Рассвет в долине пепла

«Я прекращу существование, как пепел?», Эти грустные слова срываются с губ, поглощая меня окончательно

Ран никогда не был особенно эмоциональным человеком. Наверное, только благодаря этой своей особенности он все еще оставался в сознании – любой другой бы сошел с ума. В школе старший Хайтани никогда не интересовался собственной успеваемостью: он равнодушно воспринимал высшие отметки и никак не реагировал на выговоры за поведение. На грустных фильмах Ран не плакал, над шутками не смеялся и вообще как будто бы жил на своей, отдельной планете. Иногда Риндо казалось, что у его брата вообще отсутствует какая-либо эмпатия. Когда младшему было пять, он даже наивно спросил у Рана, не робот ли он – тот в ответ только усмехнулся. Раньше сам Ран о собственном равнодушии особенно не думал: жить без лишних эмоций и переживаний даже удобно. Лишь совсем недавно, когда старший Хайтани стал замечать, что Риндо от него отдаляется, он задумался – его безучастность может обижать людей. Поведение Рана как бы подчеркивает, что ему плевать на остальных, он ставит себя выше, превозносит над окружающими: в целом, это было правдой. Со всеми, кроме Риндо. Когда старший Хайтани осознал, что стена льда вокруг него стала такой толстой, что даже самый близкий человек уже не видит его самого, было поздно – брат оказывался все дальше. Иногда Ран ощущал себя так, как будто он кричит, а его не слышат. Он мог подобрать искусную речь для любой ситуации, окутать целую толпу своей харизмой, но найти нужных слов для Риндо так и не смог. Пропасть непонимания между ними становилась все шире. Но сейчас Ран был рад собственной безэмоциональности. Наверное, в ином случае его сердце просто не выдержало бы такой вспышки чувств: когда ты словил пулю, спасая того, кто значит для тебя так много, а потом чуть не умер, а этот самый человек отворачивается от тебя и уходит к тому, кого ты просто не выносишь, невольно кажется, что весь мир рушится. Но Ран держался достаточно бодро. Сидя в мягком кресле напротив входа в тренажерный зал, он думал, что не ощущает ничего, кроме усталости: как будто остатки чувств перегорели в те моменты в раздевалке, когда Ран думал, что умирает. На контрасте с осознанием возможности собственной смерти все остальные переживания вдруг потеряли краски. Старший Хайтани раз за разом возвращался в ту минуту, когда он смотрел в темноту, лежа на жесткой скамейке – возможно, что-то в нем тогда сломалось окончательно. Вспоминать, как Риндо отвернулся, все еще было больно, но эта боль была какой-то отдаленной, притупленной – будто завеса пепла с улицы перенеслась в глаза Рана: весь мир померк. Старший Хайтани даже подумал, что рад этому зомби-апокалипсису. Так ему хотя бы есть, чем заполнять пустоту внутри – нужно думать, как выбираться из этого торгового центра, уезжать из Токио, спасать себя. Случись это все в обычной повседневной жизни… Стоило подумать об этом, как Ран впал в ступор. Он просто не представлял, чем ему заниматься, если Риндо не будет рядом – Ран ведь даже в эту идиотскую группировку Канто вступил, чтобы быть ближе к брату. Старший Хайтани просто представлял, как Риндо съезжает в отдельную квартиру, находит себе любимого человека, отделяется, а сердце уже начинало противно ныть – Ран не верил, что их особенная связь может оборваться. Даже сейчас ему казалось, что, хоть красная нить размотана, отброшена в сторону и истоптана, осталось еще что-то: невидимый луч, который приведет их друг к другу. Ненормально быть настолько привязанным к брату – обычно родственники живут вместе лишь до какого-то момента, а затем расходятся, каждый начинает свою историю. Ран не видел смысла ни в одной главе своей жизни, если Риндо не будет рядом. Ему хотелось заботиться о младшем, узнавать, как прошел его день, делать его счастливее, находить мелочи, которые заставят Риндо улыбнуться – посвящая жизнь брату, Ран не требовал ничего взамен. Сам факт того, что глаза младшего счастливо светятся, приносил Рану спокойствие. Теперь на смену спокойствию пришло холодное равнодушие. Иногда старшему Хайтани казалось, что Риндо был для него чем-то вроде солнцезащитных очков: он скрывал все несовершенства мира, прятал уродливую реальность – теперь темных стекол не осталось, и свет резал глаза. Ран никогда не считал себя хорошим человеком – он давал себе и миру вокруг достаточно здравую оценку. Поэтому старший Хайтани с самого детства пытался определить, каким словом назвать то чувство, что он испытывает к Риндо. Ему было важно, чтобы брату было хорошо, ему нравилось радовать младшего, запоминать о нем совсем незначительные детали, чтобы потом, заказывая пиццу, добавить в нее масло чили – потому что младший обожал острое. Риндо всегда удивлялся, как брат помнит о нем даже такие мелочи: а Ран в ответ хитро улыбался и пожимал плечами, ссылаясь на хорошую память. Когда младший из-за чего-то расстраивался или злился, Ран был готов в ту же секунду голыми руками разодрать горло его обидчикам и сделать все, чтобы брат снова улыбнулся. Думая обо всем этом, старший Хайтани приходил лишь к одному определению своих чувств – это любовь. Для Рана у любви не было оттенков, границ правильности и неправильности, того, какой он должна быть – он любил так, как ощущал. А ощущал старший Хайтани слишком много: Риндо был его зоной комфорта, его человеком, с которым можно быть искренним и ничего не скрывать: Риндо – то лучшее, что с ним случалось. И вот этого не стало. Теперь нужно думать, как быть дальше, как собирать себя по кусочкам, находить новые смыслы. Ран уже выжил, и ноющая, притупленная боль в животе напоминала об этом: сдаваться сейчас будет просто глупо. Коснувшись свитера, под которым его живот перетягивали тугие бинты, старший Хайтани подумал, что на уроках биологии никогда не слушал и чаще всего сидел в телефоне, переписываясь с Риндо – поэтому представления о строении человеческих органов имел крайне мутные. А вдруг пуля все-таки повредила что-то жизненно важное, и он медленно умирает? Вдруг прямо сейчас у него происходит внутреннее кровотечение, и жить Рану осталось всего пару часов? Если он не доживет до рассвета, то последние его мысли будут такими? Что он жалкий, умирающий и брошенный? Словно в подтверждение страхов старшего Хайтани, боль в животе чуть усилилась – а может, это просто самовнушение. Ночь сейчас в самом разгаре, небо за широким окном было совсем черным, и Ран вспомнил, как когда-то давно в детстве точно такой же темной ночью не мог уснуть: он бесшумно скользнул на кухню, где и обнаружил мать – та тоже страдала бессонницей. Присев на корточки, женщина заглянула в глаза сына и спросила, что его беспокоит. Вместо ответа Ран тоже задал ей вопрос: для чего люди живут? Мать любого другого ребенка бы испугалась и попыталась понять, что вообще вызвало у мальчика такие мысли, но госпожа Хайтани с рождения видела холодные, лавандовые глаза Рана. В ту ночь она рассказала, что люди живут, чтобы остаться никому неизвестными и не совершить ничего, что хоть немного отложилось бы в памяти у остальных – такова судьба большинства людей. Мама объяснила Рану, что такими были их соседи, учителя в школе, прохожие на улице, да даже она сама: исключений очень мало. Но он, Ран, особенный. Мальчик в ответ на это кивнул. На красивом лице, обрамленном мягкими светлыми волосами, не отразилось ни капли удивления. Ран и сам знал, что он особенный: он никогда не говорил об этом вслух, но в каждом его действии, поступке, даже взгляде сквозила исключительность – он был отличным от всех. На интуитивном уровне старший Хайтани ощущал, что он не проживет обычную жизнь, не растворится в человеческом потоке. Его судьба будет не похожа ни на чью другую, и это делает его выше остальных людей, позволяет подняться над ними и смотреть свысока. И Ран знал, в чем заключается его особенность. У него есть Риндо. В брате, который сейчас сопит в кровати и ничего не подозревает, заключается вся его сила, то, что дает Рану возможность чувствовать себя избранным. Пока все вокруг отыгрывают отведенные роли, о которых забудут через пару недель, месяцев, лет, их с Риндо история расчертит небо, как хвост от падающей звезды – и запомнится навсегда. Больше никакой истории нет, нет особенной связи. Зная о собственной исключительности, Ран жил крайностями: все или ничего. Он сделал ставку и проиграл, оставшись ни с чем – в одиночестве лежа на скамейке раздевалки, старший Хайтани уже принял решение, что не позволит себе погаснуть просто так. Теперь ему нужно найти силы сиять, даже если причина излучать свет оказалась вне зоны досягаемости. Ран должен найти мотивацию в собственной злости – из принципа доказать всем, что он пережил даже пулю в животе: а значит справится и дальше. Размышляя обо всем этом, старший Хайтани ни на секунду не упускал из вида Мицую в соседнем кресле: тот настороженно следил за ним краем глаза. Рана это позабавило. Он вымотался так, что сейчас, наверное, не смог бы даже подняться на ноги, а его все равно воспринимают, как опасного врага – и это льстит. Всего на секунду в Ране вдруг разгорелась насмешка – ему самому это напомнило то, как у смертельно больных людей в последние дни жизни вдруг наступает облегчение: будто судьба дает им шанс насладиться еще немного. Вот и старший Хайтани вместо пульсирующей боли в животе вдруг ощутил желание расхохотаться. С трудом сдерживая улыбку, он вдруг резко дернулся в сторону Мицуи, выкинув руку вперед так, словно сжимал нож. Парень, что и до этого напряженно наблюдал за Раном, вскочил на ноги, принимая оборонительную позу. Не удержавшись, старший Хайтани тихо засмеялся, но тут же болезненно поморщился, складывая ладони на животе. – Вы так боитесь меня, что вздрагиваете даже от движения руки, – ситуация все еще забавляла Рана. – Я такой жуткий или вы такие бесхребетные? – Все на нервах, – Мицуя нахмурился, смутившись собственной реакции, и вернулся в кресло, стараясь не смотреть на своего невольного партнера по дежурству. – Только совсем конченные вроде тебя могу шутить в такой ситуации. – Может, я шучу, чтобы не плакать? – издевательская улыбка старшего Хайтани стала только шире. Мицуя никак не отозвался – только уставился на забаррикадированную дверь так, словно на самом деле в любой момент ожидал нападения. На самом деле ему просто не хотелось смотреть в глаза Рана: даже когда их обладатель смеялся, они будто пронзали льдинами. Зато сам старший Хайтани продолжал изучать парня, чуть сощурившись. Мицуя – такой хороший, порядочный, образцовый. И такой до тошноты обычный. Рана вдруг одолело любопытство: ему захотелось получить подтверждение того, что он не растерял свои чары, он все еще оставался Раном Хайтани – хищником, который легко опутывает выбранную жертву сладкими речами. Ему нужно убедиться, что, даже разбившись вдребезги, он остался самим собой и все еще может управлять людьми, как кукловод, заглядывать в их души, подчинять себе. Ран просто хотел потешить свое самолюбие. – У тебя ведь есть две сестры? – старший Хайтани спросил это как бы невзначай, будто заводил светский диалог. – Младшие? – Есть, – Мицуя с подозрением покосился на парня, явно не понимая, почему он вообще вспомнил об этом. – Тебе-то какая разница? – Переживаешь за них? В одно мгновение Ран резко потерял свой холодный, неприступный облик. Черты его лица будто смягчились, тон стал не таким жестким, и даже в глазах появилось что-то человеческое, сочувствующее – Мицуя явно растерялся от такой перемены. Они оставили один фонарь включенным, и в его ярком луче капитан Тосвы изучал спокойное лицо Рана, будто надеясь уличить в его обмане. Но тот продолжал смотреть на него спокойно, даже как будто бы чуть доверчиво. На секунду по спине Мицуи пробежала дрожь – в голове даже возникла безумная идея, что зомби научились копировать внешность живых людей, а рядом с ним сейчас совсем не Ран. Тряхнув головой, парень прогнал эту бредовую мысль. – Конечно, переживаю, – Мицуя никак не мог оторваться от гипнотического взгляда лавандовых глаз. – Я же у них один. Они еще совсем маленькие… Да и вообще, нормальным людям свойственно переживать за близких. Последние слова больно резанули Рана, и он с трудом удержался от того, чтобы досадливо поморщиться: в его роль это не входило. Вместо этого старший Хайтани спросил: – Где они были, когда все началось? Дома? – Нет, – Мицуя удрученно вздохнул. – Если бы… Я отвел их в детский сад с утра, так что они наверняка были там. Боюсь даже представить… – Тогда они точно выжили, – Ран ободряюще улыбнулся и чуть подался вперед, наклоняясь к парню. – Я уверен в этом. – Что? По… Почему? – У детских садов в Японии очень хорошая защита, туда трудно проникнуть постороннему человеку, – старший Хайтани говорил с такой уверенностью, как будто лично составлял требования к детским садам в стране. – Так что, когда все это началось, воспитатели могли просто забаррикадироваться, запасы еды у них точно есть. Да и правительство наверняка спасало детей первыми. – Ты так думаешь? – в голосе Мицуи еще слышалось недоверие, но в его глазах уже зажглись отдаленные огоньки надежды. – Конечно, – честное лицо Рана ни на секунду не давало усомниться в его искренности. – Ведь дети это главный приоритет. У властей есть список детских садов, их точно эвакуировали в первую очередь. Так что твои сестры сейчас сидят где-то в безопасности и ждут, когда ты выберешься из Токио и спасешь их. – Я… Да, – Мицуя кивнул и впервые за долгое время слабо улыбнулся. – Я должен выжить и найти Луну с Маной. Они ждут меня. Да, все так. Старший Хайтани тепло улыбнулся в ответ. Конечно, он был уверен, что беззащитные дети в Токио погибли одними из первых: если в здании детского сада уже были зараженные, то после обращения они точно сожрали всех окружающих. А даже если зараженных не было, то воспитатели наверняка сбежали от страха, пытаясь спасти себя, и дети остались сами по себе – любая тварь, которая случайно забрела бы к ним с улицы, мигом сгрызла бы всю группу. Да и, откровенно говоря, плевать Рану было на сестер Мицуи – хоть они живы, хоть они мертвы. Ему просто хотелось проверить, что он все еще может убеждать, очаровывать, заставлять людей верить его словами и с обожанием заглядывать в глаза: у него получилось. Даже с дырой в животе он все еще мог подчинять себе. Старший Хайтани умел околдовывать речами – он знал, что люди превозносят тех, кто говорит то, что они хотят услышать. Рану не было никакого дела до сестер Мицуи, но он сумел убедить человека, который еще полчаса назад воспринимал его, как опасного врага, что сочувствует ему, а затем подарить надежду. Любимым развлечением старшего Хайтани было отбирать надежду, которую сам же и создал: так он чувствовал власть. Но пока время для этого еще не наступило. Ночь тянулась медленно, небо из совсем черного начинало светлеть, но признаков рассвета на горизонте еще не было. Спать Ран совсем не хотел. Казалось, что в тот момент, когда старший Хайтани готовился умереть в раздевалке, он належался на несколько суток вперед – поэтому сейчас он негромко разговаривал с Мицуей, каждым словом привязывая его к себе. Человек, который изначально не выносил Рана, теперь внимательно слушал его, кивал, открывал свои самые сокровенные секреты: старшему Хайтани это было нужно, как воздух. Они обсуждали прошлую жизнь – до начала катастрофы. Сам Ран по большей части молчал, только изредка задавал вопросы: он знал, как сильно люди любят говорить о себе. Эта игра в сочувствие помогала отвлечься от собственной трагедии – мысли о Риндо никуда не делись, но они как будто отодвинулись на задний план, чуть отдалились. Впервые с момента, когда Риндо отвернулся от него, Ран сумел вздохнуть спокойно. Только когда на горизонте замерцали признаки рассвета, старший Хайтани понял, как сильно устал. Он потерял счет, сколько уже дней они провели в этом кошмаре – как будто бы уже больше недели. Время растягивалось, событий было слишком много, и Рану казалось, что от момента, когда они с братом беспечно мчали по шоссе под сумасшедший плейлист Риндо, прошло чуть больше вечности. С самого начала апокалипсиса старший Хайтани засыпал с мыслями, что каждый день в этой новой жизни напоминает цирк – скандалы, ругань, попытки спастись. Но он обещал себе пробовать снова и снова. Сейчас сил уже не было, но это стремление выживать отложилось уже где-то на интуитивном уровне: наверное, именно поэтому Ран сейчас говорит с Мицуей о ничего не значащих вещах, когда пустота внутри него становится все больше. Потерялись все смыслы, стерлись первоначальные причины жить – остался лишь инстинкт. – Ты не такой, каким кажешься на первый взгляд, – Мицуя тихо произнес это, когда небо стало совсем светлым. – Ты гораздо лучше. Ран приложил все усилия, чтобы его лицо осталось невозмутимым: уголки губ так и норовили приподняться вверх в холодной усмешке. Какой он настоящий? Наверное, и сам Ран уже этого не помнит. Слишком много притворства, слишком много фарса и игры в неуязвимого ледяного короля – настоящим он был только с Риндо, но теперь с каждой секундой это все уносится куда-то далеко. Наступающий рассвет причинял старшему Хайтани почти физическую боль наравне с кровоточащей раной в животе: небо становится все светлее, а темнота в его душе никогда не исчезает: непонятно, куда идти, что делать дальше. Но новый день уже начался, вот-вот на затянутом пеленой пепла небе поднимется солнце, а значит, минуты, когда Ран мог быть слабым, растворяются с уходящей ночью. – Я еще могу дышать, – старший Хайтани произнес это шепотом, но обращался уже не к Мицуе. – И я не позволю себе погаснуть просто так. *** – Вертолеты кружат с самого утра. Что-то происходит. Инуи мрачно произнес это, отходя от окна. Комментарий был лишним: гул пропеллеров звучал так отчетливо, что у членов двух банд возникло ощущение, будто стены вибрируют – в мелькании черных точек в пепельном небе сквозило что-то зловещее. Каждый держал в голове факт, что Токио в любой момент могут взорвать. Перекусили все протеиновыми батончиками и водой – теперь нужно было принимать решение, что делать дальше, но никто не брал на себя ответственность выдвигать предложения. Ран продолжал изучать тренажерный зал на наличие чего-то полезного, пока Риндо сидел в углу рядом с Харучиё и неотрывно следил за братом уставшим взглядом, отворачиваясь каждый раз, когда тот смотрел в его сторону. С самого утра Коко и Инуи о чем-то негромко спорили чуть в стороне, а Мицуя будто пытался в чем-то убедить Юдзуху – устроившись на матах, они что-то обсуждали, и девушка упрямо качала головой. Каждый ждал знака, который бы подсказал, что им делать дальше. И знак нашелся. В одном из ящиков Ран нашел наборы для похода в горы – сразу несколько коробочек. Без особого интереса изучив содержимое пакетов, он вдруг наткнулся на сигнальные ракеты: для запуска в небо, если вдруг неудачливые путешественники потеряются среди горных вершин. Старший Хайтани задумчиво изучал наборы, а затем негромко окликнул Инуи. Помещение было достаточно тесным, чтобы их диалог услышали остальные – через минуту все обступили Рана и Сейшу. Наборов для походов было семь штук: столько же оказалось и сигнальных огней. Задумчиво изучая вытянутую торбу, напоминающую новогодние фейерверки, старший Хайтани покосился в сторону окна – там продолжали кружить вертолеты. – Думаешь, попробовать привлечь внимание? – Коко сразу догадался о чужой идее. – И они нас спасут? – Не факт, – Ран пожал плечами. – Кто знает, для чего они здесь. Повисла тяжелая пауза. Все это время Риндо пристально изучал профиль брата, пользуясь тем, что тот занят разговором – с самого утра старший не обращает на него внимания, даже не оборачивается в сторону Риндо. В целом, это достаточно ожидаемо, учитывая то, что произошло между ними вчера. Сегодня Ран выглядит чуть лучше: он все еще мертвенно бледный и иногда останавливается, чтобы перевести дыхание и прижать ладони к животу – и все же он уже не выглядит так, будто каждый его вздох может стать последним. Риндо кажется, что его вот-вот разорвет на атомы. Он окончательно запутался в себе, в своих желаниях, в жизни как таковой – еще вчера утром он почти ненавидел брата, мечтал найти способ отдалиться от него, а к вечеру уже проклинал себя из-за того, что не нашел сил остаться с Раном. Сейчас сердце терзало совсем иное ощущение. Риндо понимал, что просто не достоин быть рядом со страшим: и все равно злился, что тот игнорирует его существование. С самого утра они не обменялись и взглядом. – Нам нужно будет попасть на крышу, чтобы запустить эти огни, – Инуи изучал содержимое наборов для похода в горы. – Сомневаюсь, что кто-то успел разглядеть, как вообще здесь расположены лестницы. – Не думаю, что попасть на крышу торгового центра так легко, – Юдзуха покачала головой. – Иначе куча придурочных подростков творила бы там что попало. Думаю, если путь есть, то это что-то вроде рабочего коридора для сотрудников. – Может, пожарный ход? – Коко задумчиво обернулся к девушке, пытаясь вспомнить хоть какие-то детали этажа, на котором они сейчас находились. – Пожарный ход должен проходить через весь торговый центр. – Мы не узнаем, если не проверим, – этими холодными словами Ран будто поставил точку в едва начавшемся споре. – Нам в любом случае нужно уходить отсюда, так что обстановку снаружи придется понять. Мы не знаем, сколько тварей в торговом центре, не знаем, что находится вокруг, не знаем, есть ли здесь еще люди. Вдруг те, кто в нас стрелял, были не одни? Вдруг здесь есть целая группировка? Слова Рана как и всегда были полны смысла. До этого члены двух банд имели хотя бы примерное представление о том, что происходит вокруг них – в этот раз они бежали так быстро, что даже не успели рассмотреть обстановку торгового центра. Действовать, исходя из крайне мутных представлений о строении здания, было бессмысленно. Погибнуть так можно, едва выйдя за территорию тренажерного зала, который они сделали своей безопасной зоной. По этим же причинам не получалось сформулировать хоть какой-то план: никто не знал, где в торговом центре входы и выходы, как расположены лестницы. Вывод напрашивался только один – им снова придется выходить и жертвовать собой. – Идти всей толпой на крышу бессмысленно, – Коко задумался. – Так только привлечем внимание, да и запустить сигнальные огни может один, максимум два человека. Как будем выбирать? Опять жеребьевкой? – Нужно учитывать, что остальные не будут мирно сидеть в зале, – Ран обвел собравшихся холодным взглядом. – Если кто-то пойдет на крышу, то остальные пусть изучат этаж, найдут схему здания. В торговых центрах обычно есть информационные стойки с планом этажей. В идеале будет перерисовать его. На последних словах старший Хайтани кивком головы указал на стойку администратора тренажерного зала: там осталась ручка и тетрадь для записей. Теперь, когда наметилось хоть какое-то подобие плана, жить стало чуть легче, но вопросов без ответа все равно оставалось слишком много. – Очевидно, что искать путь на крышу и запускать ракеты опаснее, чем просто пройтись по этажу и перерисовать схему, – Коко озвучил то, о чем думал каждый. – Сомневаюсь, что добровольцы найдутся сами. – Я пойду на крышу, – Риндо буркнул это совсем тихо, будто говорил о каких-то совсем будничных вещах. Все взгляды устремились на младшего Хайтани. В том числе и взгляд его брата – впервые за день они смотрели друг другу глаза в глаза. Риндо принял решение пойти на крышу еще в тот момент, когда речь об этом только зашла: он больше не хотел отсиживаться в тени, не хотел, чтобы его прикрывали – если их с Раном пути разошлись, то младший найдет способы доказать, что носит фамилию Хайтани не просто так. Поэтому сейчас он спокойно выдержал тяжелый, испытывающий взгляд брата, хоть в коленях и появилась предательская слабость. Меньше всего Риндо ожидал, что Ран коротко бросит: – Никуда ты не пойдешь. Младшему Хайтани показалось, что его только что отбросили, как слабого бесполезного котенка. И сделал это человек, который теперь не имел на это никакого права. – С чего это вдруг? – Риндо нахмурился. – Ты не справишься. Обычно Ран тщательно взвешивал каждое свое слово – и этот случай был не исключением. Старший Хайтани больше не мог оберегать Риндо в открытую, как делал это всегда, так что теперь действовать приходилось изощренно: Ран боялся, что брат пострадает, а он не сможет его никак защитить, так что нужно сделать так, чтобы и остальные решили отправить на крышу кого-то другого. План сложился в голове старшего Хайтани моментально – запускать ракеты должен кто-то хладнокровный, продуманный. Если сейчас Ран сможет убедить всех, что Риндо для этой роли слишком импульсивный и вспыльчивый, то рисковать собой отправят кого-то другого: старший Хайтани был готов пойти и сам. Что угодно, чтобы брат был в порядке. А пока нужно было доказать, что Риндо – самая неподходящая кандидатура для похода на крышу. И для этого придется вывести его на эмоции. – А ты научился предсказывать будущее? – младший Хайтани проглотил наживку и явно начинал злиться. – Откуда такая уверенность, что я не справлюсь? – Потому что вопрос не в том, чтобы просто запустить в небо сигнальные огни, – лицо Рана оставалось безэмоциональным, спокойным, словно он объяснял ребенку очевидные вещи. – Нужно найти путь на крышу, сделать это максимально незаметно, выждать момент, когда вертолет подлетит предельно близко, сделать так, чтобы спасатели поняли, где мы. И при этом нужно следить, чтобы параллельно тебя не сожрали. Слишком сложная задача. – Ты сейчас пытаешься сказать, что я тупой? – на контрасте с братом Риндо заводился все больше, в его прищуренных глазах вспыхнул зловещий огонек. – Не справлюсь с задачей, где нужно думать? – Я пытаюсь сказать, что ты слишком импульсивен и можешь нас всех подвести, потому что в нужный момент не просчитаешь все риски, – Ран знал, что играет с огнем, но сейчас другого пути не было. – Ах, конечно, – младший Хайтани вдруг с раздражением поморщился, а затем выпалил. – Уверен, ты с дырой в животе справишься с этим делом гораздо лучше. Может, словишь еще пулю, поиграешь в героя, в сильного и непобедимого Рана Хайтани. На этих словах Риндо все собравшиеся в зале старались смотреть куда угодно, только не на двух братьев. Даже те, кто знал их совсем чуть-чуть, ощутили неловкость. Сам Ран застыл, ощущая себя так, будто на него только что вылили ведро ледяной воды: со стороны казалось, что лицо старшего Хайтани оставалось все таким же невозмутимым – он сдерживал себя из последних сил. Зрачки Рана расширилсь, а вена на его шее запульсировала. Снова вернулась слабость, как в те моменты, когда старший Хайтани истекал кровью в раздевалке, и в какой-то момент Рану даже показалось, что он сейчас снова рухнет на пол. Они с Риндо ругались и до этого бесчисленное множество раз, брат обижался, огрызался, кидался обидными словами – но это все шло от его взрывного характера. А сейчас Риндо намеренно ударил Рана по самому больному. И Ран к этому был не готов. – Я не говорю, что я идеально справлюсь с этой задачей, – голос старшего Хайтани теперь звучал глухо. – Но я хотя бы смогу подумать и просчитать все риски. Даже с дырой в животе. – Да никто в тебе и не сомневается, – Риндо знал, что перегнул палку, но уже просто не мог сдерживаться. – Можешь прямо сейчас идти, куда хочешь, делать, что хочешь, ведь ты сам по себе такой крутой и исключительный, и никто тебе не нужен, никто не должен путаться под твоими ногами и отвлекать внимание от звезды Рана Хайтани. – Твоя реакция только показывает, что ты не справишься, – Ран чувствовал, что каждое слово приближает их к окончательной точке невозврата. – Попробуй прислушиваться к тому, что тебе говорят. Толку будет больше, чем от твоих попыток что-то кому-то доказать. – Да почему ты считаешь, что твое слово для меня имеет какую-то значимость!? – невольно Риндо говорил все громче, почти срываясь на крик. – Почему ты мне указываешь, почему навязываешь свое мнение?! – Потому что я твой брат, – полное отсутствие смысла в этом споре вызывало в Ране все больше раздражения. – И я пытаюсь сделать так, чтобы ты выбрался из этого города живым. – Ну тогда с этого момента можешь не считать меня братом, – Риндо выпалил это быстро, на выдохе, а затем, опустив взгляд, тихо добавил. – Да я тебя вообще ненавижу. Спор двух братьев проходил на повышенных тонах, становился все громче и громче, но почему-то именно последние слова младшего Хайтани, произнесенные шепотом, отчетливо пронеслись по залу, отпечатываясь в сердце того, кому они предназначались. Лицо Рана все еще ничего не выражало: и в этот раз дело было не в его хваленом самоконтроле. Просто сейчас весь мир старшего Хайтани рушился, что-то внутри него ломалось на куски, разлеталось вдребезги. Рану казалось, что его сердце разрывается, и ошметки органа повисают на ребрах – эхо их с Риндо сломанной взаимной зависимости проходило по всему телу. И это было гораздо больнее пули в животе. Больнее ободранных ладоней, больнее синяков и ссадин на коже, больнее страха перед завтрашним днем. На лице Рана не было никаких эмоций, просто потому что боль достигла предела, и он уже не мог ее чувствовать, не мог ничего ощущать – старшему Хайтани отстраненно думал, что он сломался. Он не мог поверить что человек, чье существование значило для него все, произнес эти слова, даже не осмелившись заглянуть ему в глаза. Он не хотел, чтобы все было так. Когда-то Ран считал, что если брата в его жизни не станет, то и он перестанет существовать. Но вот Риндо отказался от него, сказал это прямо, у всех на виду. И ничего не произошло, мир не исчез, планета не раскололась пополам. Только Ран чувствует себя так, будто больше никогда не сможет сделать ни единого вдоха. – Знаешь что, Риндо, – старший Хайтани собрал по крупицам все остатки сил, чтобы последнее слово осталось за ним. – Делай, что хочешь. Мне уже все равно. Ран смотрел в глаза брата еще секунду после произнесенных слов, а затем резко развернулся и двинулся в другую часть зала – в его фигуре, узких плечах и нетвердой походке было что-то, отчего остальные усиленно избегали смотреть старшему Хайтани вслед. Внутри него все перепуталось, в мыслях был полный бардак, и даже сердце стучало беспорядочно, будто вот-вот сойдет с ума и остановится. Ран еще не до конца понял, что произошло. Кончики его пальцев немели, а на языке осталась странная горечь, как будто слова Риндо стали физически осязаемы и забили его рот, голову, сердце. Ран не понимал, почему брат отвернулся от него, но еще больше он не понимал, чем заслужил ненависть – ведь он буквально всю жизнь посвятил Риндо, делал для него все, был готов броситься в ад ради младшего, погасить и зажечь заново все звезды для него одного. Собственная жизнь не значила для старшего Хайтани совсем ничего, когда речь шла о жизни брата. Он хотел спасти Риндо от всего, но Риндо не нуждался в спасении. Тишина, воцарившаяся в зале, была настолько напряженная, что резкое гудение вертолетов за окном на ее фоне еще больше действовало на нервы. Риндо не двинулся с места, даже не пошевелился – будто после разговора с Раном он завис, осмысляя то, что произнес вслух. Остальные неловко переглядывались, в глубине души надеясь, что кто-то заговорит, чтобы ссора братьев отошла на задний план и маячила на горизонте не так ярко: хоть резкие слова, сказанные обоими Хайтани, не затрагивали никого, кроме них, каждый в зале ощущал себя в чем-то виноватым. Словно опомнившись, Риндо вздрогнул и нахмурился так, словно не понимая, где находится. Ему нужно было за кого-то зацепиться, ощутить, что все это происходит в реальности – именно поэтому младший Хайтани рассеянно отошел к Харучиё скорее на автомате. Тот встретил его ядовитой улыбкой. Что-то на дне глаз Санзу мерцало гораздо ярче, чем обычное злорадство, но Риндо был слишком растерян, чтобы это заметить: он не понимал, как мог произнести те ужасные слова. Он просто разозлился, вспылил, сорвался на эмоции из-за того, что брат выставлял его идиотом перед всеми. Но ненависть… Он никогда, ни одного дня, ни секунды в жизни не ненавидел Рана – Риндо его не понимал, восхищался, боялся, превозносил, разочаровывался в себе, что не дотягивает до уровня старшего. Но ненависть – никогда. Это была ошибка, всплеск эмоций, дурацкие слова, которые уже не забрать обратно. Если до этого момента их с Раном связывали хотя бы братские узы, то теперь не осталось ничего. Сегодня младший Хайтани собственным признанием, которое даже и правдой-то не было, сделал себя единственным ребенком в семье. Погрузиться в трагедию собственной глупости Риндо не дали обстоятельства – все еще нужно было думать, как выбираться из торгового центра. Младший Хайтани снова повторил, что готов пойти на крышу и запустить сигнальные ракеты. В этот раз возражать никто не стал. Правда, через пару минут сцепились уже Коко и Инуи: Сейшу собирался пойти с младшим Хайтани, но Хаджиме сразу же вспыхнул и отмел эту идею, ссылаясь на ограниченный запас ингаляторов. – А если случится приступ? Вдруг тебе придется убегать? – Коко заваливал парня вопросами. – Мы должны снизить возможные риски. – Я спокойно дожил до этого момента, – Сейшу мягко улыбался и качал головой. – Моя астма еще не значит, что я должен спокойно сидеть и ждать, пока остальные все сделают за меня. Кажется, Инуи говорил еще что-то – и выяснять отношения у них с Коко получалось лучше, чем у обоих Хайтани, потому что через пару минут Хаджиме вдруг кивнул и мрачно вздохнул: он согласился отпустить Сейшу. Слушая их разговор вполуха, Риндо вдруг повернулся к сидящему рядом Харучиё. – Ты же тоже пойдешь с нами? На крышу? – вопрос младшего Хайтани звучал скорее как мольба: «пожалуйста, не оставляй меня, я не хочу быть наедине со своей болью». – Вот еще, – Санзу хмыкнул, всем своим видом говоря, что играть в спасателя не намерен. – Я же не ебанутый просто так лезть в пекло, когда можно мирно погулять по этажу, изучить обстановочку. Но я дарю тебе свое бл… бла… Как там правильно говорится? Ммм… Блядославение! Риндо не знал, что принял бывший зам Канто, но терпеть его ужимки и смешки стало просто невыносимо: поэтому он просто отошел в сторону от всех. Для младшего Хайтани все слилось в какой-то неясный мутный ком. Он не помнил, как проходили сборы, не запоминал план, который усиленно придумывали Коко, Сейшу, Мицуя и Юдзуха: пока все выстраивали стратегию, Риндо краем глаза наблюдал за отражением брата в зеркале – смотреть на Рана прямо он не мог. Старший Хайтани опустился на сваленные на полу маты, привалившись к стене, и спокойно смотрел в широкое окно, почти не моргая. По взгляду Рана было невозможно понять, о чем он думает. Может быть, раз за разом воспроизводит в голове слова младшего, терзая себя ими. А может, он забыл про их ссору через секунду и сейчас злится только из-за того, что Риндо пошел наперекор его воле на глазах у всех – ведь Ран сам сказал, что не любит брата, так какой ему смысл переживать сейчас? И все же что-то в погасших глазах старшего не давало Риндо покоя. Ран так и остался для него неразгаданной тайной. Подумать над произошедшим Риндо не дали: оказалось, что, пока он тонул в мыслях о брате, настало время выходить. Младший Хайтани к этому был не готов, но вида не показал – если он сольется сейчас, то будет совсем по-идиотски. Видимо, пока Риндо пытался поймать взгляд Рана и осознать, что их разговор случился в реальности, Юдзуха тоже подалась в добровольцы идти на крышу: младший Хайтани не знал, чем девушка руководствовалась и как уговорила Мицую отпустить ее – да и не было Риндо до этого никакого дела. В мыслях Риндо были только резко расширившиеся после его дурацких слов зрачки брата: никогда прежде он не видел Рана таким потерянным. Младший Хайтани больше не хотел играть в героя, не хотел кому-то что-то доказывать – теперь ему достаточно просто быть рядом с Раном. Осознание пришло так поздно, и в голову Риндо даже закралась сумасшедшая идея: прямо сейчас признаться брату в своей странной, неправильной любви. Наверное, после слов о ненависти это будет предельно странно. Наверное, его отвергнут. Наверное, Риндо просто не знал, что делать со своей жизнью. Но время играло не в его пользу. Когда младшему Хайтани в руки впихнули несколько ярких сигнальных ракет, он чуть было не спросил, а для чего это вообще нужно – вовремя опомнился. Инуи видел состояние Риндо, а потому взял руководство сборами на себя. В планах было незаметно выскользнуть из тренажерного зала, сразу же найти технические выходы и через них попытаться пробраться на крышу: а там уже запустить огни, когда вертолет будет предельно близко. Вторая группа выйдет примерно через десять минут после них – чтобы не привлечь внимание потенциально находящихся рядом тварей шумом. Пока Риндо, Юдзуха и Инуи будут искать путь на крышу, остальные изучат этаж и попытаются составить план торгового центра: это на случай, если спасатели за ними не придут. Ран до последнего не принимал участия ни в каких обсуждениях – просто сидел, устроив подбородок на острых коленях: его любимая с детства поза. Все вокруг казалось ему ненастоящим, фальшивым – будто этот мир рухнет, если стукнуть кулаком по стене, даже не применяя силы: все пойдет трещинами и развалится. Рану казалось, что его и остальных отделяет перегородка из мутного стекла. Даже когда Риндо и остальные разбирали баррикаду у двери и готовились выходить, старший Хайтани не поднялся со своего места – он только рассеянно наблюдал, как брат, хмурясь, переминается с ноги на ногу. Ран знал его достаточно хорошо, чтобы понять, как Риндо потерян. В какой-то момент ему даже показалось, что младший поворачивается к нему, пытаясь пересечься взглядами, но Ран снова отвернулся к окну: смотреть в эти глаза ему было физически больно. Как только тройка добровольцев покинула тренажерный зал, Коко сразу же приник к дверной щели, изучая обстановку – на первый взгляд, все тихо. Он стоял так, не двигаясь, до тех пор, пока Риндо, Инуи и Юдзуха не скрылись из вида: в голове у Хаджиме даже зажегся робкий огонек надежды. Вдруг в этот раз у них получится? Десять минут между их выходом и выходом первой группы Коко засек по часам на стене. Рану до времени не было никакого дела, он потерялся в самом себе, а потому зыбкие границы в виде минут и часов уже не имели для него значения. Какая разница, когда Риндо сказал ему, что они больше не братья – только что или пару часов назад? Когда Коко осторожно подошел к старшему Хайтани и присел рядом на корточки, тот даже не сразу понял, что от него хотят. – Ты можешь остаться здесь, – Коко говорил мягко и вкрадчиво, как с капризным ребенком. – Ты же… Хаджиме перевел многозначительный взгляд на живот Рана, где под свитером скрывались слои бинтов. Старший Хайтани даже не сразу понял, что имеет в вижу Коко, а затем резко встал и молча направился к двери: больше всего в жизни Ран не выносил жалость. Каким бы разбитым он себя сейчас ни ощущал, он ни за что не позволит остальным относиться к нему, как к слабому, беспомощному – старший Хайтани останется самим собой до самого конца. В ответ на его реакцию Коко только пожал плечами, как бы говоря: дело твое. Ран все еще придерживался своей позиции: пока у него есть дело, пока он пытается найти способ выбраться из этого кошмара, он живет – как только дела не станет, старший Хайтани останется наедине со своими кошмарами. Команда у них вышла крайне странная: Коко держал в руках блокнот и ручку и выглядел очень сосредоточенно, будто собирался на собеседование, Харучиё снова хихикал над чем-то в своей голове и бросал на апатично привалившегося к стене Рана многозначительные взгляды. Мицуя явно чувствовал себя неловко рядом с такими разношерстными членами Канто. Замявшись на секунду, он все-таки занял место рядом со старшим Хайтани: тот снова с трудом сдержал ухмылку, вспоминая их ночной разговор. Лесть становится опорой самооценки человека и вызывает привыкание – Ран всего лишь сказал то, что Мицуя хотел услышать, и из врага превратился для него в объект обожания. – Нам нужно будет сразу найти табло со схемой этажей, – Коко догадался, что в этот раз руководство придется взять на себя. – Обычно они около эскалаторов. Мицуя согласно кивнул, Ран никак не отреагировал, Харучиё снова хихикнул – наблюдая за этой реакцией, Хаджиме вздохнул: каждый был на грани. Уже перед самым выходом старший Хайтани, задумавшись, поднял с пола достаточно тяжелую гантель – для самообороны. Даже если его сердце истекает кровью от чужих слов, мозг Рана продолжает холодно соображать: он не видел причин жить, но и умирать не собирался. Последовав примеру старшего Хайтани, Мицуя тоже взял гантель, а Харучиё выбрал металлическую клюшку для гольфа – без оружия остался только Коко, но его руки были заняты тетрадью, в которую тот собрался перерисовывать схему торгового центра. В просторном коридоре было достаточно светло и подозрительно тихо – последний этаж находился прямо под той частью крыши, что была выложена стеклом. Через завесу пепла на кафельный пол пробивались мутные солнечные лучи. Здесь тоже слышался гул вертолетов, и Ран настороженно замер, боясь, что за этими звуками они не услышат рычания тварей – но этаж как будто бы был пустой. Риндо, Сейшу и Юдзуху видно не было, так что путь на крышу они, видимо, нашли. В голове старшего Хайтани мелькнула догадка. Настороженно оглядываясь, он подошел к краю этажа, изучая обстановку ниже: так и есть, часть тварей продолжала терзать тела незнакомцев, что вчера пытались пристрелить вторгшихся на их территорию, а часть бесцельно шаталась по этажам. – Если будем тихими, то не привлечем их внимания, – Коко беззвучно подошел к Рану, свешиваясь через перила. – А еще… – старший Хайтани задумался, наблюдая, как на пару пролетов ниже тварь вгрызается в ногу неизвестного мужчины. – После смерти человек не обращается, если его укусят. – Отличные новости, – в ответ на это Коко только мрачно усмехнулся. Сразу после этого оба парня замолчали – на разговоры времени не было. Табло со схемой торгового центра нашлось быстро: к счастью, оно было не электрическим, так что не потухло с отключением света – пока Коко и Ран изучали строение здания, шепотом отмечая выходы и пожарные лестницы, Харучиё и Мицуя должны были охранять их. Впрочем, необходимости в этом почти не было: этаж просматривался как на ладони. Хаджиме старательно перерисовал план торгового центра в тетрадь, пока Ран, хоть и пытался сосредоточиться на схеме, мыслями возвращался к брату. Риндо уже сумел добраться до крыши? У него все в порядке? Думая об этом, старший Хайтани заметил, что с функцией охраны их безопасности Санзу справляется плохо – вот уже несколько минут тот тоже неотрывно рассматривает схему торгового центра, даже не глядя по сторонам. Харучиё явно выискивает что-то конкретное, потому что его пристальный взгляд сканировал этаж за этажом. Выяснить, что именно ищет бывший зам Канто, Ран не успел. Со стороны фудкорта послышался грохот, а затем один из столиков опрокинулся: от бывшего корнера с бургерами к ним медленно приближалась очередная тварь. На первый взгляд, зомби передвигался бесцельно и сшибал все на своем пути – Ран застыл, не зная, к какому виду монстров относится этот: может ли он видеть? Остальные рядом тоже с напряжением наблюдали за передвижениями твари. В момент, когда старший Хайтани был готов шепотом предложить прикончить зомби-одиночку, раздался резкий грохот. Почти мертвую тишину вспороли звуки разрывающихся спасательных ракет: через стеклянный потолок было видно, как в мутном небе расцветают яркие вспышки. Риндо, Сейшу и Юдзуха смогли попасть на крышу. На несколько секунд внимание всех переключилось на небо, а потому старший Хайтани даже не понял, в какой момент зомби приблизился к ним. В самый последний миг Ран резко шарахнулся назад, сгибаясь пополам от боли в животе – тварь пролетела совсем близко и бросилась к Коко. Только сейчас старший Хайтани разглядел, что в руках монстр сжимал длинный штык вроде шампура для мяса: и использовал он его явно для нападения. – Твою мать, – Коко поспешно метнулся за стенд с планом торгового центра. – Это еще что?! Штык вошел в мягкий пластик почти наполовину, проткнув его насквозь: от участи шашлыка Хаджиме спасла только природная ловкость. Пока тварь пыталась сообразить, что произошло, Ран хотел добить ее, но в этот раз его опередил Харучиё – размахнувшись тяжелой клюшкой, он одним ударом снес монстру голову: на лицо бывшего зама Канто упали густые капли тяжелой крови. Монстр еще несколько раз дернулся по инерции, и Санзу для верности нанес еще пару ударов, превращая тело твари в месиво – в глазах Харучиё появился воспаленный блеск: процесс явно приносил ему удовольствие. Брезгливо поморщившись, Ран отошел. Неприятная идея пришла в голову неожиданно, и старший Хайтани бросился к перилам, осторожно выглядывая вниз: его догадки оправдались. Привлеченные шумом твари медленно стягивались наверх. Пока они не поняли, где именно находится источник звуков, но все равно сползались к остановившимся эскалаторам, поднимаясь выше. Никого предупредить Ран не успел. Стоило ему обернуться, как чуть в стороне хлопнула дверь технического выхода, и на этаж буквально вывалилась растрепанная Юдзуха. Не останавливаясь, она бросилась вперед, на ходу крикнув: – Возвращайтесь в укрытие! Быстрее!