***
Еще очень нескоро мне было позволено покинуть постель. Дни сменяли друг друга, а уважаемые дамы стояли на страже моего покоя и здоровья, словно комаину, отгоняя не только злых духов, но и любого недостойного по их мнению посетителя. Попросту говоря, вообще любого. Сначала у меня не было сил сопротивляться такому напору, а потом даже понравилось, ведь меня давно не окружали подобной заботой. Сумико-чан и Тоши-кун сменяли друг друга подле моей постели, рассказывая все последние новости и сплетни или читая вслух; даже Фуми-сан баа-сан нанесла мне визит, чтобы — по ее словам — проверить, достаточное ли у меня лечение и уход. Моей же обязанностью было лежать, хорошо кушать, меньше разговаривать, пить горькие отвары, но непременно с ложечкой меда — потому что от горечи юные девушки дурнеют — и, само собой, выздоравливать. Вот уже и гуси вернулись из дальних стран, возвестив об этом громкими неприятными криками; будто это не птицы прилетели, а стаи скрипучих калиток. А я все еще слышала, порой и по несколько раз на дню, сердитое: «Ни в коем случае не пущу вас внутрь! Мина-сан еще и не оправилась толком, поди, опять принесете ей какую-нибудь заразу! Только после того, как Фуми-сама разрешит!». Связываться с бабулей Фуми, похоже, не рисковал никто. Так, незаметно, зима сменилась весной и навещать меня стал один лишь Тоши-кун. Сумико теперь каждый день была занята дома, помогая Аяно-чан с подготовкой к свадьбе, что должна была состояться в самом начале лета. Именно он первым принес мне новость о том, что Сенджу Хаширама стал первым Хокаге. Что в госпиталь набрали шестерых новых девушек-помощниц, что открылось три новые лавки, что слива за оврагом уже отцвела, но он принес мне рисунки посмотреть, что папа говорит, что Учиха теперь будут недовольны… Я была всецело согласна с Акимичи-самой и с замиранием сердца ждала на кого же обрушится огненный шторм гнева, и как будут тушить пожары. И будут ли…? Но Мадара-сан, как ни странно, преподал мне и всем сомневающимся урок завидной стойкости, восприняв новость о вступлении Сенджу-сана в должность гораздо более спокойно, чем, вероятно, все мы ожидали. И, насколько я поняла, не стал делать ничего. Но сведения эти были не надежнее всех прочих деревенских сплетен, ведь благодаря моей болезни, мы не встречались с Мадарой-саном уже очень, очень давно! Чему я, что скрывать, была несказанно рада. И вот, наконец, бабуля Фуми, подержав свои сухие, точно прошлогодние еловые веточки, пальцы на моем запястье, дала свое величайшее дозволение на работу в госпитале. Только на самую легкую! И вот меня устроили со всеми удобствами (в кои входили толстые маты, набитые сушеной травой и застеленные стеганными покрывалами, шерстяные накидки и укрепляющий настой по секретному рецепту Нара) в крошечной комнатке на задах лечебницы, бывшей раньше кладовой для сушеных трав, а нынче ставшей кабинетом госпожи Окады. Сама госпожа планировала бдительно следить за большой весенней уборкой и лично заняться обучением новеньких, успевших, по словам тетушки Мо, всего лишь за три для извести бутыль настоя шалфея и три дзе хлопкового полотна. Так что я писала этикетки и памятки приема лекарств (нахваливая себя после каждой законченной фразы и радуясь тому, что и урокам каллиграфии при храме тоже нашлось применение) в тиши и покое, любуясь цветущими кустами хеномелеса. Там-то и состоялась наша первая за столь долгое время встреча. — А, Мина-сан. Отрадно видеть вас в столь добром здравии, — глава клана распахнул окно пошире и оперся левой рукой о подоконник, словно собирался вести долгую светскую беседу. — Это была бы огромная потеря для селения, если бы вы, все-таки, нас покинули. И для всех нас тоже… — губы Учиха-сана тронула полуулыбка, но взгляд его темных глаз оставался таким же суровым. А я тут же отвесила себе мысленный подзатыльник и приказала не пялиться молча, а поздороваться, поблагодарить, приветливо улыбнуться и не искать никакого скрытого смысла в его словах. Вообще никакого смысла! — Даже самым скептически настроенным старейшинам и главам кланов приходится признавать, что уровень медицинской помощи за последние полгода значительно вырос. И мне доставляет огромное удовольствие на каждом собрании говорить, что это и благодаря стараниям Мины-сан тоже и смотреть, как кривятся их лица, — и я снова не была уверена: угроза это или похвала в его устах. — Кто же из них осмелится мне возразить, когда я говорю одну лишь правду, — он протянул руку и взял верхний, еще с непросохшими чернилами, листок из стопки. — И все же, поправляйтесь скорее, Мина-сан. Одно дело здесь, в селении. И совсем другое — на поле боя, где помощь оказывается только тем, кто гарантированно доживет до утра, — он аккуратно сложит листок и убрал куда-то в складки одеяния. — Вы же понимаете меня? Я понимала. Наверное. В любом случае, это была одна из тех частей жизни здесь, о которых я старалась по возможности не задумываться. Вообще не думать о том, что происходит за стенами деревни, госпиталя, мое комнатки… И, конечно же, я не буду обижаться на Учиха-сана. Он ведь говорит это не со зла или чтобы задеть меня. Просто… он такой. — Ну же, Мина-сан, — он пристроил подбородок на согнутые пальцы, словно мы обсуждали переменчивую весеннюю погоду или с чем вкуснее есть маринованный дайкон, однако от его взгляда, кажется, нигде нельзя было скрыться. — Дадите мне повод похвалить вас снова? Какое-то время после их возвращения из столицы, по госпиталю ходили слухи, что у Мадары-сана появилась совершенно восхитительная, великолепная, изумительная дама, с которой он имел удовольствие познакомиться при дворе дайме (а мне снова пришлось выдержать несколько недель сочувствующих взглядов и шепотков за спиной), но потихоньку слухи, неподкрепленные ничем, сошли на нет. А я огорчилась. На мой взгляд, дама была бы очень кстати. Пристроив кисть на бамбуковую подставку, я покорно склонила голову, радуясь, что пятнышко пустоты в нем не больше каштанового плода и, в целом, Учиха-сан пребывает в хорошем настроении. — Я надеюсь и впредь быть полезной этому селению. Такое ведь должно ему понравиться, как одному из сооснователей, верно? Но Мадара-сан лишь молча снова посмотрел на меня — мне показалось, что даже осуждающе — и ушел. С тех пор я видела его лишь на больших праздниках, да и то издали. А деревня продолжала расти, точно весна и ей придала новые силы. На месте пустыря — того, что близь квартала Нара — уже высились жилые дома, а на натянутых меж ними веревках сушилась выстиранная одежда; достроили, наконец, резиденцию Хокаге и библиотеку, а также принялись за новое здание для госпиталя. И, похоже, Фудзико-сан была не так уж неправа относительно отказа от старых традиций и предрассудков. Теперь я видела гораздо больше девушек и женщин на улицах, за прилавками магазинчиков и лавок, на рынке, даже в госпитале. А еще приезжал столичный театр со страшно модными постановками «Самоубийство влюбленных» и «Клинок Снежной Девы». Но мне пришлось довольствоваться лишь восторженными пересказами и вздохами девчонок по столичным актерам: моя шкатулочка для денег была абсолютно пуста, потому как все свои сбережения я потратила на платье. Не просто какое-то там платье, а платье, пошитое у самого господина Кисеки! Ведь даже если я, в конце концов, сравняюсь ростом с Первым Хокаге, а моей тяжелой руки уже побаиваются многие сомнительные шутники — я все равно останусь женщиной и желание наряжаться никогда не будет мне чуждо! Особенно на свадьбу Аяно-чан. Кисеки-сан прибыл в Коноху вместе с актерами, да так и остался, превратившись незаметно в самого модного портного женского платья. У него работало уже пять вышивальщиц и восемь швей, и все равно очередь растягивалась на месяцы. Даже несмотря на грабительские цены! И ведь не иначе как сам Эбису улыбался мне: мало того, что я сумела попасть к Кисеки-сану, мне еще и подняли оплату в госпитале (хотя я до сих пор считаю, что за всю ту работу, что я выполняла могли бы платить и больше!), а в добавок ко всему и господин Хаяси с милейшей его супругой Томико-чан преподнесли мне крайне своевременный подарок — рулон высококачественного шелка, такого красивого, что слезы на глаза наворачивались (это, конечно, помимо того, что Томико-чан чувствовала себя прекрасно, а в семействе установился мир и покой по причине постепенного впадания престарелого господина Хаяси в детство). И вот, наконец-то, наступил день финальной примерки! Если бы это было в моей власти, я бы напрочь отменила все занятия, ведь все равно не мола думать ни о чем ином, кроме как о моем волшебном наряде, и вряд ли бы смогла даже указать расположение семи основных чакр. Но, единственная, в ком я смогла найти понимание, была Су-чан. Все прочие требовали от меня то немедленно показать, как наложить двойной обвивной шов, то как заблокировать поток чакры, то как сделать пот ядовитым. Тут уж я не выдержала и посоветовала пойти, лизнуть древесную лягушку! Несносные дети! Пока я бежала — но не слишком быстро, чтобы не вспотеть перед примеркой, — к резиденции Хокаге, прижимая к себе три листочка бамбуковой бумаги с отчетом об успехах моих подопечных и огромную связку свитков медицинских осмотров шиноби, которую, ссылаясь на ужасную занятость, господин Томазо попросил занести в отдел учета, раз уж я все равно иду туда, небо над моей головой было голубое и безоблачное. Когда я отдала свой отчет Амигуми-сану, покивала и поддержала вежливую пятиминутную беседу о том, что Обаку-кун делает невероятные успехи– на землю упали первые — еще редкие, но крупные, как ягоды винограда из южных провинций — капли дождя. После того, как я вместе с начальником отдела учета пересчитала все треклятые свитки и сверила каждую фамилию — дождь лил вовсю. Словно кто-то там, наверху, решил, что пора как следует помыть эту деревеньку. Потоки воды шипели в листве и стучали по крышам; лужи, вздувающиеся пузырями, сливались в озера и реки, уносящие с собой клочки шерсти, обрывки веревок и бумаги, щепки и прочий мусор в неведомое далеко. Всего за несколько минут Коноха скрылась за дрожащей водяной завесой, будто за непроницаемым силовым барьером. Впрочем, похоже только мне он и показался ужасающе непреодолимым препятствием. Большинство покидающих резиденцию шиноби, пусть и ругаясь сквозь зубы, делали решительный шаг и мгновенно исчезали. — Такой ливень долго не продлится, — бросил напоследок До-сама, скрываясь за шипящей стеной дождя. Прозвучавший следом раскат грома был словно насмешка — ну или, конечно, подтверждение его слов, кто эту погоду знает…. Честно говоря, в первые несколько секунд я тоже была готова презрев все опасности и неудобства вступить в борьбу с разбушевавшейся бессовестной стихией. Но очень вовремя представила себе лицо Кисеки-сана, когда я, вся насквозь промокшая, с налипшими на ноги пудовыми комьями грязи вваливаюсь в его славную, украшенную цветами и театральными афишами мастерскую, где пол натерт до блеска и всегда пахнет пудрой и шелком, и разумно отказалась от этой идеи. И пусть от злости впору было кусать локти, мне не оставалось ничего, кроме как устроится на широком подоконнике одного из окон и от всей души надеяться, что До-сама окажется прав, и дождь скоро закончится. И, конечно, предаться сладостным мечтам. Ба-бах! Второй удар грома заставил меня непроизвольно вздрогнут и поежиться. Интересно, как вообще здесь проходят свадьбы? Все чопорные, будто придворные дайме, и постоянно кланяются, а церемония идет согласно строго заведенному порядку или это больше похоже на семейный пикник, где все рады видеть друг друга и единственная причина для споров у гостей — чья сейчас очередь поздравлять новобрачных? К сожалению, в книгах, что я читала, относительно свадеб были очень скудные сведения. Что-то вроде: «Свадьба была просто великолепна…» или «она никогда не сможет забыть этот день, день своей свадьбы…». Не слишком информативно, верно? Вот бы свадьба Аяно-чан была похожа на второй вариант. Может быть, я даже познакомлюсь там с кем-нибудь. С кем-нибудь симпатичным… Кто будет ростом чуть повыше, чем мне до подмышки…. И снова удар грома! Ой, нет, подождите. Это не гром, это… — Ждете кого-то, Мина-сан? Если Хашираму, то, боюсь, в этом нет смысла: его сегодня до вечера не будет в Конохе. Почему?! Ну почему именно в такой день?! Так, спокойно Мина! Держи себя в руках! Он ведь не знает, что ты трогала его меховую накидку (которую он так неосмотрительно оставил на спинке стула) и даже примеряла, когда прошлый раз ждала Хокаге. И никогда не узнает! — Го-господин Сенджу, — как я ни старалась держать себя в руках, меня все равно разобрала икота… — Во-вовсе нет. Я никого не жду. То есть, я жду, когда закончится дождь. У меня сегодня… личная миссия. Ками-сама, ну зачем я это говорю?! Он ведь очень занятой человек, ему нет никакого дела до моих проблем. Идите, прошу вас, идите с богом, Сенджу-сан! Не обращайте на меня, пожалуйста, никакого внимания! — Вот как, — Тобирама мимолетно взглянул на творящийся за окном беспредел и, кажется, нахмурился: я старалась особо его не рассматривать. — Позволю себе напомнить Мине-сан правило номер двадцать семь: погода не является причиной для прерывания миссии. Кажется, я забыла, что надо делать, чтобы выдохнуть… Второй господин Сенджу умеет шутить! А, нет. Вот снова дышу! Ведь он же пошутил, правда? Глядя на его лицо, никогда нельзя сказать наверняка… В любом случае немедленно прекрати молча на него таращиться и скажи что-нибудь! Только умное! Или вежливое. — Но разве правило номер два из приложения для медиков не говорит нам, что при отсутствии опасности для жизни, можно, и даже нужно, ждать наиболее благоприятных условий? Да зачем ты споришь с ним, идиотка?! Согласись, поблагодари за науку и сделай вид что уходишь! Он пойдет по своим делам, а ты переждешь дождь внизу… — Для ирьенинов нет отдельного свода правил, — похоже у второго господина Сенджу сегодня настроение поспорить. Или куча свободного времени… Как же не повезло! — На самом деле есть, — я поднялась с нагретого и ставшего уже практически родным подоконника. Раз уж ввязалась в бессмысленный спор, хорошо бы чувствовать твердую опору под ногами. — Вы просто об этом не знаете, потому что Мичи-сан перестал посещать занятия. Как я и предполагала, я действительно подросла, даже несмотря на тяжелую зиму и болезнь, и теперь могла смотреть в глаза Тобираме-сану без всяких усилий. Точнее, могла бы, если бы у меня была такая нужда! Потому что … ну что мне за прок разглядывать его лицо? Разве только вот подразнить девчонок в госпитале… — Вот как… — снова повторил он и даже не стал делать вид, что не понял моего толстого, как сашими у Тако-сана, намека. Ну все, Кана-чан, Асари-чан, завтра я разобью ваши сердечки и парализую работу госпиталя на весь день подробным рассказом о том, что кожа у второго господина Сенджу такая светлая, что тень от ресниц на ней — точно черные ветки сливы на свежевыпавшем снегу. А губы изгибом подобны охотничьему луку… Кстати, а как это у него могут быть такие темные ресницы с такими-то волосами? Неужто господин красит глаза…? Аха-ха-ха-ха! Определенно точно красит! — Кхм… Четвертый удар грома! А, нет. Это снова Тобирама-сан. Ну и глупости мне лезут в голову! Надо поскорее попрощаться, пока я еще чего-нибудь не сболтнула, и пойти переждать непогоду да вот хотя бы у Амигуми-сана. Хвалить Обаку-куна я могу практически бесконечно, причем совершенно не краснея. Ма-сенсей, конечно, не стал бы меня ругать за такое поведение… Но я-то знаю, что он бы совершенно точно огорчился. И мы бы провели ужасно грустный вечер, наполненный поучительной притчей и многозначительным молчанием… Я так живо представила себе это, что пришлось закусить губу, только бы не расплакаться прямо здесь. Да я готова слушать и пять и даже десять занудных поучительных притч, лишь бы только их читал Ма-сан… — Эй, выше нос, — голос Сенджу-сана звучит так, будто он и вправду хочет меня подбодрить. — Я ведь могу следовать своему своду правил, а Мина-сан — своему, — он останавливается напротив меня и выглядит подозрительно доброжелательно. — Потому что миссия, в любом случае, должна быть выполнена. Я неуверенно улыбаюсь в ответ, ведь раньше Тобирама-сан не спешил искать для меня добрых слов. Неожиданно я чувствую его руки на своих плечах и … Выдохнула я уже на узеньком балкончике, опоясывающем второй этаж дома Кисё-сан. Как?! Что?! Завтрак, о котором я уже благополучно успела забыть, желает спешно покинуть этот тонущий корабль… — Отлично сработало! — голос Сенджу-сана звучит глухо, будто бы через вату, но гордость в нем я различаю отчетливо. — Осталось только узнать, сколько людей я могу перемещать за один раз… — Удачи с миссией, Мина-сан, — дурнота медленно отступает, теперь я уже слышу четче и едва успеваю кивнуть, как Сенджу-сан исчезает. А мне остается лишь, глядя на дождь, дышать, повторяя про себя: «Вдох. Выдох. Вдох. Выдох». Да разве ж можно так людей хватать?! И вообще, что это на Сенджу-сана сегодня нашло? Неужели тоже весна? Постойте-ка. Все это очень похоже на технику, которой воспользовалась и я! А это значит, что где-то здесь должна быть спрятана печать переноса… Следовательно Тобирама-сан так и не вычеркнул меня из своего списка «подозрительных личностей» и наверняка периодически посылает кого-нибудь присмотреть за мной. Ракушки-камушки! А если я в это время неприлично выглядела?! Да будь ты проклят, Сенджу Тобирама! А к господину Кисеки я все же попала. Дождь окончился к вечеру, одарив всех свежим, напоенным ароматом мокрой земли и цветущих деревьев, воздухом и пламенеющим багрянцем закатом. Но встретившиеся мне по пути жители в основном жаловались на лужи, грязь и пропавшую половину дня. Кисеки-сан тоже после долгих цветастых приветствий и взаимных пожеланий благополучия и достатка принялся сетовать на то, что дождь разогнал всех покупателей и лишил его сегодня заработка и приятной компании. «Но визит юной госпожи, не побоявшейся замочить свои ножки, уже более чем достойная награда для этого скромного хранителя традиций и красоты и вполне примирил его с таким чудовищным днем…» Я украдкой опустила взгляд на свои «ножки», надежно скрытые под плотной блестящей тканью. Что ж… Пусть все эти комплименты — беззастенчивое приукрашивание сути, слышать их от этого ничуть не менее приятно. На мой взгляд все было уже практически готово, но, видно, господин Кисеки и две его помощницы сегодня действительно истосковались по общению, поэтому они все ходили вокруг меня, подкалывали подол, прикладывали ленты и искали, что бы еще улучшить. «Мэй, душечка, подколи-ка, вот здесь, а то совсем теряется волнующая линия шеи!»… «Ах, нет! Так юная госпожа будет с неподобающем намеком! А ведь это — официальное мероприятие!»… «А теперь слишком скучно! Все достопочтенные гости посмотрят на госпожу Миночку-сан и тут же скажут себе: ах, этот Кисеки уже совсем не понимает, что такое действительно красивый наряд!»… «Давайте, душечки! Стараемся! Работаем! Нам нужен наряд, который услаждает взор! Заставляет работать воображение!»… В общем из цепких наманикюренных ручек Кисеки-сана и его помощниц а так же шелкового кокона, всего заколотого булавками, меня выпустили лишь когда на небе зажглись первые звезды, воистину усладив мой взор на многие недели вперед! Беззвучно, но горячо, поблагодарив госпожу Кисё за оставленные под вышитой салфеточкой паровые пирожки и все еще теплый чай, я спешно поужинала, малодушно побросала одежду прямо на пол, из последних сил умылась и, завернувшись в одеяло, уснула под звучащее в голове мурлыканье Кисеки-сана: «Ах, Миночка-сан, смотрю на вас и просто чувствую, что следующая свадьба в Конохе будет ваша…».***
— Посмотри на меня, Мина. Он стоит так близко, что я чувствую, как от него исходит тепло, словно от нагретого солнцем в летний день клена. И запах такой же приятный. Почему его голос звучит так странно? Уверена, если бы он сказал это своим обычным тоном «я знаю, что ты зло во плоти, но у меня пока нет доказательств» я бы, несомненно, снова взбеленилась и доходчиво объяснила, почему мне в миллион раз приятней смотреть на его обтянутое черной тканью плечо, а не в лицо! Но… Он сказал это так вежливо и мягко, что я совершенно растерялась. Прежде он никогда, я уверена, никогда так ко мне не обращался. Что же ему надо? И зачем, черт возьми, я выросла такой высокой?! Меня пугают его глаза… Но Ма-сенсей всякий раз напоминал мне что учтивые манеры — моя самая крепкая броня, и пока я помню о них, ни один удар не достигнет цели, и я, с усилием выталкивая слова, произношу: — Как пожелаете, господин Сенджу. Он едва слышно смеется и придвигается еще ближе. Э! Э-э-э-э…! Стойте, пожалуйста там, где стояли! — Мы так давно знакомы, и все еще «господин Сенджу»… Как странно… Когда я вижу его так близко, лицо его больше не похоже на надменную маску. Тонкие брови, подобные росчерку молний почти теряются на светлой коже, а красные полосы на лице словно отблеск заката. Неровно подстриженные серебристо-белые пряди падают на глаза, и он щурится и сдувает их, смешно выпятив нижнюю губу. А через несколько секунд они падают обратно и Сенджу-сан раздраженно цыкает, а мне становится смешно. Но я не должна смеяться и выказывать непочтение. А лучше бы всего мне вообще уйти, ведь эта ситуация…такая неловкая. Правда, кажется, так считаю только я. Потому что стоит мне только сделать шаг назад, как Сенджу-сан делает шаг вперед, превращая расстояние между нами в какие-то жалкие несколько сантиметров. — Почему ты боишься меня, Мина? — он почти шепчет. Почему? Почему?! Серьезно?! А-а-а-а….! Я поняла! Это какая-то очередная хитрая проверка! Ну вы и параноик, Тобирама-сан. Я набираю побольше воздуха, чтобы унять выпрыгивающее из груди сердце и как можно любезней сказать, что я совершенно не стою таких усилий, и господин может быть совершенно спокоен и обратить свое драгоценное внимание на более достойные вещи. Но вся моя решительность испаряется, стоит мне лишь еще раз взглянуть в его продолговатые, со слегка приподнятыми к вискам внешними уголками, глаза. Это же Сенджу Тобирама. Ты действительно осмелишься сказать ему такие слова в лицо, Мина? Не смеши-ка, пожалуйста, никого. — Я ведь совсем не страшный, — он так близко, что я чувствую его теплое дыхание на своей щеке. Я хочу убежать… Пожалуйста, Тобирама-сан, отпустите меня… Прохладные пальцы легко касаются моего лица, убирая выбившуюся прядь за ухо… … Определенно, потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что крик, который меня разбудил, я же сама и издаю и крепко-накрепко зажать рот дрожащими руками! Да что же это такое! Да как же так можно-то?! Немедленно убирайтесь прочь из моих кошмаров, Сенджу-сан! А теперь спокойствие… Только спокойствие… Вот так, уговаривая себя, утыкаюсь лбом в подрагивающие колени, не решаясь отнять ладони ото рта. Это все пирожки перед сном. Определенно, дело в пирожках…! Накрывшись с головой одеялом, совершенно обескураженная, напряженно вслушиваюсь: не перебудил ли мой крик почтенное семейство Охаме? Но нет, не слышно внизу ни хлопанья дверей, ни топота ног, никто не бежит меня спасать. Вот и хорошо. Как было бы стыдно, если бы я разбудила их посреди ночи из-за такой мелочи. Ведь мелочь же. Мало ли кому какой сон приснится? Что же это я так переполошилась? Определенно нужно попить водички и постараться снова уснуть, ведь завтра все же рабочий день. А написание одинаковых рецептов — буковка к буковке — выматывает не меньше прочих праведных трудов. В такие моменты радуешься, что комнатка невелика и до столика с чайником — рукой подать. Пью маленькими глотками остывший горчащий чай и словно завороженная смотрю на круглую, похожую на поднос из драгоценной белой яшмы, луну, чей свет освещает мое жилище не хуже масляных ламп. Ну, понятно теперь. Это все полная луна! Не зря ведь говорят, что она навевает дурные сны. Нужно было, все-таки, не лениться и закрыть ставни. — Разве можно уснуть в эту ночь, когда светит такая яркая луна? — цитирую я мастера Мабуши и вздыхаю. Сна теперь ни в одном глазу. А раз так, то чем сидеть и вздыхать тут, лучше уж выйти и подышать свежим воздухом. К тому же, у меня отдельный вход, и я совершенно точно никому не помешаю. А старое хаори Акимичи-сана, которое мне любезно отдала Фудзико-сан такое большое, что я могу завернуться в него и совсем не бояться ночной прохлады. Деревянная лестничка поскрипывает в такт моим шагам каждой ступенькой, но в остальном вокруг удивительная, умиротворяющая тишина, которая бывает только в ночную пору. Ни веточка не шелохнется, ни одна калитка не скрипнет, потому что в такой час все спят. Только луна величественно взирает на землю с небес, и сегодня ни одно облако не смеет закрыть ей обзор. Уходить куда-то далеко почему-то было страшно, несмотря на весь этот покой и негу, разлитые в воздухе, поэтому я неспешно дошла до лавочки у соседнего дома, принадлежащего, насколько я слышала, большому семейству, что держало магазин скобяных товаров на главной улице. Днем на скамеечке сиживали две сухонькие старушки, которым в силу почтенного возраста было уже не до трудовых подвигов, но чьего любопытства более чем хватало, чтобы собрать все дневные сплетни и новости. Сейчас же лавочка закономерно пустовала, и я присела на краешек, укутавшись в хаори Акимичи-сана и упрятав руки под мышками. Ну вот, все спят, кроме луны, и можно быть с собой откровенной. Будущее предстает перед тобой совсем безрадостным, Мина-чан. Вот уже скоро год, как меня приняли на работу в госпиталь, а я все еще числюсь младшей помощницей лекаря. И оплату получаю соответствующую. Все, что я заслужила в благодарность — приглашения на ужины от семейств Су-чан и Тоши-куна, да отрез шелка от Хяси-сана (правда, добрые слова от Нара и часовых в квартале Акимичи — всегда бесценны). Единственная подруга, которая у меня появилась, в скорости выходит замуж, а, значит, превращается в почтенную мать семейства, и я уже совсем не соответствую ее должному кругу общения. Я самая высокая из всех знакомых мне женщин. Да что там, и незнакомых тоже! Второй господин Сенжду пугает меня теперь не только на яву, но и во сне. И даже Мадара-сан как будто бы избегает меня. Пока я сидела, перечисляя вещи что делают меня несчастной, на колени мне нападали, будто вырезанные из бумаги, лепестки белой камелии — почему-то именно здесь она всегда цвела очень поздно, и, набрав их целую пригоршню, я уткнулась носом в ворох шелковистых лоскутков. Но камелия, как известно, ничем не пахнет. Так и мой дар — которым, по мнению сестрицы Шио, меня, несомненно, одарили сами боги — сам по себе хорош, а в компании со мной — почти ничего и не стоит. Ну вот, я ведь совсем не собиралась плакать… А слезы сами текут. Ма-сенсей обязательно бы нашел для меня слова утешения. Шио, вспомнила бы какую-нибудь глупую историю из тех времен, когда она несла службу на границе. Мари и Кин наперебой бы стали обсуждать последние новинки столичной моды и симпатичного помощника торговца рисом. А здесь… А здесь Мадара-сан скажет: «Как и ожидалось». От такого и слезы высохли сами по себе. И лунный свет как будто бы стал ярче. Неужели я так долго сидела, что луна уже успела спуститься к горизонту и время идет к утру? Стряхнув намокшие лепестки с ладоней, я огляделась, больше для порядка, да так и застыла. На противоположенном конце лавочки, вот только руку протяни, сидела та, из-за которой вообще все это со мной и произошло, и спорила своим жемчужным сиянием с самой луной. Как я там богу душу не отдала, до сих пор не понимаю. А Лунная Богиня, с удобством расположившись под ветвями камелии вполоборота ко мне и закинув ногу на ногу, улыбнулась и совершенно буднично произнесла: — Весенние луны мои самые любимые. Я рада видеть тебя в добром здравии, дорогое дитя. Наблюдать за тобой было одно удовольствие. — Хотя, — она покачала затейливо причесанной головкой и прозрачные бусины и подвески закачались в такт и зазвенели, — признаться, я надеялась, что ты хотя бы закрутишь увлекательный роман со своим спасителем. А, может быть даже и с двумя, — тут Богиня посмотрела на меня в упор и мне, буквально на мгновение, показалось, будто алый отблеск промелькнул в ее глазах. — Ведь были же все шансы! Неужели совсем не интересно? Я слушала и просто не верила своим ушам. Сиятельная Богиня только что сказала, что отправила меня во времена воюющих кланов из-за одной только своей прихоти? Чтобы развеяться, наблюдая за тем, как я пытаюсь выжить, окруженная со всех сторон опасностями и смертельными болезнями? И я же ей еще и романы тут должна была крутить?! — Я... — я не узнала свой голос, — я сейчас вас ударю. Честное слово. И я бы ударила. Пожалуй, меня не остановило теперь даже то, что после такого я бы точно осталась доживать свой век в Конохе. Но Богиня только фыркнула в ответ и удивленно спросила: — Ой, ну ты что, обиделась что ли? — Да будет тебе, Мина-чан! Не сердись! — она придвинулась ближе, шелестя всеми своими накидками и лентами. — Я ведь не бросила тебя на произвол судьбы! Да что вы говорите! — Моя благодать постоянно осеняла тебя, ну и все такое прочее… — она протянула руку и под лунным светом, на матово-белом предплечье заблестели, переливаясь, серебристые чешуйки. — Вот, у тебя лепесток к щеке прилип… А, так вот, что это такое было… Благодать, значит. Я крепко сжала зубы, а руки спрятала меж колен, так, на всякий случай. Вступать с Богиней в беседу не было никакого желания. Я чувствовала себя листочком бумаги, на котором сначала написали четверостишие, а потом в него высморкались. Лунная же Богиня продолжала жаловаться сама себе. — … А я-то надеялась хотя бы на братскую ссору… Или вот за обиженными невестами очень забавно наблюдать. Как же не хватает-то хорошей драмы, черт возьми! Батюшки, да она совсем сумасшедшая…. — Вот сами бы и участвовали в своих драмах! Что бы нет?! — кажется это вышло несколько громче, чем я планировала изначально. — Ну наблюдать-то всегда интереснее! — она пожала плечиком, словно такие мелочи каждому известны. — Впрочем, хорошенького понемножку, — прозрачные, точно дождевые капли, подвески снова закачались и зазвенели, а я судорожно закашлялась. — Теперь можно и обратно возвращаться. Что такое, милая, слюнкой подавилась? Ага. Если только слюнкой праведного негодования… Минуточку. То есть я могу взять и вернуться обратно? Прямо сейчас? Домой, к Ма-сенсею и сестрице Шио? Я… Нет. Уйти, не поблагодарив всех чудесных людей, что отнеслись ко мне с такой заботой и добротой, будет верхом неучтивости. — Могу я, — я глубоко вздохнула: просить ее теперь, после всего того, что я услышала, было непросто — могу я, госпожа, еще немного задержаться? Мне бы хотелось попрощаться с друзьями. — Какая ты милая, — Богиня бесцеремонно потрепала меня по щеке. — Честно говоря, смысла в этом не много. Все равно через какое-то время они о тебе напрочь забудут. Но если тебе очень хочется… Вот как… Про меня все забудут. Что ж, наверное, это правильно. Ками-сама! А платье?! Я ведь совсем забыла про свадьбу и платье! Оно так и останется у Кисеки-сана. От такой несправедливости я жалобно захлюпала носом. — А?! — богиня приложила ладошку, спрятанную в складках длинного рукава, к уху. — Говори громче! Мы тут все девочки и никого не осуждаем! — Платье, — обиженно промямлила я. — Мое платье… И все зря… — А, свадьба в семействе Нара! — богиня покивала, словно с чем-то соглашаясь. — Да, такое никому пропустить не захочется. И день вполне удачный. — Что ж, Мина-чан, и это я тебе позволю. Но ты должна пообещать мне, что как только луна поднимется высоко в небо, ты — одна, — госпожа подняла указательный палец и очень весомо им потрясла, — спустишься к реке. Я буду там тебя ждать. — О, спасибо! Спасибо! — не знаю, почему, но сейчас Богиня показалась мне такой милой, что даже захотелось ее обнять, но я ограничилась поклоном. — Я сделаю все, как говорит Сиятельная Богиня! — Тогда у меня есть два подарка для такой хорошей девочки, — в руках у нее оказался мешочек из гладкого шелка и складной веер — сэнсу; и я так и не поняла, откуда она все это достала. Распустив тесьму, госпожа вытряхнула из мешочка мне на ладони гребень для волос, вырезанный из лунного камня. Ничего подобного я в жизни своей не видела. — Этот гребень должен был дождаться твоего возвращения из Северного Храма, — она посмотрела на меня о-о-очень многозначительно. — И я считаю, что он в любом случае должен достаться тебе. — Но, — я растерянно смотрела на гребень: он действительно был удивительно красивый, а цветы лотоса мастер вырезал так искусно, что, казалось, будто они выросли сами по себе на молочно-белой с голубым блеском отполированной поверхности, — разве я могу его взять? — Конечно можешь! — судя по тону, Богиня и не предполагала других вариантов. — Самая настоящая глупость — отказываться от такой красоты! Раз Мангецу собирался подарить его тебе, значит он уже твой! Ну а то, что он не успел это сделать, п-ф-ф-ф, это уже нюансы! «Надеюсь, вы не в обиде на меня, Мангецу-сан», — я провела пальцем по прохладным лепесткам, слушая вполуха капризное «делаешь ей одолжение…бу-бу-бу, а она еще и недовольна…бу-бу-бу….». «И на Богиню тоже… Я очень вам благодарна». — Эй, эй! Ты слышишь меня? Мечтать надо о живых! — Лунная Богиня щелкала у меня перед носом пальцами, снова пребывая в хорошем расположении духа. — А этот подарок от меня. И она одним ловким движением развернула лежащий, до этого момента, у нее на коленях веер. На шелковом поле — ветви сосны темной тушью и, словно свежий срез соснового дерева, полная луна в небе, а рядом тонкой кистью строки «Не сомневаюсь, ты тоже смотришь в небо в полнолуние». — Между прочим, мой личный. Дарю его тебе, потому что ну как без веера флиртовать-то? Кажется, уже ничто не было способно шокировать меня. Даже становится смешно. Я снова почтительно кланяюсь. — Благодарю Сиятельную Богиню за такой щедрый подарок! — Ну может тогда все же поцелуешь кого-нибудь и разобьешь ему сердце? — Боюсь, это не в моей власти, госпожа, — стараюсь говорить это самым серьезным тоном. Нет, все-таки, она немного того…