Если то, что между нами — не любовь, то её не существует вовсе

Ворочаясь на старом жёстком диване, Блиц вдыхал запах чистых, но затхлых от долгого лежания в шкафу простыней. Раздолбанный адфон, мигая, лежал экраном вниз, потерянный где-то в ворсе дешёвого ковра. Жгучая прерывистая боль обжигала тело, раскалённым прутом ударяла в голову, отчего по щекам и шее заструилось что-то мутное и тёплое. Кажется, то были слёзы. Глухие раскаты грома заставили вздрогнуть, сверкнувшая молния ослепительно-яркими всполохами разрезала сумрак комнаты. В крошечном круглом окне качнулись сухие, неотягощённые листвой ветви, напоминающие бесконечно длинные ноги, что крепко, но мягко и до одури нежно сжимали его талию тихими лунными ночами… Блиц явно болен. Болен эфемерной пылкостью, что долгое время таилась в глубине души, никак не проявляя себя, а вот сейчас — в хладный момент одиночества и полнейшего бессилия — неожиданно проросла. Нахуя… Жизнь и без того в минуту трудную швыряла Блица об пол и топтала своими смердящими ногами, норовя выбить всё вонючее дерьмо из худого, почти тощего тела. Все сраные высокие чувства выжиты, словно соки, безжалостно сожжены и вколоты в гроб, оставляя лишь плотскую, необузданную похоть. Так почему же сердце так частило и ломило от шершавых жёстких верёвок, сжимающих запястья, от каждого переплетения влажных языков и потока из обыденных, ярких и посему столь пошлых слов, произнесённых приглушённым, сиплым голосом? Толстые дорогие сигары, шикарный ужин с креветками и восхитительным белым вином, а также другие демонстрации показной вежливости и великодушия виделись чем-то искренним, тёплым, настоящим и оттого ещё более горькими. От собственной ничтожности становилось тошно; от удушливого, режущего нос запаха алкоголя — тоже. Блиц всё проебал. Проебал окончательно, быстро и совершенно безбожно. В его несчастьях виновата тупая куча непонятных тараканов в голове, что нещадно сжирала самооценку и игриво поблёскивающие крупицы здравого смысла, откровенно насмехалась над Блицем и без жалости казнила. Этих чёртовых тараканов невозможно вытравить химией, расчленить их трупы или выварить до рассыпчатого известняка. Блиц уже даже не пытается. А зачем вытаскивать осколки стекла из повреждённой души или, по крайней мере, пытаться их подцепить, если можно просто уйти от себя и окончательно потеряться? Зачем строить что-то тёплое, захватывающее и бесконечно пошлое в непроглядно тёмном месте, усеянном медленно догорающими обломками предыдущих отношений? Блиц не задавал себе столь откровенных вопросов, поскольку с самого начала предпочитал не знать ответов. Он всегда жаждал внимания и признания, изо всех сил старался обрести своё право на любовь. Блиц, в конце концов, просто хотел прочувствовать обоюдную радость единения родственных душ, искал всплески зыбкого счастья в Столасе, в милой доченьке Луне и даже в грёбанной Веросике Мейдей, подавись она кривым хуем. Видимо, он недостоин обожания, слишком сильно погряз в грязи… Поэтому единственное, что сейчас может сделать Блиц — сохранить в памяти его личный Трахобург — ядрёную смесь из смазки с запахом химозного банана и переливающихся зеленовато-синих перьев.

***

Тяжёлая голова Столаса раскалывалась от тупой, бьющей в виски боли, руки непослушно тряслись. Визгливые крики Стеллы порядком действовали на нервы, от выпитого абсента тянуло блевать. Столас — долбанный дурак, который всеми силами пытается игнорировать тянущую боль тоски и кровоточащее сердце. Разбитое сердце. Он сам создал иллюзию отношений с тем, кто отношений боится, и попытался удержать, отсрочить неизбежное «прости». Столас, ещё неделю назад манивший беса запрятанным в красный камзол гримуаром, теперь давился категоричным и горьким «между нами ничего нет». Он очень сильно устал от боли и одиночества, но, видимо, страдания — его удел. Столас хочет испытать радость взаимной любви, нежной и пылкой, но понимает, что требовать от Блица то, чего нет и быть не может — верх жестокости и детского эгоизма. В этой ситуации разумнее будет просто отпустить беса, рассказать о волшебной силе кристаллов Асмодея, чтобы тот смог наконец-то реализовать себя. Без помощи Столаса, без жаркого секса в бледном свете луны. Столас больше не питает пустых надежд, и, в то же время, до боли хочет поверить в чудо. Наверное, зря. Ведь они с Блицем просто используют друг друга. Правда ведь?

Правда?..