***
— Какого чёрта? Тут же слышит вошедшая откуда-то снизу знакомый недовольный голос. Кажется, она совсем не в духе. Интересно, изменится ли её настрой, когда она узнает, кто же нарушит её одинокую идиллию? Андреа закрывает дверь изнутри, сунув ключик в карман бежевых брюк, теперь им точно никто не помешает. Проходит через шторы и тут же смотрит в правую сторону, где стоит небольшой диванчик без спинки и подлокотников, почти такой же, как и в её квартире. Усаживается на него и только тогда смотрит туда, откуда секундами ранее слышался хриплый возглас. Преподавательница тележурналистики сидит на полу, облокотившись о стену позади себя и прикрыв глаза. Нынче выглядит она, как студентка, быть может, как только вышедший из университета, но точно не как один из самых строгих преподавателей Московского Государственного Университета. На ней шёлковый белый топ с толстыми бретелями, полупрозрачная тёмная рубашка с коротким рукавом, которая сейчас почти валяется внизу, а также прямая джинсовая юбка до середины бедра с неровными краями. Недлинные тёмные волосы распущены и выпрямлены. Она регулярно стрижёт их под определённую длину, кажется? Подняв взгляд, она видит перед собой девушку, которая сейчас выглядит сейчас даже старше первой. Блондинистые кудри стекают по плечам и естественно слегка завиваются на концах. Она в бежевом брючном костюме, ибо ничего другого с последнего дня в университете у неё так и не осталось. Под пиджаком чёрный топ, и вот она стягивает с себя верх и остаётся только в нём. Жарковато здесь, хотя это всего-то лоджия. Взгляд относительно расслабленный, но до ужаса серьёзный, от чего становится не по себе. В серых глазах отражается едва ли не ужас от этой девушки. — Ты что здесь делаешь? — до ужаса растерянно проговаривает она, со звоном уложив на пол рядом с собой пустой бокал. Вторая продолжает прожигать взглядом ту ещё пару секунд, будто оценивая чужой внешний вид, чем лишь больше нагнетает обстановку. — Андреа?.. — Собираюсь поговорить со своей бывшей девушкой, — наконец выдаёт она крайне недружелюбно, всё ещё обиженная на ложь другой. — Помнится, именно этого она от меня и хотела. — Ты мне отказала, — слегка сведя брови к переносице, проговаривает она, стараясь унять дрожь в теле и голосе. — Почему решилась сейчас? Что случилось? — Какая разница? Я здесь, и я слушаю тебя. Хочешь говорить — говори, — с большим раздражением бросает студентка и взгляд её падает на открытую бутылку портвейна, почти нетронутого, кажется. — Есть ещё один бокал? — Можешь взять мой. — Помедлив и выдохнув, она протягивает девушке фужер, зная, что Эванс небрезгливый человек. — Ты будешь говорить? — спустя чуть меньше минуты гнетущего молчания, выдаёт младшая, налив себе кроваво-красную жидкость. Она понимает, что выпитого явно недостаточно, однако всеми силами постарается не переборщить с градусом. — Измена тебя больше не заботит? — восстановив сбившееся дыхание, отзывается Раевская. — Меня задрали этой изменой, пришлось поверить. Сейчас меня больше интересует твоя патологическая ложь. — Сделав аккуратный глоток, уводит она глаза на вид за окном. — У меня не было больных родителей, — без лишних прелюдий начинает Владислава. — Были изверги, которые издевались надо мной до тех пор, пока я не сбежала в университет. Я жила, как в концлагере: гулять выходила раз в полгода во двор своего дома, меня избивали за то, что я плохо помыла посуду, личное пространство у меня было только во время принятия душа. И когда я переехала, я буквально сорвалась с цепи. Начала бухать, вести разгульный образ жизни, в общем-то. По сути, я осталась ни с чем. Жила в мерзком общежитии с тремя людьми в одной комнате и получала мизерную стипендию в три тысячи. Да и чтобы её получать, приходилось пахать, как не в себя, а в минимальное свободное время работать, чтобы получать ещё столько же. А ещё я пила по выходным, чтобы не наложить на себя руки однажды после работы. В университете я играла клоуна, ходившего неделями в одном и том же, зато была весёлой и жизнерадостной, чтобы никто, кроме моих соседок, не знал, что я хочу сдохнуть. Таким образом я жила три курса, а потом в моей жизни появилась ты, и тогда у меня совсем поехала крыша. Я влюбилась настолько внезапно и сильно, старалась проявить себя в лучшем свете, лишь бы ты обратила на меня внимание, как на девушку. Когда решилась признаться, думала, умру от страха, ты не заметила, может, но меня трясло, как в последний раз. Ну а после взаимности всё стало только хуже. Мне пришлось играть роль «беззаботной Влады» в два раза чаще, так ещё и врать в глаза человеку, которого люблю. — А зачем ты мне врала? — Андреа внимательно слушает, закинув ноги на подоконник и изредка поглядывая на рассказчицу, которая довольно часто делала недолгие паузы, раздумывая над продолжением. — Боялась, что ты уйдёшь. Узнаешь, что я не такая идеальная, какой показывала себя людям, и бросишь, — со вздохом признаётся она. Эванс лишь бросила безразличный, казалось, взгляд и продолжила пялиться в окно, а брюнетка говорит дальше: — Денег у меня стало ещё меньше, потому что вместо работы я гуляла и спала с тобой. Понимая, что больше так продолжаться не может, решилась просить помощи у тебя. Из всех возможных вариантов, история о смертельно больных родителях показалась мне самой безобидной. — И даже так ты продолжала регулярно пить. — Продолжала, — будто нехотя соглашается та. — Я хотела бросить в начале отношений, потому что теперь в этом не было надобности, но тогда до меня дошло, что три года стабильной выпивки бесследно не пройдут. Я допилась до алкогольной зависимости, с которой справиться в одиночку не смогла бы, а делиться с кем-то проблемами я не привыкла. Однако, я старалась сделать всё, чтобы ни в коем случае не изменить, будучи нетрезвой, а тем более не попасться тебе на глаза. Попросила непьющую подругу следить за мной, и она исправно выполняла поставленную задачу. Ты не представляешь, как сильно я ахуела в тот день. Кинулась на Вику, которая в итоге психанула и разорвала со мной все отношения, но вбила мне, что с Дианой у меня ничего не было. После и сама Ди мне это подтвердила. Я была настолько увлечена собой в твоих глазах, что не видела вокруг себя ничего, в том числе влюблённости Андрея. Но когда я опомнилась, было уже поздно. Тебя не было ни в университете, ни в соц. сетях, твой номер был вечно недоступен, и никто, абсолютно никто не знал, что с тобой и куда ты пропала. — Маша говорила, что ты была живым мертвецом после моего исчезновения. — Так и есть. Я была в отчаянии. Единственное, что мне хотелось, это запереться в пустой комнате и сгнить заживо от голода и обезвоживания. Но я сдавала экзамены, получила диплом и… на этом всё. С общежития пришлось съехать, я сняла небольшую комнату в ещё более замызганном крысятнике и почти осуществила своё желание. Со мной был алкоголь, но от внешнего мира на ближайшие недели две я была отрезана. Однажды я удосужилась включить свой телефон и тогда увидела сообщение от Дианы давностью в полторы недели. Она писала, что не будет меня искать, но надеется, что со мной всё хорошо, ибо я «хороший человек и профессионал своего дела». — И что? — интересуется Эванс, когда та замолкает, не закончив. — И что… Она буквально спасла меня, потому что именно после этих слов я посмотрела на себя с другой стороны и кое-как пришла в сознание, — рвано выдохнув, подаёт голос та. Кажется, ей очень нелегко говорить об этом. — В тот же день я нашла номер анонимной помощи алкозависимым. Я была уверена, что все мои беды именно от этого, но как же сильно я заблуждалась. В диспансере меня также направили к психиатру для диагностики, и она мне открыла глаза, сказав, что мне необходима профессиональная помощь, иначе всё лечение уйдёт в никуда. Причиной всего была тонна прогрессирующих расстройств, одним из которых была клиническая депрессия, которую чуть позже диагностировали в психиатрической больнице. Алкоголь стал следствием и ухудшал моё состояние из года в год. Мне прописали целый список дорогостоящих препаратов, а ещё посоветовали обратиться к платному психологу, чтобы меня не закрыли в психиатрии. Денег не было от слова совсем, и я решила попытаться устроиться на работу. С горем пополам меня взяли преподавателем тележурналистики в ЛГУ (Ленинградский Государственный Университет имени А.С. Пушкина). С первой же зарплаты я начала лечение психотропными и психотерапией. Я не могу сказать, что моя жизнь наладилась, но стало проще. Я даже вышла в ремиссию в одно время. Оставалась одна проблема: я не могла выбросить тебя из головы. Продолжала винить себя в произошедшем, пытаться найти хоть намёк на тебя в соц. сетях, на улицах, но всё безуспешно. Словно тебя никогда и не было в моей жизни. Конечно, я рассказала об этом своему врачу и через пару месяцев она действительно мне помогла. Я даже начала задумываться о новых отношениях, всё было нормально… — Но потом ты коим-то образом оказалась в Москве. — Резко перебивает младшая монотонный рассказ, бросив напряжённый взгляд на ту. — Я… Нет, я не могу назвать это ошибкой, но… — Растерянно проговаривает она, пялясь исключительно в пол. — Но? — нахмурившись, спрашивает Андреа. — Моя начальница сказала мне, что я очень хороший специалист и предложила работать у её знакомой в МГУ. Там как раз увольнялся преподаватель моей дисциплины, да и зарплата почти вдвое выше. Конечно, я согласилась, — в девичьем голосе начинает проявляться злость, а дыхание учащается, чем взгляд изумрудных взгляд приковывается к Раевской. — Мне понравилось всё: съёмная квартира, новый коллектив, студенты, сама Москва. А потом этот грёбаный реферат, который я так и не открыла. Я поняла, что ни черта тебя не забыла и вся эта психотерапия — бессмысленный бред, который мне не помог. Поэтому я прервала незаконченный курс и сейчас очень жалею об этом. Ты начала меня избегать, упрекала несуществующей изменой и всё пошло по наклонной. — Ясно… — Скомкано проговаривает слушательница, стушевавшись. — Как ты любила меня, так и любишь. — Ещё и эта блядская Фейн добивала меня своей агрессией, взявшейся из воздуха, — теперь она даже не пытается скрыть гнева. — Ты меня прости, но твоя девушка последняя мразь. Больше студентка ничего не говорит, отвернувшись от собеседницы. Её сбили с толку внезапные чувства Владиславы, о которых она и так знала, а напоминание об Эстер совсем выбили из колеи. Она едва сдерживает слёзы, кажется, второй бокал портвейна был лишним. А быть может, алкоголь здесь вовсе ни при чём. — Ты говорила ей о нас? — натужно задаёт вопрос Влада. — Если бы говорила, она бы тебя уже убила. — Почти шёпотом отвечает та. — В таком случае, не знаю откуда, но она знает. — Признаётся брюнетка, чем сильнее шокирует Эванс. — Чего?! — Едва не свалившись с кресла, вскрикивает она, с шумом вернув ноги на пол. С ужасом таращится на бывшую девушку, пока та молча делает определённые выводы. — Она не может об этом знать! Никто не знает, кроме моего отца, с которым она никогда не общалась! — Андреа, я не знаю, откуда, но она знает, — с ноткой сожаления выдыхает преподаватель. — И в тему, однажды она действительно чуть не убила меня чужими руками. На девичьи глаза накатываются слёзы, а в зрачках виднеется беспросветное разочарование, смешанное с страхом. «Как я могла не видеть, насколько она гнилая», — проносится в мыслях и тут же она срывается, закрыв лицо руками. В голове такой калейдоскоп эмоций, который не сравнится даже с тем, что она ощущала, когда узнала об измене; когда встретила её в той аудитории; во время всех отношений с Фейн. Никогда. Всё навалилось так сразу, что больше нет сил терпеть и держать всё в себе. На заднем фоне всё ещё приглушённо играет музыка, запах крепкого вина витает в воздухе, а сторонний обеспокоенный взгляд ощущается почти физически. Как же хочется простого покоя. — Как же я жалею… — сдавленно произносит она, не в силах более сдерживать истерику. Владислава мгновенно вскакивает с места и оказывается радом, однако прикасаться к той пока не рискует. — Если бы я только поговорила с тобой, ничего бы не было. Как я могла отвернуться от тебя из-за каких-то слов… — Всхлипнув, она тихонько продолжает: — Я бы никогда не встретила эту блядь, которая издевалась надо мной чёртовый год… — Чего-чего? Кто там над тобой издевался? — негодующе спрашивает Владислава, сидя на коленях перед девушкой. Заглядывает в лицо студентке, догадываясь, о чём она. — Я не понимаю… Вообще ничего не понимаю… Что я, блять делаю не так… — Андреа, — наконец она смелеет, осторожно берёт девичьи ладони в свои, чем заставляет блестящие от слёз изумрудные глаза посмотреть на себя. Эванс смотрит с отчаянием и непониманием, чем заставляет сжаться всё внутри Раевской. — Даже если ты меня не воспринимаешь, я никогда никому не позволю тебя обижать. Пусть меня уволят, но я заставлю её ответить за всё, что вызвало твои слёзы, слышишь? — Прости меня пожалуйста, Влада… — Шепчет та в ответ, не говоря больше ни слова об Эстер. Стискивает зубы и зажмуривает глаза, когда старшая заключает её в свои крепкие объятия. — Да за что же ты извиняешься, милая… Она не имеет представления, что всё это значит и коим образом они выйдут отсюда. Не сказав друг другу и слова, перестав контактировать вовсе, перенеся этот разговор в более спокойную обстановку, или же в качестве близких друг другу людей? Вряд ли они могут вернуться к тому, что было когда-то после всего произошедшего за эти два года. По крайней мере, сейчас. Пусть, они разложили всё по полочкам, отныне обе уже совсем другие личности и большой вопрос, стоит ли им возвращаться к былому.***
«Не уходи. Ты думаешь, что взрослый уже и сам решаешь, как будет лучше. Вокруг тебя не рушится мир, пойми. Не уходи. Не оставляй один на один себя с попыткой сбиться с пути. И если срочно вдруг — не тяни. Звони»