Рассвет в долине пепла

Переживая одну и ту же боль, мы разрушаемся. И ничего страшного, если мы разлетимся на мелкие кусочки, Чтобы возродиться заново.

Сердце Рана лихорадочно забилось в груди, пока в голове пульсировала только одна мысль: что с Риндо? Почему Юдзуха одна? Стоило подумать об этом, как младший Хайтани вылетел вслед за девушкой одновременно с запыхавшимся Сейшу – они бежали так, словно преследовало их что-то очень страшное. Только после появления брата Ран пришел в себя: спохватившись, он тоже кинулся обратно к дверям тренажерного зала. В этот же момент на этаже послышался низкий рык. Из дверей технического коридора медленно выходили твари с кровавыми провалами вместо глаз – воздух наполнялся запахом гнили. Краем глаза Ран заметил, как Коко быстро присел на корточки рядом с телом зомби, которого прикончил Санзу, и как будто бы вынул что-то из его кармана – сразу после этого Хаджиме тоже помчался к их убежищу. Старший Хайтани даже не понял, как ввалился в двери. Живот от быстрого бега резануло острой болью, но Ран свалился на пол только после того, как нашел взглядом Риндо и убедился, что тот в безопасности. Последним в тренажерный зал влетел Коко – пока он переводил дыхание, Инуи поспешно захлопнул дверь прямо перед гниющими руками со свисающими ошметками кожи: сразу после этого дверь содрогнулась. Выругавшись, младший Хайтани поспешно встал рядом с Сейшу, помогая ему удерживать оборону. Коко к этому времени уже пришел в себя и вместе с Мицуей поспешно вернул на место у двери стойку регистратора и несколько кресел – их подобие баррикады было восстановлено. Послышалось еще несколько ударов, а затем медленные шаркающие шаги начали удаляться: твари явно потеряли интерес. Убедившись, что опасность миновала, Ран пытался медленно выровнять сбившееся дыхание. Пульсирующая боль в животе становилась только сильнее, и старший Хайтани незаметно для остальных привалился спиной к стене, боясь потерять сознание. После того, как монстр напал на них с оружием и сделал это осознанно, Ран был готов к чему угодно – даже к тому, что зомби попытаются вломиться в их укрытие. Впрочем, пока радоваться было рано. Возможно, твари просто выжидают момент, чтобы застигнуть их врасплох: теперь придется быть еще более бдительными – из этих невеселых мыслей Рана вернул в реальность гул вертолетов. Хмуро повернувшись к окну, он увидел, как несколько черных точек в небе удаляются от торгового центра. – Что произошло? – Коко задал этот вопрос, как только его грудь перестала судорожно вздыматься. – Почему они нам не помогли? Вы же запустили сигнальные огни? Говорить, стоя в коридоре, было неудобно, и члены обеих банд переместились в основной зал, устраиваясь на тренажерах и сваленных на полу матах. Видя, как хмурый растрепанный Риндо сел рядом с отстраненным Харучиё, Ран намеренно выбрал место подальше от них, стараясь даже не смотреть в сторону брата: почему-то сейчас это было особенно больно. Судя по теплу в районе живота, рана снова начала кровоточить. Сложив бледные ладони поверх свитера, старший Хайтани старался держаться предельно невозмутимо, чтобы никто со стороны не догадался, что его буквально разрывает изнутри. Даже картинка перед глазами Рана была нечеткой: он был рад, что говорить сейчас придется не ему. – Мы смогли запустить ракеты, и нас точно заметили, – Инуи первым начал неприятный разговор. – Вертолет пролетел совсем низко, пилот не мог нас не увидеть. Мы поняли, что задерживаться бессмысленно, и хотели вернуться к вам, а в коридоре уже ждали твари…Как будто это снова была ловушка. – А еще они научись пользоваться оружием, – Коко мрачно усмехнулся, вспоминая, как его чуть не проткнули насквозь. – Ребята явно умнеют. – Почему нас не спасли? – Юдзуха вклинилась в диалог, вспоминая те жуткие моменты на крыше, когда надежда была близка как никогда в последнее время. – Они ведь точно нас видели. – Может, они здесь не за этим, – Ран говорил спокойно, и по его ровному тону было невозможно догадаться, что старший Хайтани сейчас едва дышит от боли внутри. – Может, они изучают, где больше всего тварей и куда лучше скидывать взрывчатку? – Ран! Сейшу и Мицуя укоризненно воскликнули это почти одновременно. Пока они пытались создать хоть какую-то иллюзию надежды, старший Хайтани рушил ее мановением изящной руки. Воспользовавшись моментом, когда все смотрели на Рана, Риндо тоже осторожно перевел на него взгляд – брат был красив и невозмутим, как и всегда. Одна резинка для волос старшего Хайтани лопнула еще на этапе их побега из квартиры, и теперь Ран собрал длинные пряди в высокий хвост на затылке: его бледному вытянутому лицу с глубокой ссадиной на виске это только придало какое-то благородство. Внутри Риндо неконтролируемая злость смешалась с невольным восхищением. Старший Хайтани оставался идеалом – с ним или без него. Он, Риндо, сам же натворил глупостей, и теперь сгорал от этого изнутри, а Ран выглядел так, как будто в его жизни не изменилось совсем ничего: ему как будто не было никакого дела до брата. – Коко, – старший Хайтани вдруг перевел задумчивый взгляд на парня. – Что ты делал у тела той твари? Я видел. Все внимание тут же переключилось на Хаджиме. Без лишних слов он вытянул из кармана джинсов мобильный телефон, который предварительно с отвращением обтер лежащим рядом полотенцем. – Какой в этом смысл? – Юдзуха с непониманием пожала плечами. – Он все равно разряжен, а электричества у нас нет. Все так же молча Хаджиме поднялся со своего места и прошел куда-то в угол зала: он был не уверен в своей задумке. Стойку с портативными зарядными устройствами Коко нашел вчера вечером, проверил одно из них и убедился, что аккумулятор был полный – тогда он с досадой подумал, как бы кстати пришелся хотя бы один телефон. Сегодня судьба была на их стороне: если так можно говорить о ситуации, когда спасательный вертолет висел прямо над головой, но улетел в неизвестность. Когда Коко вернулся, держа в руках зарядку и телефон, который начал робко мигать от подключенного провода, Ран скептически протянул: – Надеюсь, что мы сейчас не прочитаем о том, что нас собираются взорвать с минуты на минуту. Юдзуха с отвращением покосилась на старшего Хайтани, но ничего не сказала. Все не отрывали взглядов от Коко и телефона в его руках, как будто на самом деле ожидали немыслимого чуда – и только Риндо смотрел на брата, стараясь уловить хоть какой-то знак, что тот тоже думает о нем. Но Ран продолжал сосредоточенно молчать, даже не оборачиваясь в сторону Риндо, и тому буквально захотелось взвыть от отчаяния – он не понимал, как они оказались так далеко друг от друга. В очередной раз младший Хайтани чуть не погиб, он только что убегал от рычащих тварей по лестничным пролетам и находился так близко к смерти, что в голове не должно остаться совсем ничего: а там все равно был Ран. Ран, которому абсолютно плевать на него. – Включился! Стоило Коко вскрикнуть, как все тут же столпились вокруг него, заглядывая в засветившийся экран. На местах остались сидеть только старший Хайтани и Харучиё. Ран просто не мог встать от боли, но подал это все под маской природного элитарного снобизма – будто он не собирался толпиться над Хаджиме вместе с остальными, а и так знал все наперед. Санзу же просто продолжал пребывать в прострации: судя по его плавающему взгляду, он тонул глубоко в своих мыслях. Стараясь не думать о брате, Риндо выглядывал из-за плеча Коко. Тот шипел и чертыхался, пытаясь разобраться в андроиде после своего айфона – вздохнув, Инуи сел рядом и мягко вытянул телефон из чужих рук. Экран показал целых две палочки связи, и глаза всех снова загорелись надеждой. Наблюдая за этим, Ран с холодной усмешкой подумал, как легко заставить людей верить в лучшее: сам он не испытывал никаких радужных ожиданий. По традиции сначала были просмотрены официальные новости. Военные смогли захватить одного зомби, и сейчас тот находится в лаборатории, лучшие ученые Японии и всего мира изучают тела тварей, пытаясь вывести лекарство, Токио все еще находится в оцеплении – Коко бормотал заголовок каждой статьи, пока его зрачки не расширились. – «Спасательные вертолеты кружат над Токио в поисках выживших, – Хаджиме быстро читал, пока его лицо искажалось в возмущении». – «Власти не теряют надежды спасти людей». Да хуйня все это! – Я тебе говорил, что читать новости бессмысленно, – Риндо фыркнул, выглядывая из-за плеча Коко. – Дай телефон, я посмотрю твиттер. В этот раз обошлось без споров. Младший Хайтани быстро открыл нужное приложение и несколько минут что-то сосредоточенно печатал, вчитываясь в текст – чем больше он видел, тем мрачнее становилось лицо Риндо. – Ну? – Юдзуха неторопливо повела плечом. – Что там пишут? – Чей-то отец находится в группе по изучению вируса. Говорят, что вылечить это точно невозможно, потому что изменяется структура гена человека. Зомби можно только убить, других путей нет, – взгляд младшего Хайтани лихорадочно бегал по строчкам. – И… Девушка пишет… Что ее отец член парламента… И со всех уголков страны к Токио свозят динамит. *** Ночь наступила гораздо быстрее, чем все ожидали – как будто небо стало непроницаемо черным в один момент. К единому решению члены обеих банд так и не пришли, а потому в воздухе висела почти осязаемая тревога: все были в панике, потому что теперь их лишили даже жалкого подобия на безопасность. Теперь можно было не сомневаться, что официальные новостные порталы врут. Они пишут о спасении выживших людей, но цель мелькавших в небе вертолетов сегодня явно была иной – невольно напрашивался вывод, что если в новостях врут, то в соц сетях все-таки говорят правду. Токио в любой момент могут взорвать, чтобы предотвратить распространение инфекции. Никто не ожидал, что первым перед ледяными пальцами паники сдастся Коко. Обычно спокойный, рассудительный, даже чуть насмешливый Хаджиме вдруг закрыл лицо руками и беззвучно разрыдался, шепча, что все их попытки были зря. И что-то в его сгорбленной, вздрагивающей фигуре отдавало таким отчаянием, таким ощущением серой, сырой безысходности, что и остальные почувствовали, как теряют последние остатки хрупкой надежды. Бежать из торгового центра было некуда. Всхлипывая в слепой злости, Коко повторял все их попытки спастись: из офиса Канто, из маленького магазина на окраине Токио, из центра Шибуи, из квартиры Хайтани – и все зря. Хаджиме устало вспоминал, как почти сутки они шли по подземным туннелям Токио: теперь это все потеряло смысл. Не будет героической истории спасения – они просто прожили чуть дольше, чем остальные жители Токио. Промучились. Сейшу молча сел рядом с Коко и притянул его к своему плечу. Рыдания стихли, теперь Хаджиме всхлипывал почти беззвучно, но удушающая, бесконечная тоска накрыла и остальных. В тишине все бродили по залу, перемещаясь с места на место и надеясь, что кто-то все-таки заговорит, чтобы снять это напряжение. Сидя на матах в углу в излюбленной позе – с подбородком, устроенном на острых согнутых коленях – Ран думал, что это должна быть переломная точка. Либо они смогут что-то придумать, либо сдадутся. Сам старший Хайтани был на грани: пока все со страхом ожидали смерти, у него разгоралась личная, самая сокровенная трагедия, о которой даже некому было рассказать. Ран не боялся умереть, потому что самый страшный его кошмар уже сбылся. Риндо отвернулся от него. Именно поэтому сейчас, зная, как все ждут от него инициативы, старший Хайтани равнодушно наблюдал, как за окном темнеет затянутое дымкой пепла небо. К наступлению ночи члены двух банд все-таки разделились во мнениях. Коко, придя в себя и будто смутившись этой внезапной истерики, предложил переждать ночь и с утра попробовать бежать из торгового центра – за это время твари разбредутся по этажу, освобождая дорогу, а сами они еще немного отдохнут и наберутся сил. В ответ на аргументацию Хаджиме Ран чуть подумал и согласно кивнул: торопиться им было уже некуда. Сразу же после этого Мицуя тоже поддержал Коко, не отрывая от старшего Хайтани восхищенного взгляда. Юдзуха неодобрительно цокнула языком. Она считала, что нужно дорожить каждой секундой и бежать прямо сейчас – возможно, так они еще успеют спастись до того, как столица страны восходящего солнца взлетит на воздух. Девушку поддержал Сейшу. Все взгляды устремились на Риндо и Харучиё: они вдвоем застыли в углу зала. Санзу, не особенно задумываясь, сказал, что ему вообще поебать – младший Хайтани ничего не ответил, поэтому его автоматически приписали к позиции бывшего зама Канто. Так образовалась третья команда. И все же те, кто хотел переждать ночь, оказались в большинстве. Подумав об этом, Ран великодушно сообщил, что не удерживает никого рядом с собой – говоря это, он думал только об одном человеке. Раскола не произошло только по одной причине: Юдзуха не собиралась уходить без Мицуи, а Сейшу был готов до последнего оставаться с Коко – поэтому о плане побега решили подумать с утра. Еще одну ночь членам двух банд предстояло провести в тренажерном зале. – Нам снова понадобятся дежурные, – Инуи устало вздохнул. – Ран и Мицуя уже были, поэтому предлагаю выбирать из оставшихся. – Я выдвигаюсь добровольцем, – неожиданно для всех Харучиё вдруг растянулся в усмешке. – Можно без ваших спичек и прочего. – Ты? – в глазах Сейшу сверкнуло недоверие. – Я, – Санзу вызывающе подмигнул. – Сомневаешься во мне? – Какая мне разница, – Инуи пожал плечами, а затем поспешно добавил. – Но нужен второй человек. Вдруг ты уснешь. Эти слова прозвучали почти как «или наглотаешься очередной дряни и будешь не в состоянии даже оценить обстановку». Не услышав ответа, Сейшу покосился на Рана, надеясь найти поддержку, но тот продолжал равнодушно разглядывать черное небо за окном, не реагируя на происходящее. Странная инициатива Харучиё показалась подозрительной, но ни у кого не было сил, чтобы возразить – каждый хотел выспаться, чтобы хотя бы ненадолго укрыться от кошмаров реальности в спасительных снах. Бодрствовать наедине с собственными мыслями этой ночью не желал никто. А Санзу как ни в чем ни бывало бодро заявил: – Мы с Риндо договорились посторожить вас вместе. Да, Риндо? Младший Хайтани удивился, услышав собственное имя: они с Хару почти не разговаривали сегодня, ни о каких договоренностях не могло быть и речи. И все же что-то внутри Риндо дрогнуло – так он как будто был при деле, принадлежал кому-то, был настоящим. Эта зависимость от чужого присутствия выводила из себя, но младший Хайтани не мог ничего с этим поделать: ему хотелось верить, что с исчезновением Рана его жизнь не оборвется. Риндо хотелось, чтобы кто-то был рядом, чтобы этот кто-то поддержал его, помог бы пережить утрату, доказал, что еще есть смысл продолжать дышать – потому что сейчас в голове младшего Хайтани только эхом проносились слова, которые он сказал по собственной глупости. Спрятаться от собственных чувств – вот что было нужно Риндо сейчас. – Да, – он кивнул, переводя рассеянный взгляд на Санзу. – Мы договорились. Сегодня мы подежурим. Младший Хайтани вызывал больше доверия, чем Харучиё, поэтому спорить никто не стал – каждый в тайне был рад, что вопрос с теми, кому придется не спать ночью, решился так легко. Пока все расходились по залу, укладываясь, Риндо осторожно посмотрел брата. В глубине души младший Хайтани надеялся на какую-то реакцию: если не слово, то хотя бы обратный взгляд в ответ, случайное касание руки – хоть какое-то подтверждение, что Ран не вычеркнул его из своей жизни окончательно. Но брат только развернулся и толкнул дверь раздевалки, где на полу еще оставались засохшие капли его крови. Спать в одном помещении с остальными старший Хайтани не собирался. Глядя, как Ран уходит от него все дальше, Риндо почти давился собственным отчаянием – ему хотелось окликнуть брата, позвать его: даже не голосом, а сердцем. Но красная нить оборвалась, и бешеного сердцебиения Риндо старший Хайтани уже не услышал. Делая вид, что чужие трагедии его совсем не касаются, Харучиё довольно бодро опустился в кресло у входа в тренажерный зал, мурлыча что-то себе под нос – прошлой ночью на этом месте сидел Ран. Риндо тяжело опустился рядом. Он ощущал себя настолько потерянным, что даже не до конца осознавал, что вообще происходит вокруг него. Младший Хайтани не думал о спасении, его мысли не крутились вокруг того, что Токио могут взорвать, а у них нет никакого плана: в голове Риндо было только осознание того, как пусто и одиноко ему без Рана. Сердце продолжало болезненно биться в груди. Младший Хайтани надеялся, что Харучиё не просто так этой ночью предложил им вдвоем остаться наедине – Санзу напоминает человека, каждое действие которого скрывает тайный смысл, подтекст, который нужно разглядеть. Отчего-то Риндо ожидал, что бывший зам Канто скажет ему нечто такое, что поможет найти ответы сразу на все вопросы: будто Харучиё знает все наперед. Несколько раз Санзу правда бросал на младшего Хайтани задумчивые взгляды, но затем отворачивался и молчал. Риндо начинал злиться. Он опять надеялся, что кто-то решит все его проблемы, подскажет, как жить, направит его – в этом и заключалось их с Раном главное отличие. Старший был сам по себе, никогда не ждал каких-то особенных знаков со стороны и делал, что хотел: а Риндо всегда сомневался, боялся, что оступится, сделает что-то не так, совершит ошибку. Поэтому и их пути разошлись – детские опасения младшего Хайтани подтвердились. Он был недостоин брата. И любовь его тоже не заслужил: с чего вообще Ран должен его любить, если Риндо с самого детства был для него только обузой, тенью рядом? Омут собственных эмоций затягивал младшего Хайтани все сильнее – злость на самого себя, отчаяние, одиночество. Риндо так глубоко утонул в собственных мыслях, что не заметил, как Харучиё вдруг, воровато оглядевшись, будто чтобы убедиться, что все спят, резко поднялся с кресла. Их с младшим Хайтани взгляды встретились в темноте. Судя по виду Санзу, собирался он явно не в туалет. – Ты куда? – Риндо нахмурился и почему-то тоже встал. – Тише ты, говори шепотом, – бывший зам Канто шикнул, опасливо глядя в зал, где спали остальные. – На четвертом этаже прямо под нами Генки*. У меня закончились колеса, которые я нашел в вашем доме. Да и хуйня там была, легкие седатики. В Генки точно будет что-то получше. – Подожди, – в голове Риндо не укладывалось, что человек перед ним может быть настолько безрассудным. – Ты что… Собираешься выходить? – Хайтани, телепортироваться я пока не научился, – Харучиё явно утомился от этого диалога. – Так что придется топать ножками, да. – Ты помнишь, чем закончился наша прошлая попытка попасть в аптеку? – Да мне похуй. – Ладно, давай опустим тот факт, что нужно незаметно выйти, спуститься на этаж в полной темноте и найти аптеку, когда мы даже не знаем, что сейчас ожидать от тварей, – Риндо не терял надежды найти у Санзу остатки разума. – Но кто тогда будет охранять вход в зал? Дверь ведь будет открыта. – Подожди-подожди, – бывший зам Канто застыл, чуть щурясь. – Дверь будешь охранять ты, я тебя с собой не зову. Совершенно внезапно младший Хайтани осознал, что в словах Харучиё на самом деле ни разу не фигурировал тот факт, что в аптеку они должны пойти вдвоем – он придумал это сам. Зачем-то Риндо подумал, что на его месте сделал бы Ран? Конечно, плюнул на Харучиё и остался в безопасности, даже не беспокоясь, что там случится с бывшим замом Канто в темноте торгового центра. Младший Хайтани прислушался к своим чувствам. Странное, совершенно необъяснимое желание совершить еще большую глупость, чем все, что он уже натворил, крепло с каждой секундой. Риндо будто хотелось доказать что-то назло известно кому – брату, всеми миру, самому себе. Больше всего это напоминало саморазрушение: будто младший Хайтани осознал, на каком дне очутился, и теперь пытался пробить еще и его – каждым своим поступком он рушил что-то, что значило так много, и теперь Риндо пытался превратить эти руины в пыль. Он совершенно запутался в самом себе. За спиной оказалась слишком сложная дорога жизни с Раном – яркое, почти слепящее осознание болезненной любви, рыдания ночью после случайно подслушанных слов брата, ощущение душащей пустоты на рассвете, боль от собственной слабости, когда он бросил Рана в самый тяжелый для того момент. Риндо чувствовал, что ломается окончательно. Он не был таким сильным, непробиваемым, холодным, как старший Хайтани, не был харизматичным и ярким, как Харучиё, не обладал рассудительностью и спокойствием Коко. Риндо осознавал себя самым обычным, серым, посредственным – а потому ему хотелось совершить что-то безумное. Ран отвернулся от него, и младшему Хайтани захотелось привлечь внимание, натворить глупостей, как маленькому ребенку, сделать что-то такое, в чем не будет ни смысла, ни логики. – Я иду с тобой, – Риндо произнес это на выдохе. – Да нахуя ты мне нужен? – Санзу сощурился, становясь напротив младшего Хайтани. – И нахуя это нужно тебе? – Какая разница? – Риндо оттолкнул бывшего зама Канто и первым направился к двери, осторожно разбирая баррикаду. – Либо помоги, либо не отвлекай. На мгновение Харучиё застыл – он не выглядел удивленным, скорее задумчивым. В стеклянных глазах Санзу явно блестели какие-то мысли, но его лицо оставалось невозмутимым: так он простоял несколько секунд, а затем вдруг усмехнулся и пробормотал что-то себе под нос. Возможно, Риндо только послышалось, но он как будто различил что-то вроде: «От судьбы не убежишь». В полумраке ночи и резком свете мощного фонаря в этом было что-то жуткое, почти зловещее. Когда Харучиё вдруг подошел к нему и начал помогать разбирать баррикаду, Риндо ощутил себя так, как будто подписал смертный приговор самому себе. Именно это ему и было нужно. Они справились всего за пару минут и почти без звуков, но даже за это время младший Хайтани успел несколько раз подумать, что у него еще есть шанс не ломать все окончательно – но ему хотелось сжечь все до единого мосты, что связывали его с прошлым, в котором он был фальшиво счастлив. С прошлым, в котором он был привязан к человеку, который не любит его. Санзу первым выскользнул в коридор, держа в руках фонарь. Не дожидаясь сигнала, что все в порядке, Риндо последовал за ним, мягко закрывая за собой дверь – теперь пути назад не было. Ночью все выглядело иначе, чем днем, как будто пространство деформировалось: в каждой тени и неясном силуэте рядом младший Хайтани видел притаившихся тварей. Но пока все было тихо. Харучиё шел прямо к эскалатору с таким спокойствием, будто в запасе у него было несколько жизней: фонарь в его руках чуть подрагивал, из-за чего луч света постоянно скакал, выхватывая то кафельный пол, то вывески опустевших корнеров с едой. В голове Риндо скользнула мысль, что если они погибнут, то остальные, возможно, даже не узнают, что с ними случилось. Для всех они просто исчезнут. Младший Хайтани попытался представить реакцию брата, если он, проснувшись, не обнаружит его на месте – Ран будет чувствовать хоть что-то? Или просто в привычной манере пожмет узкими плечами и переведет равнодушный взгляд к безразличному небу за окном? Краем глаза Риндо различил какое-то движение. Тело среагировало быстрее сознания, и он схватил Санзу за костлявое плечо, буквально утаскивая за опрокинутый столик. Бывший зам Канто мгновенно догадался, что произошло, и затушил фонарь – вдвоем они с Риндо осторожно выглянули, пытаясь разглядеть хоть что-то: глаза постепенно привыкали к полумраку. Благодаря стеклянному потолку и пробивающемуся от звезд свету видимость была не совсем нулевой. От одного из корнеров с едой отделилась фигура твари – судя по шаркающим шагам и тому, как монстр налетал на каждый случайный стул, Риндо сделал вывод, что им повезло: зомби был слепым. Переглянувшись с Харучиё, младший Хайтани осторожно схватил ближайший брошенный поднос с едой и зашвырнул его как можно дальше. Тварь сразу метнулась на звук, низко рыча. Уловка удалась, и монстр постепенно растворялся в темноте – Риндо и Санзу прислушивались, пока звуки не стихли совсем. После этого бывший зам Канто рывком поднялся на ноги и снова направился к эскалатору. Харучиё любил изображать из себя карикатурного, странного психа: на самом деле за этой его маской скрывалась хитрая, расчетливая личность. Схему торгового центра он запомнил почти наизусть, поэтому сейчас шел вперед уверенно, даже не глядя по сторонам. У начала ступеней Санзу резко застыл, знаком приказав Риндо молчать: сощурившись, он светил фонарем вниз, оценивая обстановку на этаже под ними – младший Хайтани разглядел несколько бесцельно слоняющихся фигур. Как будто бы им везло: на нижних этажах тварей было больше. Монстры продолжали поедать тела неизвестных мужчин, окружив трупы сразу со всех сторон – около минуты Харучиё светил фонарем в одну точку, наблюдая, как зомби вырывает крупные куски плоти из тела незнакомца: из-за холода трупы не разлагались. – Треш, – Санзу обернулся к Риндо и высунул бледный язык. – Если я стану таким раньше тебя, снеси мне голову сразу. Младший Хайтани поморщился. Слова Харучиё ему не понравились – как будто их участь уже была предопределена заранее. Посмеиваясь над чужой реакцией, бывший зам Канто начал спускаться вниз, продолжая направлять фонарь из стороны в сторону: Риндо шел следом, задумчиво разглядывая Санзу в полумраке. Наверное, в его безумии был свой шарм. Как бы Харучиё ни кривлялся, как бы ни прятался за манерными жестами и жеманными ухмылками, его красота бросалась в глаза – черты лица правильные, губы пухлые, а ресницы неестественно длинные: такие, что на лице Санзу даже остаются тени. Но для Риндо эта красота казалась чужой, далекой. Его преследовали совсем другие черты – острые скулы, прямой тонкий нос, режущий льдинами взгляд лавандовых глаз. Даже сейчас образ Рана не выходил из памяти. В голове Риндо мелькнула неприятная мысль: что, если он больше никогда не сможет полюбить, что, если в каждом будет искать отражение брата? Думать об этом, когда твари в любой момент могут наброситься из темноты торгового центра, было даже забавно. На четвертом этаже Харучиё остановился, настороженно, как кошка, осматриваясь. Сразу две твари приближались с противоположных сторон – сделав знак Риндо, бывший зам Канто застыл в напряжении, почти не дыша: зомби были так близко, что младший Хайтани даже почувствовал резкий запах гнили. Он стоял, не шевелясь – гасить фонарь было поздно, и Риндо только беззвучно надеялся, что монстры снова окажутся слепыми: иначе бежать им просто некуда. Твари передвигались медленно, подтаскивая за собой конечности – они издавали низкие, гортанные хрипы, и младший Хайтани мог разглядеть каждую язву на потемневшей, гниющей коже. В какой-то момент зловоние стало таким невыносимым, что по горлу Риндо прошел спазм. Он держался из последних сил, чтобы скудный ужин в виде протеинового батончика не полез наружу – будто почувствовав это, Харучиё больно ткнул младшего Хайтани костлявым локтем. Им способствовало вселенское везение: твари снова оказались слепыми. Столкнувшись друг с другом, они рыкнули и обнажили пожелтевшие зубы, но затем догадались, что поживиться здесь нечем – тогда оба монстра продолжили свой путь без цели. Санзу и Риндо ждали, пока они скроются в темноте, бросая друг на друга многозначительные взгляды. Младший Хайтани не понимал, почему они до сих пор живы: как будто невероятная удача сопутствует им с самого выхода из тренажерного зала: или просто самое страшное еще ждет впереди. Такие мысли Риндо старался прогнать. Он чувствовал, что каждое его действие это ошибка, каждый шаг приближает его к точке, откуда уже невозможно вернуться. Он делает то, чего на самом деле не хочет, он разрушает себя. И все равно продолжает идти за Харучиё, зная, что лишняя минута происходящего приближает его к смертному приговору. Перед аптекой им встретился еще один зомби. Он оказался видящим: это Риндо понял, когда тварь бросилась к ним, оскалив зубы. Все произошло буквально за секунду: пока младший Хайтани готовился обороняться, Санзу вдруг первым сделал выпад вперед: от этого опешил даже монстр. Низко рыкнув, бывший зам Канто воткнул в шею твари фонарь – зомби зашипел и несколько раз конвульсивно дернулся, пытаясь дотянуться до Харучиё: тот смотрел на монстра с насмешкой. Добив зомби ударом в голову, бывший зам Канто без капли брезгливости вытащил фонарь и поспешно огляделся, чтобы убедиться, что новые твари не стягиваются к ним. Риндо все еще не понимал, что происходит в голове у Санзу. Тот как будто бы ничего не боялся, ни о чем не думал, не строил планов: просто жил в одной секунде и смаковал каждую ее грань. У входа в аптеку Харучиё снова огляделся по сторонам, а затем поспешно втащил Риндо в стеклянные двери – здесь тоже было темно и тихо. Пока бывший зам Канто, чертыхаясь, разбирался с барахлившим фонарем, на котором до сих пор остались ошметки черепа твари, младший Хайтани разглядывал засохшие, явно давнишние следы крови на полу: в нос ударил знакомый запах лекарств. Он не понимал, к чему все это было, но они все-таки добрались до аптеки: хоть несколько раз и приближались к самой опасной грани смерти. – Я не понимаю, как нас не сожрали по пути, – Риндо вспоминал, как спокойно Санзу шел по темным коридорам торгового центра. – Это какая-то мистика. – Просто дуракам везет. А я самый дурак из всех дураков. – бывший зам Канто хмыкнул, а затем со всей силы долбанул фонарем по стене: тот наконец-то загорелся ровным светом без мигания. – Ты, кстати, тоже умом не блещешь, так что команда у нас отпад. На последних словах Харучиё сунул фонарь Риндо и уверенно прошел на склад, знаком поманив того за собой – младшему Хайтани не хотелось уходить от входа: так хотя бы можно оценить обстановку за стеклянными витринами. Но Санзу уже скрылся в темноте, и Риндо пришлось поспешно последовать за ним. На складе запах лекарств стал еще ощутимее – Харучиё говорил куда светить, и Риндо направлял фонарь в нужное место, пока тонкие нервные пальцы бывшего зама Канто ловко выдвигали ящик за ящиком, изучая содержимое. Санзу явно был недоволен – перебирая пачки таблеток, он морщил нос, пока его брови сползались к переносице. Очевидно, что подобный набег на аптеку он совершает не в первый раз: взгляд Харучиё скользил по маркировкам на ящиках, и некоторые он даже не открывал, сразу переключаясь на следующие. Только минут через десять глаза зама Канто сверкнули. Риндо показалось, что даже черты его лица исказились – в Санзу появилось что-то жадное, лихорадочное. За последующими действиями Харучиё младший Хайтани следил с недоумением. В его представлении тот должен был просто проглотить капсулу и все – а бывший зам Канто сначала с деловитым видом нашел шприцы, затем несколько минут подумал, хмурясь: ему явно пришла идея, потому что Санзу метнулся к столу, за которым сотрудник аптеки раньше заполнял какие-то документы. Там была брошена кружка с недопитым кофе и оставленной в нем металлической ложкой. Вытянув ложку, Харучиё с отвращением промыл ее под водой из найденной здесь же бутылки – наблюдая за всем этим, Риндо ощутил почти истерический припадок. Его ужасно рассмешили два факта: что Санзу не брезговал держать фонарь с ошметками тела твари, но чужую ложку использовать он не стал, и что вода, которую взял Харучиё, была для детей – на бутылке нарисованы какие-то мультяшные котята. Смысл манипуляций бывшего зама Канто дошел до Риндо, только когда тот опустился на стул, долго дробил таблетки, стуча по ним какой-то стеклянной банкой, а затем достал из кармана зажигалку. – Это что, героин? – младший Хайтани с сомнением приподнял бровь. – Конечно, Риндо, героин, – Харучиё в этот момент крайне сосредоточенно ссыпал получившийся порошок в ложку и разбавлял водой, так что на попытки отвлечь его реагировал резко. – Продается в аптеке посреди торгового центра, для всех желающих. Санзу все-таки произнес название какого-то препарата, но младшему Хайтани это ничего не сказало. Даже за таблетки в их доме обычно отвечал Ран: если Риндо заболевал, брат просто пристально изучал симптомы и сам подсовывал ему нужные лекарства. Все в жизни младшего Хайтани крутилось вокруг Рана, каждое воспоминание было связано с ним – от этой мысли сердце противно заныло, и Риндо опустился на табуретку рядом с Харучиё. Фонарь они поставили на стол так, чтобы свет падал на ложку в руках Санзу. При таком освещении его ладони были совсем бледными, почти синеватыми – как у трупа. Риндо настолько утонул в своих мрачных мыслях, что в какой-то момент даже перестал следить за ловкими движениями чужих пальцев. Когда он спохватился и вернулся в реальность, бывший зам Канто уже закатал рукав белой толстовки, нашел взглядом вену и без сомнения воткнул в нее тонкую иглу: часть капель его крови смешалась с раствором внутри шприца, окрашивая его в бледно-розовый цвет. С губ Харучиё сорвался выдох облегчения. Его ресницы дрогнули, а уголки разорванных губ приподнялись в улыбке – Санзу почувствовал, как напряжение медленно отпускает его, а затвердевшие мышцы наконец-то расслабляются. Глядя на все это – на ровные ящики с лекарствами вокруг, на брошенную на столе кружку с кофе, на кайфующего Харучиё – Риндо все больше ощущал, что должен быть не здесь. После разрыва с Раном для него как будто не осталось места в мире: где и с кем младший Хайтани бы ни оказывался, ему было не уютно. Хотелось вскочить на ноги и бежать, бежать, бежать – пока сил не останется. Пока Риндо думал, Санзу рядом откинулся на спинку стула и блаженно запрокинул голову, разглядывая потолок: он вводил раствор постепенно, явно зная нужную дозировку. Движения бывшего зама Канто замедлились, взгляд расфокусировался, и сам он вдруг стал каким-то аморфным, расплывающимся. Розовые пряди разметались по плечам Харучиё, его лоб разгладился, и Риндо в рассеянности наблюдал, как бывший зам Канто минут пять пытался просто достать из кармана толстовки найденную черт знает где сигарету и закурить. – Первая затяжка под кайфом самая ахуенная, – Санзу доверительно сообщил это младшему Хайтани, выдохнув дым прямо ему в лицо. – Хочешь? Риндо не понял, что именно предложил ему Харучиё – наркотик или просто сигареты. От того и от другого он отказался. Санзу не стал настаивать и снова продолжил залипать в потолок: судя по восторженному, почти детскому выражению в его глазах, видел там он что-то очень интересное. На складе аптеки воцарилась тишина. Здесь было холодно, и Риндо, поежившись, натянул рукава толстовки до кончиков пальцев – отчего-то у него крепла ассоциация, что они находятся в морге. Время в этом полумраке растянулось, часов нигде не было, и младший Хайтани представления не имел, сколько времени уже прошло – по ощущениям много. И каждую минуту он думал только о Ране. Риндо пытался сбежать от мыслей о брате, но они буквально пронизывали его сознание. Риндо вспоминал каждый день после начала этого апокалипсиса – теперь он понимал, что все это время они с Раном неумолимо неслись к собственному концу. Каждое действие, слово, поступок – все было совершено, чтобы в итоге они оказались в этой точке. Точке, в которой одиночество грызет изнутри. – Я в кровати, и она лежит рядом. В моей толстовке, обнимает меня и закидывает ногу, – глядя в стену, Харучиё произнес это так внезапно, что Риндо подскочил от неожиданности. – Такая счастливая и довольная, прижимается ко мне, и мне с ней тоже хорошо и спокойно. – Чего? – Риндо с сомнением посмотрел на бывшего зама Канто. – Ты о чем? – Сенджу любила делать так в детстве, – Санзу прошептал это, сосредоточенно глядя в стену. – Мы часто спали рядом, и она всегда лезла обниматься. Я ощущаю прикосновения ее рук уже вторую ночь. Вот здесь, прямо здесь. Харучиё вдруг схватил руку младшего Хайтани и приложил к своей груди, туда, где под химическим наркотиком замедленно билось сердце. По спине Риндо пробежали мурашки. Что-то в этом моменте было настолько жутким, болезненным, что ему стало невыносимо жаль Харучиё – ведь тот тоже был брошенным и потерянным. Степень их боли даже сравнивать нельзя. Младший Хайтани потерял Рана по своей глупости: но тот все еще был жив – дышал, разговаривал, находился в зоне видимости. Сенджу же умерла. Санзу уже никогда не услышит ее голоса, не увидит, как девушка взрослеет, не сможет ей ничего сказать – она исчезла безвозвратно. Утонув в мыслях о собственной трагедии, Риндо эгоистично забыл, что Харучиё лишился сестры буквально вчера: до этого момента он умело скрывал свои эмоции. Младший Хайтани не знал, что сказать – любые слова здесь будут лишними. – Знаешь, почему я ненавижу Рана? Талант Харучиё заключался в способности менять облики по щелчку пальцев – под наркотиком он позволил увидеть свое истинное, человеческое лицо всего на несколько секунд, но вот уже снова вернулся к хитрому взгляду и ехидной усмешке. Риндо напрягся. Он не ожидал, что речь вот так внезапно зайдет о его брате – хотя ему и было интересно, почему отношения между Раном и Санзу с самого начала напоминали оголенный провод. Вглядываясь в пустые глаза бывшего зама Канто, Риндо пытался уловить в них хоть какой-то намек на ловушку: он не верил, что у Харучиё продолжается поток искренности. – Почему? – младший Хайтани спросил это осторожно, будто ожидая подвоха. – Потому что он мудак, – Санзу хмыкнул, и насмешка на его лице стала еще более откровенной. – Возненавидел его с тех пор, как увидел. Надменный, самовлюбленный, не имеющий представления о том, что такое общее благо. А когда вы заявились в Канто, меня чуть не стошнило. На каждом собрании хотел придушить Рана у всех на глазах, набить ему ебало, заставить давиться кровью. Ему плевать на банду, плевать на ее цели, он ни капли не уважал Майки. Но я терпел, потому что Майки говорил, что вы, Хайтани, ему нужны. Риндо слушал молча, стиснув руки в кулаки – пусть их с братом сейчас разделяет пропасть, слушать, как Харучиё говорит подобное про Рана, было сложно. Но младший Хайтани не перебивал. Интуиция подсказывала ему, что бывший зам Канто рассказывает все это не просто так: пока его слова это просто красивое вступление, эпиграф к чему-то более значимому. – В тот момент, когда погиб Майки, – на этих словах лицо Санзу резко осунулось, и он выронил сигарету. – Я был разбит. Мне в секунду показалось, что жизнь разлетелась вдребезги, что все смыслы пропали. Я не хотел спасать себя, я был готов умирать следом. Помнишь, ты тогда спас меня? Отчего-то Риндо никак не мог заговорить и только кивнул в ответ. Да, он помнил, как в тот день буквально выдернул оцепеневшего Санзу из-под зубов твари – бывший зам Канто тогда был абсолютно невменяем. – Со смертью Майки из моей жизни пропал смысл. Без него нет Канто, без него нет ничего, – Харучиё произнес это так доверительно, будто сообщал самую сокровенную тайну, а затем вдруг хитро усмехнулся. – Но я нашел смысл заново. Хочешь, расскажу тебе? Чем больше говорил Санзу, тем неуютнее Риндо становилось рядом с ним. Этот человек буквально источал безумие: если пару минут назад бывший зам Канто двигался медленно, как в коматозе, то теперь он снова начал быстро жестикулировать и все ближе придвигался к младшему Хайтани, заглядывая в его глаза. Вспомнив, что ему задали вопрос, Риндо кивнул – он уже не был так уверен, что хочет знать, в чем же заключается новый смысл Санзу. – Я видел Рана в момент смерти Майки. Он стоял рядом и мог все это предотвратить, но он не сделал ничего, совсем ничего. Он просто отвернулся. Ему было плевать, – эмоции Харучиё менялись, как каналы в телевизоре, и теперь он сидел перед Риндо с абсолютно пустым, ничего не выражающим лицом. – Это все из-за Рана. Майки погиб из-за Рана. Потому что твой брат не ценил банду, не понимал, какой великий человек Майки. И я понял, что вот он, мой смысл. Заставить Рана испытать то же самое. Я хочу, чтобы он почувствовал, как у него отнимают самое ценное, как его жизнь разрушается, я хочу, чтобы ему было невыносимо больно, чтобы он страдал. На последних словах Санзу придвинулся так близко к младшему Хайтани, что тому пришлось отстраниться назад – иначе горячее дыхание бывшего зама Канто опаляло кончик его носа. Риндо уже не сомневался в том, что Харучиё сошел с ума. Пока все думали о собственном спасении, он никак не мог отпустить смерть Майки и строил странные планы по мести Рану. Слова о том, что Санзу хочет отнять у старшего Хайтани самое ценное, рассмешили Риндо – для Рана самым ценным был он сам, отнять его у самого же себя было невозможно просто физически. В этом даже было что-то ироничное: мстить Рану это все равно что пытаться вычерпать море чашкой. Риндо думал, что откровения Харучиё на этом закончились, но тот вдруг продолжил говорить. – С того самого дня я наблюдал за Раном. Изучал его поведение, слушал каждое слово, пытался думать, как он, – Санзу так увлекся своей историей, что на мгновение что-то в выражении его лица, манере речи и правда напомнило старшего Хайтани. – Я понимал, что причинить ему физическую боль не смогу, он сильнее. Поэтому я решил действовать иначе. Риндо, я решил уничтожить его морально. Я хотел отнять у Рана то единственное, что ему дорого. Тебя, Риндо. Сначала я даже думал убить тебя, с твоей доверчивостью, как у слепого котенка, это не так сложно. Помнишь, тот поход в аптеку в самом начале? Я хотел быстро прикончить тебя там, но не вышло, и в тот день я осознал, что это будет слишком короткая месть Рану. Все случилось бы одним моментом, а я хотел, чтобы он страдал медленно, я хотел отнимать тебя постепенно, чтобы Ран мучился от боли. А ты мне только помогал, сам велся на очевидные провокации, сам отдалялся от него. Слова Харучиё привели младшего Хайтани в такую растерянность, что несколько минут ему пришлось молча сидеть, собираясь с мыслями. Риндо даже не понимал, что возмутило его больше – что Санзу так буднично сообщил о планах убить его или что Санзу использовал его, как игрушку для манипуляции Раном. Первым желанием было врезать в наглое лицо Харучиё со всей силы: вся жалость к этому человеку испарилась. Правда, через секунду Риндо придумал более изощренный метод поставить Санзу на место. Глубоко вдохнув, чтобы голос не дрожал от злости, младший Хайтани произнес: – Да ты просто гений коварных умыслов. Только вот в эту игру ты играл один, потому что Рану до меня нет никакого дела. Он меня не любит. Последние слова сорвались с языка сами – этого Риндо говорить не хотел. Бровь Харучиё скептически приподнялась. – Может, он еще и сам тебе это сказал? – Санзу язвительно хмыкнул. – Прямо вот в глаза глядя, с расстановкой. «Риндо, я тебя не люблю». Так все было, да? – Не так. Риндо почувствовал, как краснеет – после заявления Харучиё о том, как легко им манипулировать, он уже и так ощущал себя последним идиотом. Но ему нужно доказать бывшему заму Канто, что он не прав: а значит, придется еще раз пережить ту ночь и рассказать о случайно услышанных словах Рана. Санзу слушал Риндо внимательно, подперев голову рукой – пока младший Хайтани вспоминал, как в темноте собственной квартиры слышал признание брата, Харучиё поджимал губы так, словно с трудом сдерживал улыбку. Стоило Риндо замолчать, как Санзу и вовсе расхохотался: он смеялся громко, истерично, так, что в уголках его глаз выступили слезы – Риндо пришлось поспешно зажимать чужой рот ладонью. Этот гиений хохот наверняка услышали все твари в торговом центре. Только когда Харучиё перестал хихикать в ему в руку, Риндо осторожно отстранился и буркнул: – Смешно пиздец. – Ой, – Санзу еще издавал отдельные смешки и вытирал слезы тыльной стороной ладони, но, стоило ему покоситься на возмущенное лицо младшего Хайтани, как он снова начинал хохотать в рукав. – Риндо, каким идиотом нужно быть, чтобы в это поверить? – Поверить во что? – от такой реакции на его личную трагедию Риндо злился все больше. – Хару, он прямым текстом сказал, что не любит меня, что я ничего для него не значу. Что тут можно понять не так? Младший Хайтани еще говорил, а Санзу снова пробрало приступом смеха. Чтобы в этот раз ему не заткнули рот, бывший зам Канто уронил голову на ладони и хохотал несколько минут подряд – глядя на его вздрагивающую спину, Риндо все больше верил, что Харучиё сошел с ума. Самого себя он все больше ощущал идиотом. – Слушай, – Санзу быстро произнес это, как только успокоился и снова сел прямо. – Я могу тебе ничего не объяснить и поддержать свой образ конченной мрази, но это даже для меня перебор. Риндо, ты сам сказал, что он говорил с Юдзухой. Ран ее ненавидит едва ли не больше, чем меня, и это взаимно. Ну сам подумай, с чего бы ему открывать ей душу? А вот наврать – запросто. – А какой вообще смысл об этом врать? – младший Хайтани растерянно нахмурился. – Я тебе уже сказал, Юдзуха ненавидит Рана. Я тоже ненавижу Рана. И когда я решил ему навредить, я действовал через тебя, – между слов Санзу все еще проскальзывало хихиканье. – Но я знаю твоего брата достаточно хорошо, а для Юдзухи он чужой человек. Она еще не знает, в чем его слабое место, и Ран хотел тебя защитить. Он врал ей, что не любит тебя, чтобы она не попыталась навредить тебе, не догадалась, что ты самое ценное, что у него есть. Риндо, ты идиот, как можно было в это поверить? – Что… – теперь младший Хайтани смотрел на Харучиё, не отрываясь, пытаясь уловить оттенок издевки в его словах, но бывший зам Канто впервые за долгое время был серьезен. – То есть… Он… Ты хочешь сказать… – Да он тебя любит, как ненормальный, – Санзу вздохнул и снова откинулся на спинку кресла. – Риндо, это очевидно, как… Ну я не знаю, как что. Он на тебя смотрит так, как будто готов сожрать, он сдувает с тебя пылинки, он жизни не пожалеет, чтобы с тобой ничего не случилось. – Это все… Это… Потому что я часть Хайтани… Потому что я не должен быть слабым, чтобы люди в нас усомнились… – теперь уже и Риндо не верил своим словам. – Нет, Риндо, когда человек не видит никого, кроме тебя, когда он готов сделать для тебя все, когда твое счастье для него важнее собственного, это называется любовью, – в глазах Санзу всего на секунду проскользнул грустный огонек, а затем он вдруг вздохнул и снова положил голову на стол, продолжая говорить с такого положения. – Каким неуверенным в себе идиотом нужно быть, чтобы не заметить, как сильно тебя любят? Ты правда не замечал все, что он для тебя делает, не верил поступкам, но поверил каким-то дурацким словам, которые услышал без контекста? Боги, никогда не думал, что скажу это, но мне жалко Рана Хайтани, его брат идиот… Я-то думал, что между вами случилось? Что вы не поделили? А ты услышал, что Ран тебя не любит… И поверил… Да что вообще у тебя в голове происходит, блять? Голос Харучиё становился все тише. Он уже проглатывал слова, в его речи терялся смысл, и очень скоро Риндо вообще перестал понимать, что говорит Санзу – да и ему это было уже неважно. Младший Хайтани не видел ничего перед собой, ему показалось, то мир отключили: исчезли звуки, цвета и запахи, исчезли коробки с таблетками вокруг, исчезли пол и стены. Риндо вспоминал взгляд брата, вспоминал, как тот несколько раз спасал его от смерти, рискуя собой, как Ран улыбался, когда они утром проснулись в одной постели – младший Хайтани перечеркнул все это случайно услышанными словами. Он всю жизнь считал, что недостоин Рана, что хуже него, слабее и бесполезнее. Вера в это была настолько крепкой, что Риндо даже на секунду не мог поверить, что брат все это время любил его также сильно. Между ними было столько недомолвок и недосказанностей, и каждым словом они делали только хуже, когда ответ лежал на поверхности. Чем больше осознавал Риндо, тем хуже ему становилось. Теперь он представлял, как все это выглядело в глазах Рана: ни с чего младший вдруг начал избегать его, а затем даже не был рядом, когда брат мучился и истекал кровью. На секунду Риндо подумал: что было бы, если бы Ран умер? Если бы правда открылась тогда, когда он бы уже не смог ничего сказать Рану, не смог бы ему ничего объяснить, да даже еще раз просто заглянуть в глаза? Сердце Риндо бы просто разорвалось от боли. Он ненавидел себя за то, что причинил столько страданий любимому человеку. За то, что для осознания таких простых вещей ему пришлось опуститься на самое дно и натворить бесконечное количество глупостей. За то, что в любовь Рана он поверил только после слов обдолбанного хохочущего Санзу. Первым желанием было позорно разрыдаться. Риндо вспоминал, сколько раз брат как бы случайно касался его, как прижимался во сне, как крепко обнимал – Ран был готов отдать ему последнее, остаться голодным, но убедиться, что младший сыт и в безопасности. А Риндо отворачивался от него, огрызался, отталкивал: потому что не верил, что брат – такой потрясающий, талантливый, удивительный – может любить его. Теперь младший Хайтани понимал реакцию Харучиё: ему и самому хотелось истерично расхохотаться. Но он уже и так наделал слишком много глупостей. Не время для слез, не время для нервного смеха. Теперь он должен все это исправить – впервые в жизни не трусливо убегать, а рассказать Рану все, признаться, попросить у него прощения: вымаливать на коленях, если потребуется. – Знаешь, – Санзу снова заговорил неожиданно. – Я ведь правда хотел, чтобы Ран мучился как можно дольше. А потом, когда умерла Сен… Я подумал, что вся моя жизнь настолько убога… Я как будто какой-то паразит. Вы с Раном есть друг у друга, а я всегда один, и никому до меня нет дела… Я решил не трогать вас как бы… в честь ее памяти что ли? Чтобы быть хоть немного ее достойным. Сен была такой светлой, доброй. А ты и без меня неплохо добивал Рана… Я отговаривал тебя идти со мной сегодня, но ты сам напросился… – Мне казалось, что только такой глупостью я могу сжечь мосты к Рану, – теперь Риндо и сам понимал, как бессмысленны были его слова и поступки. – Но теперь я все исправлю. Я больше не хочу убегать и прятаться. – Ты даже сейчас такой наивный, – Харучиё поморщился. – Что ты исправишь, Риндо? Мы не выберемся отсюда, очнись. Я обдолбан, один ты не справишься… Да на одно мое ржание все твари сползлись сюда. Ты что, не понял, что у нас сегодня маршрут без обратного билета? Мой план сбылся от и до, я почти убил тебя, как и хотел в начале. Хотя сейчас все это уже так бессмысленно… Риндо не понимал, что за бред ему говорит Санзу. Они сейчас соберутся с силами, выйдут из чертовой аптеки и вернутся обратно – Ран наверняка будет крепко спать, но младший растолкает его, заглянет в сонное лицо и расскажет всю правду, будет извиняться, шепотом вымаливать прощение… Риндо лихорадочно говорил это, пока Харучиё насмешливо пытался поймать его плавающим взглядом. Путь сюда вышел таким простым, даже с тварью они столкнулись всего один раз, так что и добраться обратно до тренажерного зала у них получится легко – младший Хайтани пытался убедить в этом Санзу, но тот либо не слушал, либо не хотел слышать. Бывший зам Канто продолжал смотреть в стену и явно видел там свои планеты и миры. Осознание того, что времени нет, пришло к Риндо внезапно. Он уже и так наделал столько ошибок, что едва ли получится исправить все. Младший Хайтани потерялся во времени вместе с обдолбанным Санзу, а окон в аптеке не было: вполне возможно, что вот-вот на пепельном небе забрезжит очередной рассвет. Риндо должен вернуться к брату прежде, чем тот проснется. И он был готов пройти обратный путь в одиночестве, если Харучиё продолжит упираться – младший Хайтани слишком долго делал выбор в пользу кого угодно, кроме Рана, просто чтобы доказать самому себе бессмысленные вещи. Теперь он хотел выбирать только его одного, только самого важного, значимого в жизни человека. – Я пойду обратно один, – отчего-то Риндо произнес эти слова шепотом. – Если ты хочешь остаться здесь, то это твой выбор. Но знаешь… Сенджу погибла не ради этого. Впервые в жизни младший Хайтани пытался манипулировать, просто потому что он не хотел оставлять Харучиё здесь – трагедий и так было слишком много. Вкус игры на чужих эмоциях осел на языке горьким привкусом: все-таки это было совсем не в стиле Риндо. Бывший зам Канто никак не отреагировал на эти слова. Залипая в пустоту, Санзу продолжал зависать, разглядывая свои бледные руки: никуда идти он явно не собирался. Тогда Риндо резко встал, отодвинув табуретку и взял со стола фонарь – он вернется к Рану во что бы то ни стало. На самом пороге склада младший Хайтани замялся всего на секунду, направляя на Харучиё яркий луч света: даже такое вторжение не заставило того вернуться в реальность – Санзу сейчас дрейфовал во вселенных собственных расплывающихся мыслей. Риндо сковал страх. Впервые в жизни он делал что-то самостоятельно: теперь за спиной нет никого, кто появился бы в самый нужный момент, и путь до тренажерного зала вдруг превратился в бесконечность. А еще оставлять Харучиё тоже было страшно. С самого детства младший Хайтани ненавидел делать выбор: ему всегда хотелось найти решение, при котором все были бы счастливы – в реальности такому не было места. Когда ты выбираешь кого-то одного, за плечом остается другой: и Риндо сейчас выбирал Рана. Теперь в любых сценариях, при любом развитие событий, в каждой из сотен реальностей младший Хайтани будет выбирать этого человека – потому что больше ему не нужен никто другой. Сжимая фонарь в дрожащих руках, Риндо медленно шел по основному торговому залу аптеки, представляя, как нелепо будет погибнуть сейчас. Именно в этот момент за его спиной раздался грохот. Вздрогнув, младший Хайтани буквально подскочил на месте и резко обернулся, направляя яркий луч света перед собой: цепляясь за дверной косяк, Санзу пытался сохранять вертикальной положение и, морщась, прикрывал лицо рукой. Медленно, заваливаясь в сторону, бывший зам Канто приближался к Риндо. Застыл Харучиё только тогда, когда их с младшим Хайтани оделяла буквально пара шагов. Тогда Санзу махнул рукой, сшибая сиропы от кашля, и резко выдохнул: – Просто хочу видеть этот цирк дальше. И ничего больше. Отвечать Риндо не стал. В его сознании все давно смазалось: воспоминания налетали одно на другое: младшего Хайтани окутывал запах Рана, насмешливое выражение его глаз, холодные ухмылки – в голове был только брат и осознание собственной глупости. Они с Санзу осторожно вышли из аптеки, и бывший зам Канто едва не растянулся на самом пороге. Риндо понял, что тот был абсолютно невменяем: Харучиё даже стоял с огромным трудом. Младшему Хайтани приходилось одной рукой придерживать Санзу за локоть, а второй направлять фонарь, освещая путь. Все-таки он был мягче, слабее Рана. Тот давно бы бросил бывшего зама Канто: вернее, даже не стал бы пытаться его спасти – в сердце младшего Хайтани все равно оставалось место для жалости. Только благодаря Санзу он сумел разобраться в своих сложных чувствах. Все шло хорошо ровно до тех пор, пока Риндо с Харучиё не дошли до эскалатора. Младший Хайтани почти выдохнул, помня, что на последнем этаже тварей было меньше, когда бывшего зама Канто внезапно рассмешили ступени: согнувшись пополам, он начал хохотать так, что тело Риндо сковал холод. Сухой, надломленный смех Санзу эхом проносился по этажам и как будто даже отражался от стеклянной крыши – не услышать это было невозможно. Рычание раздалось одновременно сразу с нескольких сторон. Риндо даже не понимал, куда направлять фонарь: пока их окружали твари, Харучиё продолжал хихикать, кривляясь перед приближающимися зомби. Спохватившись, Риндо метнулся вверх по эскалатору, буквально волоча Санзу за собой – его пальцы сжимали плечо бывшего зама Канто с такой силой, что через толстовку ощущал его тонкие кости. Младший Хайтани надеялся, что ступени дадут им хотя бы немного форы, но зомби карабкались следом неотступно – один раз гниющая рука почти вцепилась в лодыжку Риндо. Фонарь выпал из рук где-то на середине пути. Сердце колотилось бешено, Риндо пытался подниматься наверх, обдирая ладони до крови, пока Харучиё просто мешался где-то сбоку. В полной темноте эскалатор казался бесконечным, младший Хайтани терялся в ступенях и собственных руках – когда под ладонями оказался холодный кафельный пол, Риндо даже не сразу понял, что они все-таки добрались до пятого этажа. Рычание тварей за спиной казалось таким сильным, будто их преследовала целая армия. Из освещения были только звезды, безразлично застывшие над стеклянным потолком. Этого не хватало, и младший Хайтани не видел, что происходит, но ощущал, что зомби преследуют их – запах гниения не отступал, забивался в ноздри, стискивал легкие. Без света Риндо не знал, куда идти, и ориентировался на интуицию: она подводила. Попытка рвануться вперед обернулась тем, что младший Хайтани со всей силы врезался в стол с фудкорта и рухнул на пол – Харучиё хохотал где-то поблизости. Отползая назад, Риндо пытался защищаться. Он швырялся попадавшимися под руку стульями, прятался за столами, заслонялся подносами, когда монстры налетали откуда-то со стороны: но тварей было слишком много. Младший Хайтани боролся из последних сил, отталкивая бесполезного Санзу из-под атак. Один раз тварь пронеслась так близко, что Риндо, резко отпрянув, почувствовал, как его касается мягкая, разлагающаяся кожа – это вызвало новый приступ рвоты. Он отбивался из последних сил, но зомби все прибывали: от Санзу пользы не было. Лишь иногда слышались его редкие смешки. Младший Хайтани отстраненно подумал, что погибнуть так будет совсем глупо – он теряется между своим зыбким несбыточным счастьем, в котором они с Раном наконец-то будут вместе, и реальностью. В этой реальности Риндо был в шаге от смерти: от нескольких укусов он увернулся почти чудом. Эти последние секунды реальной жизни показались издевательскими до тошноты – именно тогда, когда Риндо осознал, как ему важно поговорить с братом, как важно во всем признаться, ему пытались перегрызть горло. Слишком чертовски несправедливо все это было. Еще одна рука пронеслась прямо перед лицом. Но от нее не пахло гнилью: пахло знакомым запахом любимой кожи. Риндо схватили за шкирку, как котенка, и с силой дернули на себя – он только успел вцепиться в локоть Харучиё. Дыхание брата младший Хайтани сейчас узнал бы из тысячи. Тот, кто сейчас вытянул его из рук многочисленных шипящих тварей – это Ран. Ран расшвырял монстров, Ран подхватил Риндо, Ран утягивал его за собой, отбиваясь от зомби подносом: без света было непонятно совсем ничего, но Риндо чувствовал, как старший удерживает его рядом, отпихивая от себя наступающих тварей. Все это время Риндо сжимал плечо Санзу уже скорее на автомате – он просто не мог расцепить пальцев. Несколько ярких лучей вспыхнули перед глазами слишком внезапно. Младший Хайтани скорее почувствовал, чем услышал, как кто-то совсем рядом захлопывает дверь, пока над ухом раздается лихорадочное, сбившееся, тяжелое дыхание Рана – затем послышался грохот. Сначала Риндо почувствовал, как его бросили на пол, а затем в болезненном белом свете фонаря он увидел брата: тот плевался кровью, держась за живот. Совсем рядом на полу сидел Харучиё: бывший зам Канто покачивался из стороны в сторону, как детская игрушка. Теперь Риндо осознал, что снова оказался в коридоре тренажерного зала – Юдзуха, Мицуя, Коко и Сейшу застыли прямо напротив него. Ран стоял чуть в стороне, хватая воздух так, будто вот-вот задохнется. – Что вообще произошло? – Юдзуха первая заговорила, сонно щурясь. – Как вы там оказались? Почему двери были открыты? Взгляд младшего Хайтани был прикован к брату, во всем мире он видел только этого человека – больше для него не существовало никого. Даже после всего произошедшего Ран бросился спасать его, в очередной раз не думая о собственной жизни: и только теперь Риндо понимал, что это было настоящей любовью. Хотелось только вскочить на ноги и броситься к Рану, чтобы больше его не отпускать, а потому младший Хайтани не сразу понял суть вопроса Юдзухи. Зато Харучиё вдруг поднялся на ноги, покачнулся и снова рухнул в мягкое кресло, после чего подал голос. – Мы хотели сжечь все мосты, – Санзу протянул это с вызовом, чуть улыбаясь. – Сбежать от вас. Но сначала заглянули в аптеку, и я чуть обдолбался… Бывшим зам Канто снова потерял смысловую нить и замолчал. Около минуты в тренажерном зале стояла непроницаемая тишина: было слышно, как рычат и бьются в дверь голодные твари. Для Риндо все происходило, как в каком-то сне. Он видел, как кричала Юдзуха, как она говорила что-то о том, что они беспечные идиоты, что из-за них могли погибнуть все, что они оставили их с открытой дверью на растерзание зомби – Мицуя удерживал девушку на месте из последних сил. Зато Коко подошел прямо к Харучиё и, опустившись на корточки, с силой впечатал кулак в его острую скулу. Бывший зам Канто в ответ только рассмеялся. Брезгливо вытерев руку о джинсы, Коко вернулся к Инуи и поморщился. Все это Риндо видел лишь краем глаза – наверное, все сейчас считали их конченными мудаками, но не это сейчас важно. Важно то, как на словах Харучиё вздрогнул и застыл Ран: теперь каждый жест брата был понятен младшему. Ран только что бросился спасать его в темноту даже после того, как Риндо не был с ним рядом в самое тяжелое время, а взамен услышал жуткие слова – «сжечь мосты и сбежать». Привалившись спиной к стене, старший Хайтани тяжело дышал и смотрел куда-то в пол, пока с уголка его губ стекала струйка крови: Ран выглядел так, как будто сейчас лишится сознания. Пока вокруг слышалась ругань и мир в очередной раз разлетался, Риндо только ненавидел себя за то, что все получается так: он хочет каким-то чудом снова связать их красной нитью, а нить затерялась в пыли и грязи. Крики стихли, только потому что Санзу уснул, а для младшего Хайтани гнева уже не осталось – на него только смотрели с презрением. Медленно все начали расходиться. Сначала Коко устало потянул Инуи в сторону, низко опустив голову, потом Мицуя увел вздрагивающую от злости Юдзуху: иначе та просто придушила бы Харучиё во сне. Только когда Ран тоже сделал первый шаг, Риндо спохватился, что вернулся не просто так. Даже если брат больше никогда с ним не заговорит, даже если не захочет видеть, младший Хайтани хотел хотя бы рассказать ему всю правду. Хотя бы раз быть по-настоящему достойным Рана. Поднявшись с пола, Риндо бросился к брату, но не успел даже открыть рта. Только сейчас он понял, что ночь подходила к концу – потому что все вокруг стало блеклым и сизым, как перед рассветом. На фоне этого мутного неба Ран смотрел прямо на него. Без злости, без отвращения, без ненависти: скорее, устало и чуть равнодушно. – Знаешь, Риндо. Если сжигаешь мосты, то убедись, что они освещают тебе путь. На этих словах Ран развернулся и медленно двинулся в сторону раздевалки. *** Стоя над раковиной, Ран изучал собственное отражение в зеркале. Он снял свитер, и теперь смотрел на бледного, болезненного себя в блеклом свете наступающего дня – старший Хайтани не узнавал этого человека. Пустой взгляд, дрожащие губы, капельки крови на подбородке – каждая черта лица выдавала, что Ран был сломан: у него просто не осталось сил, не осталось веры в себя и желания бороться. Всю жизнь старший Хайтани пытался стать лучшим, важным, единственным для одного человека – и даже верил, что у него как будто бы получается. Все это было обманом. Все его старания, сотни попыток все изменить, исправить, были зря. Риндо его не любил. А он, Ран, болезненно любил брата даже сейчас, когда потерял его, как не терял еще никогда. Старший Хайтани ненавидел себя. За то, что вывернулся наизнанку, выжал себя так, что сил не осталось даже жить – а человек, который значит так много, этого не понял, так и не полюбил его. Сегодня, бросаясь в темноту, Ран не думал, что с дырой в животе может погибнуть: он думал только о том, что должен спасти Риндо любой ценой – хоть ценой собственной жизни. Спина Рана с выступающими позвонками вздрогнула, словно он задыхался: а затем в зеркало прилетел кулак старшего Хайтани. Отражение пошло трещинами, несколько крупных осколков упали в раковину. По бледным запястьям Рана с выступающей косточкой побежали алые струйки крови, но боли он уже не чувствовал – старшему Хайтани казалось, что он больше не сможет почувствовать уже ничего. Он столько пережил, что больше не мог держаться. Может, если бы Риндо сейчас видел его глаза, он бы им гордился? Если бы трогал дрожащие окровавленные руки, он бы понял, сколько всего вынес Ран? Старший Хайтани даже сейчас не мог отпустить свою любовь, она убивала его, пронзала изнутри, и Ран только сильнее вдавливал кулак в разбитое зеркало, чтобы осколки вгрызались в кожу, терзали ее. В эпицентре его души сейчас была пустота: как будто внутри бушует ледяная вьюга. Еще несколько капель крови упало на поверхность раковины. Небо светлело, Ран все яснее видел свое отражение – теперь сразу в нескольких осколках зеркала. Ему было невыносимо. Наступал новый день, и старший Хайтани не знал, как собраться и пережить его: теперь у него действительно не было причин этого делать. Раньше, когда Рана что-то выводило, он возвращался в себя через маленькие шаги – придумывал список из незначительных дел, чтобы отвлекаться: умыться, надеть рубашку, выйти из дома. Так было, когда они с Риндо один раз крупно поругались в школе, и младший отказывался разговаривать с братом. За бесконечными мелкими делами Ран отвлекался, а время летело быстрее – сейчас нужно повторить что-то подобное, как-то прийти в себя. И не думать, что Риндо сегодня хотел сбежать и оставить его одного. Медленно Ран двинулся к душевой, расположенной в углу раздевалки – ему просто нужно отвлечься. За старшим Хайтани тянулась дорожка из капель крови. Ран быстро скинул джинсы, не замечая ни саднящую боль в изрезанном кулаке, ни пульсацию в животе: бинты он размотал, их все равно нужно сменить – вот еще одно маленькое дело. Стоя под потоками воды, старший Хайтани думал, что почти справляется. Ведь он нашел в себе силы раздеться, включить воду, дышать: значит, все в порядке. Ему просто нужно немного времени. Он уже столько всего пережил, переживет и это. Ран даже не сразу понял, что влажные дорожки, скатывающиеся по его лицу, это не вода из душа над головой – это слезы. Впервые после смерти родителей старший Хайтани плакал. Он больше не мог себя контролировать, не мог сдерживаться – слезы сами выступали в уголках глаз и скатывались вниз, к потокам воды, смешанной с кровью из изрезанной руки. Ран не понимал, почему Риндо так и не смог полюбить его? В чем он был недостаточно хорош, что делал не так, где оступился? Ведь старший Хайтани посвящал брату всю жизнь, видел только одного Риндо, только его хотел делать счастливым – каждое их общее воспоминание для Рана было важнее всей остальной жизни. Потеря Риндо отзывалось во всем теле болью бесконечной разлуки, каждый удар сердце выжимало из себя с трудом: старший Хайтани был готов родиться заново, только чтобы прожить новую жизнь, в которой Риндо будет рядом – другой ему не нужно. Когда Ран выключил воду, в маленьком помещении было совсем светло: через маленькое окошко под потолком виднелось небо: сегодня завеса пепла чуть спала – цвет неба был голубым, совсем нежным. Как будто вот-вот взойдет солнце. Старший Хайтани обернул полотенце вокруг бедер: этот шаг сделан, теперь нужно перебинтовать живот. Руку больно щипало, из ладони продолжала струиться кровь, но Ран этого не замечал: стоя посреди тесной душевой, он вдруг понял, что больше не в состоянии сделать следующий шаг. У него больше не осталось сил. Медленно старший Хайтани сползал по стене, низко опустив голову – он продолжал плакать, этот бесконечный поток слез не останавливался. Сидя на полу, Ран думал только об одном: как хорошо бы было умереть сейчас. Быстро, тихо. Чтобы не осталось этой боли в душе, чтобы не нужно было видеть, как человек, которого ты так сильно любишь, отворачивается и уходит. В какой-то момент Рану показалось, что он правда умирает: во всем теле вдруг появилась такая слабость, как будто он не весит совсем ничего. В этот же момент откуда-то издалека старший Хайтани услышал хлопок двери и быстрые шаги. – Ран? Ран! Что с тобой? Когда Ран с огромным трудом приподнял голову, Риндо уже опустился рядом с ним на колени, лихорадочно пытаясь найти источник крови – когда до него дошло, что это ладонь в многочисленных порезах, он осторожно взял запястье старшего и неловко замер. У Риндо не было ни бинтов, ни хоть чего-то, чтобы обработать ссадины. А Ран смотрел на лицо брата и думал, что точно умирает – потому что откуда здесь взяться Риндо: и все-таки чужие прикосновения ощущались слишком отчетливо для предсмертного бреда. А бледный рассвет ложится на лицо младшего слишком красиво. Только сейчас тот заметил слезы в уголках глаз Рана: прозрачные капли продолжали катиться по щекам, задерживались на подбородке и срывались вниз. – Что с тобой? – младший Хайтани суетился, он не знал, что делать, и только боялся зря потерять секунды. – Ран, ты можешь встать? Я… Что… – Что ты здесь делаешь? – Ран вдруг чуть нахмурился и даже сумел сесть прямо, чтобы их с братом глаза были на одном уровне. – Я… Видя, что старший не умирает, Риндо выдохнул, но все равно никак не мог заговорить: он не знал, с чего начинать, в голове было слишком много всего. Проницательный взгляд лавандовых глаз, из которых продолжали катиться слезы, только путал мысли – а еще Риндо был счастлив впервые за столько времени просто быть рядом с братом. Пару часов назад он представлял себе их разговор совсем не так: не на полу тесной душевой, не с болезненно бледным Раном, на плечах которого еще оставались капли воды, не с собственными дрожащими от волнения руками. Может быть, сейчас был не самый лучший момент. Но они уже и так потратили бесконечное количество времени. – Мне нужно кое-что тебе рассказать, – Риндо собрал все силы, чтобы его голос звучал твердо. – Я пойму, если ты не захочешь слушать, но я умоляю тебя это сделать. Пожалуйста, выслушай до конца и не перебивай. Ран, позволь мне все объяснить. Отчего-то старший Хайтани не мог заговорить: он завороженно наблюдал за братом, который все еще крепко сжимал его руку – Ран ничего не понимал и только слабо кивнул, жалея, что сил не хватает, даже чтобы стереть чертовы слезы. Риндо выдохнул. Он пришел сюда, чтобы все рассказать, но сейчас слова встали в горле комом. Но младший Хайтани все равно говорил: запинался, молчал, подолгу подыскивал нужное продолжение фразы – но все это время он смотрел только в глаза Рана. Риндо рассказывал, как с самого детства пытался быть достойным брата, как он изо всех сил хотел дотянуть до его уровня, но ничего не выходило – поэтому он и принял решение отдаляться. Дыхание младшего Хайтани сбилось, но он продолжал говорить, как с началом апокалипсиса почувствовал себя еще более ненужным и бесполезным на фоне Рана, который мог справиться с любой проблемой. Краснея, Риндо путался в словах и рассказывал, как осознал свою любовь к брату, опустив пикантные детали. Он признался о ночи, когда услышал сломавшие его слова Рана: даже сейчас на этом моменте Риндо вздрогнул, хоть и знал, что все это неправда. Сложнее всего было вспоминать день, в который старший Хайтани чуть не погиб. Риндо честно прошептал, что испугался. Испугался, что самый значимый человек умрет с презрением к нему во взгляде – шепотом Риндо описывал, как разрывался изнутри, представляя, что может лишиться брата. В самом конце младший Хайтани рассказал о сегодняшней ночи: о том, как только обдолбанный Харучиё смог открыть ему глаза на все происходящее – на этот моменте голос Риндо дрожал: история закончилась, а ему показалось, что он так и не сумел выразить самого главного. На словах все это казалось каким-то неправильным, ни одно слово в мире не могло передать всех его чувств, описать любовь, боль, страх потери – все выходило блеклым и бесцветным. По лицу Рана было непонятно, о чем он думает. Несколько раз Риндо казалось, что старший хочет его перебить, но тот молчал и только продолжал внимательно смотреть на брата. – Я не жду, что ты меня простишь, – Риндо понимал, что речь нужно как-то завершить. – Я идиот, который натворил кучу глупостей, и это только моя вина. Но, Ран, я просто хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. Больше всех на свете. И ты мне очень дорог, я не представляю жизни без тебя и бесконечно ненавижу себя за то, что причинил тебе столько боли. Если нужно, я буду вымаливать прощение на коленях, но я… я просто хочу быть рядом. Я не готов терять тебя еще раз. Какое-то время старший Хайтани почти не шевелился, кажется, даже не дышал – слезы наконец-то перестали стекать по его лицу. Рану казалось, что все это происходит не по-настоящему: слишком много всего открылось в один момент, он просто не справлялся с таким количеством правды. И не верил, что Риндо пришел к нему на самом деле. – Если бы я только знал, что ты услышал те слова, – старший Хайтани прошептал это, не отрывая взгляда от взволнованного брата. – Как же по-идиотски все вышло… Риндо, я тебя люблю всю жизнь, с тех пор, как помню себя. Для меня ты всегда был лучшим, во всем. Не нужно тебе куда-то там дотягивать, ты… идеальный. Предел всех мечтаний. – Ран, ты не понял, – Риндо уже не мог держаться. – Я люблю тебя… Не так… Я… Слушать это Ран больше не мог. Подавшись вперед, он притянул к себе брата, приникая к его приоткрытым губам – младший даже не сразу понял, что его целуют. Сидя на полу, они прижимались друг к другу, и Ран делал то, что хотел уже давно: и у этого поцелуя был самый желанный вкус. Он никогда не различал граней любви к Риндо – он любил его во всех смыслах, но даже не смел надеяться на взаимность. Именно потому Ран сейчас переплетался с языком брата и покусывал его губы с особой нежностью: он все еще не верил, что все происходит в реальности. Этот поцелуй был пробным и длился всего мгновение. Когда Ран осторожно отстранился, чтобы проверить реакцию младшего, тот сам потянулся за ним, снова прижимаясь к губам – именно в этот момент через небольшое окно в душевую проник первый луч солнца. Риндо целовал Рана долго, он не мог насытиться ощущением любимого человека – его губами, языком, прикосновениями. Только когда солнце стало совсем слепить глаза, младший Хайтани все-таки чуть отстранился и зажмурился, и Ран тогда прошептал: – Ты похож на цыпленка. Не удержавшись, оба брата тихо рассмеялись. Молча Ран нашел здоровой рукой руку Риндо и переплел их пальцы – улыбка быстро сменилась грустью от осознания того, что оба чуть не убили друг друга своей любовью. Они не смогли поговорить в нужный момент, не услышали важных слов, не заметили знаков и едва не дошли до точки, из которой уже не было возврата. Но теперь, глядя, как солнце светит на растерянного, опустившего глаза Риндо, Ран думал, что все-таки их связывает что-то особенное, необъяснимое – пройдя все испытания и разбив колени и душу в кровь, они все равно оказались вместе. Вернулись друг к другу, потому что иначе и быть не могло. Красная нить не оборвалась: она натянулась до предела, затерялась в грязи и недопонимании, но все это время связывала их, чтобы в нужное время соединить снова. Тех, кому предназначено быть вместе, судьба сведет, даже если они окажутся в разных уголках вселенной. И Ран предназначен для Риндо, а Риндо – для Рана. Солнце, которое столько времени было не видно из-за завесы пепла, светило на младшего Хайтани, отчего его волосы казались золотыми – и сам он такой красивый, растерянный, чуть смущенный. Не удержавшись, Ран расцепил их руки, но только чтобы положить ладонь на щеку Риндо и с нежностью погладить ее пальцем. – Мой, – старший Хайтани прошептал это со всей любовью, которую хранил в себе столько времени. – Никуда тебя больше не отпущу. – Я никуда не уйду, – Риндо выпалил это быстро, ласкаясь к руке брата, а затем вдруг произнес. – Так трудно поверить, что это правда… Ты ведь такой… Такой красивый, потрясающий, удивительный… – Только когда с тобой, – Ран покачал головой и чуть ущипнул чужую щеку. – И все это для тебя. Больше мне никто не нужен. Старший Хайтани хотел добавить еще что-то, но не удержался и снова потянулся к губам Риндо. Они целовались долго, будто хотели восполнить каждое мгновение, когда были предельно далеко друг от друга – Ран был готов просидеть на полу этой душевой весь день, но брат отпрянул и поднялся на ноги, помогая старшему встать. Риндо больше не хотел делать глупости: сейчас нужно обработать все ссадины Рана и отдохнуть хоть немного – они оба не спали всю ночь. И все-таки младший Хайтани позволил себе слабость. Всего на секунду он засмотрелся, как красиво капли воды поблескивают в утреннем солнечном свете на узких плечах и ключицах Рана – его идеального Рана. – Люблю, – Риндо произнес это завороженным шепотом. – Люблю, – Ран снова переплел их пальцы. Все недосказанности остались за спиной – вместе с обидами, болью и страхами. Пережитое никуда не исчезнет, не испарится из памяти: но это именно то, что делает любовь особенно важной, значимой, ценной – Ран думал об этом, вспоминая, как Риндо пришел к нему, когда старший верил, что исправить уже ничего нельзя. Но наступил новый рассвет, и они встретили его вместе. Риндо стал светом, который помог Рану не потеряться в самые темные времена. И теперь оба не сомневались, что вместе смогут выбраться из этого кошмара.