Богиня мудрости и стратегии

— Недосолено, — с видом великого дегустатора изрек Хеймдалль, отодвигая от себя пустую тарелку супа.       София недовольно на него зыркнула, но промолчала. В последнее время саркастичный ас стал еще более невыносим и задирист, он старался прикопаться к любой неправильно лежащей вещи, а в холодном Мидгарде, по его мнению, все было неправильно. Неправильно сделаны постройки, неправильно охотились люди, неправильно стояли горы или дул ветер. Создавалось стойкое ощущение, что Хеймдаллю не нравилось все, что его окружало, и новоиспеченная жена выслушивала больше всех его ворчания, замечания и недовольства.       Асу не нравилось, что она помогает мидгардцам, не нравилось, что она наводит уют в храме Тюра, который теперь для них стал домом, не нравилось, что девушка старается ему угодить, надевая платья или готовя ужин, но и в тоже время ему не нравилось, что она порой бросала все, на несколько часов покидая дом, чтобы подраться с очередными налетчиками. Хеймдалль бурчал, как старый дед, и не понятно чего этим пытался добиться — навряд ли он указывал на недостатки, чтобы их исправить, скорее всего он просто хотел вывести Софию из себя. И у него это неплохо выходило, однако девушка старалась сдерживать свой горячий греческий темперамент, понимая, что парню все-таки пришлось нелегко — он потерял дом, родных, друзей, оказался с ней вдвоем в холодном мире людей, где не так уж много развлечений, а он сам оказался не героем, а подручным злодея, которого все ненавидят.       Казалось, огрызаясь на окружающих, Хеймдалль показывает всем, что его и правда стоит опасаться, ненавидеть, потому что глубоко внутри он тоже себя ненавидит. София старалась ему помогать, не лезла в душу, хотя парень все равно видел все в ее мыслях, а потому только хмурился и уходил в дозор или осмотреть окрестности. Он не подпустил Кратоса к осколкам Асгарда, что были в Мидгарде, с эйнхериями он пожелал разобраться сам, даже не взял с собой жену, не послушал предупреждения Фрейи, ушел в этот небольшой поход он только с вороном на плече, который стал его слишком частым спутником.       Мимир тогда предположил, что так ас хочет покончить с прошлым, уничтожить в себе и окружающих верность к Одину, но София думала, что все не так уж сложно, как придумала голова. Хеймдалль просто хотел еще раз взглянуть на осколки своей родины, потому как после того, как со всеми врагами было покончено, он еще не раз возвращался туда, осматривая оторванные откуда-то куски стен и почвы, находил обугленные письма и свитки, копался в асгардском вооружении и всяком барахле, которое находил в лагерях эйнхерий. Он просто скучал, потому держал возле себя живое напоминание о светлых беззаветных днях — Хугина, потому придирался ко всему в этом мире, потому что Мидгард не был для него домом. — Дядя упоминал, что заглянет к нам после путешествия в Нифльфейм, — напомнила ненароком девушка, убирая тарелки со стола. — Твой родственник считает, что я не достойная тебе пара, а потому постоянно норовит сунуть нос в наш дом, чтобы подловить… — Хватит! — не выдержала София, откидывая тарелки. — Я знаю, что все не так радужно, как мы хотели, что здесь холодно и слишком много проблем, что тебе тяжело справиться с потерей… — Ничего мне не тяжело, нечего придумывать! — закипел в ответ Хеймдалль. — Не строй из себя мудрую богиню, которой никогда не являлась! И не лезь в мою душу! Лучше займись собой и этим местом!       София закусила губу, сдерживая себя. Порой дерзкого мужа хотелось прибить чем-то тяжелым, его слова больно ранили, но она ведь должна быть выше этого? Хеймдалль всегда был невыносим, но ведь она за что-то его полюбила. Ас имел привычку ставить себя выше других, в его фиолетовых глазах мелькала злоба и ненависть ко всему миру, но в них также мелькала и нежность, и любовь к ней самой. Все было слишком противоречиво в отношении Хеймдалля, но София продолжала оставаться рядом ни то надеясь исправить этого идиота, ни то любя в нем именно эту неадекватную черту.       В любом случае сейчас говорить с парнем было бесполезно. Да и ей не очень-то хотелось говорить с мужем, который не мог даже нормально после всех его резких слов извиниться перед ней. Она ведь не просит прилюдно признавать свою вину, не ждет от него геройский поступков, которые загладили бы его вину, она просто порой хочет, чтобы он признал себя неправым наедине с ней, чтобы просто хоть раз попросил прощения. Но ас был упрям, или просто не замечал, что ранил своими словами девушку.       София убрала тарелки, зачерпывая воду из ведра в таз ковшом, взяла кусок черного мыла, который лично сварила из животного жира и золы, и на скорую руку ополоснула посуду. Место под кухню было определено около старой лавочки Брока и Синдри, обширный котел, в котором гномы постоянно поддерживали огонь и изготавливали свою броню и оружие, до сих пор отдавал теплом, а если его разогреть на полную, то вполне мог и отопить своим жаром весь Мидгард. Рядом с местом для готовки был определен и небольшой стол, чтобы не пришлось долго бегать от печки. Кратос желал помочь новым хозяевам храма Тюра, даже предложил свою помощь в изготовлении мебели, но вздорный ас воспринял это как камень в его огород, а потом чуть не послал бога войны с его предложениями и замаскированными смешками над несостоятельностью аса как мужчины.       Дядя же только невозмутимо фыркнул, замечая неловкий взгляд племянницы, а после с тяжелым сердцем передал новоиспеченному зятю свой топор, хмуро заметив, что им удобнее рубить деревья. Этот жест оказал влияние на Хеймдалля, который почтительно заткнулся, получив такое сильное и значимое для дяди оружие. Ас больше не выражал свое недовольство напрямую Кратосу, то ли боясь его кулаков и копья, то ли где-то глубоко в душе испытывая к нему уважение и почтение. В любом случае, топор пригодился, и скоро в доме появились стулья, полки, кровать. Кое-что они перенесли из других помещений храма — оказалось тут был и кабинет Тюра с его небольшой библиотекой, и пара святилища йотунов. Так что оставалось только убрать погром, наведенный Фимбулвинтер и той дракой Кратоса и Тора, добавить пару деталей интерьера, и можно спокойно жить.       Первые недели Хеймдалль вечно пропадал, осматривая окрестности, охотясь на зверей, чтобы дома жена освежевала туши, обзаведясь теплыми шкурами в качестве накидок на кровать или пол, небольшое помещение устроили под кладовую, которую ас старался забить вяленным мясом, будто переживал, что им не хватит еды. Также он с удовольствием ввязывался в драки с налетчиками, приходя домой без единой царапины, но зато с удовольствием после точил свой меч на точильном станке, оставшемся от гномов. Хеймдалль не делился своими открытиями, исследованиями нового для себя мира, потому что София знала берега Озера девяти достаточно хорошо, да и навряд ли одобрила его такие похождения в одиночку.       Сама же девушка занималась обустройством дома: среди золота, что хранился в хранилищах Тюра, она нашла и несколько рулонов дорогой ткани, которую хоть и было жалко, но ждать, пока мидгардцы вырастят овец, чтобы собрать с них шерсть и сделать нити, а из нитей уже ткань, или пока растает лед и приедут купцы и торговцы из других земель, было долго, а потому пришлось пустить дорогую ткань на простые бытовые вещи — типа скатерти, занавесок, нескольких рубашек для мужа и себе на платья. София помнила, какое впечатление произвела на парня в платье, а потому старалась быть для него красивой девушкой, вспоминая, как красиво в платьях смотрелась Сиф или Фрейя.       В тех же хранилищах нашлась простая посуда, элементы бытовой утвари и даже несколько бочек пива и бутылок вина. София также трепетно изучала книги и свитки, что находила в библиотеке и хранилище, чтобы найти хоть какие-то подсказки относительно работы всего храма, но пока ничего не получалось. Мимир вообще отдавал предпочтение теории, что с концом Фимбулвинтер все встанет на круги своя, и храм снова сможет связывать оставшиеся миры друг с другом. София не очень в это верила, но и других вариантов пока не находила. Обещавшаяся помочь Ангрбода не очень-то спешила с этой помощью, либо же также ничего не нашла, либо потеряла всякий интерес к налаживанию контакта с другими мирами.       Дядя тоже обещался, что поищет какую-нибудь информацию в других мирах, но казалось, что после ухода Атрея, он больше стал посвящать себя битве, стараясь уйти от переживаний за сына, и от ответственности, которая нависла над ним, ведь Фрейя все больше начинала капать бывшему богу войны на мозги, чтобы он продолжил свой путь, чтобы стал наконец тем, кем хотел быть бы для сына, для народа. София никогда не давила на дядю, не принуждала его сделать выбор, впрочем и на своего муженька она не давила — потому что знала, что этим ничего не добиться. В ее жизни было слишком много упертых мужчин, чтобы их к чему-то принуждать или даже пытаться отговорить.       Хотя сами мужчины просто обожали наставлять Софию. Так, с уходом Атрея, все свою родительскую заботу Кратос стал направлять на нее, к нему присоединился Мимир и Фрейя, которые теперь считали, что девушке надо помогать, что она взвалила на себя и своего непутевого супруга слишком большую роль по восстановлению храма и Мидгарда. Хотя изначально ничего восстанавливать никто не хотел — они с Хеймдаллем решили здесь жить, а для жизни надо было сделать мир вокруг чуть лучше, к этому же прибавилась ответственность девушки перед мидгардцами, которым она старалась помогать восстанавливать дома, Хеймдалль тоже что-то пытался делать — своими замечаниями и критикой он настраивал их работать лучше, а некоторым даже в резкой форме, но давал советы по владению оружием.       Люди начинали воспринимать аса и его супругу, как правителей и защитников их земель, и если Хеймдалль злорадствовал и гордился новыми титулами, то София сторонилась и упрекала мужа: они боги, а не людские правители, и не им решать судьбы людей, а им самим. Впрочем, новый титул скоро надоел парню, а ответственность за жителей висела на его шее грузом, от которого он старался избавиться, пропадая в осмотрах окрестностей и дозорах, которые сам себе назначал.       София вздохнула, огорченная тем, что с собой ее муж не брал, хотя она множество раз доказала свою боевую подготовку и умения помочь в бою не только делом, но и магией. Впрочем, она уже бывала в хранилищах Тюра и знала, что и там создатель этого места подготовил своеобразные испытания, которые девушке нравилось проходить, уничтожая врагов, выплескивая злость от неудач в бытовых делах на врагах. Все-таки самостоятельная жизнь оказалась намного сложнее, чем казалось раньше. Когда София жила одна в горе, она не особо задумывалась о собственном комфорте, привыкшая к спартанским условиям. Рядом с дядей и братом ничего особо не поменялось, да, она стала больше готовить, понимая, что мужскому организму необходимо больше еды, чем ей самой, она училась ухаживать не только за своими вещами, но и стирать вещи родственников. Но в плане новой жизни с Хеймдаллем ей необходимо было еще и вести хозяйство — быть очагом их семейного уюта, который пока что плохо получалось построить.       Вот и сейчас казалось, что чего-то в их доме не хватало. Вроде полки с книгами на месте, теплые шкуры на полу, на ней красивое белое платье, муж пообедал и снова отправился на улицу, в очаге играется огонь, мясо на вечер замариновано, крошки вытерты со стола, голубые занавески развиваются от небольшого ветерка из окна, но все равно что-то не на месте. Может быть, если бы у Софии была когда-то настоящая семья, был бы дом, тогда ей было бы легче стать для Хеймдалля домом, стать ему новой целью и ориентиром?       С очередным вздохом София подмела пол, расставила по местам тарелки, подкинула дров в очаг, рассчитывая, что через пару часов можно будет тушить мясо — как раз к приходу дяди и Фрейи. Она прошла в кабинет Тюра, осматривая книги и свитки, некоторые из них были на неизвестном для нее языке, а потому были отложены в отдельную стопку, ожидая того момента, когда Кратос оставит ей Мимира на несколько дней, хотя голова не так-то хотела оставаться с давней знакомой, потому что между Мимиром и Хеймдаллем велась словесная вражда, при каждом удобном случае они изливались желчью и колкостями, на что София уже устала закатывать глаза.       Вдруг ее уединение с книгами прервал ворон, влетевший в помещение. С Хугином девушка научилась находить общий язык, хоть птица больше слушала аса, признавая в нем хозяина, особенно грозному ворону нравилось сидеть на плече Хеймдалля и также саркастично каркать вслед за хозяином на всех вокруг. И София даже не могла определить кто за кем повторяет больше — Хеймдалль за Хугином или наоборот. Однако птица служила прекрасным осведомителем, когда ас отпускал ее вперед, осматривать земли, докладывать о новых беженцах или лагерях налетчиков, Хугин служил и сигналом для встречи мужа, потому что всегда прилетал заранее к столу, чтобы получить лакомство от Софии и с гордым видом встречать хозяина около накрытого стола.       Сейчас же ворон явно желал, чтобы девушка вышла на улицу, потому как тянул ее за косу и громко гортанно каркал, будто сам Хеймдалль ворчит на нее за промедление. Девушка отчего-то не чувствовала опасности, скорее всего парень и его ворон просто нашли что-то интересное, а потому она успела еще накинуть тунику и переобуться в теплые сапоги перед тем, как выйти на холод. Хугин продолжал крутиться около нее, ворча и недовольно каркая. Хеймдалля нигде вокруг не было видно, а потому Софии пришлось спуститься на лед и не довольно воззриться на ворона.       Тот невозмутимо полетел в сторону, да так, что девушка не поспевала за ним. Все-таки путешествовать по Мидгарду во время Фимбулвинтер без повозки дяди было жутко неудобно и холодно. Хеймдалль нашелся у лавки Лунды, что вообще можно считать открытием само по себе, так как ас недолюбливал гномов, а дерзкую мастерицу он сторонился и старался не обращать на нее внимание, однако что-то уж сильно его заинтересовало, а потому он даже заговорил с Лундой. — Хватит мне зубы заговаривать, — кипел Хеймдалль. — Рассказывай, что знаешь! — Ишь мы какие грозные, касатик, — смеялась Лунда над красным асом. — Раскомандовался он тут. Даже Генерал Кратос не позволял себе так со мной разговаривать… — Дядя вообще немногословен, — усмехнулась София, подходя к беседующим. — Они сейчас как раз с госпожой Фрейей в Нифльхейме нашли очередной осколок Асгарда — а именно тюрьму! И ты даже не представляешь, худышечка, кого там держали! — сразу же переключилась на девушку Лунда, критично осматривая ее вид. — Что-то ты совсем исхудала! Твой изверг тебя совсем не кормит, что ли? — Этот изверг сейчас стоит здесь, если ты не заметила, — хмурился ас. — И не все девушки должны обрастать жиром, как твоя свинья!       Хелька недовольно гавкнула в ответ, напоминая всем, что она собака, хотя в этом сомневалась порой даже сама София. — Если я спущу на тебя свою прекрасную Хельку, то ты уже не сможешь увернуться от ее зубов, асгардский недоумок! — вступилась за своего питомца Лунда.       Хеймдалль перехватил поудобнее эфес меча, а София поняла, что пора вмешаться в конфликт. — Не стоит переживать, Лунда, — девушка постаралась положить свою руку на руку мужа, но тот ее отдернул. — Хеймдалль поохотился на славу, так что у нас достаточно припасов, и даже если тебе не будет хватить, то мы всегда готовы тебя накормить, — вымучено улыбнулась София, замечая, как фыркает парень. — А я осталась в той же форме, что и раньше, просто сняла с себя громоздкую броню и стараюсь носить больше платья, все-таки я теперь дама замужняя, — поправила застенчиво она аккуратный браслет на руке.       Хеймдалль рядом смягчился, даже сам воздух казалось перестал электризоваться от его гнева и недовольства, теперь он просто приобнял Софию, недовольно замечая, что та выбежала на улицу в легкой одежде. — Твоя птица не дала мне спокойно одеться, — пожаловалась на Хугина София, однако ворон не обращал внимание на девушку, гордо и непринужденно ковыряясь клювом в своих перьях. — Но я тут… Так кого же там держали, Лунда? В той тюрьме? — Тюра, — напрягся Хеймдалль, стискивая ее талию железной хваткой.       «Снова Один?» — вздрогнула девушка, а после сжала кулаки, желая наконец, чтобы этот Всеотец наконец умер с концами. — Не Один, — прочитал ее мысли ас. — Настоящий Тюр. — Но разве… — Он не умер? — хмыкнул саркастично парень. — Сам так думал, но видимо дорогому папаше он нужен был живым, — со злости он пнул сугроб, отчего он разлетелся снежинками в стороны, попадая на Хельку, которая недовольно буркнула отворачиваясь от собравшихся.       Софии подумалось, что сейчас Хеймдалль считает, что всеотец и его упрятал бы в тюрьму, если бы ас попытался противостоять Одину, наверняка это ранило самолюбие парня, но девушка даже отметила, что такой расклад был бы даже не плох — ей не пришлось бы переживать за непутевого мужа, видеть его драку с дядей, залечивать ту ужасную рану, которая до сих пор иногда стояла перед глазами. Может быть по этой эе причине она не хотела отпускать от себя его далеко в его эти бессмысленные дозоры и осмотры — она переживала, что найдется кто-то, кто задаст трепку ее мужу за его длинный язык. Хеймдалль гневно сверлил ее взглядом, но София не хотела оправдываться — она переживает за мужа, что в этом плохого? — Так, дядя освободил Тюра? — уточнила она у Лунды, желая отвлечь аса на разговор. — то есть они не… ну, не подрались? Все нормально? — Тюр, какой он был в последние годы перед исчезновением, наверное, и мухи не обидит, — фыркнул парень. — А твой родственник хоть и представляет собой гору мышц, но без нужной мотивации не будет и пальцем шевелить. — Дядя прошел слишком много войн, чтобы развязывать новые, — Софии не понравился тон, которым он это говорил. — Я не уменьшаю твоих воинских заслуг, — прозвучал хриплый голос Кратоса, вышедшего из портала. — Но ты еще слишком многого не понимаешь, что предстоит тебе еще понять и осознать, — он с намеком перевел вечно хмурый взгляд на Софию.       Хеймдалль поджал губы, продолжая крепко удерживать девушку. Фрейя, вышедшая следом за дядей, недовольно вздохнула, закатывая глаза. — Так, а где же Тюр? — осмотрела прибывших София. — Он пожелал остаться и осмыслить все то, что произошло, — ответил Мимир за всех. — Не знаю уж, сколько он провел в темнице, но мир и правда изменился, и ему еще предстоит его заново узнать. — Если вы дадите мне часа полтора, то я как раз приготовлю мясо, — перевела тему девушка, потому что уже устала от рассуждений Мимира об изменчивости мира. — А я как раз захватила кое-какие приправы из Ванахейма, — вызвалась помочь в готовке Фрейя. — На моей родине иногда даже не готовят гарнир, предпочитая заедать мясо со специями хлебом. Но и кое-какие овощи я тоже захватила, — припомнила богиня ванов, с каким удовольствием дети Спарты — Кратос и София — ели нарезанный салат, политый оливковым маслом, найденным в хранилищах Тюра.       Фрейя уже тактично уводила Софию подальше от мужчин, когда Хугин оповестил всех о каком-то происшествии громким карканьем. Девушка взволнованно обернулась, встречаясь взглядом с мужем, надеясь, что он прочитал в ее мыслях волнение о нем и пожелания, чтобы он вернулся домой живым и здоровым. От этого его вечно хмурое лицо разгладилось, и он кивнул ей, разворачиваясь в сторону улетевшего ворона. Однако не успел он пройти и нескольких шагов, как его подхватил за шкирку дядя, усаживая в сани. Они начали ругаться, уезжая вдаль, а Софии оставалось только улыбнуться и покачать головой. — Они же не убьют друг друга? — вздохнула она, спрашивая у Фрейи. — Я забрала Драупнир у Кратоса, — показала ей кольцо богиня. — Так что максимум ссадины будут, — отмахнулась она. — Ты же научилась готовить тот целебный отвар, который я тебе советовала?       София забрала кольцо из ее рук, надевая себе на палец, все-таки это копье ей очень нравилось, а после все-таки ответила на вопрос Фрейи, которая в промежутки между путешествий с Кратосом давала уроки магии и травологии. Помимо обучения богиня ванов еще и любила просто поговорить с Софией, до этого они никогда не были близки, особенно после знаменитых событий с Бальдром, но сейчас, казалось, Фрейя старалась быть если не матерью для девушки, то хотя бы доброй тетушкой, которая поможет советом, расскажет какие травы лучше втирать в тело для блеска и приятного аромата, или какие блюда подавали когда-то при дворе Одина, как их приготовить и восхитить аса. Она не упускала момента напомнить, что вообще-то Хеймдалль не лучшая партия, но влюбленные улыбки Софии говорили больше, чем любые слова.       Фрейе удавалось отвлечь девушку во время готовки, она расхваливала ее платье, отмечая, что вообще-то ни в одном скандинавском мире такие никто не носит, но Софии очень шло, придавая ей греческой стати, рассказывала о путешествиях с Кратосом, о великом многословии, которое дядя проявляет раз в сутки, и то говорит при этом будто из него эти слова вытягивают под пытками. София позволяла себе смеяться и с замиранием сердца слушать о драках, по которым скучала, или о разных передрягах, которые случались с путешественниками. Но как бы Фрейя не старалась, София часто поглядывала в окно, беспокоясь о муже и дяде.       Видимо дядя созрел для мужского разговора с зятем, а возможно его надоумил Мимир, или они что-то такое нашли в той тюрьме, что им необходимо было поговорить с правой рукой Одина. София в любом случае переживала, невиданная спартанской деве нежность рвалась наружу, а тепло, ощущаемое только рядом с мужем, согревало душу и тело и вызывало привыкание, практически зависимость. Девушке было необходимо присутствие Хеймдалля в своей жизни, пусть он будет хоть дважды ворчливым дедом, но главное он будет рядом.       Мужчины вернулись как раз к готовому мясу, которое уже раскладывали по тарелкам. Хеймдалль был хмур, но на все заинтересованные взгляды жены не отвечал. Кратос, как всегда, был с непроницаемым лицом, а Мимир болтал без умолку, будто стараясь скрыть от всех напряжение. София понимала, что когда гости уйдут в следующие приключения, потому что никогда не оставались у них, да и спальных мест не предусмотрено для такого, им предстоит разговор с мужем, потому что подобное молчание сильное ее изводило. Мимир все болтал о местах, которые он видел со своего места обзора, Кратос иногда делился зачем-то техниками боя, которые почему-то успокаивали девушку, рядом с дядей всегда было спокойно, даже просто молчать, наблюдая, как Хеймдалль в очередной раз собачится с головой и Фрейей. — Оставь кольцо у себя, — заметил дядя, пока все остальные были заняты перемыванием друг другу костей. — Мне не очень-то часто получается выбраться из дома для битв, — улыбнулась София. — А Хеймдалль вообще окружил какой-то гиперопекой, что даже задевает мое спартанское самолюбие.       Кратос тоже скривил лицо в улыбке — никак иначе это не назвать. — Но тебе оно нравиться, — заметил он, указывая взглядом на кольцо. — Я хочу, чтобы оно было у тебя. — Хорошо, дядя, — кивнула София. — Я сохраню его, но ты если что… — Конечно. — кивнул он. — А теперь, думаю, нам стоит уйти, пока они не затеяли драку, — дядя подхватил за веревку спорящего Мимира, и поманил Фрейю, которая подхватила колчан с луком, благодаря за вкусный ужин девушку. — Эти ванахеймские специи все же были лишними, — не унимался ас, когда компания покинула храм Тюра. — Все-то тебе не нравится, — вздохнула отчего-то обреченно София. — Может тогда ты сам скажешь, что тебе конкретно надо, чтобы я подстроилась? — Не надо под меня подстраиваться, — нахмурился ас. — Но ведь тебе все не нравится. — Почему же все? Ты мне нравишься, — усмехнулся он, помогая впервые убрать тарелки со стола.       «Он стукнулся головой или дядя все же ему надавал по морде?» — задумалась София, наблюдая за мужем. — Не дрался я с твоим родственником! — огрызнулся вмиг ас, после все-таки вздыхая и успокаиваясь. — Он рассказал про воронов-шпионов Всеотца в Нифльхейме, про ведьму-хранительницу… Но ведь всегда важнее то, о чем люди не говорят… — Ты что-то прочитал в его мыслях, — догадалась она. — Разве тебе не хватает моих мыслей? — попыталась она его подбодрить, понимая, что дядя навряд ли думал что-то хорошее о Хеймдалле. — Он думал о том, как мне повезло с тобой, — усмехнулся парень, облокачиваясь на кухонный стол, где девушка снова мыла посуду. — Думал, что я делаю тебя счастливой, что мы хорошая, хоть и странная пара, что ради нас с тобой он бы пошел снова воевать, ради наших детей… — он тяжело вздохнул. — Твой родственник вообще понимает, что жизнь состоит не только из одних войн?       София была поражена таким ходом мыслей дяди. Хотя и сама понимала, что ради него и Атрея пошла бы на многое. Хеймдалль рядом вздохнул, видимо считав в ее голове этот настрой. — Все-таки это недостатки вашего спартанского воспитания, — заключил он, притягивая к себе девушку, вытирая ее холодные мокрые руки о полотенце. — Жизнь состоит и из мирных моментов, из простого бытия, — он заправил прядку русых волос за ушко. — Сложно найти покой после войны, но я свой уже нашел, — шепнул, коварно улыбаясь, он и нагнулся, даря нежный поцелуй. — Тогда почему же ты постоянно уходишь в свои дозоры? — позволила себе капризно надуть губки София. — Потому что я стараюсь защитить тебя, желаю оберегать, как и твой дядя. — А ты можешь защищать меня и оберегать, при этом не оставляя одну? — выгнула бровь она, улыбаясь. — Я ценю твои старания, но, во-первых, я и сама могу за себя постоять, а во-вторых, когда тебя нет рядом я чувствую себя незащищенной… — Врешь, — усмехнулся он. — Хорошо. Я чувствую себя не на своем месте, так пойдет?       Хеймдалль ненадолго задумался: — Точно, тогда все сходится — ведь твое место рядом со мной, — снова коварно улыбнулся он, крадя более страстный поцелуй. — Да-да, — усмехнулась София, позволяя себя вести к кровати, пока его руки оглаживают бедра и задирают подол платья, обжигая кожу страстными касаниями. — Хотя может быть ты считаешь, что рядом с тобой должны быть вьюга и метель, то тогда да, тебе стоит больше времени проводить с ними…       Хеймдалль недовольно рыкнул, опуская девушку на кровать и сдергивая быстро легкое белое платье, чтобы отомстить за подобные слова колким укусом-поцелуем в шею. София выгнулась ему на встречу, позволяя его горячим ладоням блуждать по мягкому телу, его взгляду пожирать каждый кусочек ее кожи, а мужскому языку исследовать вкус ее гриди, ключиц и шеи. Ручками она старалась поддеть пояс мужа, чтобы отстегнуть громоздкое оружие, которое он обычно сам снимал, но тут с противоречивыми гостями решил остаться во всеоружии. Наконец меч ударился о пол, а его руки переместились к ее ногам, раздвигая их в стороны.       Хеймдаллю нравилось играться с ней, доводить до пика, наблюдать, как содрогается девичье тело в экстазе, а после не давать ей кончить. Ему нравилось посасывать и покусывать грудь, слушая стоны и вздохи, пока ловки пальцы исчезают в мокром лоне. Ему нравилось отзывчивость Софии, нравилось доставлять ей удовольствие, потому что и он сам тогда получал эстетическое удовольствие. Ему нравилось за ней наблюдать не только в кровати или на поле боя, ему нравилось, какая она была в быту, как готовила или шила, мыла посуду или перебирала старые свитки, и он старался найти изъян, доказать себе, что в этом всем нет ничего особенного, а сам вместо этого еще больше выделял такие моменты в своей памяти.       София догадывалась, что скоро его руки с груди переместятся на промежность, и она совсем потеряет связь с реальностью, а потому спешила поскорее избавить мужа от рубахи, чтобы ощущать кожей его горячее тело, чувствовать отчетливее его движения. Хеймдалль поддавался ее пальцам, улыбаясь с нетерпеливости своей супруги, читая в ее мыслях намерения и желания, и позволяя ей сегодня осуществить их. Самому ему тоже нравилось, как ее тело ощущалось в его руках, на его теле, под ним. Лично он быстро скинул с себя сапоги и штаны, накидывая страстными поцелуями на пухлые губки.       Ему не нравилось, что советовала Фрейя его жене — кожа Софии для него прекрасно пахла далеким греческим солнцем и маслом, от ее волос отдавало ветром, а глаза сияли асгардской сталью, да и готовила она вкусно, подумаешь, ему иногда хотелось к ней придраться, но ведь, если он все же хвалил жену, то на ее щечках расцветал прекрасный румянец, а сама она светилась ярче любой звезды на небе. Хеймдалль был полностью согласен с мыслями жены, которые она боялась озвучить, он ощущал ее намерения относительно него, чувствовал и тоже осознавал свою зависимость от греческой полубогини, что так откровенно выстанывала его имя, пока его палец коротко нажимал на клитор. — Хейм…далль… — выстанывала она, притягивая его за плечи ближе к себе, а тазом насаживаясь на пальцы. — Куколка, думаешь, если я постоянно буду рядом, мы с тобой хотя бы с кровати встанем? — усмехнулся он, оставляя мазок языком по пульсирующей венке на шее. — Я думала, что ты боишься, что я тебе быстро надоем… — выдохнула София. — Глупенькая куколка, — недовольно покачал он головой, почти ласково проводя по ее волосам, когда она недовольно и разочарованно потеряла с ним контакт, ощущая в себе неприятную пустоту. — Ты мне никогда не надоешь, — выдохнул он на одном дыхании, входя наконец резким толчком в девушку. — Ах! — София выгнулась ему навстречу, запуская пальцы ему в косички и притягивая к себе для благодарного и нежного поцелуя, потому что его слова много для нее значили. — Еще скажи, что тебе нравятся моя готовка… — Очень, — снова оставил засос на ключице, проводя языком по выпирающей косточке, совершая пока что медленные, но чувственные толчки. — Очень нравится, — подтвердил он снова, перемещая руки на ее бедра, удерживая в одном удобном ему положении, чтобы входить под определенным углом. — Сегодняшний суп был просто объядение, — усмехнулся он, замечая румянец на щеках Софии далеко не от всего действия, а от простой похвалы. — Только вот десерт почему-то удалось получить только сейчас… — То есть… Ах! — не смогла закончить предложение она, да и мысли ее быстро выветрились из головы. Хеймдаллю нравилось, видеть этот момент потери всякого смысла в ее голове, когда она отдавалась только чувствам и его толчкам. — Да, я бы брал тебя прямо на обеденном столе, — закончил за нее ас, нагибаясь к ее ушку, потому что знал, что от его голоса она млела и заводилась еще сильнее. — Ты же знаешь, что я очень люблю столы, — усмехнулся он, оставляя небольшой шлепок на ее ягодице и напоминая о всех их разах на всевозможных поверхностях.       Ее ноготки впились в плечи, а стеночки вокруг его достоинства начали сжиматься в плотное кольцо, предвкушая красочную разрядку. И если Хеймдаллю нравилось мучить и играться с женой на стадии прелюдий, то вот обламывать и собственное удовольствие в такой момент ему не хотелось. Наоборот его еще сильнее накрывало животное желание, он ускорялся, перемещая пальцы на клитор, а губы на грудь, чтобы ее ротик был свободен и мог выстанывать его имя, чтобы она просила, умоляла, а он продолжал с силой вколачивать ее в кровать. Да, с кроватью они все же погорячились — стол ему нравился больше, потому что в эти моменты он чувствовал себя животным, готовым и правда ее съесть, искусать, вылизать.       Она крепче сжала ноги за его спиной, напрягаясь всем телом перед тем, как феерично кончить под быстрые толчки и сумасшедшие ласки, которые уже были необходимы ему, чтобы кончить, от запаха, мягкости и влажности, от звуков и всего ощущения принадлежности красивой девушки, величественной полубогини, дерзкой воительницы ему одному, только ему. Только для него эта богиня, эта воительница готовит еду, только ему шьет одежду, только под ним так сладко кончает, что он устремляется за ней, погружаясь глубоко в нее, изливаясь до конца. — То есть я вкусно готовлю? — уточнила через несколько минут София, прижимаясь к нему и приводя дыхание в норму. — Сносно, — дразнился Хеймдалль, за что получил толчок под ребра и хмурое личико. — Буду хвалить твою готовку, ты ведь начнешь готовить кому-то другому, — пожал он плечами. — Что? — еще больше нахмурилась она. — Красавчик, ты где мозги посеял? Уж более вероятнее, что я буду готовить кому-то другому, потому что этот кто-то другой будет хвалить меня по заслугам, а не…       Договорить ей не дали, потому что больше чем наблюдать и играться, ему нравилось доказывать всему и себе, что она только его. А потому она снова была перевернута на живот, а его сильные руки уже поднимали ее ягодицы, пока член желал вернуться в горячую плоть. Он был зол, когда ревновал, был молниеносен и страстен, а она только скрывала довольную улыбку в изгибе локтя, выпячивая призывно попку. Ей тоже многое в нем нравилось, и несносный нрав и ворчливость все же входили в этот список.