отзывавшимся в районе паха. — А вообще, — медленно тянет парень, всё-таки отстраняя от себя уже не такого агрессивно настроенного геолога, заглядывая в его внимательное и уже расслабленно-нейтральное личико, которое так и хотелось расцеловать — но юноша только коротко смеётся, вздёрнув плечи, — ты подловил меня чисто из-за того, что я был слишком сонным и не мог вовремя отреагировать! — О, да? — на удивление полуголого парня Карл начинает подыгрывать, так хитро и соблазняюще стреляя своими глазками и слишком уверенно улыбаясь с явным намерением поставить обнаглевшего ящера на место. Он показательно открывает рот, сначала неторопливо облизывая зубы, а затем ехидно прикусывая губу и самостоятельно заскакивая на чужие колени, — Я предполагаю, что ты бы при любом имеющемся условии не удержался, — металлические ладони внезапно располагаются на юношеских плечах, робот словно специально дразнил хамелеона, которому буквально отсосал каких-то пять минут назад, так уверенно флиртуя с ним, так смело говоря о том, что Леон всё равно рано или поздно бы сорвался и сделал что-то с кажущимся невинным шахтёром, сделал что-то такое горячее, ненасытное, до безумия любящее и сексуальное… — Наверное, — хамелеон со вздёрнутыми бровями слабо пожимает плечами, не отпуская тело Карла — ему кажется бессмысленным врать по этому поводу тому, кто, в любом случае, знает его уж больно хорошо, и то, как он себя ведёт, когда голоден и хочет трахаться, тоже. Парень немного ёрзает на месте, пока его ладони лениво соскальзывают с груди на талию геолога, скрещивая запястья уже за его спиной, недолго смотрит в одну точку, а затем снова опускает взгляд на свою пассию с расслабленным смешком, — а так я ожидал от тебя чего-то такого. Ну типа… это слишком по-твоему: перетянуть меня на тёмную сторону, но при этом выйти сухим из воды. И нетронутым. — Я не участвую в этой несуразице!!! — наигранно злобно вскрикивает геолог, тотчас выскальзывал из объятий Леона и соскакивая с его бёдер, так по-боевому устроившись слева от него. Некоторое время насмешливый и несерьёзный вид хамелеона внимательно изучают, после чего Карл немного раздражённо трёт оправу очков и вздыхает, — Ладно, это не суть важно. Ты же… хотя у кого я спрашиваю, — парень с некоторым волнением, очарованностью и смущением без каких-либо слов наблюдает за тем, как хихикнувший про себя робот отстраняется от него и вовсе встаёт с постели, опуская взгляд и практически мгновенно поправляя свою пижамку, — я отправляюсь в ванную, поэтому, уважаемый Леон, я оставляю вас одного с надеждой на то, что вы не спровоцируете какую-то катастрофу в течение двадцати минут. — Окей, — «упрекнутый» несильно откидывается назад туловищем, опираясь на постель руками, наблюдая за тем, как робот-шахтёр с нестираемой улыбкой берёт одежду, повешенную на плечики, и торопливым шагом поспешно покидает спальню, — ты поклониться забыл! — вскрикивает юноша напоследок, но, увы, слишком поздно — то ли Карл просто не услышал, то ли решил не возвращаться и отвечать, но дверь всё равно решительно хлопнула, означая то, что ящер реально остался один. Погружённый в свои мысли и впечатления от такого бодрого и неожиданного начала дня, Леон с тихим ворчанием пересаживается на край постели, немного раздвигая ноги и развивая свои мысли. Ощущение бабочек в животе от осознания того, что любимый робот почти что без какого-либо повода сделал приятно юноше, что ему это даже понравилось, и это, конечно, не отменяло того, что когда-то это может повториться, лёгкое неверие в то, что его участие в недрочабре обернулось не совсем весело и кончилось уж слишком глупо, слабое возбуждение от мыслей о том, что прямо сейчас геолог ушёл неудовлетворённым, что вообще казалось хамелеону немыслимым — всё это слилось воедино, всё равно окончившись лишь чувством нового зарождающегося ощущения возбуждения. И внезапно Леона озаряет мысль — такая простая, но, чёрт возьми, горячая и требующая немедленного выполнения. — Ну почему сразу одного? Он знал, что потом я его в покое не оставлю, — усмехается, лепечет, оправдывается и впредь мечтает в опустевшей спальне юноша, резко вскакивая с постели и делая широкие уверенные шаги в сторону двери, решительно последовав за Карлом, которому уже, несомненно, мысленно заготовил всё самое лучшее, непослушное и чертовски приятное.