Happiness is a butterfly We should catch it while dancing, I Lose myself in the music, baby Everyday is a lullaby…
Lana Del Rey
1995. Конец декабря За окном крупными хлопьями падал снег. Нью-Йорк был хорош тем, что на Рождество не жарит солнце и дороги заметает белоснежным сверкающим ковром. По оживленным улицам, украшенным гирляндами, ездили бесчисленные машины и торопились люди, желая закончить с последними приготовлениями. Дама в черной шубе вела на поводке собаку, одетую в красный костюмчик и изредка потряхивающую головой, чтобы сбросить оленьи рога с колокольчиками. Одри прижалась лбом к стеклу и искоса посмотрела на свою тощую облезлую елку, на которую ради приличия накинула гирлянду, и ей почему-то стало смешно. Она выглядела так же нелепо, как несчастная собака, идущая по липкому снегу. Звонок в дверь заставил Одри вздрогнуть, выныривая из меланхоличных мыслей. Она слезла с подоконника, поморщившись от боли в затекших ногах, и пошла открывать. Потянув за дверную ручку, Одри удивленно застыла, приподняв брови, но долго пребывать в ступоре ей не дали. Мэри решительно подвинула ее в сторону и прошла в квартиру. Ее цепкий взгляд прошелся по дешевой мебели, старым обоям и остановился на елке. — Господи, что это за хилый уродец? — воскликнула она. Томас и Стивен поставили пакеты на пол и подошли к ней ближе. — Это моя елка, — несколько оскорблено ответила Одри. — Какого черта вы… — Боже, — скривилась Мэри рассматривая торчащие в разные стороны редкие иголки. — Она похожа на нашу мать. Мне ведь не одной так кажется? — Сходство есть, — с серьезным видом кивнул Томас. Одри, открыв рот, молча переводила взгляд с братьев и сестры на елку и обратно. Потом тряхнула головой и спросила: — Так. Какого черта вы забыли в моем доме? — Ты про эту холостяцкую берлогу? — Мэри взмахнула рукой. — Напоминаю, что ты не какой-то хиппи-альфа-сигма или как там они себя называют. Или постой, эта убогая обстановка и зеленый монстр вызваны тоской по страшному дому Кэннемов? — Отстань от меня, — Одри скрестила руки на груди. — Не говори ей «отстань», — вмешался Стивен. — Ты сбежала, стоило нам поверить, что ты включила мозги. А сегодня Рождество — семейный праздник. Поэтому сделай вид, что ты очень рада, прекрати страдать и улыбнись. — Так нормально? — едко спросила Одри, натянув самую кривую улыбку из всех возможных. — Нет, — ответил за брата Томас. — Лучше не улыбайся, а то ты похожа на Гринча. Это типа тот зеленый, который… — Все знают, кто такой Гринч, — оборвала его Мэри. — Хватит болтать. Давайте, идите на кухню и готовьте, до праздника осталось всего ничего. — Мы сегодня две Золушки, Гринч и Злая Мачеха? — хмыкнул Томас. — А ты чем будешь заниматься? Отдыхать, пока другие работают? Какой твой вклад в сегодняшнее предприятие? — Я одолжила вам свою машину, а еще поспособствовала ситуации своими организаторскими и лидерскими навыками, — возмутилась Мэри и вытащила из пакета бутылку шампанского. — У меня куча дел. Сперва нужно составить список желаний, а он длинный. Очень длинный. Нужно приготовить заранее, чтобы успеть сжечь ровно в полночь. — Бутылка здесь ни к чему, — заметил Стивен. — Просто признай, что хочешь напиться. Мэри округлила глаза. — Вовсе нет! Мне нужно потренироваться, с вами я сто лет шампанское не пила. Без практики можно и разучиться было. А теперь марш за работу, бездельники! — скомандовала она, начиная снимать этикетку с горлышка бутылки. — Совсем от рук отбились, — пожаловалась она елке. Одри покачала головой и сказала: — Принесу тебе бокал. А потом поспешно отвернулась, чтобы Мэри не заметила ее улыбку. В глубине души она была очень рада, что все они пришли к ней сегодня, несмотря на ее жалкий побег. И Одри была благодарна. Но произносить это в слух, конечно, не собиралась. Рождество, может, и время чудес, но не настолько же. Наши дни Мебель была накрыта пыльной пленкой, по углам висела паутина, а солнечный свет почти не попадал в квартиру из-за грязного стекла. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как кто-то заходил сюда. Одри прошла вперед, разглядывая сваленные в углу холсты и баночки с наверняка высохшей краской, сдернула пленку с дивана и остановилась в центре гостиной. Грязно, пыльно и убого. Как раз подходящее место, куда можно сбежать из новенького уютного дома. В углу стояла та самая старая елка, ставшая еще более лысой и кривой. Одри достала телефон из кармана и, сделав фото, отправила братьям и сестре. Губы тронула улыбка, когда она, оставив вещи, спустилась пешком по лестнице и вышла на улицу. Приятно было ощутить себя так, словно в мгновение ока пятнадцать лет стерлись, будто и не было их. Качнув головой, Одри отбросила ностальгию и пошла к машине. Не то чтобы ей сильно хотелось снова красить стены и отмывать дом, но ничего другого не оставалось. Это была ее квартира, и ей хотелось привести ее в порядок, а вместе с ней — и саму себя наконец. В магазине стоял едкий запах краски и строительных материалов. Редкие покупатели прохаживались вдоль рядов, выбирая обои или инструменты. Одри остановилась рядом с банками с краской. Изначально ей хотелось сделать стены просто белыми, но разве она не могла позволить себе что-то более интересное? Особенно учитывая разнообразие предлагаемых цветов и оттенков. Определенно могла. Выбрав подходящую краску, она добавила в корзину тряпки, швабру, несколько искусственных цветков в красивых горшках, махровый коврик для ванной и зеркало с подсветкой. Найдя консультанта, уточнила, как оформить заказ для доставки мебели и кухонного гарнитура. — У Вас отличный вкус, — заметил продавец, делая пометки карандашом. — У нас все отличного качества, прослужит долго. Вы будете довольны, уверяю. Доставка будет в среду в течение дня, Вам удобно? — Да, вполне, — рассеянно кивнула Одри. — Могу порекомендовать хороших специалистов, если Вы вдруг никого не нашли. Сделают ремонт быстро и чисто, — предложил консультант. — Нет, спасибо, я планирую делать ремонт самостоятельно. Он хмыкнул и покачал головой: — Смело, но визитку все же возьмите. Это довольно… нервный и раздражающий процесс. Решив не тратить время на споры и бессмысленную болтовню, Одри взяла бумажку с номером и дружелюбно кивнула. Подняв банки с краской, валики, кисти и прочие приблуды, купленные для ремонта, Одри принялась расчищать пространство. Передвинула мебель, сняла картину в поблекшей раме, вытащила старые мешки с полузабытыми вещами. Привстав на носочки, Одри достала последнюю коробку с верхней полки пыльного шкафа. И то ли картон стал совсем ветхим, то ли лежавшие в ней предметы весили слишком много, но дно порвалось, и все высыпалось на пол. Чертыхнувшись, Одри опустилась на корточки, сгребая все в одну кучу. Пальцы наткнулись на плотный конверт, и она замерла, ощутив, как болезненно сердце стукнулось о ребра. В горле образовался ком, и Одри медленно подняла конверт, не решаясь распечатать. Карандашный набросок и сочинение, которое она так и не прочла. Взгляд скользнул по острым буквам: «Дж. Ричерс». Прошло столько времени, но перед ней снова появились безмолвные призраки прошлого. Казалось, что если она откроет конверт и прочитает то, что написано, то снова сделает шаг назад, а ведь ей было так тяжело отпустить камень, давящий на плечи. Одри вздохнула, погладив конверт кончиками пальцев. Перед глазами появилось лицо Клауса: насмешливая улыбка, искрящиеся зелено-голубые глаза. Одри устремила задумчивый взгляд в стену, вспоминая его запах, прикосновения, горячие губы, скользящие по ее шее… Он был незнакомцем, которого ей хотелось узнать. Явно не самый хороший парень в ее жизни, но, возможно, лучший из тех, что у нее были. Сложный он, сложные чувства. Что это? Влюбленность? Сумасшествие? И что это? Одри снова взглянула на конверт. Очередной призрак прошлого, за которое она так цепляется. Очередной мост, ведущий в никуда. И, чтобы остаться на этом берегу реки, ей нужно сделать одно единственное, что ей доступно. Порывшись в кармане, Одри достала зажигалку и щелкнула ею. Желтый язычок пламени лизнул конверт и быстро переполз на бумагу, пожирая ее. Простите, ребята, но мертвых нужно оставлять в прошлом.***
Томас уже и забыл каково это — ходить по школьным коридорам, следить за тем, что учитель пишет на доске, слушать беспечные разговоры о танцах, матчах и грядущих тестах. Теперь все это воспринималось иначе. Другая школа, другой город, люди, время. Все стало проще. И он не жалел о том, что вновь погрузился в бурную жизнь старшей школы. Его телефон звякнул, сообщая о новом сообщении. Разблокировав экран, Томас увидел фото елки от Одри и издал тихий смешок. — Что там? — поинтересовалась Ребекка, оказываясь перед ним. Томас скользнул взглядом по ее бордовой форме чирлидерши, ненадолго задержавшись на стройных ногах, и пожал плечами, протянув Ребекке телефон: — Вспомнил наше семейное Рождество. Один из хороших совместных моментов. — Расскажешь? — Ребекка прислонилась плечом к школьному шкафчику. — Да особо нечего… Это было давно, Мэри, наша неугомонная сестра, заставила нас со Стивеном собраться и поехать в Нью-Йорк к Одри, не знаю, как она вообще ее нашла, потому что Одри никому не говорила, где остановилась. Было много снега, небо окрасилось в серый… Я вообще никогда не верил в Санту и не ждал Рождества, но в тот раз оно было особенным. Тогда мы стали обычной американской семьей, готовящей гуся и пироги, загадывающей желания… — Томас смущенно кашлянул, поражаясь собственной сентиментальности. Но Ребекка смотрела на него с неподдельным интересом, и на ее губах расцвела улыбка. — То есть сейчас она в Нью-Йорке? — Да, удивительно. Обычно она не возвращается на старые места, а ищет новые. — Говоришь так, будто это плохо, — скрестила руки на груди Ребекка. — Так и есть. Когда постоянно переезжаешь и никак не можешь найти свой дом, надо остановиться и понять, что дело не в месте, а в тебе. Дом — это ты и люди, которые тебя окружают, что-то ценное, важное. Мы хотим остаться где-то не из-за земли и камня, а из-за чего-то большего, и, обретая дом, ты можешь передвигаться с места на место, не теряя его, потому что он в твоем сердце. Ребекка неожиданно для себя самой сделала к нему шаг и поцеловала. Руки Томаса легли ей на талию, прижимая ближе. Все, о чем она могла думать, — его горячие губы, аромат сандала, голодный поцелуй. Ручка шкафчика неприятно упиралась в спину, но Ребекка игнорировала это, желая растянуть момент. Пальцы Томаса скользнули ниже, легли на бедро, мягко гладя кожу… — Ну ни стыда, ни совести! — гаркнула миссис Смит, известная своими пуританскими взглядами. — Вы в школе! Что ваши родители скажут? Чтобы больше не видела вас вместе! — Прошу прощения, — Томас слегка поклонился ей и прижал ладони к груди. — Вакх попутал. Он сделал большой шаг в сторону и стойко выдержал гневный взгляд учительницы французского. Презрительно дернув головой, женщина ушла, цокая каблуками и то и дело оборачиваясь на них. Ребекка прикрыла рот ладонью, сдерживая смех. — Теперь я должен жениться на тебе, моя прекрасная дама сердца, — сказал Томас, вновь оказываясь рядом с ней. — Повременим с этим, — улыбнулась она. — Мне пора на тренировку. Кстати, Томас, один из футболистов сломал руку и не может играть, не хочешь попробоваться в команду? — Я и футбол? Ты шутишь? — Почему нет? Он внимательно посмотрел в ее радостные глаза, за сияние которых можно было согласиться на что угодно, и кивнул: — И правда, почему бы и нет?***
Когда запах краски выветрился, пыль была стерта, а весь мусор вынесен, Одри довольно оглядела свою старую квартиру. Теперь она выглядела совсем иначе: светлые тона делали пространство больше, новый кухонный гарнитур сверкал, а от диванов пахло кожей. Но больше всего ей нравилось изображение волны — точная копия «Большой волны в Канагаве». Раскрашивать стену было сложнее, чем писать на холсте, однако теперь над кроватью был бурлящий залив Йокогама, и, глядя на это, Одри испытывала искреннюю радость. Каждый раз видя свою квартиру, она улыбалась. Это был уже второй ее уголок. Абсолютно полностью принадлежащий ей. В каждом штрихе была ее душа, ее труд, ее время. Неделя непрерывной работы не такая уж большая цена за одно из самых прекрасных мест на земле. Звонок в дверь заставил ее удивленно нахмуриться. Одри никого не ждала, тем более что часы показывали три утра. Поздно или, скорее, слишком рано для посещений. Открыв дверь, она на миг застыла, увидев перед собой неожиданную гостью. — Господи… — выдохнула Одри, слишком пораженная. — Ну уж не преувеличивай, — весело ответила Мэри, сняв перчатки и махнув ими. — Внутрь-то пустишь? Я летела пятнадцать часов! Одри послушно посторонилась, пропуская сестру в квартиру. Мэри с любопытством огляделась и хмыкнула: — Славно, я боялась, что снова окажусь в том сарае. Я отвыкла от хлева, когда Фил заработал первые сто тысяч долларов. А это было давно. Одри молча наблюдала за тем, как Мэри снимает туфли на высоком каблуке и вешает темное пальто на крючок в шкафу. Рыжие волосы сестры лежали на плечах сверкающими огненными волнами, а глаза, подчеркнутые черным карандашом, блестели в полумраке прихожей. Ее снова поразило, как сильно та изменилась. Никто не смог бы предположить, что в прошлом эта роскошная женщина, знающая себя цену, жила в гетто и носила дешевые вещи не по размеру. — Я принесла вино, — продолжила Мэри, вытащив из сумки две бутылки, и направилась на кухню. — Складывается впечатление, что ты все время пьешь, — заметила Одри. — У женщины моего возраста и положения может быть только два лучших друга — вино и меланхолия. К тому же водный баланс очень важен. — Ну, потому он и водный, что от слова «вода», — улыбнулась Одри, опустившись на стул. — Ой, — Мэри отмахнулась от нее. — У меня вечность впереди, я собираюсь потратить ее на то, чтобы попробовать все виды вина. Она ловко вытащила пробку с характерным звуком и вдохнула аромат алкоголя. Потом разлила вино по бокалам и, зажав стеклянную ножку между пальцами, легонько покрутила свой, давая напитку раскрыться. — Зачем ты приехала? — поинтересовалась Одри, ощутив на языке терпкий сладковатый вкус красного вина. — Ты скинула мне фото, и я поняла, что ты снова бежишь навстречу своей импульсивности. — Только не говори, что хочешь составить мне в этом компанию. — Ну нет, — фыркнула Мэри пренебрежительно. — Хватит нам и одного мечтателя в семье. — Что ты хочешь сказать этим? — спросила Одри, скрестив руки на груди, словно желая отгородиться. Мэри посмотрела на нее сквозь бокал и дернула уголком губ. — Что пора бы тебе повзрослеть, Одри. Какими бы красивыми ни были твои воздушные замки, без фундамента они ничего не стоят. Твои мечты неизменно приводят тебя в яму разочарований потому, что гонишься за чем-то эфемерным вместо того, чтобы посмотреть по сторонам. Одри поджала губы и отставила бокал в сторону. Слова сестры попали в цель, и ей хотелось сделать болезненный выпад за то, что Мэри посмела залезть к ней в душу. — Нотации приехала мне читать? — холодно спросила она. — Вот еще. Думаешь, мне нечем заняться? К тому же я не сорвалась с места ради тебя, даже не надейся. Я лечу на теплые берега встречать рассветы на берегу шумного океана и наслаждаться белым песком под ногами, но решила, что могу сделать крюк и выпить с сестрой вина. Завтра утром уеду. Или уже сегодня? — Мэри весело улыбнулась и откинулась на спинку стула. — Мы давно не собирались вместе, а ведь все так изменилось. Ты знала, что наш дом снесли? Построят новую многоэтажку, деревья посадят… — Правда? — переспросила Одри, почувствовав в душе иррациональную тоску. Она давным-давно не была дома, кажется, с похорон отца, но почему-то эта новость оказалась болезненной. — Что за взгляд, — прищурилась Мэри. — Прекрати цепляться за то, что было полным дерьмом. Черт! Да я и правда читаю нотации! Пора завязывать с этим, — она осушила бокал и включила радио. Послышалась знакомая мелодия, и Мэри поднялась на ноги, напевая:I never walk about after dark It’s my point of view 'Cause someone could break your neck Coming up behind you…
Она взяла Одри за руки и потянула в центр комнаты, кружась в незатейливом танце. — Эта песня ассоциируется у меня с Шэрон Тейт, — сказала Одри, откидывая голову. — Почему с ней? — удивилась Мэри. — Не знаю, просто всегда вспоминаю ее, когда слышу эту песню. Они упали на постель, и Мэри устремила взгляд на потолок. — Помню, как мы смотрели «Бал вампиров» с ее участием в кинотеатре под открытым небом, мама тогда дала мне пять долларов. Шэрон была такой красивой… Я смотрела на нее и мечтала стать такой же. Привлекательной, богатой… Жаль, что ее жизнь закончилась так ужасно, — сказала она. — Не хочу вспоминать, — помотала головой Одри, когда в памяти всплыли фотографии и статьи из газет. — Надолго уезжаешь? — Не знаю. Недели на две. Джейн разводится с мужем, так что через пару дней прилетит ко мне, будем пить пина коладу и смотреть на волны. Кстати, — Мэри перевернулась на бок и внимательно посмотрела на Одри. — Встретила какого-нибудь красавчика? Давно пора. — У меня вечность впереди, когда-нибудь встречу, — ответила она, закусив губу. Мэри прищурилась и снова откинулась на подушки.***
Ребекка легко подпрыгнула в воздух и скрутила сальто, приземлившись в руки других чирлидерш. Помпоны в руках девушек то взлетали вверх, то опускались вниз. Их фигуры подсвечивались золотыми лучами заходящего солнца. Томас смотрел, как Ребекка раз за разом выполняет сложные тки с неизменной ловкостью, наслаждаясь коротким чувством полета и ритмом музыки. Футбольный мяч со всей силы впечатался ему прямо в лицо, напоминая, что нужно оторвать взгляд от первородной и вернуться к собственной тренировке. — Кэннем! Хватит глазеть на свою подружку! — гаркнул капитан. — Мы все понимаем, что она самая горячая девчонка в школе и жалеем, что она уже занята, но это не повод отвлекаться, чувак! Матч уже через месяц, мы обязаны выиграть, это ясно. Томас сделал виноватое лицо и покорно кивнул. — Конечно, больше не повторится. Капитан сделал к нему шаги положил руку ему на плечо. — Помни народную мудрость: девушки приходят и уходят, а футбол остается навсегда. — Это разве не ты придумал? — усмехнулся вратарь. — Народная мудрость… — Так а я чо? Не часть народа что ли? — возмутился он, тут же забыв о Томасе. — Это не так работает, — фыркнул кто-то. И Томас, воспользовавшись перерывом на бессмысленный спор, снова перевел взгляд на Ребекку. Переодевшись после тренировки, Томас поднялся на трибуны, где сидела Ребекка, и опустился на скамью рядом с ней. Она улыбнулась ему и вздохнула. — В чем дело? Не выглядишь очень веселой. — Мне нравится школа, но не нравится возвращаться домой. Знаешь, жить с моим братом — все равно что жить со слишком опекающими родителями в тридцать. А мне, между тем, уже давно за тридцать. Я не ощущаю свободы. — Переезжай ко мне, — пожав плечами, предложил Томас. — Что? — Что? Будем смотреть по вечерам «Сумерки» и вздыхать по доктору Карлайлу, закажем мексиканскую еду, купим пластинки «The Beatles». Ребекка рассмеялась и положила голову ему на плечо. — Что еще? — Можем завести собаку. Золотистого ретривера. Хотя нет, золотистые ретриверы сейчас у каждого второго. Черного лабрадора или бордер-колли, назовем его «Читос» или «Сорок два». — Сорок два? — переспросила Ребекка. — Ага, как ответ на главный вопрос жизни, Вселенной и всего такого. Потом закончим школу, переедем в Аризону или в Мичиган. Или поедем на Аляску, чтобы почувствовать себя героями Джека Лондона. Ребекка посмотрела вдаль, будто желая разглядеть там свое будущее. — Ты серьезно? — Про Аляску? — уточнил Томас. — Нет, про переезд. — Абсолютно, можешь прийти в любое время, Ребекка. Майклсон заглянула в его лицо, а потом крепко обняла его, прижавшись к его груди. Клаус сидел на диване в гостиной, смотрел на огонь и пил бурбон. Ребекка намеревалась пройти мимо него и собрать вещи, но, заметив его мрачное и потерянное выражение лица, остановилась и, поколебавшись, подошла к брату. Клаус поднял на нее взгляд и дернул уголком губ. — Пришла высказать мне свое недовольство? — Нет, пришла сказать, что съезжаю, — отозвалась Ребекка. — О, и ты тоже. Проваливайте все, мне плевать, — отмахнулся он и сделал глоток. Ребекка переступила с ноги на ногу, чувствуя, что не может уйти так просто. Все же он был ее братом, и она его любила. — Не похоже. Зачем тебе оставаться здесь? Ты заключил сделку, семья разъехалась, Одри тоже уехала… Почему бы тебе не поехать за ней? Клаус поднялся на ноги и скрестил руки на груди. — Я Клаус Майклсон, с чего мне бежать за какой-то девчонкой? Мне никто не нужен, ясно? Я остаюсь здесь, потому что здесь мой двойник и мои гибриды. И если хочешь сбежать, то пожалуйста, но не приходи ко мне, когда этот мальчишка разобьет твое сердце, — резко сказал он и отвернулся от нее, отойдя к камину. Ребекка сердито поджала губы и направилась к лестнице, но потом обернулась и бросила: — Она в Нью-Йорке, если тебе интересно. Можешь сделать что-то, а можешь продолжать обвинять всех вокруг, ты же всегда так и поступаешь. Клаус стоял неподвижно, пока Ребекка собирала вещи, и едва вздрогнул, когда хлопнула входная дверь. Он медленно допил бурбон и в ярости швырнул бокал в стену. Он снова остался один.