свободный матрац
all you need is love.
— the beatles
* * * тошнотворное детство принесло единственный смысл в жизни. только под равеля можно писать картину о неудавшемся в обществе, но удавшемся у одного человека в сердце музыканте. так считает джисон. хёнджин же играет на измученном древностью фортепиано и, возможно знает, возможно догадывается, что хан следит за ним постоянно: так появляются новые картины, заполняющие комнату, свежие увечья и, увеличивающаяся с каждым разом, любовь. они всё ещё дети. ничем не примитивные, простые сиротские дети — так считает общество — серая масса, сгущающаяся как туча, заполняющая собой всё пространство — единственное, что остаётся чистым и, возможно, разноцветными – это богемная квартирка хван-ханов. — эй, сони, — блондин за фортепиано поворачивается, а джисон так и остаётся сидеть и непрерывно глядеть на него, — оторвись. — не могу, — отвечает младший. хван подходит к джисону и забирает кисти из рук. греховно. для них забрать кисти и мешать льющемуся из души творчеству — грех. ибо зачем они в этом мире, если не могут быть другими? не как простые смертные, а как те, кто может чувствовать, видеть по-другому. хёнджин берёт за руку хана и поднимает, ведёт к дивану, давно безжизненному, но разукрашенному, усаживает и ластится, словно кошка. он всегда такой: милый, но с частичкой терпкости. старший усаживается на коленки хана и заводит руки за шею. оплетает, как лиана и смотрит в глаза-звёздочки. — солнце, ты что-то хо… — джисон не успевает договорить, как хёнджин целует его. чувственно, любяще. у джисона маленькие губы, сплошь и полностью пропитанные красками и хваном. его любовью к поцелуям. у многих же бывают минутные порывы чувств, когда зацеловываешь кота и обнимаешь любимых людей? хван-ханы это почувствовали и заполнили вазочку под названием «нежность» до краёв только друг с другом. остаётся только вопрос, почему губы у джисона синие? из-за красок, частых поцелуев или болей? скорее всего, всё сразу. краски летают по всей квартирке, а боли оседают в сердце от такого вида. надо ярче. надо больше. пусть моли на антресоли задохнутся. поцелуй не глубокий, скорее ближе к целомудренному. хван играет, а хан ведётся. — тебе ко второй паре, — старший смотрит на плечо джисона и поглаживает футболку. хан смотрит на часы — ещё минут тридцать — достаточно, но хёнджину лучше не перечить, ибо его игривый взгляд сменится на убийственный и он покусает бедного джисона.
* * *
университет. худо-бедно хан ковыляет на третий этаж к аудитории. ему, кажется, совсем не нравится происходящее вокруг: серая масса, живущая в этом мире и находящаяся в этом университете — уставшие от жизни преподаватели, одинаковые компании парней, схожие между собой девушки (у них даже причёски и одежда одинаковые). хану не нравится такое понятие как мода — она как ураган — проходит быстро, влияет на обобщённое большинство и оставляет за собой много последствий. конечно, не все ведутся на серую массу, — вот, например, феликс с медицинского. неизвестно, как он оказался в таком омуте, как медицинский факультет, но по его словам — он хочет изучать бабочек в животе. они познакомились в кафетерии около главного корпуса — как говорят, люди, нуждающиеся друг в друге, сближаются, — было трудно не заметить мальчика, пьющего огромную разноцветную кружку чая в прикуску с мятным мороженым, вяжущего зелёный свитер. разговор закоренился, когда они стояли в очереди (абсолютно случайно джисон подошёл туда в то же время, что и феликс). «где купить такую же кружку, как у вас?» интересный вопрос. «это хенд-мейд» — определённо, именно в тот момент джисон понял, что это их человечек. — хан джисон, так почему вы выбрали жанр ню? — спрашивает преподавательница — опрятная женщина лет сорока с локонами (она, как представитель преподавательского состава, учившаяся вообще-то на дизайнера, выглядела каждый раз довольно элегантно и стильно). потупив взгляд в стену и сковыряв дырку в джинсах, — некая самобытность, — джисон поднял глаза на женщину и выдавил ответ: — я считаю, что человеческое тело может показать чувства и эмоции как автора, так и главного героя картины. оттенки, которые я подобрал, отлично подходят, чтобы описать жизненную ситуацию и тягость человека: с одной стороны на него падает свет, так скажем надежда, а на другой стороне затемнение — грех, который он может совершить, — это всё довольно просто, но основано на реалиях нашего мира. — женщина смотрит на хана удовлетворённо–восхищённым взглядом и мелко кивает головой. — очень хорошо, хан джисон, у вас интересное мировоззрение.* * *
может быть этот мир всё же интересен? или как ещё объяснить ощущение, будто где-то внутри сладость разливается, а иголочки-ножи впиваются в пятки. вроде наслаждение. удовлетворение… возбуждение… всё вместе…? хан стоит посреди нечто-галереи, созданной посреди классной комнаты для рисования и наблюдает за людьми, которые восхищаются нагим хёнджином. его тело пестрит разными оттенками, отдающими тяготами жизни: согрешить или не отрекаться от веры в то, что надежда умирает последней; легко умереть или с тяжестью выжить? это скитание между двумя концами, блещущими своими наградами. в конце концов у каждого своя жизнь. все действуют наперекор жизням, данным им: лишённые счастья и сей же улыбки, продолжают улыбаться и стремятся к выживанию и жизни, а одаренные судьбой с детства, наоборот, скорее существуют (и у всех на это разные причины). в любом случае хван на картине бесподобен. «надо повесить на кухне» возможно, люди косятся на хана из-за подписи под картиной «хан джисон, третий курс, дизайн» «душа, мечущаяся среди двух концов» именно это предаёт ему жизни в его богемной сущности. и повышенного уважения в загруженных головах преподавателей.* * *
джисона восхваляли преподаватели — он это знал, пользовался и практиковал. его мышление им нравилось, — опоздания, конечно, меньше, но всё же. именно поэтому он сейчас сидит в кафетерии около главного корпуса и кромсает кусок приторного чизкейка палочками от курочки. — мне в этом месяце без стипендии не выжить, — феликс сидит напротив хана и жуёт трубочку от кофе, — мама с отчимом разводятся, а меня из общаги скоро выселят. — профессор юн сказала, что поговорит с профессором пак, — джисон разглядывает месиво в тарелке и переводит взгляд на феликса, — если выселят, приходи к нам, матрац свободен, — хан глотает сок и кривится, — всего две пересадки на метро. ли феликс много улыбается, часто грустит, долго учит гистологию и любит делать какие-нибудь очень важно-неважные штучки, — это всё, несмотря на то, что как такового отца он никогда не видел — хотя этим могут похвастаться только избранные счастливчики, которых считанные единицы на сотню душ. иногда кажется, что феликс страдает расстройствами настроения, хотя его скорее жизнь вынуждает и вцепляется когтями в итак израненное сердечко, выплёскивая последнюю надежду. выуживает слёзки.* * *
— солнце, мы дома, — джисон входит в квартирку с феликсом, отряхивает волосы от расщеплённых пылинок и снимает обувь, порванными коленками (джинсами?) проезжаясь по стене. хван здесь. хан его слышит, чувствует и видит. его было видно ещё с улицы, когда он сидел на подоконнике и курил в приоткрытую форточку, пока не разглядел среди темени и света разбитых фонарей младшего. учится ли хёнджин — непонятно, он всегда дома или на подработке. странно, не так ли? — вы так долго, — хёнджин выходит из комнаты, обмусоливает почти выкуренную сигарету меж губ и окольцовывает талию художника, пока не натыкается взглядом на чемодан, изучая его взглядом, — кто переезжает? — феликс, — джисон вспоминает о новом сожителе и кивает за свою спину, где всё ещё снимает обувь ли. — там интересная ситуация вышла. на самом деле ничего интересного там не было: феликс не заплатил за общагу в начале семестра, но выпереть из неё его были рады как только, так сразу, недождавшись стипендии, — это не на долго. неделю максимум, — феликс смеётся, а сам своим словам не верит, хотя кто его знает?* * *
что значит быть дома? — работу с тобой в роли натуры очень оценили, — хан лежит на диване и смотрит на хёнджина из-под отросшей чёлки, хрипит под нос в полусне, — надо будет написать ещё что-нибудь для нашей галереи. феликс уже давно спит на матраце, хёнджин засыпает в объятиях чуднòго художника, а сам джисон мямлит что-то, гладя хвана по волосам. — а ещё я забыл купить твой любимый чай. как хорошо, что хёнджин это уже не слышит. дом для всех разный. для сироток, лишённых родительской любви это нисколько богемно-трущёбская квартирка, сколько они сами. они дом друг для друга. им комфортнее всего только рядом друг с друом. только так они находят понимание и утешение. сколько бы они занимались самоутопанием в юности – она соскребалась с пола, брела к детям и приносила всё больше жизненных уроков. как бы их не любило детство, – а их ненависть была взаимной, – оно всё равно путалось в их жизнях, как в тугой паутине и создавало узел нерушимых воспоминаний двух молодых людей, которые именно тогда – в ненавистное время, – полюбили друг друга. они научились жить, а не существовать.