Если ты съешь моё сердце, ты проглотишь мою боль.
Девушка на лугу — не первое, что видит Гермиона, но она — первое, что она осознает. Это странно, потому что все это – колышущееся глубокое море голубых цветов, в котором стоит Гермиона, темные фигуры, движущиеся в лесу, который ее окружает, даже золотое, яркое небо – все это – должно было привлечь ее внимание в первую очередь. Вместо этого Гермиона с первым вдохом насыщенного запахом цветов воздуха понимает, что за большим из валунов цвета мха слева от нее свернулся калачиком ребенок, крепко обхватив руками колени. Девушка продолжает издавать непрерывный поток всхлипов и выдохов. Гермиона знает, что она должна помочь; это то, что она обычно уже сделала бы, что сделал бы любой гриффиндорец. Но в то же время у нее есть первобытное желание убежать – убежать так далеко, как позволют ей мускулы и магия. Она напугана без всякой причины, на которую может указать пальцем. —П-привет?-наконец она справляется и произносит чуть громче шепота. Плач прекращается. Краем глаза она замечает, как что-то меняется в линии деревьев. На мгновение Гермиона видит палатку для вечеринок Уизли, Флёр и Билл, кружащихся в центре толпы счастливых гостей, морщинки в глазах Рона, когда он ухмыльнулся. Сон. Это был сон. Она заснула после свадьбы Билла и Флер, слишком возбужденная и переутомленная бесконечными приготовлениями, Джинни спит рядом с ней – тогда почему она ничего не помнит после танца? Мимо проходят серебристые фигуры на танцполе —Ты не должна быть здесь. Гермиона, вздрогнув, смотрит вниз на голос. Его обладательница - девочка лет десяти, ее острое личико обрамлено темными волосами, беззвучно появившаяся у ее локтя и грозно хмурящаяся на Гермиону. —Как ты..., - начинает Гермиона. —Тебе нужно идти, - несмотря на то, что ее щеки все еще мокры от слез, девушке удается надменно зарычать, что странно отдается в памяти Гермионы, —Я не хочу, чтобы ты была здесь. —Что ты...- снова начинает Гермиона, теперь несколько возмущенно, потому что это ее сон, и не похоже, что она хочет быть здесь. Не похоже, что она имеет какое-либо представление о том, где это находится, или как она сюда попала, если уж на то пошло. Краем глаза она видит, что непонятное существо выжидает момент, чтобы наброситься. Но вместо шерсти и зубов Гермиона чувствует только странный толчок в грудь.Она опускает взгляд и видит маленькую ручку девушки на фоне малинового вечернего платья, только кажется, что она тает прямо на ее коже. И затем эта штука снова набрасывается, только она уже внутри ее груди и вырывается наружу, разрывая Гермиону на части.***
Гермиона садится, чуть не падая при этом со своей узкой койки. На мгновение она теряет ориентацию, потому что эта комната тоже залита послеполуденным светом. Однако ничто другое не напоминает о странном луге. Она откидывается на локти на узкой кровати в скромной комнате с серыми деревянными стенами. Здесь нет ни гобеленов, ни картин вообще, о которых можно было бы говорить, и уж точно нет полевых цветов. Гермиону трясет, хотя все ее тело кажется липким. Ее красное вечернее платье промокло от пота. Вместо всхлипываний маленькой девочки все, что она слышит, - это пронзительный вой ветра. Это причиняет боль ее ушам. Чья-то рука толкает ее в туловище, заставляя вернуться на тонкое, дырявое постельное белье. —Грязнуля не знает, что для нее хорошо. Гермиона мельком видит того, кто, должно быть, самый старый домашний эльф, с которым она когда-либо сталкивалась. Его дыхание обдает ее лицо, когда он прижимает ее к себе; она видит, что вместо зубов у него рот, полный извивающихся личинок. У нее достаточно сил, чтобы сделать судорожный вдох в горле.***
В следующий раз, когда Гермиона выныривает на поверхность, там темно, а в горле такое ощущение, будто кто-то высыпал в него весь песок из Сахары. На ее языке странное сухое пятно. А еще она теплая. Невыносимо так. Вода. Это единственная связная мысль, которую она может удержать. Вода, вода, вода – другая Гермиона, кажется, бормочет внутри нее, когда она заставляет себя открыть глаза. Такое ощущение, что ресницы склеили липким клеем. Ей удается слегка прищуриться, и она видит пыльные деревянные половицы за краем своей кровати. Они пронизаны бледным коридором лунного света. Она нацеливает на это свои ноги. Вода, вода, вода, вода – волна тошноты накрывает ее, как только она переносит вес тела на носки ног. Гермиона снова погружается в воду. Ей кажется, что она чувствует, как ее голова ударяется о край кроватки. Но это преходящая боль.***
Наступает ночь, когда она снова просыпается, и кто-то держит ее за руку. Она очарована как жесткими кольцами на длинных заостренных пальцах, которые удерживают ее, так и выражением крайней сосредоточенности на лице Беллатрикс Лестрейндж, когда она тихо бормочет заклинание себе под нос. Гермиона пытается оценить свое тело и обнаруживает, что не может. Она снова вне всего этого. Однако это не похоже на то, чтобы подпрыгивать под Властным проклятием. Это похоже на то, как будто ты находишься глубоко под водой, охваченный мощным течением, и смотришь вверх на яркий, искаженный мир. Они могли бы быть картиной, думает Гермиона: она привязана к своей кровати на дне моря, Беллатрикс и комната, высоко над яркой зубчатой поверхностью, произносят свои заклинания. Как будто она может чувствовать ее мысли, Беллатрикс резко поднимает взгляд. Ее глаза - черные провалы. На секунду чары рассеиваются, и Гермиона чувствует, как ее ужас возвращается. Края ее поля зрения темнеют. Как раз перед тем, как ее снова затянуло под воду, Беллатрикс возобновляет свое бормотание. Как будто теплая рука протянулась из темноты и взяла ее.***
Гермиона просыпается, чувствуя себя костлявой и хрупкой, но бодрой. Она позволяет себе на несколько минут порадоваться возвращению своего подвижного ума. Чтобы трансфигурировать живых существ, палочку нужно повернуть под углом 45 градусов - в Хогвартсе 346 лестниц, все они вращаются по оси вращения раз в две недели - говорят, что волосы женщины - это ее слава, ее папа улыбался, когда она показывала ему свой табель успеваемости, но твой - это твой мозг, куколка. Она снова одна в своей маленькой комнате. Она вяло оценивает ее содержимое. Там есть потрепанный комод и потертый письменный стол с тонким стулом. В другом углу кто-то свалил кучу абажуров с черной бахромой. Потолок наклонен, и на нем растет черная плесень. Она снова закрывает глаза.***
Слабый свет и стук дождя проникают из крошечного грязного окна, когда Гермиона появляется в следующий раз. Она лежит неподвижно еще несколько минут, прежде чем медленно стягивает колючее одеяло со своих ног. Определи свое местоположение, Грейнджер! Голос Мадди рычит на нее. Но это уже исчезает, исчезает, как сон, и любая надежда, которая у нее была на безопасность. Она осторожно выскальзывает из постели. На Мгновение коснувшись босыми ногами холодной земли, она надевает туфли и встает. Никакой тошноты… просто легкая сонливость, которую она обычно связывает со слишком долгим сном. Гермиона еще мгновение моргает глазами привыкая к полумраку, затем на цыпочках подходит к окну. Вид из окна ее удивляет. Бесконечные крыши простираются в конце летнего ливня. Из некоторых труб на крыше идет дым, в некоторых гнездятся кудахчущие городские голуби, а в некоторых даже установлены спутниковые тарелки. Это Лондон! Гермиона почти полностью уверена в этом. Мощеный переулок под ее окном ведет на улицу, где днем полно маггловского транспорта. Сразу за гудящими машинами есть небольшой огороженный парк, и, если Гермиона прижмется лицом к холодному стеклу, она сможет разглядеть верхушки первых покачивающихся ив и берез. Гермиона жалеет, что не провела больше времени в Лондоне. Она даже не может начать догадываться, где находится, хотя у нее есть сильное подозрение, что она находится в лучшей части города, площадь Гриммо. Несколько мгновений она просто стоит там, прижавшись лицом к окну, мысленно призывая пассажиров автобуса или даже одного из проходящих пешеходов свернуть в сторону по мощеной аллее. Они даже не бросают на это мимолетного взгляда. Гермиона предполагает, что должно быть какое-то заклинание, отпугивающее любопытных исследователей. Это, вероятно, объясняет, почему она тоже не слышит улицы. Для нее это просто свист ветра. Она старается не дышать слишком сильно. Она в Лондоне, и все, что ей нужно сделать, это покинуть этот дом, чтобы вернуться в безопасность маггловской толпы. Может быть, если немного повезет, она даже сможет вернуться на площадь Гриммо без своей палочки. Автобусы все еще ходят, или нет. Ее рука, там, где обычно была ее палочка, торчала из волос. Ей нравилось закручивать волосы в кособокий пучок, когда она училась. Виноградная лоза и сердечная жила дракона. Десять и три четверти дюйма. Хороша для трансфигурации. Она копается в своих воспоминаниях, вспоминая, когда она в последний раз колдовала. Ничего. Затем появляется изображение. Черный кожаный ботинок чуть не сломал ее палочку на мокром травяном полу. Гермиона дрожит. Порыв ветра прокатывается по крышам пронзительным воем врываясь в ее комнату. Голуби на соседней крыше теснее прижимаются друг к другу. Гермиона вздрагивает и опускает глаза, чтобы увидеть, что на ней нет ничего, кроме вечернего платья и тонкого кардигана. Вся комната к настоящему времени действительно пережила лучшие дни. Подол платья обтрепан, а ткань грязная и частично порвана возле ее торса. Ее туфли в грязи и пятнах от травы. На левом есть странное пятно цвета ржавчины. Она потирает руки и смотрит на комод, стоящий в углу комнаты. Там может быть боггарт. Это было бы похоже на поступок Пожирателя Смерти. Но она обнаруживает, что мысль о фальшивом профессоре МакГонагалл, ругающем ее за проваленные занятия, не сильно пугает ее. Если там есть эльф - что ж, пусть он делает все, что в его силах. Ей холодно, и там может быть джемпер. Острый укол в том месте, где она потирает предплечье, выводит Гермиону из задумчивости. Внутренняя сторона ее правого рукава кардигана испачкана кровью. У края ткани она видит что-то похожее на неумело вырезанную букву "М". Рана под ней, кажется, срослась с тканью, и после нескольких все более болезненных рывков она сдается. Накрыв ладонью букву "М’, она снова обращает свое внимание на комнату и пытается сообразить, как долго она здесь находится. Должно быть, у нее была ужасная лихорадка. Она концентрируется сильнее и вознаграждается вспышкой домового эльфа в кожаной одежде и Беллатрикс Лестрейндж, сидящей у ее кроватки. Она съеживается от обоих воспоминаний, но не раньше, чем ее охватывает еще одна сильная дрожь. Ладно, думает Гермиона, подражая самому строгому тону Макгонагалл, сначала о главном. Шкаф с возможным эльфом и возможным боггартом. Верно. Она выдвигает верхний ящик и обнаруживает, что он пуст, если не считать выцветшего крысиного черепа. Она снова быстро закрывает его. Во втором ящике есть несколько старых пропагандистских листовок Пожирателей смерти Pure blood & Pure hearts- серьезно? но в третьем ей повезло. Она нашла древние мантии, вероятно, созданы с расчетом на волшебника, они тяжелые. Она оборачивает края вокруг своих голых ног и мгновенно чувствует себя не просто теплее, но и безопаснее. Это иллюзия, но Гермиона за нее цепляется. Она снова задается вопросом, во что она ввязалась. Голодание? Пытка? Игры разума? Пока что кажется, что Пожиратели Смерти бросили ее здесь, странным образом ухаживали за ней во время болезни, а потом, что? Забыли о ней? Эта мысль вызывает у меня праведный гнев. Возможно, она не Шеклболт, или Тонкс, или даже Гарри, но им следует дважды подумать, прежде чем думать, что она не может причинить им никакого вреда. Особенно Беллатрикс. Ведьма настолько заносчива, что ей, вероятно, никогда не приходило в голову, что низшая грязнокровка может напасть на нее с палочкой или без нее. Что ж. Хорошо. Гермиона проводит очень приятную минуту, представляя, как вырывает с корнем каждую прядь волос Беллатрикс или выбивает эти отвратительные зубы и щелкает этой ужасной палочкой точно так же, как Пожирательница Смерти пугала ее. Ровно до тех пор, пока внезапная тошнота не останавливает ее все более порочный ход мыслей. Это похоже на изжогу. В детстве с ней иногда случалось такое, когда физруку удавалось заставить ее ступить в школьный спортзал. Она не чувствовала этого уже много лет. Когда это, наконец, проходит, Гермиона делает еще несколько судорожных вдохов и направляется к двери со слезящимися глазами. Ей нужно принять ванну. И вода. И еда. И у нее будут все три, если они ожидают, что она выживет в какой бы глупой игре это ни было. Она будет кусаться и визжать и станет худшей пленницей, которая у них когда-либо была. Я разнесу эту комнату в клочья. Эти идеи на мгновение останавливают ее своей животной свирепостью. Откуда, черт возьми, это взялось? Гермиона качает головой и небрежно поворачивает дверную ручку, на самом деле это больше похоже на сердитый рывок, не ожидая, что это что-то даст. В уме она уже прокручивает, что делать дальше – Алохомора? Нет. Вышибать дверь ногой? Стоит попробовать, но, скорее всего, я обречена на провал - в этот момент дверь открывается не более чем с легким скрипом. На мгновение Гермиона может только стоять на пороге в шоке. Это либо самое большое облегчение, либо самое обидное, что она когда-либо испытывала. Она не может решить. Снова сжимая вырезанную букву на ладони, она выходит в коридор и быстро закрывает за собой дверь. Мгновение она стоит в полумраке, давая глазам привыкнуть и напрягая все чувства в поисках любых признаков своих похитителей. Она слегка расслабляет плечи, когда не чувствует, когда понимает, что коридоре ничего, кроме пыльной тишины. Стены коридора искривлены и выпирают наружу. Здесь холоднее, чем в ее комнате. Несколько старых светодиодов, похожих на газовые фонари, все еще тускло светятся в проходе. Гермиона догадывается, что они питаются магией. Кто-то давным-давно наклеил вечнозеленые обои, но черная плесень с ее потолка поработала и здесь, и она может заметить только полосы прежнего рисунка. Есть еще три двери, но Гермиона подозревает, что они ведут в такие же комнаты, как у нее, и у нее нет желания беспокоить грызунов, которые, как она слышит, скребутся там. Ее мантия волочится за ней и только один раз зацепляется за незакрепленный гвоздь в половицах. Она обхватывает мантией колени, чтобы спуститься по тонкой чердачной лестнице, ведущей в сам дом. Она по-кошачьи прыгает вниз по последним трем особенно прогнившим ступенькам. Следующий этаж чище, но тоже с закрытыми дверями. Только когда Гермиона достигает большого фойе дома, она снова видит дневной свет. Он слабый и искаженный через две витражные панели, установленные по обе стороны от входной двери, но есть яркая полоска света под толстыми двойными дверями, ведущими с первого этажа. Гермиона спускается по главной лестнице так быстро, как только осмеливается. Ковер заглушает ее шаги в тапочках. Ее рука вытянута и почти касается двери, когда позади нее раздается голос. —Ты наконец-то проснулась.