Все в мире непрочно, кроме любви. Любовь не может сбиться с пути, если только это настоящая любовь, а не хилый уродец, спотыкающийся и падающий на каждом шагу.
Джек Лондон
1972 Воскресенья Томас не любил. Мать вставала ни свет ни заря и никому больше не давала спать. Из глупой пьянчушки она превращалась в курицу-наседку: всех поторапливала, приглаживала детям волосы, следила за тем, чтобы одежда была выглажена, а ногти — пострижены. Сама она облачалась в темно-синее поношенное платье с белым воротником и завивала волосы. Мать выглядела старше своих лет и была очень безграмотной, поэтому каждый раз, когда приходилось идти рядом с ней через весь район к церкви, Томас с трудом заставлял себя смотреть прямо, а не оглядываться по сторонам, чтобы друзья не увидели его в ее компании. Но больше всего его бесили люди, по щелчку пальцев превращавшиеся из отпетых мерзавцев в праведников, послушно идущих на воскресную службу. Будто два часа нудной проповеди в неделю откроют перед ними врата Рая. Впрочем, деваться было некуда. Оставалось только позавидовать Дэвиду, убравшемуся в колледж, и Одри, укатившей в направлении свободной жизни. Бросив последний взгляд, не лишенный самолюбования, на свое отражение, Томас сбежал вниз по скрипучей и шатающейся лестнице. Мэри уже стояла внизу в ситцевом голубом платье. Ее рыжие кудри были аккуратно заколоты, талию подчеркивал тонкий пояс. Стивен, одетый в костюм, купленный неделю назад в секонд-хенде, держал сестру за руку. — Думаю, их можно не ждать, — сказала Мэри и, не дожидаясь ответа, толкнула пошарпанную дверь. В лицо сразу ударил затхлый душный запах улицы. Томас скривился и вышел на крыльцо. Жара стояла невыносимая, на жестоком голубом небе не было ни облачка, а солнце явно задалось целью уничтожить своими лучами ненавистных людишек. Винить его в этом было сложно. Мальчишки, игравшие в футбол на дороге, завидев Мэри, принялись свистеть и звать ее. Та лишь высокомерно вскинула голову и пошла вперед, не оглядываясь. — Лучше заткнитесь, — бросил Томас, переведя на них суровый взгляд. Мальчишки тут же умолкли и вернулись к игре. У церкви уже собралась толпа прихожан. Томас глянул на пожелтевшие стены, испещренные трещинами, и принялся выискивать среди людей знакомые лица. Свою компанию он заметил в тени сухого платана. Пятеро мальчишек сидели на траве, не переживая за чистоту одежды, и передавали по кругу пакетик с жареным арахисом. Не успел он сделать шаг в их сторону, как кто-то окликнул его и положил руку на плечо: — Привет, Томми! Он обернулся и расплылся в радостной улыбке, увидев перед собой друга. — Руди, ты приехал, — сказал он и обнял его, хлопнув по спине. Большую часть времени Рудольф проводил в пансионате для мальчиков, подальше от дома и от глаз отца. Он был высокий и худой и своим тонким носом с горбинкой, темными волосами, густыми бровями, ресницами, обрамляющими черные веселые глаза, и хитрой улыбкой он болезненно напоминал невзрачному отцу-священнику о неверности его жены. Преподобный искренне всем сердцем ненавидел своего не-сына и всегда старался держать его подальше, поэтому Томас редко видел Рудольфа. Он мгновенно забыл о ребятах в тени платана и усмехнулся, зная, что теперь-то проповедь будет не такой уж нудной. И, конечно, старик-священник посвятит ее женщинам, мечтающим сбить мужчин с пути своей греховностью и развратностью. По вторникам они всегда ходили в кино. Разумеется, без билетов. Томас пришел к дому Руди как раз во время, чтобы увидеть, как его худая и бледная мать со слезами протягивает к сыну руки. — Не уходи, куда ты? — плача, спросила она. — Иди в дом, мам, он не вернется до утра, — отозвался Рудольф, не оборачиваясь, и выскочил за калитку, испуганно отшатнувшись от Томаса. К носу он прижимал грязный платок. — В чем дело? — задал вопрос Томас, хмурясь и определенно догадываясь. — Да так, — отмахнулся Руди, запрокинув голову. — Сейчас, кровь остановится и пойдем, ладно. Томас опустился на землю и досадливо поджал губы. — Голову опусти, — буркнул он. — Это отец так? Руди невесело фыркнул и тоже сел на траву. — Ну ты знаешь его. Они всегда грызутся, когда я приезжаю, а когда он напьется, то еще и с кулаками бросается. Но я ему тоже врезал, не переживай. — Ага, еще священник, — зло прищурился Томас. Как же он ненавидел всех этих людей! Всех этих отцов. — Когда Бог становится лишь средством заработка, ничего хорошего не выходит, знаешь. Я бы хотел снова уехать, только не в пансионат, где мы днем и ночью зубрим Псалмы, словно это просто бездушный текст. В этом месте нет Бога, прямо как и здесь, — кивнул он на свой дом. — Отец грозится отправить меня в военное училище, чтобы из меня там вытряхнули все дерьмо, но для этого нужно сделать что-то действительно грандиозное, а то так и будет болтать. Ладно, идем. Руди бросил платок на землю и встал. Они пошли в центр, где неоновые вывески призывно мерцали в ночной темноте, а тощие девушки в открытой одежде провожали проходящих мужчин усталыми взглядами. Говорить не было нужды, поэтому Томас просто вслушивался в голоса города, в тихие разговоры и обрывочные сплетни. Музыка, доносящаяся из-за открытых дверей баров, в такие ночи звучала по-особенному. Руди вдруг остановился, и Томас недоуменно уставился на него, потом проследил за его взглядом и прищурился. Прямо перед ними была мерцающая вывеска знакомого тату-салона. — Ты чего? — спросил он. — Не хочешь набить что-нибудь? — вдруг предложил Рудольф, и у Томаса упала челюсть. Кто-кто, но Руди? Чтобы он предложил такое? Ладно потратить все деньги на чернильный рисунок, но вообще осквернить тело подобным? — Тебя он сильно приложил, да? — хмыкнул Томас. — Да пошел ты, — ухмыльнулся Руди. Томас задумчиво щелкнул костяшками пальцев и кивнул. — Ладно, идем. Наши дни Мягкий свет ламп и тихий шорох страниц были успокаивающими, наполняли душу нежным трепетом. В огромном читальном зале городской библиотеки было прохладно, поэтому некоторые посетители кутались в пледы, но Одри холода не ощущала. Она листала «Письма к брату Тео» в потрепанной шероховатой обложке. Было в этом что-то поразительное — читать письма, написанные столько времени назад и адресованные кому-то другому… Одри скользила взглядом по строчкам, впитывая чужие мысли, пока одна из них не привлекла ее внимание: «Как бы часто и глубоко я ни был несчастен, внутри меня всегда живет, тихая, чистая гармония и музыка». Она задумчиво нахмурилась и погладила пальцем черные буквы, по коже пробежали мурашки. Раньше, глядя на картины Ван Гога, Одри видела лишь холст, краски и идею, которой придали форму рисунка умелые руки творца. Сейчас же она увидела и художника, держащего кисть. Это был человек, не просто известное имя. Одри думала о том, как изгибались его губы в улыбке или хмурились брови, пока он писал очередную картину. Как во время бессонных ночей он вставал с постели, подходил к окну и смотрел на звезды, впитывая их мягкий жемчужный свет. Как сидел за столом и при неровных отблесках керосиновой лампы писал брату письмо, составляя слова в предложения, будто нанизывал драгоценные камни на леску. Ей снова захотелось коснуться всего этого. Учиться, рисовать, видеть вдохновение в каждом листочке на дереве, в каждом пушистом облаке. Одри закрыла книгу и направилась к выходу.***
Деймон взял Елену за руку, удерживая. Его взгляд сверлил большую деревянную дверь, казалось, что если войдешь внутрь, то пути назад не будет. Елена успокаивающе сжала его пальцы и несколько нервно улыбнулась, а потом все же постучала. Открыл один из гибридов Клауса. Парень шагнул в сторону, давая возможность пройти, а потом с хлопком запер дверь, словно в фильме ужасов. Елена дернула головой. Ну нет, все в порядке. У них договор, все будет хорошо. Клаус ждал в гостиной. Заметив вошедших, он поднял голову и ухмыльнулся, отставил стакан с бурбоном и поднялся на ноги. — Вот и мой дорогой двойник со своим цепным псом, — насмешливо протянул он. — Кстати, вы опоздали. — Скажи спасибо, что вообще пришли, — буркнул Деймон, зло глядя на него. — Я должен сказать спасибо? — угрожающе осклабился Клаус. — Я делаю вам одолжение, потому что церемонюсь с вами, а мог бы просто взять свое. — А мы все еще не воткнули кол тебе в сердце, хотя мне очень этого хочется, — ответил Деймон, сделав шаг вперед. Елена встала между ними и вытянула руки. Потом положила ладонь Деймону на грудь и мягко оттолкнула, заглянув ему в глаза. — Прошу, не надо! Все в порядке, пожалуйста, успокойся, — попросила она, и Деймон отступил. Гибриды в это время подготовили все необходимое для забора крови, и Клаус подтолкнул Елену к креслу. — Вижу, ты сделала выбор. Или все еще вертишь обоими братьями? — едко поинтересовался он. — Тебя это не касается, — сухо ответила Елена. — Я не собираюсь разговаривать с тобой, возьми кровь и сделай своих послушных слуг, которые не смогут оставить тебя, даже если захотят, а потом я забуду о тебе еще на пару месяцев. Клаус зло дернул уголком губ и резко воткнул иглы ей под кожу, заставив вскрикнуть. Его все это раздражало. — Следи за языком, дорогуша. Я все еще могу оторвать твоему защитнику голову. Хотя тебя это не сильно беспокоит, да? Всегда ведь есть запасной вариант. Деймон приобнял Елену за талию, помогая идти по дороге, и обеспокоено вглядывался в ее побледневшее лицо. Она вдруг остановилась, и он сразу положил руки ей на плечи. — В чем дело? — Все нормально, — улыбнулась Елена. — Просто я хотела сказать… Она переступила с ноги на ногу, глядя в чистые голубые глаза, скользя взглядом по светлой коже и острым скулам. Мягко провела рукой по его темным волосам. — Что ты делаешь? — спросил Деймон, склонившись к ней. Пространства между ними почти не осталось, Елена вдохнула терпкий аромат его парфюма и подалась вперед, касаясь его губ своими. Его пальцы сразу запутались в ее волосах, горячая ладонь свободной руки он скользнул по ее спине, прижимая к себе. Горячие губы коснулись ее щеки, шеи, снова вернулись к ее рту. У Елены закружилась голова, и она цепко ухватилась за его кожаную куртку, удерживая равновесие. Когда они отстранились друг от друга, дыхание обоих сбилось, волосы растрепались. — Только ты, Деймон, — тихо сказала Елена, уткнувшись носом ему в грудь и слыша, как зачастило его сердце. Он помолчал несколько мгновений, пытаясь совладать с дыханием и мыслями, потом предложил: — Пойдем в «Мистик Гриль»? Тебе надо поесть. Елена усмехнулась и переплела свои пальцы с его.***
В раздевалке было душно, пахло потом и влажностью. Томас сделал несколько глотков воды, остальное вылил себе на лицо и волосы, тряхнул головой, как собака. Тренер дал последние наставления и ушел, но Томас почти ничего не слышал. Чем ближе становилось девятнадцатое число, тем больше он нервничал и тем рассеяннее становился. Он с трудом заставлял себя оставаться на месте ради Ребекки и команды. Как это будет выглядеть, если он свалит прямо в день матча? Подвести всех… Так не пойдет. Томас стянул футболку и бросил ее на скамью, потянулся в шкафчик за полотенцем. — Эй, чувак! Готов к матчу! Мы порвем этих павлинов! Их талисман — Бульдог! Идиотизм! — воскликнул капитан, и остальные одобрительно загудели. — Конечно, порвем их, — ответил Томас, подхватывая вещи, чтобы отправиться в душевую. — Хороший настрой, — капитан хлопнул его по плечу и хмыкнул, заметив татуировку у него на ребрах: Наша душа — как птица, избавленная из западни ловцов. — Милая фразочка. Томас дернул уголком губ, став еще мрачнее. Вечером за полчаса до матча Ребекка подбежала к нему и чмокнула в щеку, пожелав удачи. Она была слишком счастлива, одетая в бордовую форму и с фиолетовыми помпонами в руках. Ее волосы были собраны в высокий хвост, глаза подведены черным карандашом, губы растягивались в радостной улыбке. Томас проводил ее взглядом и крепче зашнуровал кроссовки. Капитан дал всем пять и произнес последние мотивационные фразы, потрясая кулаком. Томас посмотрел на темнеющее небо и нервно постучал пяткой по полу. Осталось всего два дня. Он обязан успеть. Обязан. Зрители завизжали, когда команды вышли на поле. Казалось, это не школьный матч, а чемпионат мира. Все звуки отошли на второй план, когда раздался громкий свист судьи и мяч взлетел в воздух. Все бросились за ним, врезаясь в противников и толкаясь. Кто-то из «Бульдогов» схватил мяч, но далеко не убежал, сваленный с ног. Томас перебегал с позиции на позицию, следя за передвижениями других игроков. Все мысли отступили, оставив место только азарту. Подпрыгнув, он поймал мяч и сделал пас другому игроку у ворот соперника. Парень бросил его… прямо в руки вратаря. По высокой дуге мяч пролетел через все поле. Раздался сигнал, и на табло вспыхнули цифры: 0:1. — Черт! — воскликнул Томас, заглушенный ревом трибун. Капитан метнулся к ним, словно взбешенная шаровая молния, и матом высказал им все, что думает. Все снова заняли позиции и вновь бросились в погоню за мячом. Трибуны скандировали имена капитанов команд и визжали, когда игроки врезались друг в друга и падали на землю. Томас проскользнул между двумя противниками и, высоко подпрыгнув, поймал шершавый вытянутый мяч. Бросился в сторону, уворачиваясь от рук других игроков и, вновь взвившись в воздух, размахнулся и запустил мяч в ворота соперников. Раздался громкий сигнал, и цифры на табло изменились. 1:1. Первый тайм закончился, а трибуны громко принялись скандировать: «ТОМАС! ТОМАС!» — Чувак! — игроки радостно хлопали его по плечам, пока уходили с поля, а чирлидерши с помпонами танцевали под «It’s Tricky». Клаус наблюдал за ходом матча без особого интереса, равнодушно смотря, как меняются цифры на табло. Люди вокруг него реагировали так бурно, будто это не была обычная школьная игра. Весьма и весьма посредственная. Его сестра сияла, делая акробатические трюки и выкрикивая девиз команды. Талисманы, одетые в уродские костюмы, неуклюже танцевали под смех толпы. Томас бегал по полю, ловя мяч и делая четкие пасы, полностью охваченный азартом и жаждой победы, как мальчишка. Он сильно отличался от Одри. В нем жил уличный парень, готовый ввязаться в драку, погонять мяч или поучаствовать в алкогольных играх на шумной вечеринке. Его сестра же была романтиком с задумчивым взглядом и сверкающими мечтами. При мысли о ней губы Клауса дрогнули в улыбке, но он тут же согнал ее с лица. Уехала и пусть. Будто ему есть дело до этой девчонки. Все равно. Она должна была остаться с ним, но сбежала, как и все другие в его жизни. Трибуны взорвались, яркие эмоции заставили людей вскочить на ноги, крича, хлопая и топая. Взглянув на табло, Клаус понял, что команда Мистик Фоллс победила. Ребекка взлетела в воздух и сделала сальто, приземлившись в руки других девушек. Она заметила брата и улыбнулась ему, помахав рукой. Клаус махнул в ответ и проследил за тем, как она бросилась Томасу на шею, и тот покружил ее со смехом. И, наверное, впервые по-настоящему понял ее. Когда Ребекка снова повернулась, Клауса на трибунах уже не было. Томас не стал задерживаться вместе с другими. Быстро собрался, вновь чувствуя тревогу и усталость. Радость растворилась, оставив после себя неприятный осадок. Ребекка встретила его на улице и сразу обеспокоено нахмурилась, взглянув на его лицо. — Повеселись, — сказал он ей. — А мне нужно уехать. На несколько дней, ладно? — Что? — она удивленно приподняла бровь. — Куда? Ты ничего не говорил. Томас пожал плечами. — Не был уверен, просто… На фоне всех наших разговоров, я понял, что сам держусь за прошлое, хотя говорю, что Одри должна его отпустить. Но я и сам не лучше. Я должен оставить в прошлом того, кто никогда не вернется, — вздохнул он. Ребекка моргнула, не понимая, о чем он говорит. Потом осторожно положила ладони ему на щеки, заглядывая в глаза. — Я поеду с тобой. — Ты даже не знаешь куда, — усмехнулся он. — Ну и что? Главное, чтобы ты был там. Для тебя это важно, поэтому я буду рядом. — Слушай, я не прошу тебя ехать, ты же любишь школу и… — И люблю тебя, — ответила она, мягко поцеловав его. — К тому же мы вернемся сюда, так? Идем. Переодевшись, они взяли необходимые вещи и сели в машину. Колеса тихо зашуршали, тихая мелодия наполнила салон. Ребекка вгляделась в профиль Томаса и осторожно спросила: — Так кого ты хочешь отпустить? — Моего лучшего друга. Он был военным летчиком, самолет сбили, и он погиб, — сухо ответил Томас, не отрывая взгляда от дороги. — Мне жаль… Как его звали? — Рудольф. Ребекка помолчала, потом снова задала вопрос: — Так куда мы едем? — Сначала в Остин, нужно забрать кое-что. Все мои вещи остались там, я, видишь ли, не планировал поездку в Мистик Фоллс. Потом к океану. У Руди девятнадцатого день рождения, мы собирались съездить к океану, но так и не успели. Он умер за несколько дней до того, как ему исполнилось двадцать девять. Томас закусил губу. Небо неожиданно громыхнуло несколько раз, а потом на землю мощным потоком полился дождь. Дворники заскользили по стеклу, смывая капли воды, но это было бесполезно. Томас вспоминал тот день, когда виделся с Рудольфом последний раз. Это было так давно… — Эй, Руди! — он хлопнул его по плечу и крепко обнял. Небо было серым и неприятным, дул холодный ветер. — Тебе точно надо лететь? Томаса терзала смутная тревога, будто предчувствие чего-то дурного, но Руди весело улыбнулся. — Конечно. Я везу провизию и одежду, люди нуждаются во мне. Я должен лететь. — Зачем ты вызвался? — досадливо цокнул Томас. — Почему именно ты? — Ну а кто, если не я? Если хочешь изменить мир — встань и меняй, не жди кого-то еще. Вот я и иду менять. Не переживай так! Ты чего? — Ничего. Иди уже. Возвращайся домой быстрее, Руди, пока я не нашел менее ненормального друга. Рудольф фыркнул и склонил голову набок. — Какой ты, такие и друзья. Вернусь, поедем к океану! Мне будет двадцать девять, Томми, прикинь! Старость уже стучится в дверь! — воскликнул он и побежал к самолету. Наконец они остановились у новой многоэтажки и вышли из машины. Ребекка размяла ноги и потерла лицо, прежде чем направиться за Томасом. Они поднялись на верхний этаж и вошли в небольшую квартиру. Ребекка с интересом рассматривала фото-картины на стенах, книги на полках. В основном детективы и классика. Коллекция виниловых пластинок рок-групп, музыкальный проигрыватель, покрытый тонким слоем пыли. Томас вернулся к ней из комнаты, держа в руках урну с прахом и старое фото с заломанными уголками. Он протянул снимок Ребекке, и та вгляделась в улыбающиеся лица двух парней на фоне самолета. По коже пробежали мурашки. Девятнадцатого числа к концу дня они доехали до пустынного пляжа. Дул сильный ветер, волны с громким плеском разбивались о берег и со злостью отползали назад, чтобы через мгновение снова с шипением обрушиться на песок. Томас открыл урну и замер, не решаясь развеять прах. Прошло столько лет… Он никому не говорил о Руди, не вспоминал о нем вслух, жил дальше. Но как далеко на деле он ушел от того дня? — Я боюсь забыть его, — сказал он. — Я уже не помню, как звучал его смех, забываю его лицо, голос… Что если он исчезнет, словно никогда и не было? — Этого не будет, — Ребекка коснулась его руки. — Томми, ты проехал сотни километров, чтобы добраться до океана и развеять его прах, чтобы почтить его память. Уже прошло много времени, но ты помнишь его, хоть и ни разу до недавнего времени не рассказывал мне о нем. Ты всегда будешь помнить его, я знаю. Томас кивнул и тихо прошептал строки из Псалмов: — Западня сломана, и мы летим. Прах высыпался в океан, и волны унесли его. Холодный ветер бил в грудь, но Томас продолжал стоять, глядя на воду. Впервые за долгое время по его щекам покатились слезы. Он и правда стал свободным. Ребекка, тихо плача, обняла его со спины, прижалась так крепко, как могла. Ей казалось, что она и сама отпустила кого-то важного. Она никогда не знала Рудольфа, но его знал и любил Томас. Этого было достаточно.***
Скучная размеренная жизнь в рамках дом-библиотека-музей-дом несколько приелась. Одри смыла с пальцев краску, надела серебристое блестящее короткое платье, открывающее плечи и шею, распустила волосы и заколола челку крабиком в форме цветка. Розовая помада сделала губы ярче, глаза, подведенные черной подводкой, казались особенно зелеными. Подхватив белый клатч и обув изящные туфли на высоком каблуке, Одри вышла на улицу. Клуб «Эдем» располагался всего в паре кварталов от ее дома, миновав очередь, Одри оказалась среди громкой музыки и яркого света. Люди танцевали на танцполе или пили у барной стойки, смеялись, целовались и наслаждались моментом. Какой-то парень случайно налетел на нее и неловко улыбнулся: — Прости, я сегодня неуклюжий. Эм… Я Нил, — он протянул ей руку. — Ты ничего… В смысле… Эм… Может, я угощу тебя коктейлем? У тебя нет парня? Перед мысленным взором появилось насмешливое лицо Клауса, которого она не видела так давно… Да и увидит ли снова? Однако она отступила на шаг и кивнула: — Есть. Поэтому не стоит, спасибо. Чертыхнувшись, парень скрылся, и Одри, выбросив его из головы, влилась в танцующую толпу. Музыка заполнила каждую клеточку ее тела, заставляя изгибаться в ритм, взмахивать руками, встряхивать волосами. Она прикрыла глаза, растворяясь в этом и улыбаясь. Одри вздрогнула, когда ей на талию легли теплые ладони и хотела оттолкнуть очередного придурка, но мужчина прижал ее к себе, и носа коснулся знакомый парфюм. — Здравствуй, любовь моя, — прошептал он ей на ухо, опаляя кожу дыханием и вызывая мурашки. — Клаус, — хрипло выдохнула она. — Ты в самом деле здесь? — Думаешь, это твоя сексуальная галлюцинация? — со смешком спросил он. Его горячие губы скользнули по ее шее, заставив ее сердце замереть. — Возможно, — ответила она, закрывая глаза и откидывая голову. Его зубы коснулись ее кожи, потом он провел языком влажную дорожку от ее ключицы к уху и мягко прикусил мочку, вызывая дрожь. — Как ты нашел меня? — спросила она, заставив себя повернуться и взглянуть ему в глаза. — Очень постарался, — ответил он, коснувшись взглядом ее губ. Одри улыбнулась и потянулась к нему, накрывая его губы своими. Он жадно прижал ее к себе и проник в ее рот языком, целуя грубо и жарко. Он кусал ее губы до крови, путался пальцами в ее волосах и до боли сжимал талию. Одри цеплялась за его плечи, приподнимаясь на носочки, опьяненная и желающая большего. Они ввалились в ее квартиру, с грохотом захлопнув за собой дверь. Клаус прижал ее к стене, грубо целуя линию челюсти, шею и ключицы. Одри дернула пуговицы на его рубашке, расстегивая их так, что половина просто отлетала и со стуком покатилась по полу. Клаус усмехнулся и стянул с нее платье, не заботясь о целости ткани, быстро избавился от брюк и, подхватив ее на руки, уложил на постель. В комнате царил полумрак, и ему ужасно хотелось включить свет, но идти к выключателю через всю комнату… Клаус стянул лямку ее белого бюстгальтера и оставил влажный поцелуй на плече, отбросил нижнее белье в сторону и провел ладонью по ее впалому животу, лаская нежную кожу. Ее глаза мерцали за дымкой вожделения, губы приоткрылись, и с них сорвался тихий вздох. Клаус уперся рукой в изголовье кровати, Одри положила ладони ему на плечи, и он вошел одним глубоким толчком, заставив ее выгнуться и закусить губу. — Клаус, — прошептала Одри, когда он ускорился. Она потянулась к нему за поцелуем, глуша стон, изголовье кровати отчаянно билось о стену, пружины скрипели. Их дыхание смешалось, воздух стал влажным и густым, на коже выступил пот. Одри чувствовала, как трепещет в животе и подрагивают кончики пальцев от приближающегося оргазма, как становится тесно в груди. Она слегка толкнула Клауса, оказываясь сверху и забирая контроль. Проникновение стало глубже, толчки — медленнее. Клаус хрипло простонал, кладя руки ей на бедра. Она склонилась к нему, почти легла к нему на грудь, ощущая трение кожи, и ее светлые волосы, пахнущие яблоком, упали ему на лицо, щекоча нос. Клаус намотал светлые блестящие пряди на кулак, заставляя ее откинуть голову, и поцеловал ее горло, а затем вцепился зубами в плечо, разрывая клыками кожу и заставляя вскрикнуть. Он отпустил ее, слизнул с губ рубиновую кровь и усмехнулся. Одри мучительно замедлилась и снова толкнула его на подушки, зло сверкая глазами. Она коснулась губами его ключицы и тоже укусила, в отместку еще и вонзая ногти ему в плечи. Его кровь заполнила ее рот, излечивая от яда оборотня, голова закружилась. Клаус надавил ей на бедра, ускоряясь и делая последние сильные толчки, и Одри со стоном уткнулась носом в изгиб его шеи, вдыхая аромат парфюма и ощущая, как содрогаются и медленно расслабляются мышцы. Клаус коснулся губами ее волос, удобнее устраиваясь на постели и прижимая Одри к себе. — Я готов поехать за тобой куда угодно, любовь моя, — хрипло прошептал он ей на ухо. — А я готова остаться с тобой, Легенда, — ответила она с улыбкой, приподняв голову и заглянув в его лицо. Ее глаза тускло блестели в полумраке. Клаус удивленно приподнял бровь и спросил: — Ты уже нашла свое «Великое Возможно»? Одри задумчиво отвела взгляд, потом коротко поцеловала его и снова прижалась к его груди, чувствуя тепло его объятий. — Возможно, — шепотом ответила она, засыпая.