Новогодняя Сакура-кура

Сидя в душном, шумном помещении, Хибари искоса поглядывает на веселящихся людей и задаётся одним-единственным вопросом: что он здесь забыл? От атмосферы приторной, конфетно-наивной радости у него на физическом уровне сводит скулы. Каким образом Кусакабе удалось увлечь его за собой на эту вечеринку? Ответ приходит не сразу. Хибари напряжённо вспоминает, как машинально шёл за Кусакабе по заснеженной улице. Блестящие в свете фонарей снежинки, такие пленительно трогательные в этот предновогодний час, тихо приземлялись на щёки, оставляя влажные, горящие на морозе дорожки. Внутри раздирало щемящее чувство одиночества. И в то же время Хибари продолжал идти за Кусакабе — совершенно околдованный сумеречной красотой зимы — полной грудью вдыхая морозный воздух, наслаждаясь хрустом снега под подошвами ботинок. Хотелось думать, что Кусакабе приведёт его в такое место, где закончится вся эта монотонная рутина серых будней. В его душе затаился тихий зверь надежды — предчувствие новогоднего волшебства, ожидание какого-то чуда. Громкая музыка и чужие голоса заглушают даже собственные мысли. Хибари хмыкает и отпивает из бокала — у него непереносимость алкоголя, за тонкими хрустальными стенками плещется безобидный белый чай. К нему подходит девушка. Совсем бесшумно, как будто таясь, но её голос звучит отчётливо и звонко. — Привет! Почему отдельно от всех скучаешь? Хибари сидит поодаль, на твёрдом и строгом диване, который больше всего подходит для того, чтобы держать дистанцию от эпицентра столпотворения и шумной кутерьмы. Вопрос этой девушки раздражает, заставляет стиснуть зубы. Он нехотя отрывает взгляд от стены и переводит на её лицо. Она улыбается совсем по-доброму, с теплящимся в глазах радушием, как из домашнего, уютного очага. Хибари не прогоняет её, когда она садится рядом, подобрав под себя платье, чтобы не смять. Не уходит и не просит её замолчать, когда она что-то мило щебечет. Не злится, ведь знает, что ей это в конечном счёте надоест и она уйдёт сама. Но она не уходит ни через пятнадцать минут, ни через полчаса. — ... так как я могу тебя называть? — единственное, что Кёя вычленяет из её неустанного монолога. — Хибари, — отвечает он сухо и нехотя, и его голос звучит для него как чужой. Он тайком наблюдает за реакцией девушки. Сейчас она должна потерять интерес и уйти в другое место. Но она лишь приветливо улыбается, довольно жмуря глаза, и продолжает говорить о чем-то неважном. В голове у Хибари проносится мысль, что она не похожа на всех предыдущих. Не заставляет отвечать, не ждёт от него отдачи, не дует от обиды ярко-красные губы, а просто скрашивает его одиночество своим эфемерным присутствием. Мерцающие огоньки. Бокал с искрящимся шампанским. Детская радость на молодом девичьем лице. Она держит тонкую хрустальную ножку бокала и переливчато смеётся. Хибари задерживает на ней взгляд чуть дольше и завороженно наблюдает, как огни вспыхивают на её лице красным, а то синим, а то жёлтым. Шуршащая ткань её блестящего платья невзначай соскальзывает, оголяя колено. Шиммер на её лице, сверкающий в свете мерцающих новогодних ламп, внушает давно забытое чувство праздника. Она совсем не знает Хибари, но улыбается рядом с ним, смеётся звонко, по-детски радуясь фейерверкам, вспыхивающим в темном небе. От неё тонко пахнет цветочно-ягодным букетом с яркими вкраплениями вишни. Парфюм, выбранный не по сезону и не по случаю, оттеняет ностальгический привкус праздника из детства. С ней Хибари начинает чувствовать себя раскрепощенно. Он не замечает, как вовлекается в диалог. Между разговорами о всякой чепухе начинает привыкать, что его чудо соткано из сияющих перламутровых частиц, обжигающих искр бенгальских огней и аромата вишнёвых духов. Они разговаривают почти всю ночь. От неловкости — или же по собственной прихоти — девушка перебирает с шампанским, что Хибари замечает по скованным, угловатым движениям рук и взгляду с поволокой. И пусть Хибари не отличается нежной заботливостью джентльмена, но он всё же решает проводить девушку до дома. Неизведанное чувство, оплетённое тайной, раззадоривает, подначивает что-то сделать. Хочется коснуться её тонкого запястья, прижаться губами к уху и горячо прошептать ей: «давай сбежим». Хибари не сопротивляется желанию, и девушка под его бархатистым взглядом густо краснеет. Когда они выходят — нет, выбегают — из дома, улица встречает их морозной свежестью, запахом хвои и неостывшего пороха от недавно запускаемых салютов. Девушка бодро берёт Хибари под руку, и он замечает светящееся от радости лицо под пушистым капюшоном. Она идёт вразвалку, всё время дурачась и смеясь. Хибари не сковывает её в свободе действий. Впервые за много лет он чувствует себя по-настоящему живым. Она отпускает его руку, кружится, подолы пуховика воздушно разлетаются в стороны. Падает в сугроб, успевая поймать Хибари за серый шарф. Хибари поддаётся игривому настроению, ложится рядом, проваливаясь в рыхлый снег, поднимает глаза, встречаясь с чернотой бескрайнего неба. Вокруг — тишина, нарушаемая лишь таинственным гудением трансформаторных будок и шуршанием снега. Как будто вся тишина мира, выражаемая в этих базовых звуках, стеклась к ним во двор, где они лежали в сугробе, любуясь небом и вдыхая по-зимнему колкий, ароматный воздух. Тёплый свет, пробивающийся сквозь мутные стёкла уличных фонарей, подсвечивает снежные нагромождения, переливающиеся серебром подобно воздушной пене с мириадами лопающихся пузырьков. Снегопад начинается беззвучно и незаметно. Маленькие, кружащиеся в свете теплых ламп блёстки осторожно приземляются на землю, привнося ещё больше сверкания, словно начался дождь из звёздной пыли. Казалось, снег покрывает не куртки, а обнаженную душу. Умиротворение и благодатное чувство спокойствия находит отклик в сердце Хибари. Он знает, что ему никогда не было так хорошо. В этом сугробе, рядом с этой девушкой, ему гораздо уютнее и теплее, чем в собственной постели. От мороза дышать становится почти что больно. Отчего-то Хибари вспоминается Намимори. Дисциплинарный комитет, его школа, друзья. На мгновение он вспоминает что-то важное, отчаянно притягивает к себе за хвост. Имя. Он так и не спросил у девушки имя. Хибари задерживает дыхание. Банальный до одури вопрос застревает поперёк горла, стискивает грудь щипцами, не давая вдохнуть. Девушка поворачивает к нему голову и нежно улыбается. — Сакура. Моё имя — Сакура. Небо вспыхивает одновременно с пропущенным ударом сердца. Хибари улыбается в ответ — такую улыбку у него можно увидеть разве что во время сражения, но кто сказал, что жизнь — это не собственное поле битвы?