Рассвет в долине пепла

Под звук дождя, льющего на меня, Я разорву свою связь с болью, которую могу понять лишь я сам.

Ран чувствовал, что все взгляды устремлены на него. Странно, но боли почему-то не было – только ощущение хлещущей из дыры в животе крови. Дышать через нос не выходило, и старший Хайтани пытался захватить воздух ртом, и от этого в уголках его губ надувались кровавые пузырьки. Привалившись спиной к стене, Ран сидел на полу, согнув ноги в острых коленях – окна в холле спортзала были широкие, до самого пола, и в мутном дневном свете старший Хайтани казался белым, будто вся кровь отлила от его лица и сейчас расплывалась лужей на чистом кафельном полу. Члены обеих банд еще не отошли от безумных гонок со смертью, а потому никак не могли понять, что произошло. Ведь только что Ран уверенно бежал рядом, а теперь… Кончики пальцев Риндо занемели – его всего мелко трясло. Тогда, у эскалатора, он успел разглядеть, как Ран под пулями прикрывал их с Харучиё от приближающихся тварей: только благодаря брату Риндо остался жив – видимо, тогда старшего Хайтани и задело. В голове все перемешалось, но одно Риндо осознавал совершенно точно: пострадал брат из-за него. Видеть Рана слабым, беспомощным было так странно, что младший Хайтани никак не решался поднять взгляд и посмотреть в чужие глаза – он боялся, что увидит, как из них утекает жизнь. Будь на месте Рана кто-то другой, к нему бы уже бросились, попытались помочь. Но сам факт того, что это надменный, холодный старший Хайтани сейчас полулежит на полу и царапает побелевшими пальцами кафель, вводил всех в ступор – будто существовало негласное правило, что Ран бессмертный, неуязвимый, а сейчас произошло какое-то недоразумение. Несколько минут в просторном холле царила тяжелая тишина, на фоне которой хрипы Рана казались особенно жуткими, тяжелыми. Мысленно Риндо уже тысячу раз бросился к брату, зажал ладонями эту жуткую дыру в чужом животе, прошептал что-то успокаивающее и помог старшему подняться. В реальности он только застыл, как манекен, забыв даже о том, что сам должен дышать. Это все его вина, из-за его глупости Ран пострадал. Старший Хайтани вдруг сплюнул кровь и как-то странно содрогнулся, а затем медленно поднял голову – его мутный взгляд скользил с одного лица на другое, пока не остановился на Риндо: и тот вдруг понял, что чувств для него слишком много. Всего несколько дней назад он ошарашенно осознавал свою любовь к брату, вчера мучился от приговора «не люблю» и терял Рана эфемерно, на уровне духовной, внутренней связи. Сейчас он лишался старшего и в реальности. Не удержавшись, Риндо неловко отвел взгляд в сторону – он просто потерялся в самом себе и не знал, что чувствовать. Это видели все собравшиеся в холле. Никто не понял, как Ран вообще умудрился подняться на ноги: держась одной рукой за стену, второй он зажимал дыру в животе и осторожно распрямлялся – теперь он казался еще более худым и болезненно бледным. Создавалось ощущение, что ноги старшего Хайтани сейчас подкосятся, и он снова рухнет на пол. Кровь струилась по длинным пальцам Рана, но он сделал первый шаг, чуть покачиваясь, на ходу: выбившиеся из косичек пряди упали на лицо старшего Хайтани, его костлявая грудь медленно вздымалась. Для человека с пулей в животе он шел достаточно уверенно – даже лицо Рана все еще ничего не выражало. Сознание уже куда-то уплывало, но перед глазами раз за разом повторялась картина, как Риндо отворачивается от него: словно в том, как брат отвел взгляд, был скрытый смысл – этим жестом он отказался от него, Рана, когда тот нуждался в нем особенно сильно. Зажимая рану в животе, старший Хайтани целенаправленно шел куда-то вперед, чуть хмуря брови. Под пристальными взглядами он ощущал себя на театральной сцене – и перед этой публикой, перед этим рядом теней, он ни за что не покажет свою слабость: хоть и кажется, что ноги сейчас подогнутся. Тело не слушалось, каждый новый шаг давался все с большим трудом. Предательство Риндо было больнее, чем кровоточащая дыра в животе, но Ран не покажет эту боль в свете выдуманных софитов – он останется великолепным до самого конца. Его привязанность, все то, чему он посвящал жизнь едва ли не с самого рождения, будто выливалось из него вместе с кровью: и даже алые капли, которыми был отмечен путь старшего Хайтани, напоминали ошметки красной нити, которая когда-то связывала Рана с самым важным человеком. Сегодня этот человек отвернулся, пока он истекал кровью на полу. Нить оборвалась. Кажется, кто-то окликнул Рана по имени, но он не слышал: все силы уходили на то, чтобы держаться прямо. Пока нужно было просто скрыться от этих взглядов, закончить постановку одного актера и остаться наедине с собой – перед глазами старшего Хайтани расцветали черные круги. Он сделал Риндо смыслом своей жизни и существовал ради ничего, ради него пытался быть лучшим, чтобы в самом конце оказаться отвергнутым: эта привязанность отдавала тупой болью в животе. Ран даже не понял, как ввалился в раздевалку. Только когда дверь захлопнулась, он позволил себе снова сползти на пол и глухо застонать – возвращалась чувствительность, и теперь совсем небольшая рана в животе казалась старшему Хайтани огромной дырой, через которую вываливаются его внутренности. В раздевалке царил полумрак, небольшие окна здесь были только под потолком. В темноте Ран сидел на полу и почти физически ощущал, как кровь покидает его тело тугими толчками – он уже не чувствовал рук и только бессмысленно смотрел перед собой. Старший Хайтани ощущал, как его знобит. Наверное, поднялась температура. Выкинуть из головы момент, в котором Риндо отворачивался от него, не выходило – эта сцена сносила шаткий баланс в мыслях Рана, он проигрывал ее перед глазами, продолжая истекать кровью. Он убеждал себя, что еще немного отдохнет, придет в себя и что-нибудь придумает: поднимется на ноги, остановит кровотечение, придет в себя – он же Ран, он не может сдаться так просто, умереть от какой-то дурацкой случайности. Он обязательно со всем справится, но сначала отдохнет еще совсем немного… – Ран? Ран, ты меня слышишь? Когда в тишине раздевалки раздался встревоженный голос, старший Хайтани резко открыл глаза, приходя в сознание. Его слишком мутило, чтобы различить, кому принадлежал голос, а потому внутри зажглась совсем робкая надежда – а вдруг… Но уже через секунду прямо перед Раном на корточки опустился бледный Коко, и старший Хайтани разочарованно прикрыл глаза. И как он мог позволить себе быть таким наивным? – Ну и что ты тут развалился? – Хаджиме говорил с наигранной бодростью, хоть его руки и тряслись. – Давай, поднимайся, все с тобой хорошо. Не дождавшись реакции, Коко перекинул руку старшего Хайтани через себя, но тут же охнул – несмотря на внешнюю худобу, тот оказался довольно тяжелым. Сам Ран не сопротивлялся, но и никак не пытался помочь. Кое-как Коко дотащил его до скамейки и осторожно опустил, убедившись, что старший Хайтани не падает: после этого он стянул с Рана куртку и в полумраке хмуро оглядел кровоточащую дыру в его животе. Только теперь тот рассмотрел, что Хаджиме притащил с собой какой-то ящик и несколько бутылок с водой – на бутылках был логотип спортивного зала, в котором они оказались. Проследив за взглядом Рана, Коко бодро кивнул: – Да-да, сейчас мы достанем пулю, подлатаем тебя, и ты будешь как новый. – Оставь меня в покое, – старший Хайтани устало запрокинул голову и прошептал это обескровленными губами. – Я сам справлюсь. – Сам вытащишь из себя пулю? – Коко в раздражении приподнял бровь. – Между прочим, не будь ты таким мудаком, тебе бы помогла Юдзуха. Она сейчас борется за жизнь Сенджу, но с тобой возиться не станет ни за что, она тебя ненавидит. Так что довольствуйся мной. – Лучше быть объектом ненависти, чем пустым местом, как вы все, – на губах Рана расцвела странная улыбка: он бредил, а потому уже не различал, где явь переплетается с воспаленной реальностью. – Твои попытки вывести из себя единственного человека, который пытается тебе помочь, очень оригинальны, – несмотря на свои слова, Коко продолжал изучать содержимое найденной в зале аптечки. – Но твои методы сомнительны. – Каждый сам становится оригиналом. Ран слабо усмехнулся, но тут же болезненно содрогнулся. Игнорируя его, Хаджиме рылся в коробке, разглядывая различные бутыльки в полумраке: содержимое его явно не радовало. Под плавающим взглядом старшего Хайтани, Коко достал пару стеклянных банок и бинты, а затем трясущимися руками зажег несколько свечей – в раздевалке стало чуть светлее. Воспользовавшись тем, что Ран уже едва шевелился, парень резко задрал его черный свитер, обнажала впалый перепачканный в крови живот, и тут же охнул: Коко и сам серьезно пострадал, но многочисленные ссадины и синяки под острыми ребрами старшего Хайтани шокировали его. Ни разу Ран не показал, как больно ему было на самом деле – и даже сейчас пытался отшучиваться: – Ты что, будешь доставать пулю голыми руками? А ты хоть знаешь, как это делать? – Щипцов здесь нет, – Коко поспешно буркнул это, отворачиваясь от жуткого ранения. – Так что без вариантов. Последний вопрос Рана остался без ответа. Наверное, будь у него хоть немного сил, он бы сбежал, услышав эти слова. Но сейчас старшему Хайтани казалось, что сломлено было и его тело, и даже его душа: хотя про последнюю он предпочитал шутить, что ее у него нет – поэтому Ран только наблюдал за чужими действиями отсутствующим взглядом. Коко явно делал что-то подобное впервые. Он суетливо раскладывал какие-то баночки, лил перекись на дрожащие пальцы, а затем вдруг повернулся к Рану и долго рассматривал его сосредоточенным взглядом. Через секунду Хаджиме вдруг поднялся с места, а вернулся уже с двумя полотенцами, которые нашел в раздевалке – маленькое он протянул старшему Хайтани. – Зажми между зубов, – Коко вздохнул. – Могу лишь предположить, что будет очень больно. У Рана не осталось сил, чтобы спорить. Поэтому он просто приоткрыл рот, позволяя вложить в него полотенце – ему казалось, что все это происходит не по-настоящему. Возможно, в какие-то моменты старший Хайтани и правда терял сознание, потому что он не помнил, как Коко вылил на его живот целую банку перекиси: зато проникновение его пальцев в рану впечаталось в память очень ярко – как будто кто-то копошится во внутренностях. Боль была обжигающая, она распространялась по всему телу, пульсировала, отдавала в голову, но Рану казалось, что он достиг какого-то предела, как будто он уже был настолько сломан, что доламывать его дальше было бессмысленно. Старший Хайтани только сильнее стискивал полотенце зубами, пока Коко, который и сам выглядел так, как будто вот-вот отключится, пытался извлечь пулю. Когда Хаджиме все-таки справился, и вытянутый шарик из металла, перепачканный в крови, вышел из живота парня, тот совладал с собой настолько, что даже помогал Коко накладывать бинты на рану – тот с ужасом косился на старшего Хайтани, поражаясь его хладнокровию. Только что Ран чуть не погиб, пулю из его живота доставали пальцами без наркоза, а холодные лавандовые глаза оставались все такими же равнодушными: хоть Хаджиме и чувствовал, что для человека перед ним каждый вдох отзывается болью в груди. – Если ты заплачешь, я никому не расскажу, – Коко вздохнул и вынул полотенце из чужого рта. – Ран, невозможно столько терпеть. Ты же человек. А людям бывает больно, плохо, тошно. Эмоции – это нормально. Старший Хайтани смотрел на Хаджиме не то с усталостью, не то с отвращением. Ему хотелось скорее остаться одному. Империя Рана рушилась, все догмы его жизни рассыпались, стирались в градациях серого отчаяния: он никогда не думал, что быть отвергнутым – это больнее, чем пуля в живот. Старший Хайтани бросил всего себя к ногам одного человека, он хотел быть лучшим только для него и не мог даже представить, что однажды этот человек отвернется, когда он, Ран, будет нуждаться в нем больше всего. Это было так странно, обидно, больно – будто жизнь вдруг ударила бумерангом за все, что старший Хайтани причинял другим людям. – Уходи, – Ран прошептал это одними губами. – Я хочу побыть один. – Но… – Уходи. Коко понял, что спорить бессмысленно: он тоже видел, как потух взгляд старшего Хайтани, когда Риндо отвернулся от него. Протянув Рану бутылку с водой, Коко растерянно произнес, что будет периодически заходить, чтобы проверить его состояние – старший Хайтани на это никак не отреагировал. Только когда дверь за Коко закрылась, он позволил себя глухо застонать и лечь на скамейке, подложив под голову холодные ладони: боль в животе была просто невыносимой. Тугие бинты давили на рану, старшему Хайтани казалось, что он медленно разрушается изнутри – он даже не понимал, в сознании ли находится или снова падает в бредовые видения. Ран не знал, что делать дальше. Вся его жизнь вдруг рассыпалась вдребезги: а он не мог даже заплакать. В последний раз старший Хайтани плакал в ту ночь с братом после смерти родителей – после этого он строго запретил себе показывать слабость. Ни одной слезинки не скатилось с щеки Рана. Сейчас он больше не мог терпеть и хотел заплакать: от жалости к себе, от боли, от этого давящего одиночества – от целого водоворота нахлынувших чувств. Но не получалось. Старший Хайтани столько времени убеждал себя, что должен отключить все эмоции, должен научиться быть холодным, равнодушным, чтобы его не могли ранить, что теперь не мог позволить слабость даже наедине с собой. Скамейка была достаточно широкой, чтобы Ран мог лежать на ней, подтянув колени к животу – так как будто бы было не так больно. Он был потерян и разбит, он хотел, чтобы его нашли, как потерянного ребенка: он потерялся в себе, потерялся в жизни, он не знал, что делать дальше. Нарисованные идеалы старшего Хайтани были растоптаны, они исчезали, а он не мог понять, как такое вообще может быть возможно – единственный человек, который был ему так важен, отвернулся от него. Только Риндо Ран позволял заглянуть внутрь своей души, для него он был готов разодрать собственное горло и стать водой, если бы младшего мучила жажда: и все это было зря. Сбылись предсказания – старший Хайтани остался наедине с кошмаром, в который превратил свою жизнь. И даже сейчас он видел выход из этой ситуации. Забыть Риндо, вычеркнуть его из свой жизни, продолжать существовать ради себя. Нужно стереть брата из своей памяти, ведь счастливое прошлое делает людей калеками, потому что в него хочется возвращаться раз за разом – а воспоминания только будут раздирать осколками кожу. Все счастливые воспоминания Рана связаны с Риндо, только он привносил краски в его жизнь, только он значил так много. А теперь его не стало. Вернее, он есть, есть физически – просто не здесь, не рядом, а с кем-то другим. Старший Хайтани не понимал, почему брат в итоге выбрал не его: ведь Ран был готов посвятить ему всю жизнь, для него не существовало никого, кроме Риндо, только ему хотелось дарить свое счастье. А теперь не осталось ничего. Зависимость друг от друга делает людей уязвимыми, но только она приносит самое большое счастье: теперь счастье испарилось, и старшему Хайтани казалось, что даже тишина раздевалки издевается над ним. Несколько раз Ран снова терял связь с реальностью. Ему мерещилось, что кто-то открывает дверь, в отголосках сознания раздавались глухие шаги. Старший Хайтани надеялся, что это Риндо, но раз за разом это оказывались лишь его фантазии – наблюдало за страданиями Рана разве что его одиночество. Но даже так он продолжал надеяться, что брат придет к нему, что брат почувствует, как Ран нуждается в нем сейчас: но никто не появлялся. Старший Хайтани понимал, что может произнести тысячу громких слов, может внешне оставаться неприступным айсбергом, но он не сможет вычеркнуть брата из жизни, не сможет стереть воспоминаний о счастливом прошлом. Возможно, у него получится избегать взгляда Риндо, не говорить с ним, но этот человек все равно будет занимать все мысли Рана – а ему самому останется только беззвучно плакать об ушедших воспоминаниях. У всего должно быть логическое завершение, у каждой истории есть свой конец, своя последняя глава: их сложный путь закончился так. Обиднее всего было то, что Ран не понимал, в какой момент оступился. Ведь он все время пытался быть лучшим, ради брата он выворачивался наизнанку, делал то, чего никогда не сделал бы ни для кого другого. Так почему Риндо выбрал не его? Все это время Ран боролся за жизнь только ради младшего – чтобы быть рядом, чтобы защищать его. А сейчас… Зажженные Коко свечи давно потухли, и теперь в полумраке старший Хайтани сжался на скамейке и думал, готов ли умереть. Ведь если Риндо он не нужен, то больше Рану и незачем жить – все его существование было сосредоточено в брате. Эти мысли болезненно пульсировали в голове, и старшему Хайтани становилось все труднее оставаться в сознании: в ушах шумело, сердце болезненно колотилось. Он не справлялся. Сильный, неуязвимый, антихрупкий Ран Хайтани сейчас едва дышал. Его ледяные пальцы были перепачканы в крови и не слушались, и парень прижимал полотенце к животу уже скорее на автомате. Стало невыносимо холодно, все тело тряслось, и Рану казалось, что провалы в его памяти становились все длиннее. В какой-то момент он вдруг понял, что если его глаза закроются еще раз, то он уже не проснется. Сил не осталось совсем. Глядя в темноту, старший Хайтани прислушивался к своему дыханию – он не понимал, жив он или нет. « Это конец?» – в голове болезненно билась эта мысль. «Но ведь я все еще дышу?». Перед глазами снова возник Риндо. Не тот момент, когда он отвернулся – нет, боли и так было слишком много. Кое-как перевернувшись на спину, Ран вспоминал прошлое: как они засыпали в одной кровати, как брат счастливо смеялся рядом с ним, как крепко держался за его руку и предлагал править Роппонги вместе – столько счастливых моментов. И даже сейчас эти мысли вызвали у старшего Хайтани слабую, вымученную улыбку. Боль отступала, его дыхание выравнивалось. Он справится с чем угодно, чтобы иметь возможность видеть Риндо хотя бы как сторонний наблюдатель – даже если младший от него отказался, Ран готов быть рядом с ним незаметно, продолжать оберегать от всего. Он выживет. Он сбережет любовь к Риндо внутри разбитой души. *** Привалившись к стене, младший Хайтани сидел, уткнувшись лбом в собственные колени. Он просто не понимал, что ему делать: хотелось бежать, кричать, звать на помощь – что угодно, только бы не ощущать себя так, будто жизнь вдруг оборвалась тупиком. Риндо ненавидел себя, все свое существование, свой слабый, никчемный характер. Как он мог отвернуться от Рана, как он мог отвести взгляд в тот момент? Он испугался, потерялся в собственных чувствах, но не смог поддержать самого важного в жизни человека. Когда брат истекал кровью, Риндо трусливо избегал взгляда глаза в глаза – потому что знал, что он был причиной этой жуткой дыры в животе старшего. Отвращение к себе крепло с каждой секундой. Теперь Риндо понимал, почему брат произнес те жуткие слова – как можно любить такого слабого, бесхарактерного человека, как он? Возможно, прямо сейчас Ран умирает, возможно, они больше никогда не увидятся, не поговорят: а Риндо даже не может собраться с силами, пойти за ним, провести вместе последние минуты – потому что боится увидеть в таких знакомых глазах презрение, осуждение, злость. Младший Хайтани не знал, что делать, если брат умрет. Не может такого быть – не может быть жизни без Рана. Тело мелко дрожало, весь мир вокруг перестал существовать: был только тот взгляд старшего Хайтани – затухающий, пустой. Риндо казалось, что из его сердца прямо сейчас выдирают кусок. Лучше бы пуля попала в него, лучше бы истекал кровью сейчас он – он не достоин Рана, не достоин быть рядом с ним, не достоин носить фамилию Хайтани. Когда-то они одновременно потеряли родителей: но старший сын остался сильным, а младший так никогда и не смог до него дотянуться – Ран был готов защитить брата собой, а тот не сумел даже броситься за ним, зная, что этот разговор может стать последним. С самого детства Риндо равнялся на брата, хотел стать как он: сильным, выносливым. Но у него ничего не вышло. Прямо сейчас младший Хайтани давился своей слабостью, своей никчемностью и не знал, что будет делать, если больше никогда не услышит голос, который значит так много. Когда бледный Коко с окровавленными руками вышел из раздевалки, Риндо подскочил на ноги и сразу же оказался рядом. – Что с ним? Он… – Я достал пулю, – даже голос Хаджиме дрожал. – Но я не знаю, выживет ли Ран. Он как будто… я не знаю. Риндо, ты ему нужен. Иди к нему. Младший Хайтани вдруг понял, что не знает, что ответить. Он только медленно качал головой, глядя на Коко так, будто надеялся, что тот сам прочитает все в его глазах. Риндо было сложно, он запутался. Не могут все быть такими сильными, яркими, безэмоциональными – он боялся, что увидит, как умирает брат, что последним его воспоминанием станет Ран, который смотрит на него с отвращением. – Ему нужен покой, – младший Хайтани врал, и скачущий голос его выдавал. – Я… Не хочу мешать. – Да что за чушь?! – Коко выглядел так, будто сейчас и сам потеряет сознание. – Он… Ты… Вы нужны друг другу. – Я ему не нужен, – Риндо прошептал это почти беззвучно. – Я только помешаю. Рану нужно отдохнуть… Слова вдруг закончились, и младший Хайтани застыл. Что еще ему говорить? Что он слабый, что он запутался, что он не хочет видеть разочарование в затухающих глазах человека, которого любил столько времени, что он не готов наблюдать, как умирает Ран? Пока Риндо терялся в словах, в другом конце просторного тренажерного зала вдруг послышались шаги – Юдзуха и Мицуя медленно отходили от застывшего тела Сенджу. Они молчали, но все и так было ясно. Все руки Юдзухи были в крови, бурые разводы расплывались на ее школьной форме, но девушка не отрывала взгляд от пола: по ее щекам текли слезы. Мицуя поддерживал Юдзуху за плечи, будто иначе она могла потерять равновесие и рухнуть на пол – наверное, отчасти это было правдой. – Она умерла, – девушка прошептала это срывающимся голосом. – Сен… В нее вошло пять пуль… Одна попала прямо в легкое… Я пыталась… Но…Но… Не договорив, Юдзуха вдруг закрыла лицо руками, мелко вздрагивая – Мицуя сразу же притянул ее к себе, успокаивающе обнимая. Сам он тоже дрожал. Все взгляды невольно устремились на Харучиё: с момента их бегства он неподвижно сидел в углу, разглядывая потолок – Риндо был уверен, что видел, как бывший зам Канто проглотил пару таблеток. Будто почувствовав всеобщее внимание, Санзу вздрогнул, а затем медленно повернулся, глядя в сторону, где осталось лежать тело Сенджу: взгляд бывшего зама Канто ничего не выражал, он бессмысленно плавал по залу – а затем Харучиё рывком поднялся. Медленно, чуть пошатываясь, он направился к сестре. Риндо вспомнил, как еще утром Санзу слал девушку к черту, говоря, что их ничего не связывает: сейчас его неуверенная походка и дрожащие пальцы говорили об обратном. Никто не выдержал того, как Харучиё рывком опустился на колени рядом с Сенджу, низко наклоняясь над ее телом. Хотелось сбежать, не быть свидетелем этой жуткой картины, забыть о происходящем, абстрагироваться: концентрация отчаяния в воздухе стала невыносимой. Риндо смотрел на то, как Санзу сидит у тела сестры, смотрит на нее, касается безжизненной руки – и не мог представить, что будет сидеть точно так же рядом с Раном. Отчаяние казалось огромным, всепоглощающим, как будто мрак вдруг заполонил все существование, и любые попытки выбраться из этой тоски заранее обречены на провал. Спасения не существует, все предрешено, конец уже определен – все погибнут. Мрачные мысли Риндо нарушил сухой, судорожный кашель. Никто не понял, в какой момент у Инуи начался приступ: просто он вдруг согнулся почти пополам, заходясь в порывах раздирающего кашля – грудная клетка парня судорожно вздымалась. Сил в младшем Хайтани не осталось: он просто апатично наблюдал, как Сейшу содрогается, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Зато Коко растерялся лишь на секунду, а затем сразу же бросился к оставленному на полу рюкзаку Инуи, лихорадочно перебирая его содержимое окровавленными руками. Найдя ингалятор, парень сразу же бросился к Сейшу, прикладывая трубку к его губам – всего несколько секунд, и в зале снова воцарилась тишина. Инуи задышал спокойно. Какое-то время Коко успокаивающе гладил его по волосам, но на лице Хаджиме вдруг проступило странное, напряженное выражение: он явно что-то продумывал. Убедившись, что жизни Сейшу ничего не угрожает, Коко вдруг спросил: – Где остальные ингаляторы? – Что? – после приступа голос Инуи еще звучал слабо. – Ты сказал, что у тебя еще пять ингаляторов. В рюкзаке только один. Где остальные? Риндо вспомнил соглашение, которое его брат заключил с Сейшу – видимо, запас его ингаляторов подходил к концу. Только вот… Сможет ли Ран выполнить свою часть договора? Впрочем, Коко ничего не знал о просьбе Инуи, а потому сейчас налетел на него лихорадочным вихрем: нервы сдавали, никто больше не мог выносить напряжение, а потому Коко почти истерично бросался на Сейшу, раз за разом спрашивая, почему тот ничего ему не сказал. Риндо понимал Хаджиме: если бы у него был шанс узнать все заранее, как-то подготовиться к случившемуся, защитить Рана, то он бы сделал все – так же и Коко хотел защитить Инуи. Поэтому сейчас он почти кричал, спрашивал у Сейшу, что им делать, где искать новые ингаляторы: а тот в ответ только устало вздыхал и пытался успокоить Хаджиме, придерживая его за плечи. Наблюдая за чужой ссорой, младший Хайтани не заметил, как Харучиё отошел от тела Сенджу и внезапно оказался рядом с ним. Санзу рухнул на пол, как гора тряпья, и устало привалился лбом к плечу Риндо, закрывая глаза – никогда прежде младший Хайтани не видел бывшего зама Канто в таком состоянии. Взгляд Харучиё никогда не был осмысленным, но сейчас он и вовсе беспорядочно скользил по залу, ни на чем не задерживаясь: сам парень мелко трясся и хмурил брови. Санзу не выглядел, как скорбящий человек. Скорее он напоминал того, кто запутался в себе, не понял, что произошло, сделал ход конем и через секунду выяснил, что играет в карты, а не в шахматы – а мир вокруг продолжал рушиться. Риндо понимал это ощущение. А потому притянул Харучиё, успокаивающе гладя того по спине. Давиться болью сейчас было проще, чем посмотреть своим страхам в глаза и пройти в раздевалку к Рану: и Риндо ненавидел себя за это. В помещении стояла тяжелая, угнетающая тишина. Юдзуха беззвучно рыдала на плече у Мицуи, Коко молча смотрел в глаза Инуи с тоской, какую невозможно передать словами – теперь и он понимал, что каждый приступ может стать последним. Харучиё рядом с Риндо тоже ничего не говорил: он не плакал, уже даже не дрожал, но что-то в его застывшей позе, пустых глазах, побелевших губах выдавало, что парень тоже был на грани – будто он и сам не осознал всю степень потери, которую только что пережил. Но даже сейчас Риндо оставался эгоистом: собственная боль ему была гораздо важнее. Даже среди чужих трагедий он чувствовал, что их с Раном история особенная, не такая, как у всех – она не поддается объяснению, ее не рассказать остальным, не выразить в простых словах: они существовали отдельно от всего мира. И Риндо знал, что, сидя здесь, совершает ужасную ошибку – он должен быть рядом с братом. Но после всех глупостей, что он уже натворил, ему было стыдно: он не достоин Рана – даже если тот не любит его так, как хочется, если воспринимает, просто как брата. Риндо было больно: на всех уровнях существования – моральном, физическом, какие там еще бывают? Впервые с начала этой катастрофы, с того дня, когда им пришлось поспешно бежать из бизнес-центра, младший Хайтани ощутил такую тяжелую, непроглядную тоску: безысходность окутывала, впивалась в кости. Больше не существовало правильных выборов, делать что-либо теперь бессмысленно – они столько боролись, чтобы остаться ни с чем. Сегодняшняя попытка побега провалилась, едва начавшись. Наверное, хоть раз в жизни каждый думал, что будет делать в случае зомби-апокалипсиса: и Риндо, конечно, тоже. Все представляют себя сильными, несгибаемыми героями, которые спасают себя и своих близких, легко решают любые проблемы – но в итоге реальность вносит свои корректировки. В обществе на миллион обычных человек найдется лишь один герой: в глубине души Риндо всегда мечтал, что это окажется именно он. Но сейчас младший Хайтани понимал, что он был самым простым, уязвимым человеком, ведомым своими слабостями – героем был Ран, а потому именно он сейчас истекает кровью за стеной. Концентрация отчаяния в воздухе зашкаливала, и никто даже не пытался делать вид, что все хорошо. Тишина была плотной, такой, что был слышен каждый чужой вдох и выдох – Риндо никак не мог избавиться от ощущения, что счастье разбилось прямо в его руках. Не случись всей этой катастрофы, они с Раном просто продолжили бы жить рядом, поддерживать друг друга – может, Риндо и не осознал бы своей болезненной любви, а старший просто продолжал бы быть с ним рядом. Сегодня прошлое окончательно разлетелось на осколки. Наверное, примерно об этом же думали все, собравшиеся в зале. Не отрываясь от плеча Риндо, Харучиё дышал тяжело, медленно – младший Хайтани не мог даже представить, что сейчас происходило в его голове: все-таки у каждого из них была своя история. Границы времени деформировались, все как будто бы застыло, и было непонятно – прошли сутки или всего пять минут. Резкий скрип двери нарушил тишину неожиданно, а потому все буквально подскочили на месте, в напряжении крутя головой: если это зомби пытались к ним вломиться, то бежать точно некуда. Но со стороны забаррикадированного входа все было спокойно – открылась дверь, ведущая в раздевалку. Все взгляды второй раз за день устремились на старшего Хайтани: никто не говорил об этом вслух, но его уже успели похоронить – слишком много трагедий произошло за один день, чтобы верить в чудеса. Но Ран стоял в дверном проходе абсолютно живой, хоть и напоминал призрака: болезненно бледный, со впалыми щеками и застывшими брызгами крови на усталом лице. К животу старший Хайтани прижимал полотенце с алыми пятнами, его обескровленные губы отдавали синим, а лавандовые глаза будто ввалились – но даже так Ран уже не выглядел слабым: на ногах он стоял вполне уверенно. От неожиданности Риндо шумно выдохнул. Взгляд старшего Хайтани сразу же застыл на брате, и тот вдруг вспомнил, что прямо сейчас сидит рядом с Харучиё, обнимая его одной рукой. Первым желанием было оттолкнуть бывшего зама Канто, наплевать на чужие взгляды, броситься к Рану, сжать его руку – но Риндо будто застыл на месте. В этот раз он не отвел взгляда, и несколько секунд они с братом они все-таки смотрели друг другу в глаза. Младший Хайтани ожидал увидеть отвращение, неприязнь, злость, но Ран смотрел на него без каких-либо эмоций: просто изучал какое-то время, а затем отвернулся. Прямо как Риндо совсем недавно. Младшего Хайтани тряхнуло так, как будто по телу пробежал электрический разряд – этим жестом Ран окончательно поставил между ними точку, разорвал и без того натянутую до предела красную нить. Запоздало Риндо захотелось закричать, придумать, как все исправить, отмотать время – потому что все это было неправильно. Но старший Хайтани уже не смотрел в его сторону: брат знал его достаточно хорошо, чтобы понимать, что Ран с трудом держится прямо, но все равно выглядит так, как будто с ним все в порядке. – Вот это ты живучий, – Коко издал нервный смешок. – Так и поверишь, что Хайтани всесильные. – А вы без меня так расклеились, что уже готовы умирать? – Ран хмыкнул, но тут же чуть поморщился и прижал дрожащие ладони к животу. – Тогда вот он, я, ваш бог и надежда, можете воскресать. – Очень смешно, – Юдзуха оторвала ладони от заплаканного лица и с ненавистью посмотрел на старшего Хайтани. – Ты и отсюда собрался находить выходы? Сейчас быстро придумаешь нам вариант спасения и еще двое запасных путей, да? – Я придумаю варианты спасения для себя, а вы можете просто следовать за мной, если хватит смелости, – на этих словах Ран сделал несколько медленных шагов вперед, выходя из полумрака. – Только не путайтесь под ногами. Как бы искусно ни играл старший Хайтани, все видели, как плохо ему было: походка парня была шаткая, нетвердая. Он двигался чуть замедленно и от боли закусывал губу, останавливаясь, чтобы перевести дыхание – но при этом Ран все равно источал странную, мощную, подавляющую энергию: будто с его появлением отчаяние начало рассеиваться. Старший Хайтани знал, что для него сейчас был переломный момент – либо под всем свалившимся на него он ломается и сдается, либо останется сильным чертовой судьбе назло: и он не позволит никому усомниться в собственной исключительности. Даже если его звезде суждено взорваться, он сделает это, разлетевшись на тысячи ярких осколков, а не потухнет, стираясь из всеобщей памяти. И пусть Риндо от него отказался, пусть выбрал другой путь, Ран все равно продолжит доказывать, что он лучший. Глядя на то, как старший Хайтани медленно обходит зал, одной рукой проверяя коробки, а второй продолжая придерживать полотенце у перебинтованного живота, остальные собравшиеся в помещении неловко переглядывались. Было стыдно – что Ран, едва держась на ногах, продолжает бороться, а они бесцельно сидят на полу, растворяясь в отчаянии. Никто не знал, где старший Хайтани брал силы, но быть хуже на его фоне не хотелось. Первыми поднялись Коко и Инуи – они направились к Рану, помогая ему изучать содержимое ящиков и коробок в тренажерном зале: наверняка здесь могут быть предметы, которые им пригодятся. Затем Мицуя тоже встал на ноги и протянул руку Юдзухе – какое-то время девушка молча смотрела на дрожащую ладонь, но затем тоже поднялась с пола: сначала они накрыли тело Сенджу найденным полотенцем, а затем направились в противоположный угол зала. Юдзуха продолжала коситься на Рана с враждебностью. Сидеть остались только Риндо и Харучиё. Несколько раз младший Хайтани пытался поймать взгляд брата, но тот даже не поворачивался в его сторону – он негромко переговаривался о чем-то с Коко и Инуи. Риндо вдруг почувствовал себя так, будто его самый страшный ночной кошмар начал сбываться: теперь Ран не любит его в реальности, а не только на словах – и делает это заслуженно. Облегчение Риндо от того, что брат выжил, сменилось новой волной отвращения к себе. Как они оказались так далеко друг от друга, почему их пути разошлись? Риндо до сих пор не мог объяснить, почему отвел взгляд, почему не пошел за старшим в раздевалку, почему не был рядом, даже когда Коко сказал, что Ран может не выжить. Это было малодушие, его страх, боязнь столкнуться с правдой лицом к лицу. Ран никогда не простит его. Раньше он не любил Риндо, но хотя бы считал частью себя, частью семьи Хайтани – с этого дня и это тоже кануло в прошлое. Теперь они чужие люди. – Я абсолютно его не понимаю, – устроив подбородок на острых коленях, Харучиё наблюдал за Раном, чуть сощурившись. – Где, блять, он берет силы на это все? Что им движет? Вздрогнув, Риндо повернул голову. Он уже и забыл, что Санзу все еще сидит рядом с ним. Человек, к которому он всего пару минут назад испытывал жалость, вдруг вызвал только отторжение – до младшего Хайтани дошло, что, выйдя из раздевалки, Ран первым делом увидел то, как он сидит рядом с Харучиё, обнимая его одной рукой. Руки сразу же захотелось отдернуть. С трудом Риндо сдержал этот порыв: Санзу ведь не виноват, что оказался не в то время не в том месте. Да и он сам только что потерял сестру прямо на глазах, так что, наверное, из всех собравшихся понимает Риндо лучше всех. Если бы не бывший зам Канто, младший Хайтани бы ощущал себя так, будто его бросили одного на самом краю света – так брошенными оказались они вместе. – Он особенный, – Риндо прошептал это, наблюдая за братом вместе с Харучиё. – Не как мы все. – Говоришь о нем с таким восхищением, – Санзу чуть поморщился, а затем устало вздохнул и вдруг резко поднялся на ноги. – Пошли, мы с тобой одни сидим, как немощные. Нужно хоть что-то сделать. Риндо поднялся вслед за Харучиё почти на автомате: его отвращение к себе достигло такого предела, что ему уже было все равно – сидеть или что-то делать, молчать или говорить: все равно Ран от него теперь предельно далеко. Пока все осматривали тренажерный зал, Риндо и Харучиё бесцельно бродили чуть в стороне – они не разговаривали, но и молчать было тяжело. Волна отчаяния отступила с появлением старшего Хайтани, и Риндо никак не мог перестать думать, какой его брат был яркий, исключительный. Едва цепляясь за жизнь, он все равно источал столько света, что хватало и всем остальным: Риндо на его фоне был лишь перегоревшей лампочкой. Толку от него и Харучиё было мало: пока остальные нашли еще запасы бутилированной воды и даже пару коробок протеиновых батончиков, Риндо просто перебирал спортивный инвентарь, а бывший зам Канто и вовсе уселся на велотренажер и апатично крутил педали, глядя в одну точку перед собой. Один раз младший Хайтани допустил неосторожность и столкнулся с Раном почти лоб в лоб. Он боялся, что брат снова отвернется, но все оказалось еще больнее: Ран спокойно выдержал чужой взгляд, а затем ничего не выражающим голосом попросил пропустить его. Как будто они были совсем чужими людьми. Риндо было бы проще, если бы брат кричал на него, обвинял, сказал хоть что-то – но это равнодушие ранило еще сильнее, изощреннее. Младшему Хайтани все больше казалось, что он совершил непоправимую ошибку. Время продолжало играть по своим правилам, и Риндо даже не понял, когда наступила ночь. Небо в широких окнах резко потемнело, но в зале было достаточно светло – Инуи нашел несколько мощных фонарей. Риндо вдруг подумал, что совсем не понял, как прошел очередной день: как будто в несчастные двадцать четыре часа уместилось столько событий, что несчастные границы времени не выдержали и лопнули. Спать как будто бы не хотелось, но во всем теле была такая невыносимая усталость: впервые в жизни младший Хайтани думал, как здорово было бы уснуть и не проснуться – может, тогда наступило бы желанное спокойствие? – Думаю, спим сегодня здесь? – Юдзуха устало выдохнула и опустилась на мягкий пуф. – Все равно бежать куда-то сейчас бессмысленно… Они же не взорвут город так быстро? – Нужно, чтобы кто-то охранял вход, пока остальные спят, – Инуи задумчиво произнес это, разглядывая зал и усиленно игнорируя вопрос девушки. – Мы не знаем, насколько мутировали зомби. На парковке они явно устроили нам ловушку. Как и на крыше. – Думаешь, они могут пробраться сюда? – Коко с сомнением посмотрел на забаррикадированную дверь. – Ворваться ночью? – Все может быть… – Инуи качнул головой. – Лучше подстраховаться. – Как будете выбирать добровольцев? – Харучиё пытался отыгрывать свою ехидную роль до конца, но что-то в скачущем голосе выдавало, что каждое слово он выдавливает с трудом. Неловкий вопрос решился легко – Ран вытянул из кармана коробок спичек. Однажды они уже использовали такое распределение, и оно привело к скандалу между братьями и тому, что старший чуть не погиб, спасая Риндо: но сейчас уже даже не осталось того, что можно разрушить. Да и тогда дело было опасным, а сейчас Ран знал, что с братом ничего не случится, если ночью ему придется последить за входом – поэтому и пошел на риск. Сломав пополам две спички, старший Хайтани перемешал их с остальными и протянул сжатый кулак. Правила все те же: короткая означает необходимость стать вынужденным добровольцем. Даже сейчас Ран хотел, чтобы Риндо вытянул длинную – ведь иначе ему придется не спать всю ночь, и на следующий день младший будет усталый и сонный, а это скажется на скорости реакции. Заботиться о том, кто тебя отверг, было так странно, что уголок губ Ран дернулся в подобии улыбки: остальные посчитали, что это гримаса боли. Распределение произошло быстро, судьба сыграла злую шутку: первая короткая спичка оказалась у Рана. Вторую вытянул Мицуя. Повисла неловкая пауза – в ярком свете найденного фонаря все лица казались бледными и вытянутыми, но Ран с впалыми щеками и обескровленными губами выглядел особенно болезненным, усталым. – Я могу заменить тебя, – отчего-то даже Инуи чувствовал себя неловко, когда предлагал это старшему Хайтани. – Все-таки ты… Ну… – Все в порядке, – испарина на лбу Рана говорила об обратном. – Я уже отлежался в раздевалке, выспался на сутки вперед. – Мицуя, – Юдзуха вдруг бросилась к парню и настороженно коснулась его локтя, продолжая смотреть на старшего Хайтани, как на ядовитого паука. – Ты останешься с ним? Пока мы будем спать? – Ты очень льстишь мне, если считаешь, что с дырой в животе я найду силы, чтобы придушить твоего друга забавы ради, – улыбка на губах Рана стала еще более холодной. – Юдзуха, он прав, – Мицуя мягко отстранился от девушки. – Ну что со мной может случиться? Несколько секунд Юдзуха переминалась с ноги на ногу, явно сомневаясь, но все-таки она кивнула: плохое предчувствие не покидало. Девушка знала, что старший Хайтани опасен, он несет с собой беды – даже просто находясь рядом, можно оказаться затянутым в его хищный омут. Но сейчас Юдзуха только вдохнула и опустила голову, как бы говоря: делайте, что хотите. Говорить что-либо еще не было смысла, и все начали медленно расходиться по залу – странная неловкость сохранилась. Всего на мгновение Риндо задержался на месте рядом с братом: в голове возникла мысль, что если он скажет хоть слово сейчас, если сделает первый шаг, то что-то еще можно изменить. Но говорить все еще было нечего. Раньше между ними была пропасть непонимания, теперь пропасть превратилась во вселенную: они будто были в разных галактиках. Риндо отвернулся ровно в ту секунду, когда Ран покосился на него краем глаза. Они разминулись всего на мгновение, но сердце старшего Хайтани все-таки пропустило удар – он никак не мог понять, как любовь и привязанность в один момент могут обратиться в равнодушие. Говорят, от любви до ненависти один шаг, но это не так: Ран предпринял сотни попыток все изменить, но это все равно не дало результата. Да и не было у них никакой ненависти – только разочарование и холодное безразличие. Пока старший Хайтани и Мицуя устраивались в мягких креслах у входа, остальные вытянули из огромной стопки матов для упражнений несколько штук, чтобы устроить импровизированные кровати – Коко догадался использовать многочисленные полотенца как одеяла. В зале было достаточно холодно. Риндо удивился, когда Харучиё вдруг швырнул свой матрас рядом с его и лег рядом, глядя в потолок. Разговаривать не хотелось, поэтому младший Хайтани повернулся к Санзу спиной и закрыл глаза, по привычке свернувшись в клубок. До этого несколько ночей он провел рядом с братом, и теперь Риндо никак не мог согреться – и дело было не в температуре вокруг. Он мелко дрожал от осознания собственной глупости, от того, что лишился самого важного в жизни человека. А если бы Ран погиб? Риндо раз за разом проигрывал в голове этот сценарий и понимал, что ему не нужен мир, в котором нет старшего брата – в таком существовании просто не будет смысла. Но ведь и сейчас Рана фактически нет в его жизни: и эта мысль терзает изнутри так сильно, что не получается думать ни о чем другом. Совсем недавно Риндо казалось, что он не сможет уснуть, но сейчас он вдруг почувствовал, что это единственный способ сбежать от реальности, всей боли и горы наделанных ошибок. Медленно мысли начали смазываться, а тело расслабляться – истекающий кровью Ран стоял перед глазами Риндо до тех пор, пока тот не провалился в тяжелый сон. *** – Риндо, мы победили! Теперь Роппонги правим только мы с тобой, – говоря это, Ран неотрывно смотрел в глаза младшего. – Ты рад? Это ведь то, что ты хотел? Глядя на брата перед собой, Риндо не мог перестать дрожать. Ран сейчас напоминал маленького демона: его светлые косички растрепались, костяшки были сбиты, а лицо перепачкано в засохшей крови – и даже глаза старшего Хайтани светились странным, дьявольским огнем. А Риндо рядом с ним понимал, что победили не они: победил Ран. Он помнил, как брат спокойно расправился со своим противником, а затем стащил парня, который обездвижил Риндо, и свернул ему шею одним резким движением – старший Хайтани убил, не задумываясь. Отчего-то Риндо очень боялся смерти: он не мог представить, что своими руками мог сделать что-то подобное. А еще страшнее было, что Ран, который так спокойно оборвал чью-то жизнь, сейчас стоит рядом, перепачканный в крови, и улыбается как ни в чем ни бывало. – Ты их убил, – Риндо никак не мог собрать разлетающиеся мысли. – Нас ведь… найдет полиция. Посадят… – Да плевать, мы маленькие. Да и родители отмажут, – на мгновение Ран чуть нахмурился, а затем снова засиял улыбкой и обхватил лицо брата окровавленными ладонями. – Риндо, ты хотел править Роппонги, и я сделал это для тебя. Ты рад? Медленно младший Хайтани закивал, пытаясь изобразить такую же улыбку и скрыть дрожь во всем теле. Сейчас их с Раном разница ощущалась особенно ярко: старший Хайтани был таким сильным, он шел к своим целям напролом, не видел преград ни в чем. А он… Риндо хотел править Роппонги, но он не хотел никого убивать, не хотел всего этого кошмара – ему просто нравится быть рядом с Раном, проводить с ним время. Младший Хайтани создавал в голове идеальную картинку, где все хорошо само по себе, где они вместе делают что-то, что им нравится – и Риндо не понимал, как сказка обратилась кошмаром. Ран во всем для него был слишком: слишком яркий, слишком резкий, слишком подавляющий. Может, не будь его рядом, младшему Хайтани даже было бы проще но он… Любил Рана. А потому сейчас обнял брата за талию, чтобы скрыть дрожь в руках, и заглянул в чужие счастливые глаза. – Да, Ран. Я очень рад, спасибо тебе. Теперь мы с тобой будем править Роппонги. *** Возвращаться в реальность после таких снов становилось все труднее. Лежа в темноте, Риндо как будто ощущал на своих щеках холодные, перепачканные в крови ладони маленького Рана – но все это оказалось иллюзией. Когда Риндо открыл глаза, рядом никого не было. Сердце ныло в груди, в пустом желудке встал ком, и младший Хайтани перевернулся на другой бок, пытаясь устроиться поудобнее: Харучиё рядом с ним не спал и задумчиво разглядывал потолок зала, подложив руки под голову. – Думаешь о Сенджу? – Риндо спросил это шепотом, чтобы не разбудить остальных. – Можем поговорить, если хочешь. – Ни о чем не думаю, – Санзу усмехнулся, а затем резко повернул голову к младшему Хайтани. – И вообще, тебе это снится. Ты спишь. На мгновение Риндо даже поверил бывшему заму Канто: в последнее время он все больше терял связь между выдумкой и реальностью, особенно по ночам. Но все-таки сердце слишком болело – в мире снов такой боли быть не может. Значит, сейчас они с Санзу все-таки лежат рядом в темноте и разговаривают. – Почему все так? – Риндо понял, что больше не может сдерживаться. – Почему от любви так больно? – Потому что люди постоянно принимают за любовь что-то другое, – Харучиё ответил сразу, словно чужие слова его совсем не удивили. – Привязанность, теплые чувства, необходимость в заботе, даже чертову зависимость – все называют любовью. Опошлили это слово до невозможности, аж тошно. – У меня не другое. Я знаю, что люблю, – Риндо казалось, что его сейчас разорвет от накопившихся за столько времени чувств. – Почему все так сложно? Почему всегда хочешь по-хорошему, а получается все хуже и хуже? Я просто… не знаю, что мне делать. Как будто весь мир рушится. – Не волнуйся, Риндо, – приподнявшись на локте, Харучиё вдруг лукаво улыбнулся, а затем с насмешкой подмигнул. – Мир рушится не только у тебя. Просто… настал конец света. Поэтому занимай место поудобнее, наблюдай и наслаждайся.