Почему огонь полон для нас такой неизъяснимой прелести? Что влечёт к нему и старого и малого? Огонь — это вечное движение. То, что человек всегда стремился найти, но так и не нашел. Или почти вечное. Если ему не препятствовать, он бы горел, не угасая, в течение всей нашей жизни. И всё же что такое огонь? Тайна. Загадка! Учёные что-то лепечут о трении и молекулах, но, в сущности, они ничего не знают. Главная прелесть огня в том, что он уничтожает ответственность и последствия. Если проблема стала чересчур обременительной — в печку её.
Рэй Брэдбери
Лес отступал там, где свет щекотал лунными линиями мшистый покров. И ни листка не шелохнется, так тихо, что воздух становился ещё более осязаемым в этом месте, густым и наполненным звоном пения цикад высоко на вершинах темнеющих деревьев, на самых их макушках, будто на копьях. На нижних частях крон переливалось золотом и бронзой пляшущее в костре пламя, искры сливались с полотном звёздного решета, и она всё налюбоваться не могла такой красотой. Стоять и смотреть.... Слышать и дышать простором — это ли не чудо, которое даровано каждому? Быть в моменте наслаждения этим даром и не думать ни о чем. Ни об одну мысль не запнуться, вокруг лишь чистота сознания да некое единство с окружением, частью которого так приятно себя ощущать. И вспоминать, как в эту ночь они нырнули всей компанией, когда фургон вез их по серпантину дикого шоссе: оно виляло серой лентой сквозь лес, огибало холмы, искрилось отблесками рыжего, откликами на поцелуи закатного солнца. Музыка лилась из динамиков, они пели, смеялись, каждый мечтал о своем, бросал взгляды друг на друга... Много было вынуто из чертогов памяти, прежде чем они обустроились здесь в их небольшом, но уютном походе. — Ты чего, милая? — рука мягко легла на её плечо, отвлекая от созерцания неба, а тепло присутствия коснулось спины и бока, — замечталась? — Как не мечтать, когда тут такое? — Алиса указала на эту россыпь звездного бисера над ними, и Дрим согласно улыбнулся, голову уложив на её плечо и обнимая со спины. Грел собой лучше любого костра, да и в глазах его был космос, который девушка любила куда сильнее любого неба. — Мечта, говоришь? — Дрим лукаво сожмурился, когда девушка в его руках тихонько повернулась и чмокнула его в щеку. — Да-да, я о тебе, Лучик. — Эй, голубки! Почти готово! — голос позвал за их спинами, и парочка обернулась, встречая веселый взгляд Блуберри, что горел ярче огня. Парень с шампуров стаскивал горячие сосиски и хлеб, источавший потрясающий аромат жареной на огне еды. Это было более чем заманчивым аргументом для того, чтобы присоединиться к их разношерстной, но дружной компании, в которой все ожидаемо разбились на парочки. Алиса невольно ловила себя на мысли, что это напоминало ей групповое свидание с выездом на природу в эти выходные. Софа разделяла ее мысли, весело улыбнувшись с большого бревна, на котором устроилась под самым боком немного смущенного Кросса. Тот в свою очередь, хоть и не хотел этого показывать, но энтузиазм любимой разделял полностью, и когда никто не смотрел на них, то на девчушку под своим боком косил заинтересованный и теплый взгляд. Отвечал ей что-то очень тихо, так что на воркующих голубков были скорее похожи именно эти двое, о чем Алиса им и сообщила, возвращаясь к теплому ореолу кострища, чтобы перекусить вместе со всеми. — А вы о чем воркуете? — ее веселый взгляд отражал бликующий огонь, из-за чего серые тона глаз перерождались в оттенки расплавленного металла. — Надо будет на озеро пойти, я вот о чем! Здесь буквально совсем не далеко, мы посмотрели по картам. Да? — она повернулась к монохромному, а тот с готовностью кивнул. Только вот думал, кажется, вообще не о том, стоило представить картину ночного купания его возлюбленной. Дрим на такие эмоции друга, которые, разумеется, прекрасно чувствовал, прыснул в кулак, получив уничтожающий взгляд Крестика, ясно гласивший о том, что эту обличающую его правду ему лучше унести с собой в могилу. Так что златоглазый почти театрально закашлялся, отворачиваясь к веткам и хворосту, якобы с целью подкинуть еще несколько в голодное пламя. — А не холодно для купания? — Алиса с сомнением нахмурилась и поправила очки. Ей, признаться, было не менее неловко чем Кроссу. Во-первых, о купальниках и речи не шло — их просто никто не брал. Во-вторых, мысль о том, чтобы при всех раздеться и в ночи умотать плескаться в одном нижнем белье действительно крайне смущала, и если бы не темнота, то все бы лицезрели её румянец. Кроме Дрима, которому даже глядеть на любимую не пришлось, чтобы первоисточник её догадок и образов ощутить своей аурой, как нечто до иголочек на затылке щекотливое. — Да брось, днем под тридцатку была жара, вода теплая наверняка, ведь озеро маленькое. Зато как красиво, представь! Вода как зеркало, а в ней космос. Где ты еще такое увидишь? — Софиным энтузиазмом можно было разжигать сотни костров. Даже Блу и Анивес заинтересовались, что уж говорить, а ведь они, судя по всему, обсуждали вообще что-то совершенно с этим не связанное. Кросс вообще едва дышал из опасений спугнуть момент. Кажется, он был едва ли не больше всех за, отчего Дрим с трудом держался, чтобы не начать смеяться и подкалывать его, но решил, что лучше это наедине сделает, дабы никого не обидеть ненароком. — Значит, купаться в космосе? Что ж, звучит действительно неплохо... Но сперва поедим, ладно? — Алиса все же согласилась, правда, скользнула колкая мысль о том, что уже на озере она об этом пожалеет из-за собственного стеснения. И дабы не занимать свои мысли обременительным грузом загонов, девушка аккуратно воткнула заранее заточенную палочку ольхи в горячую сосиску, начав этот поздний совместный ужин. Сидели кто на чем. Помимо бревна имелись и раскладные стулья, некоторое количество которых компания привезла на фургоне, который больше напоминал дом на колесах. Они часто выбирались куда-то все вместе, полюбив проводить свободное время вне дел, городов, работы, учебы, проблем, шума в конце концов. Рутина — убийца креативности. С этим сложно было поспорить хоть кому-нибудь из них. Каждый ждал новизны, после которой их самих переполняли идеи, стремление делать что-то новое, создавать, творить, помогать и видеть куда большее, чем они могли замечать до таких вылазок. Алиса на собственном примере это ощущала едва ли не острее, чем все остальные. Стоило вернуться домой, как руки начинали зудеть неумной энергией, просящейся выплеснуться в оформленный текст или даже рисунок: за этим девушка проводила огромное количество свободного времени, спешила схватить свое вдохновение, не дать ему улизнуть прочь, оставив вместо огромных полотен небывалых сюжетов лишь жалкие, недоработанные наброски кривых теней. Лживых порою, изображавших совсем не то, что она хотела вложить и наполнить смыслом, отчего эти эскизы, словесные или визуальные, отправлялись в помойку на смятых кусках порванной бумаги как нечто недостойное видеть свет, позорное даже, в том воплощении, что ее ожиданий не оправдало. Но только не после таких вот выездов, рождавших сверхновую, от которой мастерство укладывалось в филигранность черт, описаний, движений кистей рук, результатом которых становились работы, которыми она могла гордиться и не бояться показывать остальным. Не бояться показывать Дриму. Это был ее собственный дамоклов меч — страх демонстрации, и не важно чего именно: картины, текста или даже себя. Себя — особенно, если быть честной. Каждый раз это было испытанием, способным если не придавить ее, то выбить из колеи и отбросить желание что-то сделать, но монстр был внимателен и чуток, помогал с этим справиться, и с каждым разом такое давалось все легче. Он нашел нужные рычаги и тумблеры, настраивал её сознание как тонкий механизм и сглаживал его работу своим присутствием порой куда лучше любых слов, которых просто было недостаточно для таких сложных вещей. Да и не нужны они были, попросту ни к чему, если Алиса ждала не их, но взгляда. Того самого взгляда, в котором был ее собственный, любимый космос. А потому, её слова о купании в нем имели некий скрытый, сакральный даже, смысл, который они не озвучивали, но поняли оба. Достаточно было переглянуться. Ему подмигнуть ей с улыбкой, а ей — смущенно моргнуть и потупиться, утыкаясь в еду с чувством пекущего на щеках жара, отнюдь не огнем костра вызванного. Остальные сидели, не замечая чуда чужих эмоций, ведь поглощены были собственными. Блу шутил добродушно над Анивес, та возмущалась, отвечая тем, что заставит парня плавать голышом. — Кто сказал "голышом" и без меня? — хриплый и громкий голос разрезал тишину, а в ореол костра вошли еще двое. Мелькнули багряные глаза, наглый монстр, толкнув под бок Блуберри, уселся рядом, благосклонно оставив место и для своей спутницы — Намиэль. Компания захихикала, чем Рэда несомненно порадовала, потешив его самолюбие. Он с самодовольной ухмылкой доставал из кармана куртки сигареты, пока девушка мостилась под его боком, бросая на монстра острожные взгляды, полные надежды. Тот конечно старательно делал вид, что плевать хотел на девичье внимание, да только вот, стоило выронить пачку сигарет, потянуться за ней и столкнуться с теплом ее пальцев, как маковый цвет румянца выдал его с потрохами. Дрим тихо посмеивался, и даже полные колючей злости глаза не производили на него никакого впечатления. Солнечный Принц знал и чувствовал все на десять шагов вперед, бесполезно было играть с ним в шахматы попыток сокрытия эмоций. Для него все на ладони были: открытые, чистые, различимые в образах, которые он хорошо понимал. И порой мог даже взгрустнуть, что с ним такого не мог делать никто, но ровно до тех пор, пока не встретил Алису. Та делала это с удивительной легкостью на топливе одной лишь эмпатии. Подруги подшучивали, что с такими темпами она вскоре составит Дриму здоровую конкуренцию в том, как лихо она понимала настроение. Сейчас она тоже это понимала, смотрела на вновь прибывшую парочку и разделяла с Дримом его веселье, лукаво подмигнув подруге, чуть приспустив ради этого очки, чтобы глаза было видно, а не отблеск пламени на стёклах. Было уютно сидеть в компании друзей, есть вкусности, рассказывать и слушать истории, выдуманные и нет, и даже не так важно было, о чем они. Слушали все, вспоминали свое, смех лился в пламя костра. И еще веселее стало, когда Дрим с подачи Блуберри пошел до фургона, чтобы вернуться с гитарой, под аккомпанемент которой полилась песня: Что мне солнце? Мне бы фейерверк во дворе Чтобы жил и горел И во двор не пускал ночь Добрый доктор, что мне делать теперь? Так тихо в груди Ни мечты, ни беды Всё ушло, уходи и ты Ночью в парке, под дождём звёзд По колени в воде Мы ловили надежды И сонных несли в дом Утром снова первый поезд в метро Продираясь во льдах Кричит в провода Не бросать его одного там Добрый доктор, я всё врал о себе Мне тысяча лет Я терракотовый лев Я король, но забыл, где Ночью в парке, под дождём звёзд По колени в воде Мы ловили надежды И сонных несли в дом Под дождём звёзд Под дождём звёзд Алиса слушала не текст и даже не музыку... Но его голос. Он будто в самую душу втекал солнечным теплом, освещал каждый уголок сознания и мысли, щекотал мягкими воспоминаниями обо всех прожитых днях её жизни, в которых присутствовал Дрим. Она мечтательно смотрела на его силуэт, на то, как рыжие блики плясали на жемчуге костей, как янтарём посверкивал в темноте его взгляд, огоньки которого превратились в очертания звезд. Он был счастлив, безмерно рад и ловил её внимание с невесомой, но значимой улыбкой. Будто говорил ей, что видит, слышит, чувствует и совершенно разделяет, готов зеркально повторить её чувства со всей искренностью, показать, что его взаимность все так же крепка как и прежде. Даже еще крепче, день ото дня становясь увереннее в том, что их пути жизни не только слились в единую дорогу, но и переплелись так, что разъединить их невозможно ничем. Они вне миров и вне времени, и это сложно было описать словами. Образами? Очень может быть. Это можно было сравнить с трепетом бьющих с легкой асинхронностью крыльев бабочки. Они взмахивают поочередно: передние, задние. Воздушно, невесомо, ветер жмёт её к траве, но отважное насекомое не сдается. Пережидает ненастье и летит вновь, воплощением тепла на зов солнца. Они как две пары этих крыльев на одном существе. Один задает темп движения второго, но промедли один — оба разобьются, обоих сомнет безжалостный порыв хладнокровного ветра. Или с тем, как поток воды неумолимо лижет русло, выщепляет путь в породах каменных сводов, сглаживает все грани грубостью и нежностью течения, то ныряет в омут, водоворотами глушит пену и несется дальше. Где-то, быть может, исчезнет, нырнёт в земную твердь и выбьет путь наружу за тридевять земель от тех мест, блестя спокойствием и умиротворением, в себе неся отражение неба. Они: река и это русло... Воды её сознания продолжили дорогу через тысячелетние камни, смягчили остроту податливой стремниной, сделали ярче каждый поворот горной местности, ни для кого неприступный, кроме её нежных и понимающих вод. Здесь спутана в единство их память. А может с тем, как в пустоши на дюны взбирается горячий ветер. Песчинки поют гулом, будто на трубах играется пустынный блюз, выжигает тысячелетнюю историю, всё перебирая в равномерную блестящую пудру ржавой эмоции. Старой, но вечной как сам мир. Она не умирает никогда, её несет через волны песка, это океан жара дня и мороза ночи, во тьме блестит как звезды, усеявшие небо выше самых размашистых дюн. Их пески смешались воедино, и не хватит и миллиарда жизней, чтобы вновь их разъединить, заставить жить в раздельности друг с другом. И все эти годы попыток пойдут насмарку с первым же порывом ветра — песчинки вновь запоют, смешаются в единое целое, одно от другого не отделимое ни при каких обстоятельствах. Как электричество по проводам, идет и пульсирует током, питает тысячи огней мимолетным касанием присутствия в чужих жизнях. Убегает дальше, не помнит, не цепляется за прошлое. Только будущее, чтобы в нем зажигать вновь и вновь, раз за разом прогоняя туман темноты и одиночества. Они словно были в одном таком проводе, тесно смешались друг с другом, горели энергией: где чья — не разобрать, не разделить, не увидеть ни начала, ни конца. Алиса пропустила момент, в котором право песни перешло к друзьям, потому как она все еще смотрела на Дрима. Тот повернулся, почувствовав ее внимание, неотрывное и чуткое, с явным оттенком приятной ему эмоции, от которой яблоко его души наполнялось спелостью их принятия. Монстр потянулся к ней, сжал рукой ее пальцы, чувствовал ее дыхание, стоило подсесть поближе. — Не зря поехали, да, лисенок? — он спрашивает тихо, чтобы только она одна слышала, пока подбором мелодии заняты другие. — С тобой хоть на край мира, Лучик, — Алиса фыркнула весело и блаженно прикрыла глаза. Так не хотелось, чтобы этот день кончался, слишком важными были эти мгновения, в которых душу сводило приятным чувством наслаждения, предвкушения последующих дней и желанием из текущего момента набраться как можно более глубокими впечатлениями. Их потом можно будет перебирать в памяти, рассматривать каждый, наполнять этими эмоциями свое творчество. Оно от этого становится более живым, более эмоциональным, обретает резкость, глубину и смысл. Без подобных вложений это все не имело смысла — получалось слишком пресно и вызывало чувство гнетущей неудовлетворённости. Дрим фалангами нежно перебирал её пальцы, щекотливо проходился по мягкой коже теплом костей: такие касания напоминали ей солнечный свет. То, как он греет пятнышками, когда пробивается через листовую мозаику в прохладный день. Эти приятные ассоциации бродили в мыслях улыбкой, отразившейся на ее лице. Алиса боком привалилась к монстру, а потом и очки сняла, чтобы не мешались. Так картинка расплывалась бликами пламени костра, но от этого зрелище казалось притягательнее. Это успокаивало, а живое присутствие любимого рядом ощущалось острее. Не физически, а именно душой, по которой гулял шлейф его ауры. Будто струны ее жизни бережно трогал, слушал мелодию и резонировал собственной. В такие мгновения особенно остро чувствуешь, что живешь по-настоящему. Позднее компания действительно отправилась купаться, причем с подачи Блуберри, которого с большим энтузиазмом поддержала Анивес. Блеск ее ушек напоминал лунный и привлекал взгляд, особенно когда та в добродушном порыве всех позвать на веселье, так мило ими шевелила. Блу, кажется, и сам на это любовался. Его выдавали голубые звездочки в глазах — парень был в восхищении. Не нужно быть гением, чтобы понять — он страсть как хотел их потрогать. Но каждый раз, когда Ани обращала к нему вопросительный и заинтересованный взгляд, парень резко отводил собственный и смущенно палочкой чертил по земле завитушки. Лес давил темнотой. Казалось, неуютно, стоило отойти от их тихого пристанища с постепенно затухающим костром, чьи угли маяком зазывали обратно. Алиса жалась к Дриму ближе, он приобнимал её и пустился в рассказ смешной истории. Где-то рядом громогласно и хрипло гоготал Рэд, стремясь напугать Нами, но в конечном итоге даже рядом её не нашел. А та сама налетела на него из папоротника, заставив заорать благим матом на её шалость, после которой смеялись уже все остальные. Тропка, едва видимая, но достаточно прямая, вывела всех к берегу дикого водоема, в котором, казалось, не вода была вовсе. Сам космос наполнил котлован и отражался в нем миллионами звезд открытого неба, вызвав у всей компании необходимость притихнуть. Такой момент нельзя было спугнуть: даже ворчливый и равнодушный к прекрасному Рэд не смог не засмотреться на девственное чудо восхитительно тихой ночи. Туман нежной вуалью прикрывал и размывал границы противоположного берега, до которого ничье самое зоркое зрение дотянуться было не в силах. И из-за этого полога дымки терялось восприятие начала и конца. Небо вливалось в воду или это озеро разлило воды над их головами? Единое целое насыщенного цвета... Вопреки ожидания ночь не черная, она словно кобальтом отливает, небо бархатное, усеяно колючими огоньками тысячелетней истории. На них смотрело прошлое, и не налюбоваться им, не насытиться, оно тянет к себе, манит тайной, в которую каждый хотел быть посвящен. Но один вопрос, заданный Рэдом вмиг разрушил очарование момента. — Ну что, кто первый раздеваться будет? — его хриплый голос разрезал звенящую волей тишь с пением сверчков, а после этого раздался всеобщий смех. — Кто предложил, тот и первый, — подшутила Намиэль под одобрительное хихиканье Кросса и Софы. Алиса с трудом держалась, уткнувшись ртом в плечо Дрима, а тот снисходительно улыбался, но в итоге первым скинул плащ с легкого движения руки. Алиса была готова поспорить на что угодно, что порой в янтаре его глаз пляшут такие демоны, которые Рэду не снились даже приблизительно. Сколько раз она их замечала и столько же раз не могла оторваться. Хотелось собственных с ними познакомить, кажется, они неплохо ладили. В такие моменты они обычно не говорили ни слова, но порой ни одно самое изящное слово или их сочетание передать всей глубины эмоциональности были не способны. Следом подтянулись и прочие, начали скидывать постепенно одежду, девчонки отошли в кучку, облюбовали поваленное дерево словно стайка нежных мотыльков. Аккуратно разложили на коре одежду и бросали скромные, смущенные взгляды на своих кавалеров, которым по понятным причинам пришлось оставить большую часть одежды на себе. Дрим первым вошел в воду, пока парни смотрели на него с берега все еще в сомнениях. Особенно Кросс, что мялся с ноги на ногу и нервно одергивал край футболки, а на снятую им куртку глядел не иначе как на предателя. Положение спасла Софа, что мягким комочком подошла и пристроилась у его бока, полагая, что это и ей самой поможет так не стесняться. Вдвоем было проще. Алиса вообще в воду сиганула вдогонку за Дримом, чтобы не ловить на себе взгляды и самой не дать ни в чем слишком долго сомневаться. Озеро податливо расступалось на удивление теплой водой, волны бередили звезды и ощущение, что купаешься именно в нем лишь укрепились. Незыблемая чистота природы дарила компании небывалое погружение в нечто для них новое. Почти для всех... Дрим видел такое много раз, но не мог не отметить, что без нее в прошлом это было лишено смысла. Словно не хватало важной детали, на поиски которой у него ушли сотни лет. Девушка отплыла подальше, видела рядом силуэт Дрима и обернулась на берег, где о чем-то уже пререкались Рэд и Нами, пока в конце концов монстр просто не утащил её в воду, которая с обоих сбила спесь постоянных свар, оканчивавшихся где-то в уголке от посторонних взглядов всполохами багряной чувственности. Взаимозависимость. Так это назвал Дрим, чувствуя куда больше, чем было доступно смертным, но на вопросы отвечал едва ли не загадками, намекая лишь на то, что им мешать не следует, и все у них будет хорошо. Друзья ему верили, так что парочку осыпали лишь шутками, порой переходившими пикантные грани, подливали топлива в огонь их взаимной одержимости. Следом за ними в воду все же вошли Кросс и Софа, а вот Блуберри остался с Анивес на берегу о чем-то оживленно болтая. Кажется, им хватало и созерцания, но настаивать на этом никто не стал, даже не смотря на то, что саму инициативу они поддержали в первых рядах. Брызги веселья мешались с искрами звезд. Алиса сперва тоже дурачилась, успела порадоваться, что на берегу оставила очки, в противном случае их утеря грозила бы испорченными впечатлениями. Но этого было достаточно, чтобы видеть атмосферность окружения. Она даже смогла нырнуть и на ощупь найти ноги Дрима, игриво дернуть за них и вынырнуть с задорным смехом, когда монстр тут же поймал её в воде руками, прижимаясь к почти полностью обнаженной коже своим телом. Горячий выдох в шею, и мысли водопадом унеслись в совершенно другое русло. Резкий их поворот, настолько, что сбило дыхание, а руки на лопатках жали теснее, ближе... А ночь скрывала это маленькое откровение, никто не заметил поцелуя в ночном озере, остальные были заняты весельем и друг другом. Разве что Блуберри старательно от водной глади отводил смущенные глаза, а Анивес заговорщически наклонялась к нему поближе. Их время не замеченым текло по неумолимому руслу. Вдоволь набесившись в воде они приняли решение возвращаться в лагерь. Вылезать из воды в холод ночи оказалось делом далеко не самым приятным, Алиса вообще это сделала самой последней. Она моментально покрылась гусиной кожей, зубы начали против воли выстукивать ритм, но тем не менее в душе колыхалось приятное волнение... Словно его прикосновения до сих пор остались на ней, грели собой не меньше, чем шлейф его ауры, которую он просто не хотел от девушки отстранять. Это было сродни наркотической зависимости, Дрим и дня не мыслил без привкуса её чувств на языке, они манили его, звали за собой в любую даль, привлекали и вызывали щекотливое желание смешать их с собственными в единое целое. От углей в костре остались лишь неясные багряные тени. Обратно шли по наитию Дрима, диву давались от того, насколько прекрасно этот монстр мог ориентироваться в кромешной темноте ночи. Блу шустро подскочил к кострищу, начав его активно разводить обратно. В этом начал помогать и Рэд, принеся побольше валежника да крепче запахивая на мокрой футболке куртку, чтобы через ткань, липшую к костям, душа не просвечивала очевидными тонами его жизни. Так поступали все, кто купался в одежде. Девушки же с нетерпением мялись рядом, в ожидании, когда пламя озарит лагерь рыжими всполохами возрождённой стихии, что произошло быстро за счет всё еще горячих угольков. Вокруг костра сели более плотным кольцом, прижавшись друг к другу как пингвины и постепенно согреваясь. Дрим свою куртку отдал Алисе сразу же, благо ткань его кофты не просвечивала. Намиэль верхнюю одежду Рэда умыкнула тут же, стоило монстру просушиться. Тот ворчал конечно, но вещь отдал, сделав вид, что плевать он хотел на её благодарный и восхищённый взгляд. Да только вот ему точно было не все равно. Алиса это подметила по ставшему ярче взгляду, а Дрим лишь подтвердил её догадку мягким смешком, приятно резонировавшим через касание их тел бок о бок. — Мне кажется, что нам надо каждый год вот так собираться всем вместе и ехать сюда, — Блуберри высказался в пользу подобных поездок, пытаясь вместе с тем вскрыть пачку зефирок для жарки на огне. Но полиэтилен не поддавался, заставляя паренька лишь недовольно хмуриться. Ани забрала пакет и ловко его открыла, мягко улыбнувшись другу, который остался немного шокированным тем, как легко девушка смогла это сделать. В воздухе запахло жареной сладостью, как мягкая нотка приятного завершения дня. Алиса едва не клевала носом, стоило ей пригреться у пламени и теплого бока любимого, который что-то спокойно рассказывал сидевшему по другую от него сторону Кроссу. А с течением минут глаза действительно закрылись, сознание мягко расплавилось атмосферой не хуже зефира над огнем. Сладкая полудрёма. Девушка встрепенулась и обнаружила себя не там, где была до этого. Костер не видно, над головой купол палатки, тепло и достаточно темно. Легкий укол страха тут же был безоговорочно придавлен знакомой властью, а золото глаз появилось прямо перед лицом, так близко... Дрим мягко ткнулся носом в её щеку, провел до виска и замер, чтобы шепотом, тихо, как только он умел, задать вопрос: — Всё хорошо, лисёнок? Совсем уморилась. — М-м-м... Не ожидала, что вот так усну. Прости, я не дослушала твою историю, — её ответный шепот полился из уст мягкостью сонной неги. Алиса зашуршала тканью спального мешка, пытаясь понять, как лежит. Рядом ощущалось тело Дрима. Он делился теплом не только эмоциональным, ментальным, но и физическим — ноги девушки оказались зажаты между его бёдер, а спальные мешки пристегнуты в один большой, двухспальный. — Зато есть возможность услышать её лично. С новыми подробностями, — монстр прижался ближе, а лукавый тон голоса приятно тяготил что-то внутри девушки. Мысли ворочались неохотно, то ли из-за сна, то ли из-за влияния дара монстра, которым он любил чуть придавить нежность её эмоций просто удовольствия ради. — Судя по выражению твоего лица, подробности ты собрался показать на личном примере? — девушка шутливо ткнула его пальцем в нос, чем заставила посмеяться. Она была очаровательной: сонно хмурилась в попытке рассмотреть больше очертаний в темноте, говорила шепотом и все норовила потянуться да размять ждущие этого до приятной истомы мышцы. — Ну, я ведь не склонен к тому, чтобы сдерживать что бы то ни было. В отличие от тебя, милая, хах. Потянись уже, — Дрим спустил свои руки до её поясницы, требовательно надавил, чем заставил девушку выгнуться, — вот молодец. А если говорить об истории, то она не такая уж интересная. Есть много более занятных. Тех, что я храню для тебя, мой свет. Алиса только и успевала, что то попеременно прятать смущение от получившейся позы и тесноты их тел, то пытаться уловить смысл сказанных им слов. Да, истории Дрима были во истину необыкновенными. Они никогда не повторялись, а многие древние книги давали убедиться в том, что этот монстр ни коим образом не лгал о том, о чем говорил. Он во многих событиях многочисленных миров если не участвовал лично, то, как минимум, наблюдал со стороны или говорил с их участниками. Причем наблюдал весьма пристально, с цепким вниманием к деталям, которые отмечал при своих повествованиях. Но пускаться в россказни начинал очень редко: его еще иной раз и попросить приходилось. А вот девушке он никогда в этом не отказывал, особенно в такие моменты душевной близости. Это было волнующим: понимание, что над вами бесконечное небо и космос, темный лес и равновесие тишины, в котором вы стали частью чего-то невероятно большого. А ощущать себя принадлежащим к чему-то важному, масштабному — это всегда потрясающе. Иногда это пугает, иногда восхищает, но потрясающим остаётся неизменно, как восход солнца. И он рассказал... Дивную историю о первых мирах и первых существах, начавших населять их. А точнее о том, как рождались первые души. Из осколков зачатых вселенных, которым не нашлось места в общей картине. Они уже тогда обретали первые черты душ, цвета, оттенки и формы. И от этих душ-прародителей пошло всё живое и разумное, что только населяло миры. От тех туманных времен и по сей день. Алиса завороженно слушала его истории, обо всех тех, кого даже не встречала нигде. О драконах, о величественных существах пустынь, о морских левиафанах и даже тех, кто живет вне миров постоянно. Это было сродни необычным сказкам, полным сокровенного смысла. О начале жизни и её конце. О том, как пыль ушедших из жизни снова наполняет космос, чтобы через немыслимое время воскреснуть в новом содержании. Вечный Феникс бытия, в котором каждый — хоть и часть, но настолько малая и краткая в своём существовании, что если думать об этом слишком долго, то закружится голова. Но Алиса и не думала. Она лишь пыталась представить нечто, что отдаленно бы напоминало ей то, о чем шла речь. Воображение рождало вспышки образов невероятных кондиций. Многообразие форм живого, летоисчисление, где ноликов не хватит, чтобы заполнить целый тетрадный лист. Дрим не видел этого всего, но знал наверняка. Он знал те нити, что вели до истоков и говорил, что само по себе это не отрезок, не прямая, но кольцо. Настолько огромное, что не уложится ни в одном разуме, но несомненно... всё повторяется испокон веков. От начала сотворения времени. Это очаровывало и вводило в некий транс, не было понятно, когда именно слова монстра сменились на образы очередного сновидения, в котором они были вдвоём... Ходили по этим загадочным мирам, смотрели на то, как там неумолимо крутится маховик этого времени, то ускоряя, то замедляя бег. Дрим был будто вне его и вне миров. Золото его глаз сочилось в каждом таком мире: в днях и солнце, коих было великое множество. В песках бесконечных пустошей и морских отмелей. В янтаре смолы лесов вечности. В её собственном отражении. Приятнее и милее всего были моменты, когда день заканчивался его взглядом и с него же начинался следующий. Его присутствие, прошедшее через всё сновидение, ощущалось и в реальности, в которую девушка выныривала будто бы из недр мягкой, теплой воды под светом яркой Луны. Той самой, что минувшей ночью серебром подсвечивала купающуюся компанию. Слышались голоса друзей, кто-то уже проснулся и на улице устроил тихий спор на тему того, как лучше готовить завтрак и почему. Судя по числу приводимых аргументов, это был Кросс. — Лисенок? Просыпайся, малышка, уже... ну, не утро, разумеется, но день, — ласковый голос Дрима щекотал кожу уха, пускал теплые мурашки и рождал улыбку, которую тот был готов пить до дна. Он не удержался и поцеловал еще совершенно дезориентированную вторую половинку. Кажется, это лучшее её пробуждение. — Вот это я понимаю, доброе начало дня, — пролепетала Алиса, когда Дрим соизволил от неё оторваться. Сердце уже клокотало в груди разогнанным ритмом приятного волнения, а на щеках взыграл терпкий румянец. — Зато погляди, сколько бодрости! Мне кажется, что будильники сильно проигрывают в скорости возвращения тебя из мира грёз. К слову о грёзах... Что тебе снилось, мой свет? Такие эмоции... Я давно не пробовал и не испытывал чего-то настолько сложноустроенного, причем... филигранного даже. Это красивое сочетание, — монстр явно был заинтригован, выдавал это взглядом звёзд в его глазницах. — Ты что, буквально ждал моего пробуждения, чтобы все выспросить? — Алиса, впрочем, совершенно не удивилась на самом деле. Это было привычным, Дрим любил неподдельно искренне, когда душа любимой уплывала в глубокие фантазии на основе тех историй, что он будто внушал собственной аурой. Вкладывал это семя собой, а позже из него прорастали прекрасные сны. Словно воспоминания чуждых миров, которые можно было посмотреть со стороны, заглянуть в замочную скважину великой тайны, в которую посвящен был далеко не каждый не то что в её мире, но и во всех вселенных в целом. — Я готов ждать сколь угодно долго, но когда дело касается тебя... И многовековым существам свойственно нетерпение, знаешь ли, — Дрим одарил ее улыбкой, пальцами путаясь в её коротких волосах. Перебирал их и рассматривал черты любимого существа, совершенно не обращая внимание на то, что снаружи суету наводили друзья. Здесь был словно свой крохотный мир, где были только они вдвоем. — Это ты-то готов ждать? Ахаха, Дрим! Да ты даже блины воруешь, когда они только со сковородки сняты, — девушка откровенно веселилась, стоило увидеть напускное возмущение на его лице, — а новые фильмы? Ты постоянно смотришь их в пиратской записи из-за нетерпеливости. — А вот про фильмы не соглашусь, меня вечно Инк подстрекает. Да и по поводу блинов готов поспорить. Может, они просто вкуснее, когда горячие? В конце концов, готовить такую вкуснятину вообще вне закона и должно быть наказуемо, — Солнечный Принц вывернулся из её аргументов. Будто на каждый подобный случай мог найти отговорку, но Алиса смотрела на его попытки с толикой здорового скептицизма. — Наказуемо? Прекрасно, в следующий раз посмотрю на это "наказание". Если еще и наручники будут, то впору говорить о фетишизме. — Что значит "если"? — в его глазах полыхнуло многообещающее пламя, сбившее с девушки всю спесь. Теперь лицо горело так, будто она всё еще у костра сидела совсем близко к огню, от которого нагревалась кожа. И ведь знала же, что Дрим серьезно. Поймал её в который раз на её же дерзости, смутил до сладкой дрожи за ребрами и с удовольствием пожинал плоды того, каким мог быть демоном на самом деле. Ей и возразить не дали — снова утянули в поцелуй, пока это её смущение не успело растаять, монстр хотел им насладиться сполна, побродить по горячему после сна телу руками, разогнать в животе десятки трепетных бабочек и только потом позволить им обоим вылезти из палатки двумя помятыми комками разрумянившегося смятения и волнения. Конечно же они получили множество шуток от друзей по поводу их вида. Конечно же Алиса распустила колючки, смутив своими меткими фразами остальных. Конечно же Дрим смеялся. Конечно же они были счастливы...