Танго вдвоём

Елена.       — Я завидую той, что однажды станет твоей женой, подарит тебе чудных детей. Но сейчас с тобой я, и этого мне довольно.       Я почти не кривила душой. Да, я была довольна всем происходящим и готова была обходиться, что называется, малым, но где-то глубоко внутри сидела заноза сожаления, которая ещё выйдет наружу и будет саднить, причиняя боль. Но это после. А потом придут те самые воспоминания, сначала сладко-горькие, тягучие, как патока, постепенно смягчающиеся и светлеющие в памяти, как фото, сделанное на полароид, медленно выцветающее, но по-прежнему хранящее в себе давно минувшие события.       Сегодня я собиралась сбежать от Чимина, у меня был плановый визит к доктору. Мне самой было интересно, видны ли будут другому человеку изменения, что произошли со мной за эти дни. Мне они были очевидны: я не стала другим человеком, но мне захотелось перемен и, как это делают животные, встряхнуться, сбрасывая с себя оковы, в которых я сама когда-то замкнулась.       — Душа моя, я сегодня должна уйти, — я почти мимоходом известила Чимина, но вынуждена была внимательно посмотреть на него, услышав в ответ… тишину.       Парень стоял напротив меня молча, а на его лице была непроницаемая маска, но глаза сверлили меня, требуя немедленно объясниться.       — Мне сегодня нужно к врачу, отменить нельзя, — я обвила руками крепкую шею и чмокнула Чимина в такие привлекательные и сладкие, как рахат-лукум, губы. — Ты же помнишь, для чего я приехала в Корею?       — Тебя отвезти? — Чимин заметно расслабился.       — Зачем? Я еду в Пусан, там слишком много внимательных глаз. Более того, я уйду отсюда пешком по пляжу, потому что соседи уже привыкли к моим прогулкам, — я с сожалением отодвинулась от парня. — Думаю, не стоит их разочаровывать.       Чимин отвернулся, пожав плечами, а я достала из шкафа рюкзак, засунула в него свои вещи и направилась к двери.       — Может, позавтракаем? — Чимин тронул меня за локоть. — А потом я тебя провожу.       Отрицательно покачав головой, я поцеловала его в уголок губ и вышла из этого, ставшего таким уютным домика. Я шла по кромке прибоя, босая, с наслаждением загребая голыми ногами прохладную воду. В голове всплывали размытые воспоминания, как в юности я обожала лезть в ледяную воду январского Чёрного моря, наплевав на простуду и штормовой прибой. Как однажды, ныряя с маской, наткнулась рукой на скорпену и долго потом не чувствовала ладонь и пальцы. Как прыгала наравне с мальчишхками с десятиметровых отвесных обрывов и плавала с ними наперегонки. Море… Моя вечная и единственная непреходящая любовь.       Так, не спеша, я добралась до дома, переоделась в единственное взятое с собой платье любимого жёлтого, как солнышко, цвета и пошла на автобус, идущий в Пусан. Я уже минут десять стояла на остановке, но похоже, автобус опаздывал. В моих наушниках звучала Epiphany, которую пел своим неземным голосом Всемирный красавчик Джин. Она окутывала меня светлой грустью, напоминая, что я должна полюбить себя, свою сущность, свой внутренний мир. Музыка лилась, уводя меня от реальности всё дальше. Я не заметила подошедший и уехавший автобус, погрузившись в нереальную чарующую красоту мелодии, голоса Джина и мечты. И вздрогнула от неожиданности, когда рядом со мной остановилась здоровенная машина с тонированными стёклами, и дверь, приглашая, открылась.       — Садись, — на меня из глубины салона смотрел Чимин. — Так ты ещё долго не попадёшь к своему доктору, автобус ушёл, а ты и не заметила.       — Ты следил, — я не злилась, не спрашивала, просто констатировала факт, садясь в машину. — Хорошо, госпиталь Пусанского государственного университета.       В салоне было тихо, звучала лишь музыка у меня в наушниках, и я закрыла глаза, погружаясь в тёплую дрёму. Очнулась я, когда Чимин аккуратно потряс меня за плечо и мягко поцеловал открытую ладонь:       — Соня, приехали, просыпайся.       Мы находились на подземной стоянке госпиталя в совершенно безлюдном секторе. Я вышла из машины и оглянулась в поисках лифта. Хлопнула дверь, заставив меня обернуться на звук, — Чимин направлялся ко мне. Спрятавшись за маской, очками в пол-лица, скрыв отросшие волосы под панамой, он почти не отличался от большинства таких же парней, ходивших по улицам Пусана или Сеула. Да и кто мог предположить, что один из бантан запросто сунется в человеческий муравейник?       Мы поднялись на шестой этаж огромной клиники, Чимин держал мою ладонь в своей горячей руке, как будто боялся, что я потеряюсь среди людей, шедших по длинным коридорам и сидящих в просторных холлах. Подошли к кабинету мы как раз вовремя: дверь распахнулась, и молоденькая помощница доктора, увидев и узнав меня, пригласила пройти в кабинет, не пропуская, однако, Чимина. Она вежливо извинилась и закрыла дверь у него перед носом. Я хихикнула: вот так дела, и известностью не поразмахиваешь!       Я прошла в светлый кабинет с почти домашней обстановкой. Мягкие кресла, приглушенный свет, небольшой столик со стоящими на нём прозрачным чайником, в котором томился травяной чай, и такой же чашкой. Мой доктор, приятный немолодой кореец, с проседью в волосах, но всё ещё поджарый и мускулистый, поднялся мне навстречу, вежливо поклонился и жестом предложил располагаться. Доктор Юн Бёнгхон неплохо владел русским языком, что заметно облегчало общение. Забавно, что его имя означало «создающий гармонию».       — Елена, вы сегодня хорошо выглядите, — доктор Юн цепким взглядом изучал моё лицо. — Чем занимались эту неделю? Вели дневник эмоций, как мы договаривались?       — Вы не поверите, доктор Юн, — я улыбнулась и виновато склонила голову, — но, как ни пыталась, вести дневник я не смогла. Сначала мне не хотелось ничего в него записывать, а потом стало просто некогда. Сейчас я очень, очень сильно занята. Простите великодушно вашу нерадивую пациентку.       — В вашем голосе нет ни капли раскаяния, Елена, — доктор поддержал шутливый тон нашей беседы. — Вы поделитесь со мной, чем вы так сильно заняты?       — Кажется, я начала жить.       Я рассказывала Юн Бёнгхону обо всём, что случилось со мной за эти дни, о своих эмоциях, которые сейчас били через край, о сомнениях, не дающих покоя, а ещё о неизбежном скором расставании с человеком, который так внезапно появился в моей жизни.       — Вы считаете, что влюбились, Елена? — доктор терпеливо ждал моего ответа.       — Не знаю, — я говорила правду. — Я давно забыла, что такое любовь. Сейчас я как река после долгой зимней спячки, взламывающая толстый лёд. Да, он будоражит меня, заставляет гореть от страсти, занимает все мои мысли. Я радуюсь вместе с ним, и грущу тоже с ним. И мне кажется, что мы знакомы уже много лет, а не несколько дней. Я готова сделать для него всё, что он попросит, просто быть рядом и ничего не ждать взамен. Он воспламеняет меня одной лишь улыбкой или взглядом. Это любовь? Или влюблённость?       Однажды у меня уже была такая любовь, к счастью, взаимная. Куда она меня привела? И в ваш кабинет тоже. Так стоит мне снова погружаться в этот бушующий океан? Я счастлива, но я трушу, банально трушу. Сказать ему, что влюблена, признать, что разлука настолько близка, что эти отношения похожи на абсурд, перестать копаться в себе и начать, наконец, новую страницу своей жизни, сделав этот роман первой главой. Это же прекрасно — начинать заново с любви?       Я говорила и говорила, доктор Юн внимательно слушал, угукал, что-то уточнял, давая мне выговориться. Наконец я замолчала, с удивлением понимая, что рассказала всё, что так занимало мои мысли последние дни. Я смотрела на свои руки, которые сейчас спокойно лежали на коленях, не пытаясь что-то терзать, ломать пальцы или просто нервно подрагивать.       — Думаю, вы прекрасно выполнили домашнее задание, Елена, — доктор ободряюще посмотрел мне в глаза. — А как вы смотрите на то, чтобы начать заниматься танцами? Это хороший метод для выпуска эмоций, обмена энергией с партнёром, да и физически вы окрепнете.       — А знаете, у меня даже есть на примете отличный преподаватель, — я подмигнула доктору Юн, — лучший в мире.