моль на антрисоли
творчество – начало,
дающее человеку бессмертие.
р. роллан
* * *
ни это ли любовь? богемное существование в убогой трущёбке, чтобы воспевать в сердцах друг друга, ибо их эфемерная жизнь закончилась бы где-то в средней школе, после неудачной попытки свентить с уроков. одно неудачное шевеление — проскрепит кровать, а художник будет беситься благим матом. — надо смазать! — кричит джисон и бродит по всей комнате, размахивая кистью — наверное, именно так появились рисунки на потолке: кляксы, граничащие с коричневыми пчёлами — жёлтый закончился за день до зарплаты, а нарисовать что-то крикливому инопланетян-джисону больно хотелось. — ты нарисовал только бабочек? — хёнджин подошёл к мольберту, не увидев себя на чём-то, что будет картиной, как и другие на стенах. на облезлых стенах квартиры, доставшейся хёнджину от бездетной двоюродной тётки-ведьмы, после выхода из детского дома, висели: хёнджин, джисон, повешенный джисон (картина, нарисованная джисоном, но образ, взятый от хёнджина), радуга, бабочки, нелюбимая учительница на любимом месте комнаты — около пианино, — эдакие, воспоминания. — это моли! — младший подошёл к холсту и сжал его в левой цепкой кисти, второй — хвана за плечо. не то, чтобы хёнджин не мог различить моль от бабочки — он просто привык, что у хан джисона всё всегда наоборот: нелюбимая учительница на любимом месте, радуга в пресном городе, милая собачка, хотя он из собак видел только тявкающую директриссу детского дома, повешенный джисон как повешенный хёнджин и, в конце концов, моли, больно похожие на бабочек. хочется верить, что это именно бабочки, но съеденная в клочья, тёткина шубка говорит об обратном. кажется, они обитают в этой квартирке уже много лет, как вампиры, поселившись в шкафу и на антрисоли, но пара хван-ханов видит в них сугубо творческих моделей картин, которыми чашуекрылые и отравятся — краска, больно уж, невкусная. хёнджин отцепился от рук крикливого бездаря и подошёл к пианино. оно, видимо, доисторическое, так как си-бемоль второй октавы заедала, кажется, всегда. её никто не чинил, да и не хотел. возможно, прошлые хозяева не любили эту ноту. возможно, потому что это был предел их дочери, что скоропостижно ушла и не вернулась. само пианино было куплено на барахолке за гроши, но его состояние было идеальным (если не учитывать так же скоропостижно скончавшуюся си-бемоль второй октавы). он сел за инструмент и начал играть что-то импрессионистское, вроде волшебное, но знакомое. джисон оставил холст на мольберте и прошёлся вдоль комнаты с вдумчивым видом. неизвестно, что у него в голове: звук рапсодии или число углов на безуглавом диване. пятый раз дойдя до конца комнаты, глубоко вздохнув и резко улыбнувшись неровными детскими зубами, весело произносит: — suite bergamasque, l. 75: clair de lune? — подбежав к хвану, — когда ты успел её выучить? — кажется, на прошлой неделе, пока её крутили по городскому радио, — и резко остановился. — не останавливайся! — крикнул младший и обнял хёнджина за шею, — давай ещё! он ребёнок? совсем чуть-чуть. трудное детство заставляет его возвращаться и восполнять не законченное. или сдвг. и хоть в квартире достаточно (?) места, чтобы прыгать и творить крикливому художнику, он умудряется оставлять краски и боль везде — на потолке, стенах, шее, в сердце. однажды, за краски на стенах прокуренного детдомовского туалета его отругала нелюбимая учительница. она же в средней школе отвела хван-ханов к тявкающей до той самой боли в сердце директриссе, после неудачной попытки свентить с уроков. только сплочённость и непринуждённость к правилам тогда оставила их в живых, а не сгрызенных большой угрюмой женщиной. на сколько они знают, у неё детей то не было, а если и были — ей ли не знать детских шалостей? возможно, дыра в бюджете тогда не позволяла красить стены, но почему? это же так необычно! ни у кого больше такого не будет! детский дом же тогда будет уникальным и все дети туда потянутся! — это ли мысли маленького мальчика-художника с красными то-ли от криков, то-ли от смущения, то-ли от краски щеками. с улицы потянуло розами, — спасибо тётке за квартирку на первом этаже, — бабушке с соседнего подъезда не хватило своей земельки. пройдя несколько шагов до другой стены, хёнджин вычленил такой вердикт: — чай хочу. — есть лаймовый, малиновый, ананасовый, апельсин с шоколадом, виноградный, грейпфрутовый, карамельный, лимонный, ромашковый, ванильный, земляничный, сливки с клубникой, ой, клубника со сливками, улун, чебрецовый, бергамотовый, ежевичный, с мёдом, — инопланетян-джисон перечислил все чаи на пальцах, а потом резко запнулся, широко раскрыл глаза и побежал на кухню, из которой послышалось, — с нового года остались: с корицей и печеньем, ещё есть с манго, барбарисом, каркаде. какой тебе: чёрный, зелёный, красный, фиолетовый? — теперь он окончательно выдыхает, а хёнджин подходит к нему и наклоняется к полке в изумлении. — это всё? — хван, кажется, скулит и в панике глубоко дышит, будто сейчас помрёт на этой кухонке, — почему так мало? где яблочно-карамельный? — он саркастически (а может и взаправду) прикладывает тонкие фаланги к сердцу и шипит, — не говори, что он закончился. –…нет. его нет. — пошарив широкими глазами по полке, джисон пугливо поворачивается к хвану, — купим новый…? хёнджин садится рядом с младшим и грозно смотрит на полку, ища что-то, что напоминает его любимый чай. — я чувствую, что он здесь, — принюхиваясь сильнее, — да, он здесь, — хван спихивает мятые коробки и пакетики раскрасневшимися руками, но каким-то образом натыкается на знакомую обёртку расчёсанными от аллергии коленями, — вот же! — старший берёт пакетик и спрашивает, — тебе какой? — смешай лаймовый, малиновый и манговый, — почесав затылок, — хотя, давай я сам, — хан нежно берёт пакетик из рук своей маленькой (но почему-то высокой и давно взрослой) плаксы и достаёт две фарфоровые чашки из тёткиного сервиза — раньше он пылился в мутном буфете, — раскрашенные какими-то ромашками и, кажется, васильками, которые нарисовал джисон, опуская пальцы в краски и фруктовый, цветочного цвета, чай. старший присел на хрустящий подоконник, и навсегда останется загадкой, что обычно хрустит — подоконник или тонкие кости? они любят пить чай — в день по несколько пакетиков или заварок. это придаёт их нелепому существованию трудных подростков богемные черты. у них есть: доисторическое пианино с заедающей си-бемоль второй октавы, мольберт, где в основном пишут силуэты, обёрнутые чашуекрылыми, тысяча сортов чаёв, которые были собраны в старом районном прилавке под подъездом. джисон подошёл с чашкой к хёнджину и присел рядом на хрустящий подоконник. он посмотрел на любимого, прошедшего с ним детский дом, любовь к спрайту, тяжесть взгляда учительницы и тявкающую директриссу, человека через мутные, почему-то сонные глаза, а тот также, с лёгкой улыбкой. они полюбили друг друга где-то в средней школе, когда пытались свентить с уроков и почти были сгрызены тявкающей директриссой — именно тогда в них проскользнула юношеская искра, дошедшая до богемы и взрослого возраста, который чуть не довёл до висящего силуэта на, держащейся на добром слове, старой люстре с некой проседью в виде сколотого низа и трещин. их первый поцелуй был в школьном туалете во время астрономии, которую оба не любили, поэтому младший и стал инопланетян-джисоном. он был детским, целомудренным, случайным, резким, будто в мыслях они сошлись на одном и том же, когда хван отпросился с урока, а хан выбежал за ним. так и появились хван-ханы. и даже сейчас, когда они милуются, перебирая ноги друг друга, всё ещё помнят то, через что они прошли, но никогда не задумываются о будущем, живя лишь чаем, живописью, фортепианными произведениями и друг другом. возможно в таком повседневном, но, в то же время, романтичном моменте, каждый из них думает о своём. но, если изучить их больно огромную схожесть, то можно вычленить итог — два дитя думают друг о друге. не о прошлом. не о будущем. друг о друге. как им жить дальше без друг друга и богемного образа жизни — никак. богемный образ жизни в трущёбской квартире придаёт им вида и эдакого смысла. и даже если они прогуливали астрономию — хан без хёнджина не инопланетян-джисон; а без хвана хван-ханам не жить. также, как и их творчеству.