***
Лошади мягко ступали по холодному снегу, их узкие морды обдувал ветер и холодил неразогретые мышцы, но они резво скакали по полю, подбиваемые своими всадниками. Федор чуть оторвался вперед и стоял на холме среди деревьев, окруженный ими, как теплым покрывалом, они закрывали его со всех сторон, отгорождая от остального мира. Его теплая меховая шапка падала прямиком на глаза, но он каждый раз ухитрялся поймать ее именно в тот момент, когда оставалась секунда до столкновения с его носом. Елена с Аксиньей рысью исследовали поле, которое казалось белоснежной бесконечностью, их лошади резво подпрыгивали друг около друга на каждом шагу, будто соревновались кто же выглядит лучше. — Ах, как хорошо! Давно я так не резвилась, просто счастье какое-то, — Аксинья остановилась и смотрела вдаль, на белые шапки, покрывающие лес, еле проглядывающие зеленые иголки елок — все так и дышало этой свежестью и свободой. В такие моменты казалось, что один в этом мире и ничего больше нет: ни мирского, ни духовного — только материя человека, пустой сосуд, в который ты вливаешься заново, полностью свежий и обновленный. — Воздух сегодня, что надо. По-сути он всегда играет решающую роль в том будет хороший день или нет. — Елена пустила лошадь быстрее, та своими копытами поднимала клубы снега и резво мчалась вперед, Аксинья не отставала, обе, не сговариваясь, начали небольшую гонку до холма. Ветер бил им в лицо, но они радостно бежали к нему навстречу, как ребенок стремится в руки матери, когда только учится ходить. У подножья холма Аксинья резко остановилась, ее лошадь повело в бок, она начала брыкаться ни с того ни с сего, Баранцова не понимала, что происходит, но умело держалась в седле и даже одной рукой мастерски тянула поводья на себя, чтобы остановить взбеленившегося скакуна. — Что же ты, голубчик, прекрати! — Старайтесь крутиться на одном месте, не давайте ему бежать, держитесь крепче, я его остановлю. — Елена метнулась к ней и попыталась перекрыть своим жеребцом пути отступления лошади Аксиньи, чтобы та попросту не сбросила своего всадника и не убежала в поле, но Никитина поняла, что в эту секунду Баранцова точно не сможет удержаться, там не справился бы даже самый умелец. — Дочь, держись! Сейчас мы его приструним! — Федор стремительно пустил свою лошадь с холма, стараясь подоспеть и помочь дочери, но как раз к тому моменту, как он прибыл, скакун Аксиньи оттолкнулся передними копытами и встал на дыбы, отчего та чуть ли не улетела на землю, но ко всеобщему удивлению она удержалась, и в этот момент Елена резко дернула поводья лошади вниз. Она опустилась на землю, а Баранцова осталась сидеть ошарашенной после такой встряски, теперь ей было тяжело удержаться в седле в спокойном состоянии. Федор встал с другой стороны и прижал лошадь боком, чтобы та точно перестала скакать из стороны в сторону. Так они удержали ее, но кто знал продолжиться это или нет и поэтому Баранцов мягко приобнял дочь за плечи, а Елену попросил придержать ее за талию, чтобы даже в случае, если лошадь вырвется из под ног, никакого падения не случилось. Никитина чувствовала странное смущение перед таким простым действием, казалось бы ничего такого, она помогла человеку, но что-то странное закралось в ее душе и начало медленно острыми когтями царапать эту хрупкую оболочку. — Господи, спасибо! — Аксинья с томным вздохом положила голову на плечо Елены, так как та держала ее чуть ближе к себе и потерла сломанную руку, удивляясь как только она смогла не упасть с ней и держалась одной. — Что же он так взбеленился-то? — Кажется гонки в холод ему были не по нраву. У лошадей тоже бывает скверный характер, к сожалению, — Никитина была чуть смущена своим положением, одновременно она держала Аксинью и вела ее лошадь за поводья, казалось, что вся ответственность за жизнь и здоровье лежит на ней. — А такой спокойный обычно! Как будто оса ужалила, — Федор аккуратно шел рядом, корректируя маршрут всей троицы. — Была бы это оса, я бы удивилась намного меньше, чем сейчас, — Аксинья подняла голову и покачала ей из стороны в сторону, потому что у нее затекла шея, а затем взялась за поводья, которые перехватила у Елены. Они, поднявшись на холм, шли дальше, на входе в лес их встретила небольшая снежная арка. По весне она распустится зелеными листьями и станет похожа на некие врата рая, в идеализированном их представлении, сейчас же иссохшая ива склонилась над землей под тяжестью снега и открывала небольшой проход на тропинку в чащу, где сгущались деревья и сугробы были выше. Где-то вдали казалось, что можно было различить прыжки зайца и легкую поступь лисы, а совсем рядом затаился волк. Они остановились под аркой, разглядывая непередаваемую лесную красоту, которая завораживала их с каждой минутой. Аксинья, чуть погодя, когда все остановятся около нее, резко дернула ветку ивы, и снег клубами полетел на всех, кто был сейчас под ней. — Ой, ты проказница! — Пожурил ее Федор смахивая со своей огромной шапки снежинки, которые покрыли не только ее, но и все его лицо, отчего золотистые ресницы и бакенбарды покрылись легкой сединой снега. Елена была не в лучшем состоянии, на ее долю казалось пришлось ещё больше и небольшие треугольные сугробы скопились на ее плечах и макушке, она активно стряхивала их с себя, пока Баранцовы смеялись над тем, как снег идеально распределился по ней. Решив не терпеть такого, Никитина быстро скомкала небольшой снежок и бросила его в лицо Федора, идеально попав ему в рот, отчего тот резко перестал смеяться и начал выплевывать подтаявшие крупицы льда в снегу. — Кажется настала моя очередь смеяться, — Елена увернулась от контрудара Федора, который намечался ей в макушку. Аксинья старалась вести себя потише, наблюдая за этой перепалкой, надеясь, как бы ей не досталось от них двоих одновременно. Но в конечном итоге ее заметили и забросали снежками с ног до головы, отчего она ещё долго отряхивалась. Втроем одновременно вышли на небольшую опушку леса, где среди заснеженных деревьев проглядывало небольшое пространство. Елена поначалу о чем-то задумалась, а потом резко выскочила вперёд на опушку и заставила своего коня скакать из стороны в сторону. Он то дернет одной ногой, то повернется левым боком, то взмахнет гривой и гордо заржет над полем. Жеребец крутился поднимая копыта, взвинчивая снег вокруг себя создавая белую дымку. Это напоминало необычный ритуальный танец, словно конь выплясывал все по особой методике и безукоризненно повиновался своей всаднице, что направляла его из стороны в сторону. Елена отлично держалась в седле и это небольшое представление, устроенное ею, казалось чем-то до удивления необычным, многие не привыкли к тому, что женщина может так резво скакать. В конце она поставила своего жеребца на дыбы и под углом чуть ли не в девяносто градусов, отпустила поводья, откинувшись назад. Это был пик ее мастерства, то, чем она безмерно гордилась. Аксинья восхищенно наблюдала за этим, а под конец действа ей захотелось взять холст и масло и запечатлеть это на картине. По ее мнению, это походило больше на лик святого, в солнечных лучах Елена смотрелась, как снизошедшая с небес, что настолько поразило и восхитило Аксинью, навеяв ей такой творческий порыв. — А эдак она может! Я и не знал, по-честному признаюсь. — Федор чуть наклонился к дочери, сказав это, а потом закричал погромче, — Лена, почему ты мне никогда не рассказывала, что так умеешь? — Не все карты должны быть раскрыты. Просто не было повода показать, да и к чему? Это небольшое представление уйдет с нами в забвение и останется тут. — Елена подошла к Баранцовым и встала рядом, поравнявшись. Они шли дальше, Аксинью все не унимала одна мысль, но она почему-то не могла её высказать, все же обдумав все в тысячный раз она решилась сказать: — Это было просто великолепно, Елена! Где же Вы такому научились? — Давно это было, очень давно, история затянутая, думаю, Вы уморитесь слушать, — Никитина чуть покачала головой и повернулась к собеседнице, но та все так же удивленно и любопытно рассматривала ее, что и без слов все встало понтяно. — Ладно, так уж и быть. «Дело бы давным давно на Кавказе, я тогда оправлялась от болезни и была очень слаба. День был такой солнечный и приятный, теплый ветерок струился между деревьев и мягко трепал мои волосы. Я сидела, опустив ноги в воду, она была еще прохладной — это был конец мая, — и заплетала волосы, которые растрепались. Мне нравилось так по-долгу сидеть на берегу этого небольшого озерца, рядом с источником. Доктора, конечно, не разрешали туда уходить, но я каждый день ослушивалась их, потому что не выносила ежесекундного окружения людей, которые также приехали на лечение. Так и сидела я в этот прекрасный день, меня окружало лишь поле с маленькими проблесками одуванчиков и красивым пушистым лесом, там чувствовалось прекрасное единение с природой, которое порой жизненно необходимо. И слышу я как в кустах что-то шуршит, думала уже, что зверь какой пришел, а нет — скачет рысак, на нем молодой казак с пышными черными усами. Он коня своего крутит вокруг озера, подходить будто боится, да и поглядывает на меня своими смоляными глазами, а я только на коня смотрю, как резво он под ним двигается. Потом казак скрылся в лесу, я подумала уже, что он ушел, но через минуту как выскочит на поле около меня и крутит рысака: туда, сюда, скакнет, подпрыгнет, а потом ставит на дыбы и откинулся назад, что руками земли коснулся. Я конечно же была восхищена, этого он и хотел, спешился казак, подходит ко мне, ус крутит: «Ай, бела-красавица, ну, как тебе? Вижу, что не на меня смотришь. Конь мой понравился, м?» Я чуть повернулась к нему, ноги из воды вытащила и смотрю на него снизу вверх с опаской, казалось мне, что сейчас он меня в воду спустит или что еще похуже сделает. Молчу. Он смотрит в поле, на коня своего, на меня, понял, что я не заговорю с ним: «Что же ты, краса, нема ты иль меня боишься? Пошли к коню, покажу тебя ему, он-то точно не обидит». Меня ноги практически не держали, настолько я была слаба, Федор обычно приводил меня и оставлял до вечера, как я и просила, поэтому подняться мне было тяжело, я вся осунулась, ноги под себя подогну и не могу встать. Казак ко мне руки протянул, видно помочь хотел, а я так шарахнулась от него, как будто бьет он меня. А мне, скажу честно, в то время любое прикосновение, что пытка — одно. Он кажется понимал все, как — не знаю, но руки тянуть не стал, дал мне свою шашку в ножнах опереться и я так потихоньку и встала. Повел меня к коню, ус свой крутит, смотрит на меня, а была словно призрак, на мне платье, как покрывало, бесформенно сидело, совсем я исхудала тогда и даже на ногах держаться было жутко тяжело. Я руку протяну к лошади, а она мне свою морду в ладонь вложит и фырчит, как кошка, я даже удивилась и заговорила, через силу:«Какой прекрасный конь… Удивительный…» Казак улыбнулся, потрепал жеребца за гриву и отвечает:« Да.. Он у меня такой. Во всем свете ты коня лучше не найдешь!» Потом обошел его, за поводья взял и мне протягивает: «Прокатиться не хочешь иль желаешь научиться как я? Предложу один раз! Никому не предлагал, понимаешь, а тебе — да. Соглашайся, красавица, я не обижу». Улыбнулся казак во все зубы и смотрит на меня выжидающе, я стою, чуть не падая, да и думаю: отвечать — не отвечать? «Раз не обидишь, то научи. Но я совсем слаба, казак, упаду ведь и костей потом не соберешь. Чего тебе с ущербной мучаться?» Он засмеется добродушно, да и отвечает: «Кавказ лечит, лошадь — самое верное лекарство, поверь мне, ты не только на ноги встанешь, но и рассекать будешь не хуже меня с шашкой. Все пройдет, главное не лежать столбом, чтоб все окоченело к чертям и отвалилось — это уже страшно!» Так мы и встречались каждый день, в первый раз я даже на лошадь сесть не могла, плошмя на нее ложилась и уже чувствовала будто сердце мое остановится, но с каждым новым пересиливанием себя я смогла и сесть ровно, и в седле удержаться, и такому научиться. Казак глаз оторвать не мог, когда впервые у меня получился его коронный откидной — как он его называл, — он улыбался, а в глазах блестели слезы, я даже удивилась такой реакции, а он мне говорит, что больно я на его дочурку была похожа в этот момент, ведь он и ее такому учил, но зарезали ее черти и дочки не стало… Тосковал казак по ней, сделать с собой ничего не мог, а как увидел меня на берегу озера, так и в сердце его тронулось что-то, сразу он увидел во мне дочь свою. После этого раза не виделись мы с ним ни разу, он ушел, попрощавшись со мной самыми нежными словами, и я вернулась домой, на своих ногах, без чьей-либо помощи. Так он и вернул меня к жизни, за что я ему сейчас безмерно благодарна и хотела бы сказать лично, да сколько бы не искала — это ведь невозможно, он имени своего ни разу не назвал, а мало ли там казаков с усами без дочерей — многих постигла та же беда. Пути наши разошлись, но до сих пор я его помню.» Елена чуть прокашлялась и повела коня дальше, за время ее рассказа они уже успели вернуться обратно к дому, солнце уже близилось к горизонту и его дуга касалась земли самым краешком. Все молчали, повисла тишина, но она не была неловкой, в этот момент все обдумывали и осмысляли историю, первым отошел Федор. — Знаком я был с этим казаком, он попросил меня ничего не говорить тебе, но сколько уже времени прошло, думаю, он будет не в обиде. Когда собрался он возвращаться обратно в казачество, к своим, то искал тебя, но не мог, и каким-то совершенно случайным образом вышел на меня, видимо это чудо какое-то, не иначе, Лен! Отдал шашку со словами, чтобы я подарил ее тебе от своего имени, но он верил, что ты и без этого ее узнаешь, сам он как-то стушевался мне сказать причину такого поступка, но я видел, что сердце-то у него доброе и из добрых помыслов это. Поэтому я поступил так, как он просил, осталось только узнать: поняла ли ты, что это его шашка или нет? — Конечно поняла, я ее не раз в руках держала, тогда я промолчала, не поняв почему же так случилось, но теперь вся картина сложилась. Спасибо, что рассказал. — Какие у вас захватывающие истории, вы так прекрасно передали атмосферу этого момента! Поистине вам писать прозу надо, не иначе! — вступила в разговор Аксинья, которая только сейчас смогла уложить всю историю по полочкам, — а как же, папенька, он даже тебе не назвался? Так бы его можно было найти. — Нет, видимо, для всех нас он остался таинственной фигурой загадочного казака с черными усами, — Федор улыбнулся и пустил лошадь на территорию усадьбы, к конюшням, Аксинья последовала за ним. Елена осталась у ворот. — Что же, думаю, время попрощаться. Сегодня был отличный день, спасибо, надеюсь, что и в скором времени мы сможем повторить эту прогулку. Аксинья подала руку и они скрепили их в мягком рукопожатии, следом подошел Федор и тоже распрощался, а Елена на своем вороном жеребце отправилась домой.Глава 20. Казак
29 августа 2023 г. в 23:44
Рассекая меж снеговых сугробов, Елена мчалась на лошади, как и было обещано прежде в письме, к Баранцовым с утра с визитом. Сегодня она решила прибегнуть к более человеческим способам перемещения — карета за столько сот лет уже осточертела, из-за чего прогулка верхом была неким успокоением ее души. Никитиной нравилось чувствовать холодный воздух, окружающие ее порывы ветра, пробивающиеся в легкие, и приятную скорость от разгоняющейся лошади.
Утреннее солнце облизывало лучами точеное лицо Елены, обжигая белоснежную кожу, из-за него ее глаза начали светиться в обрамлении белоснежных ресниц, которые от лучей исчезали и рассыпались около век льющимся светом.
Мышцы вороного жеребца перекатывались под кожей, его копыта с легкостью отталкивались от земли и он словно пролетал над тысячами саженей снега в поле. От его ноздрей исходил горячий пар и растворялся в небе, но на вид он не показывал никакой усталости и мчался вперед, как будто впервые вырвался наружу. Поводья оттянули голову коня и он резко остановился, вспахивая землю и оставив за собой полосу от копыт.
Елена спешилась и за повод повела лошадь сквозь сады усадьбы, где ее мгновенно увидел лакей и забрал коня в стойло. В усадьбе ее принимали за свою, за множество лет их дружбы с Федором она слишком часто появлялась у него дома, чтобы слуги не запомнили ее лица. Она поднялась по ступенькам к двери и постучалась вензелем об металлическую пластину, внутри дома все будто бы уснуло: не было слышно ни шагов, ни разговоров, ни даже тихой музыки из дальних комнат. Никитина задумалась не рано ли она прибыла и может быть заявилась в неудобное время, из-за чего этот визит можно посчитать неуважением, пускай и знакома она с этой семьей давно, но соблюдать рамки приличия нужно.
Спустя некоторое время в двери просунулась заспанная растрепанная голова старого дворецкого, он посмотрел слегка удивленно, но все-таки открыл дверь и пропустил Елену в дом, чтобы та не мерзла.
— Хозяева почивают, они принять не могут, — начал Аркадий Порфирьевич, — если у Вас сильная нужда встретиться с ними, то я могу, конечно, разбудить, но, думаю, это будет неправильно.
— День ведь уже, разве не поздновато ли спать? — Елена обычно после верховой езды пребывала в настроении слегка возбужденном и активном, что даже сперва и не додумалась посмотреть на время. В центре у стены зала стояли большие часы с маятником, где маленькая стрелка медленно двинулась и щелкнула около цифры двенадцать. Никитина и не поняла, что прибыла достаточно рано и в такое время Баранцовы обычно спят.
Елена стушевалась, она извинилась и уже хотела уйти, но увидела, как по покатым ступеням лестницы со второго этажа спускалась Аксинья. Она была в шелковой ночной рубашке, с растрепанными распустившимися по плечам рыжими локонами и покрытая теплым платком. Ее легкая походка и задорно шаркающие домашние туфли выдавали в ней человека бодровствующего достаточно долгое время, что поначалу немного удивило Никитину, но все же она решила спросить:
— Я случаем не разбудила Вас?
Аксинья отрицательно помотала головой и отправила слугу обратно, тот забрал шубу Елены и скрылся в лакейной комнате.
— Я, признаюсь, не спала всю ночь, так что разбудить меня было невозможно, не переживайте. Пойдемте ко мне, чего же нам в сенях стоять, — Аксинья взяла Никитину под руку и повела в свои комнаты. В коридоре чувствовалось, как по углам гулял ветер и было достаточно прохладно, но как только они зашли в диванную, все стало куда лучше: и потеплело, и приятная атмосфера уюта разлилась в душе Елены.
— Присаживайтесь-присаживайтесь! Извините, что я встретила вас так — в домашнем, если это Вас смущает, то непременно сообщите мне, я не хочу портить нашу дружественную обстановку, — Баранцова аккуратно присела на мягкий диван, обитый кожей, с множеством подушек и вязаным пледом, она запахнула края платка, будто бы озябла от холода.
— Нет, все в порядке, — Елена расположилась рядом и потерла рукой затекшую от езды спину. — Почему же вы не спали всю ночь? Что-то случилось?
— Ох, нет-нет! По-началу меня и правда беспокоила моя рука, но позже я просто немного переволновалась из-за Вашего отъезда, ведь вы упоминали, что должны были приехать в это время, и я ждала какой-то весточки, но ее все не было и не было, начала уже надумывать себе… Знаете как это бывает, придумаешь различные трагедии в голове и боишься за них, а на деле это же лишь фантазия и не более того. А потом мне подали Ваше письмо, так и вся тревога исчезла, как ее и не было. Но, к сожалению, к этому времени я поняла, что вряд ли усну и забылась в каком-то романе да до самого утра представьте себе! И слышу сейчас, что в дверь кто-то стучался и драки нет — значит, точно Вы, а чего уж вас домой отправлять, лучше посидите у нас, вот я и вышла.
— Конечно, когда накручиваешь себя все кажется каким-то нереальным и запредельно ужасным. Но я действительно столкнулась с некоторыми проблемами в виде бури, из-за которой чуть поезд не сошел с рельс, возможно у Вас сработало какое-то внутреннее чутье, раз Вы начали тревожиться, но все обошлось, так и к чему теперь нарушать душевное спокойствие. — Елена закинула ногу на ногу и повернулась в четверть оборота к Аксинье, ее лицо разрезала солнечная полоса, пробивающаяся сквозь закрытые шторы, она была настолько четкой, что казалось ее можно смахнуть рукой и она окажется в ладони, забрав вместе с собой тот особо яркий коричневый цвет глаз, который открывал всю их глубину и огненный цвет волоса, напоминающий летний пожар среди мирного леса.
— Похоже Вы правы, у меня всегда какое особое предчувствие на такие ситуации… А почему же Вы так рано к нам прибыли? Тоже не спалось?
Никитина почувствовала, что она все пропустила мимо ушей и оставила этот вопрос без ответа, но почему-то впервые в жизни ее так привлекло солнце. Ей казалось это странным, ведь белый молочный свет луны в ночи был куда притягательнее и приятнее, чем обжигающие лучи этого золотистого диска, напоминающего монету, будто бы его так же можно с легкостью отдать и обменять на что-то другое, как каждые сутки сменялись день и ночь.
Штора чуть скользнула вбок и яркий поток света залил всю комнату, осветив между тем и Елену, она зажмурилась — от резкого света у нее начинали болеть глаза. Аксинья, чуть смеясь, подошла к окну и наглухо закрыла распоясавшуюся габардину, отчего в один миг весь свет исчез и диванная погрузилась в дневной полумрак.
Она стояла посреди комнаты напоминая ангела: вся в белом, а пронизывающий свет солнца, который совсем недавно наполнял пространство, будто скопился весь в ней и заставлял ее светиться по бокам и искриться волосы. Елене началось казаться, что ее застали какие-то странные галлюцинации, а может она и вовсе уснула, потому что не могла поверить своим глазам и, сама не зная почему, так удивляясь этому простому явлению.
— Вы кажется еще не пришли в себя после поездки, — Аксинья мягко улыбнулась и подошла ближе, — Я никогда не видела у людей настолько выпученных, но в то же время восхищенных глаз, — И рассмеялась, просто так, совершенно без причины, но смех ее был настоящий, заливистый, что, невольно поддавшись этому странному явлению, Елена улыбнулась и расхохоталась вместе с ней.
— Забавно, знаете что? Что я совершенно не знаю отчего мне так радостно! И от этого я веселюсь еще больше. Не думайте только, пожалуйста, что я сошла с ума, — Баранцова упала на диван совсем рядом с Еленой, которая еще улыбалась, но уже перестала смеяться. Ее белоснежные зубы в темноте отливали каким-то странным темно-алым цветом, будто бы кровь никогда не смоется с них и навсегда останется напоминанием о жертвах.
— Поверьте, я тоже. Невольно смеюсь с Вами за компанию и не понимаю: то ли сердце того просит, то ли ум за разум уже зашел.
В этот момент Никитина остро почувствовала, что все смущение и официальность в миг исчезло из их взаимоотношений, что любые стены, которые она настроила, чтобы никто не смог залезть к ней в душу, окончательно разрушены и по обломкам растасканы в разные части мира. Какое-то странное единение их душ произошло в этот момент и Елене стало все понятно, что она невольно сама запустила Аксинью в глубокий лабиринт из темного леса своих мыслей. Какая-то часть ее сердца медленно оттаяла и эта прежняя маска холодности и отстраненности спала с ее лица и показала, что на самом деле она испытывает в этот момент: странное восхищение и разрывающую все тело радость.
Они долго сидели в диванной и обсуждали различные новости светского мира, назревающие противоречия и в итоге сошлись на разговоре о литературе, их обеих так восхитил один роман, что они не могли перестать говорить про него и казалось, что у них быстрее отсохнут языки, чем они сами остановятся говорить. Елена, конечно, старалась не показывать ни себе, ни Аксинье, насколько она была рада этому разговору и что совсем не ожидала такого сходства в литературных вкусах между ними.
Книги были первой из отрад Никитиной, помимо музыки, и как только она начала про них говорить и ее поддерживали в этом разговоре, то это было на долгие часы, в то же время она не была перевозбуждена или активна, ей просто требовалось высказать все те знания, ее выводы и найденные скрытые символы, коих было очень много.
Спустя пару часов в комнату постучали, Аксинья резко дернулась, как будто ее вырвали из того удивительного мира историй, в который она заглянула на минутку, а поселилась там на годы. Федор, после разрешения, зашел в комнату, увидел Елену и сразу понял, почему слышал из коридора такой спокойный быстрый говор, что был ему знаком уже множество лет.
— А я уж думал, что мне показалось! Леночка, дорогая, здравствуй! Когда ты только успела приехать, я кажется все пропустил, — Федор крепко обнял подругу, по-русски три раза расцеловал ее в щеки и сам весь разулыбался и безумно рад был встрече.
— Когда храпишь на весь дом трудно уследить за деталями, не так ли? — Елена чуть хлопнула Баранцова по плечу и села вплотную к подлокотнику, чтобы освободить ему место. Он с благодарностями устроился между двумя девушками и поддержал их завязавшийся разговор.
Федор был не менее пристрастен к литературе и подобные книжные обсуждения часто заставляли его хоть на минутку отвлечься от каких-то мирских проблем и окружающих его судеб; помогали ему проживать эмоции чужих несуществующих вовсе людей.
Спустя недолгое время в дверь мягко постучались и пригласили всех к завтраку, обсуждение прервалось стуками тарелок и восхищением от потрясающей еды, которая по-обычаю всегда водилась в доме Баранцовых. Никто старался не говорить лишнего за столом, чтобы не сбить ту особую магическую атмосферу разговора в диванной и были заняты прочтением газет, но сосредоточиться было невозможно, и мысли каждый раз так и срывались со строк и уходили в долгие размышления о том, чтобы еще можно сказать или ответить на то или иное высказывание.
— Кхм-кхм, — Федор прокашлялся и положил газету подле себя. — Дамы, если вы не против, то может быть устроим небольшую прогулку на лошадях? Как мне сообщили, то Лена сегодня прискакала на своем жеребце, так и значит это веский повод пройтись по полям! Как вы считаете?
— Предложение как никогда актуально. Сегодня отличная погода.
— Согласна, — Аксинья с улыбкой кивнула Елене. — Упустить такой день — просто преступление!
Слуг послали готовить лошадей, сами же Баранцовы скрылись в своих комнатах, чтобы одеться соответствующе, а Никитина осталась ждать в парадной около часов с маятником. Она взглянула на время еще раз и увидела, что стрелка перевалила за половину третьего.