Жестокое «идеальное» искусство.

Мужчина сидел перед пустым белым холстом с непроницаемым лицом, его глаза были стеклянными, а мыслями он явно был в тумане. С его последней, величайшей и любимейшей, картины прошло огромное количество времени. Его это не устраивало, он не мог творить пока у него не было его музы, того кто мог быть его толчком к созданию его шедевров, того что могло быть источником, из которого он мог черпать вдохновение. Именно поэтому он, сейчас, в своей голове судорожно искал необходимое. Он мысленно пробегал по всем мифологиям. Вспоминал традиции разных стран, вспоминал выдумки и додумки, но никак не мог найти то, что нужно ему. Голод начинал брать своё, он просидел за холстом слишком долго, но сил оторваться от своего места и уйти, не сделав и штриха, было чем-то, что он считал ниже своих потребностей. Писк. Писк. Писк. Раскрытый канцелярские нож летит в сторону откуда он слышал крысу, громкий визг и он понимает, что попал точно по ней. Любопытство берёт верх и он всё же встаёт со своего места для того, чтобы увидеть маленький крысиный труп. В этот момент в его голове промелькнуло удивление. Он вспомнил. Широкая улыбка на морщинистом лице играла злым оскалом, говоря о том, что ничего хорошего это не сулит. Точно не для его следующей музы. Приготовления для его следующего проекта были масштабны, муторны и ему действительно приходилось глобально продумывать свои действия. Он собирался приготовить аналог экзотического китайского блюда, что долгое время являлось излюбленным кушаньем китайской знати, которое называется «Три писка крысы». Для его приготовления нужен лишь соус и одна живая беременная крыса. Крысиные зародыши подаются на тарелочке живыми. Первый писк крысенок издает, когда гурман берет его палочками. Второй — когда его макают в соус. Третий и последний писк слышен, когда крысенка начинают жевать. Все без исключения китайские императоры лакомились этой роскошью в особо торжественных случаях. Мужчина знал. Да. Именно это блюдо вдохновляло многих великих китайских поэтов. И именно оно стало толчком к поиску его музы. Оно помогло и ему получить крупицы вдохновения для свершения чего-то большего, величественного, как не иронично — королевского. Его новой музой стала беременная женщина, она носила двойню, она была почти совершенна для него. Правда не хватало лишь третьего ребёнка, которого он всё же выкрал. Да, он станет идеальным кусочком пазла для идеальной картины. Женщина уже была мёртвой, лежала на полу, на простом белом покрывале. Её окружала зелень: листва деревьев, трава, листья капусты — они стали идеальным дополнением к этому блюду. Ребёнок пока что лежал рядом с ней, расположенный так будто младенец хватает её ручку своими маленькими пальчиками, так как будто это его собственная мама, с которой ему ничего не страшно. Но это правда, сейчас ему ничего не страшно. Живым есть чего боятся, лишь до тех пор пока они живы. Мёртвым же — всё равно. Мужчина же оглядывал свои продукты, что в будущем станут творческим толчком для него. Он курил вдыхая запах сырости подвала, втягивал едкий дымок. Он мог с лёгкостью сказать, что это его любимая часть перед сотворением человеческих картин. Шла одна сигарета, за ней вторая, третья. Чего-то не хватало в его мозгу, что-то съедало его мысли, что-то беспокоило, но это не значило, что он остановится перед тем как почти создал и возвысил свою музу. Он гордо считал, что сейчас чести стать его вдохновителями, стали сразу четыре человека. Он затушил сигарету в своём кулаке, оставляя очередной ожёг. Мужчина взял нож, аккуратно разрезая живот женщины, двигая её органы, убирая ненужные ему части. Положил в неё младенца, складывая её руки на её же животе, так будто пытался придать ей вид счастливой мамочки тройняшек. Для него совершенно не важно полное повторение этого китайского блюда, ему нужен аналог, созданный из человека, и сейчас он его получил. Любоваться своим творением ему хотелось дольше, ему хотелось завершённости, из-за которой он бы точно понял, что вознёс их. Он долго думал, эти четверо лежали там больше двух дней, отвратительные смрады гниющих тел заполоняли весь подвал. Но, да. Он всё же понял чего ему не хватало. Ему нужен был процесс. То, как кто-то ел бы это, точно завершило бы его блюдо. Он собрал всех кто ему пришёл в голову: диких голодных псов, помойных крыс, сумасшедших людей. Он планировал всё закончить со своим извращённым изяществом, так чтобы при виде поедания этого кушанья, у всех без исключений, появлялись рвотные позывы. Только так он считал своё дело завершённым. Он собрал их. Да. Они исполнили его волю и завершили это дело. Собаки и крысы грызли мясо, кости, глотали всю эту помесь, много что валилось из их пасти марая и пачка всё ещё хуже. Но самым отвратительным было то, как это ел человек. Ужасно. Страшно. Безумно. Так бы точно отреагировал нормальный человек на то, с каким спокойствием он ел себе подобного. Сидел так, как будто перед ним не полусгнивший труп какой-то мамочки с тремя детьми, а так будто был в каком-то знаменитом ресторане. Творцу это пришлось по душе. В следующий же раз он сидел перед своим холстом, изображая красивый, дивный луг, с сидящей на покрывале прекрасной девушкой с тремя детьми, что смотрят на тебя, так будто ты их только что заснял. Вокруг было полно еды: мясо, салаты, десерты. Милая корзинка для пикника и яркий солнечный день. Только вот из этой самой корзинки выглядывает три крысы: одна большая и три маленьких крысёнка. В бокалах, что стоят на покрывале отражается лицо их творца. А на платье девушки, прямо на её животе, видно красное пятно, словно неудачный мазок не той краской.