Жестокое «идеальное» искусство.

Мужчина чувствовал себя вновь огорчённым после того, как прошла завеса радости. Ему вновь хотелось творить. Хотелось создать что-то, что будет кардинально отличаться от всего остального. Но он уже перепробовал всё: люди, от мала до велика, да, совершенно всех возрастов, птицы и животные, насекомые и даже не живые предметы — они все были использованы для его вдохновения. Пейзажи и натюрморты. Минимализм, абстракционизм, скетчинг и много разных стилей. Рисунки маслом, углём, красками и карандашами. Больше ничего не могло привлечь его внимание. Люди стали однообразными, мифы скучными или в нынешнее время нет возможности повторить их красоту, что цепляет глаз, когда ты читаешь о них через бумагу или в интернете, когда твои глаза бегают по этим строчкам и заставляю наполнится мозг разными картинками, идеями, чувства и мыслями. Стили не привлекают тебя тогда, когда ты уже перепробовал их все и нашёл, выработал его со временем сам. Материалы теряли любой смысл если не могли воплотить идею, их важность блекла и оставалась лишь пустота, сто требовала что-то создать, сотворить, но не выходило, не тогда, когда ты берёшья за кисть, выводя плавные линии, что в голове представлялись иначе. И уж точно не тогда, когда штрихи появляются сами, не складываясь в целостную картину, что удовлетворяла бы тебя. Не тогда — это точно. «Красоты в других я больше не вижу, не знаю и того, как сотворить что-то, что могло бы принести мне удовольствие, если бы я посмотрел на картину, что была сотворена без музы», — мужчина думал об этом не первый раз, не первый день, но всё равно продолжал задаваться этой мыслью, сидя за мольбертом, тупя взгляд на белом полотне. Он обмахивался красивым искусно раскрашенным веером, гоняя воздух наполненный едким дымом. В углах комнаты горели благовония, а их запах уже не утешал, не успокаивал, не прибавлял сил. Мужчина опирался на раковину, смывая водой дурман, проясняя глаза. Он отчаялся. И единственную мысль, что пришла в его голову, когда он взглянул на своё отражение в зеркале, он принял. Принял без дальнейших раздумий. Он создаст следующую картину. Он создаст музу для неё. Он сам будет музой. Нужно лишь найти подходящие части и тогда его картина будет завершена. Он собирал трупы: их части, куски и тряпьё. Он искал и похищал живых: их образы, их органы, кожа и одежда. Он создаст музу, что будет и по ту сторону, ровно настолько, насколько она в нашей. Он светился счастьем, создавал образ на холсте, штрих за штрихом, банка с краской уходила за предыдущей. Белый холст покрывался цветом, обрастал фоном, светил я будущий образ. И вскоре белого холста не стало. Мужчина закончил картину. Ему нравилось то как он её видел, её создал. Теперь же оставалось привести музу в тоже состояние, что и на картине. Так, чтобы изображение передавало суть, которую он увидел в этой идеи, так чтоб не было жалко умереть. Он резал себе руку, препараты работали прекрасно — ничего не чувствовалось. Было бы нехорошо, если бы он умер от болевого шока раньше чем закончит. Но это всё равно не отменял того факта, что в глазах двоилось, плёнка не хотела слетать, совершенно не помогая его работе. Рука милой пожилой старушки пришлась его разуму по душе. Поэтому дальше он штопал её. Он пришивал её к своей кисти. Он выколол глаз, оставляя глазницу пустой. Он отрубил стопу, пришивал на её место гораздо большую. Он связал свои ноги вместе, привязывая их к крюку в бетоне. Он зашил себе рот, пародируя шов, что посчитал красивым. Капли крови, что текли на зеркало, пока он делал это, создавали причудливый узор. Он стёр его, совершенно недовольный тем, что что-то будет не совпадать с его воображаемой частью образа. Он считал, что ничего не должно отходить от того, как это будет выглядеть на картине. Он ножом ковырял себе бёдра, оставляя кровавые разводы на его одежде, на поле. Он действительно лежал в луже крови. Препараты больше не действовали, да и больше они не нужны, мужчина завершил образ, что совсем недавно существовал только на картине. Да. Теперь он существует и в реальности. Это его первая и последняя картина, что передавала всё суть, правду и была нарисована точь в точь, как и труп. Что сильно отличались от того какими были картины у его прошлых жертв. На картине был мужчина, лежащий на полу, в подвале, с пришитыми не своими конечностями, зашитым ртом, резанными ранами, без глаза. Точь в точь, как и в жизни. На этом заканчивается история этого сумасшедшего маньяка. Люди прозвали его искусство жестоким. Он сам — идеальным. История «Жестокое «идеальное» искусство» была завершена.