Карамельное лето

Солнечные лучи заслонила тонкая изящная тень. Это была Лия. Она проснулась от яркого света, осевшего на подушках и одеяле, и приподнялась, чтобы посмотреть в окно. Бомгю спросонья не узнал Лию. Он долго смотрел на ее голую спину, округлые плечи, ее грудь со вздернутыми от холода сосками, наконец на весь ее стан, облитый утренней позолотой. Он сладко зевнул. Этой ночью он и она стали ещё ближе друг к другу. Бомгю стиснул в руках её подушку, забился в неё носом и жадно вдохнул запах шампуня. Лия подкралась к нему и села на кровать. Она нагнулась, заглядывая в его большие глаза. Глаза Лии лучились добротой. Её рука опустилась на его напряжённый живот и повела вниз. Бомгю смотрел только в ее глаза. Тело его подрагивало от желанной ласки, глаза непроизвольно затворялись. Он расслабил руки, и подушка полетела на пол, падая на него не с шумом, а так, будто это было лёгкое перышко. Лия холодными пальцами ласкала его живот и грудь, она склонилась к его лицу и поцеловала в лоб. Бомгю смело притянул её к себе за талию. Вчера он боялся, но теперь страха не было: он растаял, словно утренний туман на горизонте. Бомгю провел ладонью меж ее мягких грудей, ведя до низа живота. Он помнил, как горячо там, глубоко в ней. А Лия помнила, какой он твёрдый и нетерпеливый. Она обхватила ладонью его член и провела до основания, ощущая, как он твердеет и становится горячее. Бомгю прикусил нижнюю губу и со стоном выдохнул, когда она повторила то же движение медленно, будто испытывая его на прочность. Перед ней он был не прочный, он был словно карточный домик, который развалится от невесомого дуновения воздуха или неверного движения пальцев. Бомгю поддержал её под мышки, когда она взбиралась на него, а потом погружала его в себя полностью, не оставляя и малейшего пространства. Бомгю сжимал ее груди, жгучая боль сводила ее живот и таяла с каждым толчком, с каждым вздохом. Она содрогнулась всем телом, будто дребезжащая гитарная струна, и обмякла, подобно сырому осеннему листку. Бомгю погладил её влажные со сна волосы — она не просушила их как следует после душа — и вытер слезинки на ее щеках. Лия плакала. Бомгю положил её голову к себе на грудь. Это был их второй раз. Ей было больно. Ночью она удержала плачь, а сейчас не смогла. Они поднялись с кровати. Лия надела одну из его футболок, собрала белье в стирку, заместо него постелив свежее. Они раскрыли форточки, впуская в комнату чистый, наполненный звуками моря воздух. Бомгю заплетал ее волосы в две толстые косы. Волосы непослушными ручейками текли меж его пальцев. Он переплетал их, а Лия улыбалась. Это была теплая и благодарная улыбка. Бомгю бы все отдал, чтобы всегда видеть такую улыбку на ее лице. Он закрепил её косы резинками и повернул Лию к себе лицом. Она стала как будто взрослее. Меж её глаз пролегла морщинка, а в самих глазах засеребрились блики. Бомгю не поленился назвать её красивой снова, хотя делал это уже великое множество раз, от этого его слова не теряли силы, и были приятны сердцу Лии. Лия же заметила, как изменился Бомгю. Он был уже не тем озорным мальчиком, с которым она познакомилась летом. На нее смотрел красивый и сильный юноша в самом расцвете молодости. Его волосы отросли и завивались кольцами, а щеки рдели здоровым румянцем. — Бомгю, тебе было хорошо этой ночью? — спросила Лия, внимательно смотря ему в лицо. — Да. Мне было очень хорошо. А тебе? Он спрашивал это, зная об её боли. Лия скомкала футболку на животе и ответила: — Я рада, что это был ты. Мне было больно самую малость, — произнесла она с натянутой улыбкой и сложила пальцы, показывая эту самую малость. Бомгю схватил её руку и нежно поцеловал в ладонь. — Тебе было больно, не нужно скрывать это. Мы не опытные, у кого-то первый раз вызывает боль, а у кого-то нет. Прости меня. В следующий раз я буду осторожнее, а ты не скрывай своих чувств, кричи, дергай меня за волосы или бей… — Бомгю, это уже слишком, — сказала Лия, накрывая его губы пальцами. Бомгю отодвинул их. — Я твой парень, и ты имеешь право дать мне подзатыльник, если я что-то сделаю не так, — проговорил он твердо. — Прости ещё раз. И если не хочешь делать это, не нужно. Не заставляй себя. Запомни, твоё здоровье для меня важнее всего на свете. Лия посмотрела на их переплетенные пальцы и вновь улыбнулась, в её глазах зажглись слезы счастья. Бомгю вывел её на большой балкон с диваном и столиками. Ветер взметал футболку, оголяя её ноги. Лия облокотилась на балкон и положила подбородок на руки. Бомгю сделал так же. Они просто смотрели на море. Просто — значит без забот, оставив позади тревоги и недомолвки, страхи и безудержную страсть, пылавшую в их сердцах этой ночью. Они просто смотрели на море. Души их были свободны и легки, как морская пена, трепетавшая на волнах. Кофейник и банка молока стояли на кухонном столике. Бомгю подозрительно косился на молоко и дул губы. Лия почесала его затылок, лохматя волосы. Бомгю решительно отодвинул кофейник и банку молока и заявил: — Буду пить чай. Лия засмеялась: голос его звучал и капризно, и строго. Так получалось говорить только у него. Бомгю нашёл в шкафчике заварку и засыпал её в жёлтый чайничек, а потом залил кипятком. Лия за время, что он готовил завтрак, успела переодеться. Она вернулась на кухню в шортах и футболке. — Жаль, я не могу целовать тебя по утрам, — сказал Бомгю, доставая из тостера поджаристый хлеб. Он нашёл в холодильнике масло, сыр, помидоры и укроп и из этого соорудил бутерброды. Они могли бы поесть рис, но Бомгю хотел бутерброды, а Лия не была против. — Сможешь через несколько лет, — сказала Лия. — Мне было бы приятно каждое утро целовать моего любимого Бомгю. — Ух ты! Ты мне так предложение руки и сердца делаешь? — спрашивал Бомгю, лукаво улыбаясь. Он накрыл сыр и помидоры вторым куском хлеба и смачно захрустел. — Я имела в виду только поцелуи по утрам. Мы можем переехать в город, снимать там квартиру на двоих и миловаться, когда душе будет угодно, — сказала Лия. — Я согласен и на то, и на то, — проговорил Бомгю, жуя бутерброд. — И на то, и на то? — переспросила Лия взволнованным голосом. — То есть ты… ты… Хочешь быть со мной до конца дней? — выдала она, накрывая горячее лицо ладонями. — Об этом пока рано говорить, ведь мы только недавно начали встречаться, но я частенько думал о тебе в таком ключе. Есть кое-что, что я могу делать только с тобой, — проговорил Бомгю, делая голос тише, прекрасно зная, что в доме никого нет, кроме них. — Смотреть на море. Его слова прозвучали для Лии в разы приятнее признаний в любви. Бомгю посвятил её в сокровенную тайну. Любовь к морю. К этой непостоянной, как сама жизнь, стихии. Штормы и скрип мачт на кораблях; тихий плеск и золотистая рябь на воде; мягкие объятия и звонкие поцелуи волн — и все это море. Бомгю все ещё боялся, что появится тот человек и причинит вред Лие. Две недели назад он избил Бомгю. Удар пришелся на него, а не на Лию. Бомгю чувствовал, что так просто он не оставит их. Ни о каких уроках Лия не думала, когда они шли по улице. Бомгю держал ее за руку, а она аккуратно шагала по кирпичикам тротуара. Они пришли к бабушке Чхве. Лия навещала её два раза в неделю с того дня, когда бабушка отдала ей записку. Бабушка угощала её чаем и вареньем и рассказывала о своей жизни, ни разу не упомянув своего внука, будто он исчез из её жизни. Влажное белье вздымалось от ветра, затерявшегося в складках. Бабуля вешала рубашки на длинные верёвки. Она обернулась. — Добрый день, — поздоровался Бомгю. Бабушка заботливо обняла его, проведя шершавыми ладонями по его спине, а потом взяла его лицо в руки и повернула в разные стороны, дабы удостовериться, что на нем нет синяков. Со спокойной улыбкой на губах она повела ребят в уже знакомую им комнатку, наполненную запахами самой вкусной пищи, которую им доводилось отведывать в городке. Как и все заботливые бабушки, госпожа Чхве считала важным для начала накормить гостя, а затем переходить к задушевным беседам. Она смотрела на Бомгю и тайно радовалась его аппетиту. После небольшой прогулки он проголодался и был не прочь заморить червячка. Бабуля Чхве принесла горшочки с тушеными овощами и рисом, дала Лие и Бомгю чистые ложки. Чайник посвистывал на старой плите, из тоненького носика струился белый дымок. Лия сняла чайник и наполнила кружки горячей водой. Бомгю пил чай с ватрушками, не забывая нахваливать бабушку Чхве и её вкусную еду. — Ой, что ты! — отмахивалась бабушка на его комплименты, сияя добродушной улыбкой. — Я рада, что тебе нравится моя стряпня. — Стряпня? Это произведения кулинарного искусства! По правде сказать, не ел ничего вкуснее, — говорил Бомгю, кусая ватрушку. Сладкий творог таял на языке. — У вас даже чай вкусный! — Бомгю, прости меня, — неожиданно проговорила бабушка Чхве. Бомгю проглотил тесто, комом вставшее у него в горле, и протянул ладони к лицу бабушки, одним движением стирая слезы с её щек. За этот день два дорогих ему человека плакали из-за него: Лия и госпожа Чхве. В носу у Бомгю защекотало, а на языке появилась горечь. — Прости меня. — Бабушка, вам не за что извиняться. Вы ни в чем не виноваты. Ни в чем, — проговорил Бомгю, подсаживаясь к ней и укрывая её в своих объятиях. Он прижался к её тёплой морщинистой щеке и почувствовал запах рыбных пирожков, запах своего детства. Бабушка осторожно убрала его руки, вытерла слезы краем фартука и посмотрела на Бомгю и Лию ясным взором. — Мне нужно вам кое-что показать. Это касается моего внука. Она завела их в комнату внука. Вытащила из-под кровати чемодан, открыла его и достала из него две фотографии. — Лия, мне кажется, а точнее, я уверена, что ты нравишься моему внуку. Но это не любовь, — проговорила бабушка, кладя ей в руки фотографии. На одной была изображена Лия в белой шляпке и жёлтом платье. — Фото с моего выступления на осеннем балу, — сказала Лия. Губы и руки ее мелко задрожали, когда она увидела себя, сидящий на пляже в открытом купальнике. — А это… откуда у него?.. Бомгю резким движением выхватил из её рук фотографию и порвал её на мелкие кусочки. Его ноздри содрогались от воздуха. Он сжал кулаки и с яростью глянул на бабушку Чхве. Она наклонилась к чемодану и достала из него зелёную тетрадку. Обложка была измята бороздками, изорвана в нескольких местах. Бабушка потянула за краешек, приподнимая обложку. — Это дневник моего внука. Почитайте, — сказала она, протягивая Бомгю раскрытую тетрадь. — Я… — начал вслух Бомгю.