Детераль

С досадой покачивая головой, Биларгий неторопливо записывал слово за словом, несмотря на то, что рассказчица уже давно закончила говорить. С любопытством заглядывая в текст через плечо скриптора, Энс громко цокнул языком прям ему на ухо. – Как подробно вы все записываете, сколько классификаций. Этой истории вы уделили куда больше внимания, чем предыдущим. Недовольно покосившись на влезшего не в свое дело проводника, Биларгий тут же закрыл свою книгу. – Вообще-то я когда-то обучал этого человека, – в этот момент он бросил короткий взгляд на сидящую напротив Каори, – конечно для меня это важно. В первую очередь для собственного понимания. – Для полного понимания, могли и описанные символы зарисовать. А ну да, вы не в праве, ведь не знаете этот язык. Не возникает желания заполнить пробел и поменяться ролями с учеником? На мгновение в глазах престарелого скриптора читалось оценивание предложения, но сразу же сменилось раздражением, отчего он вздрогнул, ужаснувшись собственным мыслям. – Нет, это отвратительная ересь, которая всегда ведет к трагичным последствиям. – Понял, не смею настаивать, – Энс приподнял руки, демонстрируя покорность. – У вас есть еще вопросы к нашей рассказчице, или мы можем идти? – Вообще-то есть, – Биларгий вновь обратился к Каори. – По итогу, оно стоило того? – А вы сами как считаете? – вальяжно сидя на стуле, откинувшись на его спинку, лениво спросила скрипторша. – Я считаю, что даже лучшие из нас порой совершают ошибки. – Полностью согласна. Вот только моя единственная ошибка – это то, что я в конечном счете попалась. – Я тебя понял, – похолодевшим тоном отозвался Биларгий и, быстро сложив свои рабочие принадлежности, встал из-за стола, направляясь к выходу. – А я считаю твой поступок сильным, – прошептал Энс, оторвал со своих кандалов небольшой цветок и положил перед ней на стол, после чего нагнал скриптора. Биларгий стоял на улице, вглядываясь в мрачное небо, затянутое легким туманом, как с ним сравнялся его проводник, также запрокинув голову. – Столько жертв и освобожденный демон, ради простого образования. Кажется, летописи сильно переоценены, не так ли? – Думайте, кому это говорите, – с усмешкой и благодарностью сказал старик, отвлекаясь от тяжких размышлений. – Ученики порой расстраивают учителей, как дети расстраивают родителей. С родственниками вообще сложно и две заключительные истории нам это отлично продемонстрируют. Идем, осталось немного. Энс повернулся и пошел к центру города, по пути указывая на гигантское древо, закрывающее горизонт. – К нему мы и движемся, у его основания будет наш последний рассказчик, но по пути мы заглянем к одному моему старому другу. – Я вообще заметил, что у вас дружеские отношения со всеми заключенными здесь, – поддержал разговор Биларгий. – Ну это вы сразу провели аналогию с тюрьмой, отчего я стал надзирателем, но вообще Детераль, можно сказать, моя родина, а остальные, волей-неволей, её жители. – Получается, что… – сриптору что-то пришло в голову, но он просто махнул головой. – Впрочем, неважно. – Как знаете, – Энс пожал плечами и сразу же поднял палец, – слышите? – Кажется, да, – напрягая свой давно ослабший слух, Биларгий различил характерный повторяющийся стук. – Кузнец? – Ага. Как всегда, в работе. Свернув с главной улицы, они добрались до находившейся неподалеку кузницы. Еще храня в памяти недавнюю стужу, окружающую Честер, Биларгий попал уже в противоположное окружение – стоило им зайти во двор кузни, как лицо обдало жаром, исходящим из раскаленного горна, а дыхание затруднилось. – О, Фелензия, – прокряхтел старик, вытирая со лба проступивший пот. – Эй, Огерон, – заметив трудности спутника, произнес Энс, – потуши пламя, пощади нашего гостя. – Понял, – раздался громогласный бас. Кузнец закрыл горн и, лишь когда марево от огня ушло, Биларгий смог разглядеть к кому они прибыли. Ростом он был чуть выше обычного человека, зато нереалистично шире и массивней. Его кожа была угольно-черной, а отметины на теле, напоминающие шрамы, выглядели как трещины, в глубине которых светилось яркое пламя, словно он одна большая печь в форме человека – не удивительно, если и вместо крови в его венах течет лава. Ни на теле, ни на голове совершенно не было волос – можно было предположить, что он и правда какой-то голем, если бы не вполне обычные глаза и естественность движений. Из одежды на нем были только огнеупорные штаны и сапоги, очевидно, в защитном фартуке и перчатках он не нуждался. – Так вы не человек, – удивленно произнес Биларгий. – А что с этим какие-то проблемы? – донесся его непривычно глубокий голос, словно обволакивая слушателя. – Нет, конечно нет. Просто непривычно. – Это точно, в столице такого не встретишь, – подтвердил кузнец, складывая инструменты. – Я имею в виду в нынешней. В Детераль-то я уже давно живу. – Вы здесь работали когда она еще была столицей? – поинтересовался скриптор. – Да, и еще задолго до этого. Я застал те времена, когда боги были ближе к людям, а по улицам ходили сотни разных рас. Фелензия держала мир в своих руках! Сейчас-то уже всё не так… и во многом это моя вина. – Мы здесь как раз за этим, – между делом вмешался гуляющий вокруг Энс, – Фелензия решила поинтересоваться как у тебя дела. – Правда? – наивно удивился Огерон. – Образно. Это Биларгий, её скриптор, он явился, чтобы записать твою историю. – Вон оно что. Я же всегда думал, что бумага такое не стерпит. Богиня никогда её не марала нашими грехами и правильно делала. – Значит, передумала, – выдохнув, предположил Энс. – Ты уже увековечил свою историю в металле, так сделай это еще и в тексте. – Истину говоришь. Вот только металл грубый и неотесанный, как я. В том, что я наделал, нету красоты. – А вот тут я категорически не соглашусь. Он был прекрасен, не смей этого отрицать. – Угрожающе наставив палец на кузнеца, он кивнул в сторону Биларгия. – Давай уже. – Почему-то я всегда тебя слушался, – посетовал здоровяк. – Тогда записывайте, почтенный скриптор. Как вы уже догадались, всю свою жизнь я был кузнецом, творил своим молотом. И, как любой творец, мечтал о великом…