Начерти

      Когда Рус просыпается, в комнате светло, и он сразу понимает, что случайно проспал всю ночь и не встретил Лёху. Становится вдруг обидно до того, что на глазах выступают крупные слезы, и Рустам понимает, что и до этого спал на мокрой подушке, хоть и совершенно не помнит, что ему снилось. Мелко и быстро бьющееся сердце мешает вновь уснуть, и он решает все-таки выбраться из безопасной кровати в большой мир квартиры.       В холодильнике он находит красное вино и смеется с этого выбора вслух, потом понимает, что вино с пробкой, а штопора в квартире у непьющего Щербакова, конечно же, нет. Час проходит в вальсе вокруг бутылки, Рус забивает, потом возвращается обратно, тестировать разные подручные средства. В конце концов, справляется — пропихивает измочаленную пробку вилкой, руки заливает липким красным. Он делает пару больших глотков, закусывает сервелатом из холодильника прям с палки и внезапно ловит себя на ощущении, что в целом кайфанул. И не только — он чувствует, что организм окончательно восстановился после стресса от ударной дозы мефа, ничего не болит, а сам Рустам, наконец-то, выспался. Нестерпимо хочется заняться чем-то, он снует из комнаты в комнату, начиная и бросая разные дела — застилает свою кровать, берётся убирать посуду с раковины в ящик, протирает зеркало в ванной. Там Рус обращает внимание на свою бороду. Он находит в шкафчике машинку для стрижки — и не сомневался, что свою прическу Щербаков поддерживает самостоятельно. Рус сохраняет щетину, рассматривает себя и свой подбородок, который видит впервые за очень долгое время. Думает, что все еще смотрится неплохо, только выглядит каким-то голодным — острая челюсть, острый нос, лицо смягчают только глаза, которые Вика когда-то в другой жизни обидно назвала «собачьими». Из-за худобы они кажутся еще больше и тоскливее. Он думает сделать что-то и с волосами, которые отрасли настолько, что снова начали сильно виться, но никаких ножниц не находит — если они и были у Леши, то он спрятал их туда же, куда и ножи.       Первый раз за все время Рустаму скучно. От скуки приходит и одиночество, спрятаться от которого тяжело, как от зубной боли. Он сидит на балконе, наблюдая за парком настолько долго, насколько позволяет холод — пока ноги в тонких носках по ощущениям не покрываются инеем. У Леши дома нет ни одной книги, и Рус решается в первый раз включить телевизор, смотрит музыкальный канал, потом застревает на несколько серий сериала про слепую бабку-колдунью, неожиданно для самого себя проникнувшись драмами персонажей.       — Ты отупел, брат, реально, — он говорит сам с собой вслух в абсолютно пустой квартире, потом все-таки резко выключает телевизор на титрах уже четвертой или пятой серии.       Рустаму думается о том, что Лёша его все это время кормил, он хочет что-то приготовить в качестве алаверды, но быстро понимает, что ограничен не только своими скромными умениями, но и, опять же, отсутствием ножей. Потоптавшись по кухне, он кое-как варит рис, закидывает котлеты из морозилки в духовку. Перед тем, как отправить в нее противень, он долго смотрит в ее пышущее теплом нутро в свете рыжей лампочки и думает про крематорий.       Мозги устроены гораздо хитрее физического тела, которому можно просто дать выспаться и поесть. Мозги Рустама всю жизнь работают как-то набекрень и ему назло. Критическая ошибка в прошивке, которая сделал его, ну, таким. Все его попытки перепрошить себя сделали его только хуже. Глядя в духовку, Рустам понимает, что внутри него светлого осталось с чайную ложку.       Пока готовятся котлеты, он пьет вино из кофейной кружки и курит на балконе, наблюдает за тем, как загораются розоватые фонари внизу, как люди возвращаются с работы и дети играют в снежки. Он думает, что все эти дни здесь просто ест, спит и смотрит в окно — чисто как большая грустная кошка. Очень хочется покурить травы, немного, просто чтобы тело стало тяжелым, зубы — мягкими, а мысли — ленивыми и неповоротливыми.       К моменту, как ужин собран, есть Рустаму уже совсем не хочется. Он оставляет еду в остывающей духовке, сам заползает на диван и включает телевизор. Остатки вина он допивает под какой-то фильм, который оказывается настолько увлекательным, что он засыпает, сам того не заметив, без всяких таблеток.       Просыпается он рывком, посреди ночи. Сначала ничего вокруг не видит и не понимает, где он, только чувствует, что безумно затекла шея. Постепенно картинка восстанавливается, выплывают из темноты очертания телевизора, шкафа, отражающийся в его стеклянных дверцах свет из окон соседнего дома. Рустам понимает, что уснул на диване, на лешином месте.       Щербаков не пришел с работы.       Рустам резко садится и чувствует, как бешено сердце погнало по телу кровь, а во рту мгновенно становится сухо. Его точно убили. Он начал что-то копать на Макарова или даже просто возникать, в своей манере, он же никогда не думает над своими словами, и Макаров его убил. Лёша мертв, а Рустам теперь навсегда один, в его запертой квартире. Останется в западне, дожидаться некоего дядю Колю с вахты. А вот когда дядя Коля вернется, то найдет в своей квартире мумифицированный труп на диване.       Он сразу расслабляется, когда видит, что дверь в комнату закрыта. Лёша, видимо, не стал его будить и пошел спать туда. Рус от облегчения как-то сразу стекает вниз, выдыхает вслух. Он соскальзывает с дивана и тихо приоткрывает дверь в спальню.       Щербаков раздвинул шторы, которые при Рустаме всегда были закрыты, и теперь на него, спящего на животе с одеялом вперемешку, падает квадрат света с улицы. Рус проскальзывает к нему в кровать, достаточно просторную для двоих, устраивается напротив и рассматривает расслабленный во сне лоб, светлый ежик волос и мышцы на руке — Лёша спит, погрузив нос и левую половину лица в сгиб собственного локтя.       Рустам не может нарадоваться тому, что он живой, лежит тут, сопит и весь пашет теплом, как батарея.       — Как ты, блядь, жутко улыбаешься.       Он так погрузился в свои мысли, что не замечает, что на него уже смотрит хитрый проснувшийся глаз. И что он сам действительно улыбается. Лёха убирает руку от лица, открывая замятую со сна щеку, и смотрит на Рустама совсем не сонно, с интересом.       — Воняешь, как бочка с ромом.       — Потому что ты сивуху какую-то купил.       — Ой, бля, простите, что не шарю и отравил, — Лёша тихо смеётся и, как кажется Рустаму, пододвигается немного ближе.       — Прости, что выселил.       — Да ничего. На кровати спать, если честно, приятнее.       Они оба почему-то говорят шепотом, хоть кроме них никого тут нет и не может быть.       — Спасибо за ужин. Рис сто лет не ел, влом с ним всегда ебаться, то пригорит, то твердый, сука, как камень, то каша сопливая. — Рус чувствует теплую руку на своей. — Бля. Ледяной какой.       Щербаков окончательно переворачивается на бок, выпутывается из одеяла и поднимает его край, приглашая Руса к себе. Он подползает ближе, засовывает свои холодные ноги между теплых лёшиных, тот дергается и тихо ругается.       — С циркуляцией пиздец из-за стимуляторов. Я всегда холоднючий. — Теперь их лица очень близко, и Рустам, подумав, касается носом его щеки.       — Я уже чувствую, — он сжимает ноги сильнее и легко, одним пальцем, поглаживает русово предплечье под одеялом, лицо при этом остается совершенно спокойным.       — Как я не проснулся, когда ты пришел? Ты же еще и еду грел, посуду мыл.       — Видимо, реально сивуха.       — Хотел поужинать вместе.       — Хорошо спал, будить не захотелось. Ты, когда спишь, выглядишь безобидным.       Лёша коротко улыбается, Рустам размышляет не дольше секунды, подтягивается еще ближе и мягко его целует, сначала в подбородок, в щеку, затем, не встретив сопротивления, в губы, где Лёша встречает его на полпути. Рус чувствует шершавые пальцы на своем ксилофоне ребер, целоваться, лежа на боку, неудобно, и Лёша приподнимается над ним на одной руке, Рус обхватывает напрягшийся под его горячей кожей бицепс, другой рукой оглаживает его коротко стриженную голову и крепко берет за шею. Рус чувствует, что сейчас они сообщающиеся сосуды, и лёхино тепло наполняет его руки и ноги, и не только, и в голове приятно и туманно, как не было уже очень давно.       — Колючий ты, пиздец. Но все равно спасибо, что мочалку с ебала убрал, — Лёша не то говорит, не то выдыхает прямо в него. — Колючий, холоднючий, вонючий, ну красота.       Рус собирается с ответом, но Щербаков не дает — снова целует, а затем одной рукой берет его за пояс, легко тянет на себя и откидывается на спину. Рустам сразу понимает, что от него требуется, и садится верхом, чувствует, насколько между ними сейчас горячо, весь вытягивается, Лёха водит рукой по его животу под футболкой, смотрит на него снизу вверх очень странно, как с гордостью, и глупо улыбается.       — Че ты смотришь так? — Рус понимает, что не улыбаться в ответ не получается.       — Как?       — Как на трофей, Лёх, очень странно.       — А чем пидрила с Нальчика не трофей?       — Ах ты, бля! — Рустам задыхается и смеется, Лёха невозмутимо продолжает ощупывать его тело. — Ты сам пидрила. Еще и мусор. Дважды пидрила.       — Нет, ты.       — Нет, ты!       Щербаков резким спортивным движением сбрасывает его с себя, укладывает на лопатки и оказывается сверху так быстро, что Рустам и сказать ничего не успевает. Лёша подминает его под себя, жарко дышит в ухо.       — Нет, ты. Ты пидрила, еще и под мусора лёг.       Они целуются, долго и по-всякому, никто не делает шаг к чему-то большему, хотя терпеть Рустаму становится тяжело, да и Лёше тоже — насколько именно ему тяжело Рус четко ощущает своим бедром, когда тот прижимается к нему всем телом. Наконец, когда Щербаков снимает с него футболку, а затем отвлекается на его шею, он проскальзывает рукой вниз и освобождает обоих от штанов. Его ладони хватает на двоих, он ритмично двигается, слушает, как часто Лёша начинает дышать, и это еще сильнее дает в голову. Ближе друг к другу они быть просто не могут, но Русу все равно хочется большего, теснее, возможно — слиться в одно, погрузиться целиком в лёшину медовую кожу и остаться там жить, внутри.       Заканчивается все быстро, они лениво целуются, уже совсем спокойно, Рус думает, что дома бы просто вытер руку об простыню, но чистоплотный Щербаков точно такое не оценит. Поэтому нехотя вылезает из постели в ванную, Лёха же идет следом, и они отмываются вместе, так же тихо переговариваясь между собой о мелочах. Рустам радуется, что они не включили свет, потому что он не хочет видеть, как смотрится его костлявое белое тело с его синими венами и старыми шрамами рядом с лёшиным, спортивным и здоровым, такого теплого бежевого цвета, что Рус для себя сравнивает его с салоном безумно дорогого автомобиля.       Они возвращаются в практически остывшую кровать, переплетаются ногами и руками, но спать так тяжело и душно, поэтому все-таки расползаются, и только рука Лёхи остается у Рустама на пояснице. Он старается запомнить это ощущение звенящей пустоты в голове, на этот раз — приятное, а не пугающее, и засыпает достаточно быстро. Он не видит никаких снов.