тихий омут, где с ума сойдешь.

заплаканный совершенно, весь трясется, словно банный лист. ничего не получается, ничего не выходит. слезы льются ниагарским водопадом и старший никак не может их оставить. легче бы было, будь это его слезы, если бы это у него спустя почти семь лет опустились руки. с собой справиться было бы легче, чем с санвоном. он бы просто выдохнул, помедитировал, поплакал бы пару десятков минут и пошел заниматься своими делами, как ни в чем не бывало. сил уже нет, но не бросит же чонсон его в таком состоянии. даже если бы не его совесть, как он оставит любимого одного плакать на этом жестком полу тренировочной комнаты? никак. тело даже поменять положение не позволяет, даже ради того, чтобы обнять младшего по-другому.        – что хорошего у тебя было недавно? – не к месту задает вопрос джей. санвон от удивления застывает, красными глазами смотрит на парня.        – расскажи. говори, что недавно заставило тебя почувствовать себя счастливым? младший набирает ртом воздух, джей же подает ему бутылку с водой. санвон слезы немного вытирает, после старший останавливает его, делает это самостоятельно салфетками, дабы юноша не испачкал новую толстовку. ему дышать тяжело и он все еще в ступоре смотрит на пака.        – скажи, – третий раз повторяет.        – ты приехал и мы ходили вместе гулять, вкусно кушали... – не отрывая взгляда от хена, санвон рассказывает ему, разминает его пальцы.        – а еще?        – смотрели с йорч-хеном и мальчиками фильм вместе, играли в настолки, всю ночь напролет разговаривали... – вон падает на грудь старшего, все также держа его за руку, водя большими пальцами по ладони. – мой хен заботился обо мне, когда я немного приболел, целовал перед сном. встретились с нуной, сходили поиграть в автоматы. джей гладит его по волосам, санвон уже не плачет, а говорит и говорит. нервный срыв частично побежден, но осадок и страх за любимого остался. вдруг младший замолкает, видимо, вспомнив все за последнее время. он поднимает голову, смотрит большими темными глазами на своего хена, которому готов отдать сердце и всего себя, лишь бы всегда был рядом.        – сон-и, – запретный прием, прозвище, о котором никто не знает. оно топит сердце, превращая в лужу, сладкую и липкую. приклеишься и не вылезешь, останешься там навечно, сидеть и ждать, пока драгоценный хен разлюбит, а это нескоро. – почему ты меня так любишь? чем я заслужил?        – сколько раз говорил, убери это из головы, – на выдохе проговаривает старший. – любовь не заслуживают. она есть и есть, в этом ее смысл. заслужил тем, что ты родился. тем, что растешь с каждым годом, тем, что это ты. мой прекрасный ли санвон-и, я буду с тобой вечно, никому не отдам, всех убью, кто посмеет хоть подумать что-то против тебя, после станцую на их костях для тебя же. «не опускай никогда руки. до последнего стой, даже если вокруг огонь, стремительно к тебе идущий, подступает, норовит поглотить полностью. я - твой ангел-хранитель и я всегда рядом с тобой.» и он долго так сидел, не позволяя себе пошевельнуться. думал, что младший спит давно, а сердце в спокойном темпе стучит, подтверждая это. санвон не спит, ждет дальнейших действий. оставит, уйдет отдыхать, когда сам нуждается? останется с ним до утра? а с утра в обоих общежитиях взволнованных расспросы.        – ты вообще с работы уезжал вчера?        – нет, – отрезает чонсон. – нельзя было. нельзя было уйти, не дождавшись, не удостоверившись, что его парень в состоянии добраться до своего дома. санвон всегда считал старшего своим успокоением, тихим омутом с чертями, утащат и не вернут, с собой оставят, плясать заставят. в том омуте и лешьи водятся, и водяные плавают, ведьмы зелья варят, душистые травы раскладывают. помогут, подскажут, отвар дадут, сил придадут. сквозь страх и боль туда прибежишь, лишь бы спасение найти. и пусть с ума потом сойдешь, главное счастливым.