Moondust

Снаружи разразилась гроза. Мелкий дождь барабанил по каменным стенам замка Королевской гавани, и единственным звуком в тишине коридоров было тихое повторяющееся постукивание, пока все в замке погружалось в сон. Этой ночью бодрствовала только луна. Луна и Эймонд. Второй сын. Он не спал, его единственный сиреневый глаз сиял в свете проникающего в его покои лунного света, и этот взгляд вбирал в себя все великолепие и красоту Люцериса Валариона, который расположился рядом, раскинувшись на постели. Целиком и полностью его. Его грудь ритмично вздымалась и опускалась, повторяя движения снова и снова, ресницы касались веснушчатых щек, крошечных пятнышек на коже, похожих на созвездия, которым Эймонда учили в детстве. Его каштановые локоны разметались по подушке, волосы были того же оттенка, что и дорогой шоколад, который могли позволить себе только лорды и королевские особы и которым Эймонд так часто баловался. Пухлые губы Люка были приоткрыты, легкое дыхание вырывалось меж идеальных зубов, и Эймонд просто не мог отвести взгляд. О, как ему было интересно, что бы сказала его сводная сестра, если бы увидела сейчас своего драгоценного сына. Ее милый мальчик, утопающий в простынях Эймонда. Ее милый, драгоценный Люцерис Веларион. Какая-то часть Эймонда жаждала увидеть отвращение на лице Рейниры, увидеть, как исказились бы черты ее лица. Но другая его часть, более собственническая, никогда не хотела, чтобы кто-то другой увидел это зрелище. Никогда. Люцерис Веларион в глубине души всегда, всегда, принадлежал ему, и наоборот. Его клеймо осталось на лице Эймонда — шрам, который уже никогда не заживет, и Эймонд не хотел, чтобы было иначе. За окном раздался раскат грома, и Люцерис, медленно выдохнув, перевернулся на спину. Эймонд был просто очарован. И его желание усилилось. Он понимал, что это неправильно. Люцерис не спал и был в постоянном напряжении всю последнюю неделю, готовясь занять трон Дрифтмарка с того момента, как было объявлено, что Корлис Веларион оказался в тяжелом состоянии. Его племянник изнурял себя новыми обязанностями, которых оказалось слишком много, чтобы справиться со всем разом. Эймонд не мог винить Люка в том, что тот выбился из сил. Но все же… Он опустил взгляд ниже, заметив, что ночная рубашка Люцериса задралась и обнажила часть его загорелой, покрытой темными веснушками кожи, которую Эймонду так хотелось приласкать. Юношеский жирок все еще держался на его боках, словно не хотел оставлять своего хозяина, и Эймонд, честно говоря, надеялся, что тот не исчезнет никогда. Он делал Люцериса еще более очаровательным. Конечно, Эймонд был поглощен им не только из-за его абсолютно идеальных черт лица. Нет, его хитрая и остроумная личность была не менее привлекательна, чем тело. Люцерис был единственным, кто когда-либо бросал ему вызов, противостоял загадочному и немного пугающему молодому Эймонду Таргариену, первому своего имени, второму сыну Визериса Таргариена. Люцерис сводил его с ума своей яростью и порой заставлял Эймонда рвать на себе волосы. Но даже это заставляло его желать Люцериса еще больше. Что бы ни болтали за его спиной лорды и пажи, повторяя, что Люцерис Веларион — бастард, испуганный птенчик, спрятавшийся за крылом матери, — они были неправы. В конце концов, именно кроткий и покорный характер Люцериса сделал его таким опасным. Если человека легко недооценить, то он выбьет землю из-под ног тех, кто осмелится смеяться или издеваться над ним. Но, конечно же, Эймонд вырвет у них языки и глаза прежде, чем Люк успеет проявить свой истинный характер. Никто и никогда не посмеет плохо отозваться о его драгоценном возлюбленном. Ни одна живая душа. Эймонд тихонько хмыкнул и, наклонившись, осторожно положил руку на оголенный живот Люцериса, забравшись под ночную рубашку, прямо к бьющемуся сердцу. Люк наклонил голову во сне и снова вздохнул. «Ты должен дать ему отдохнуть», — шептал внутренний голос Эймонда. — «Он нуждается в этом…» Но, с другой стороны… Эймонд подался вперед, еще ближе. Он нежно провел рукой по мягкой коже, наслаждаясь теплом Люцериса под своей ладонью. Его сердце наполнилось таким счастьем от одного только присутствия юноши рядом. Он и правда не предполагал, что когда-нибудь будет испытывать такие чувства к другому живому существу. Испытывать такую любовь. Люцерис Веларион был поистине прекрасным, драгоценным чудом. Эймонд прижался лбом к виску своего возлюбленного. Его пальцы ласково провели по соску. Дрожь. — Люцерис, — послышался его хриплый шепот. — Люцерис. Пробормотав что-то неразборчивое, Люк сонно толкнулся виском к Эймонду: царство снов все еще его не отпускало, а глаза отказывались открываться. Эймонд поцеловал его мягкую, пухлую веснушчатую щеку. — Люцерис. — М-м-м, — брюнет резко переместился и потянулся, когда начал просыпаться, сопровождая все это легким бормотанием. — Хм? М-м… Эймонд? — Люцерис, — вздохнул Эймонд, почти с тоской. Его губы дрогнули, когда он увидел, как тот смотрел на него, как эти великолепные карие глаза Велариона широко распахнулись, позволяя лунному свету танцевать в их глубине. Эймонд почувствовал, что может навсегда потеряться, если не будет осторожен. — Любимый. — Мм… что… который час? — пробормотал Люцерис, мягкий зевок сорвался из его губ. — Что случилось? Эймонд покачал головой и перехватил взгляд своего любовника. Его рука скользнула ниже, и Эймонд имел удовольствие понаблюдать, как в темные глаза младшего вернулось осмысление, а щеки внезапно окрасились в нежно-розовый оттенок. Мило. — Эймонд, — пробормотал он, в его тоне прозвучало мягкое предупреждение, но Эймонд не обратил на это никакого внимания и приподнялся. Люк, вздохнув, лишь расслабился на простынях. Эймонд пристально разглядывал своего Люцериса Велариона, вбирая в себя всю его потрясающую, великолепную красоту. Эймонд наклонился и прижался лбом ко лбу младшего, а его покрытая шрамами рука коснулась его щеки. Губы Люцериса приоткрылись, выпуская тяжелый вздох. — Мама ждет, что я буду рядом с ней с рассветом, — прошептал он, дыхание ударилось о подбородок Эймонда. — Я бы не хотел заставлять ее ждать. — Значит, это «нет», мой принц? — Эймонд лишь приподнял бровь. Люцерис рассмеялся и поднял руки, чтобы провести пальцами по локонам Эймонда, окрашенным лунным светом. — Конечно нет, дурак. Их губы соприкоснулись, по венам разлилось жгучее желание, голод и жажда, и Эймонд был просто не в силах остановиться. Он хотел лишь утонуть в нем. Сир Кристон, рыцари и его мать считали его сильным, но Люцерис Веларион сумел заставить его преклонить колено. Сделать его слабым. Эймонд не хотел бы, чтобы было иначе. Люцерис жалобно заскулил, когда Эймонд прикусил его нижнюю губу, все еще опухшую от предыдущих поцелуев, но теперь Эймонд намеревался заставить ее пустить кровь. Он будет обладать Люсерисом во всех смыслах: его телом, его разумом, его сердцем, его душой. Всем им. — Быстрее, — прошипел Люцерис, нетерпеливо дергая Эймонда за ночную рубашку. — Эймонд… — Терпение, Issa hūra, — прошептал он, прежде чем сорвать с себя хлопковую рубашку и бросить ее куда-то на пол. Его штаны и нижнее белье вскоре полетели следом. Люцерис прижался к нему и застонал, когда Эймонд потянул за шнурок его ночной рубашки, освобождая его от ткани, прилипшей к телу, его загорелая кожа встретилась с холодным воздухом спальни Эймонда, заставляя молодого принца задрожать от предвкушения. (Он вспомнил, как много раз тайком встречался с Эймондом, до того, как его мать стала королевой Семи Королевств. Вспомнил их тихий, похотливый шепот о любви, разносившийся по стенам замка, долетая до слуг и служанок, подставлявших щеки, лишь бы не разгневать юного принца Эймонда Таргариена. Все они знали о его одержимости Люцерисом Веларионом, знали о его желаниях, ведь он часто спал с женщинами с темно-каштановыми вьющимися волосами, глубочайшей темнотой карих глаз, наполненных весельем и гнусной похотью. Кожа их была усеяна темными искорками, а улыбки были острыми и язвительными. Все было очевидно с самого начала). Эймонд наклонился, и его пальцы скользнули вниз, туда, где не бывал никто, кроме него, туда, где не будет никого, кроме него, туда, где он сможет заставить Люцериса Велариона по-настоящему расцвести только для него. Его член слегка дернулся в ладони, и Эймонд усмехнулся. Люцерис вскинул на него глаза, его щеки пылали красным даже в темноте. — Ты… — Люк задохнулся, когда Эймонд сжал ладонь, выдавив из Люцериса стон. — Не дразни… — А почему бы и нет? — Эймонд склонился еще ниже, оценивая взглядом Люка. — Ты всегда так чудесно реагируешь на мои прикосновения, племянник… Люцерис заскулил и спрятал лицо в изгибе руки, сцепив ладони над головой. — Помолчи, — прошипел он, краснея. — Боги, ты такой неловкий… Эймонд только хмыкнул, свободной рукой ухватившись за одно из запястий Люцериса. Он осторожно отвел его руку в сторону, чтобы впиться жестким поцелуем в нижнюю челюсть, не прикрытую волосами. Дыхание Люцериса сбилось, а в груди что-то сжалось. Неважно, сколько раз они пробовали друг друга, проводили ладонями по коже… Люк никогда не привыкнет к ощущению, что его хотят, что его берут. Эймонд открыл ему целый мир удовольствий, о которых он и не мечтал. Люк даже не представлял, что такие ощущения вообще могут существовать. И все же Эймонд наставлял его и снисходительно улыбался. — Эймонд, — прохрипел он, откидывая голову назад, чтобы дать старшему больше доступа к шее, пока чужие губы и зубы ласкали его кожу. — Пожалуйста… — Да, — нерешительно ответил Эймонд, отстраняясь. — Да, конечно, dōna hūra. Люцерис замер, когда сильные руки практически согнули его пополам, ноги на бедрах Эймонда подрагивали, а сам Эймонд тяжело дышал, доводя себя до полной готовности. Брюнет застонал при виде члена Эймонда. Даже в темноте он видел, что тот больше его собственного, но всегда смущался и стыдился признаться в этом. «Ты еще растешь», — сказал ему однажды Эймонд. «Не разочаровывайся раньше времени, племянник». Наконец, Эймонд выпрямился, и головка его члена коснулась колечка мышц Люцериса. Люк засуетился, пытаясь ухватиться за что-то, его руки сомкнулись на точеных плечах Эймонда. Боги, этот мужчина был настолько больше и сильнее его, что это почти пугало, но еще больше возбуждало. Они приникли друг к другу губами, взгляд остекленел от вожделения, их лбы мягко прижались друг к другу… — Эймонд, — прошептал Люцерис. — Пожалуйста. Эймонд знал, что никогда не сможет отказать ему. Темнота ночи бросила на них тень, лунный свет озарил спину Эймонда, когда он прижался к Люсерису, сбив дыхание от жара и влаги, окутавших его. Сколько бы раз они ни предавались наслаждению, им никогда не привыкнуть к ощущению единения. (И они оба прекрасно понимали, что окончательно испортили друг друга для кого-либо еще). Люцерис выгнулся навстречу, приоткрывая губы, застонал и встретился с пронзительным взглядом своего любовника, полным вожделения и драконьего огня. (— Драконы не спрашивают разрешения, — шепнула ему тетя Хелейна во время последней трапезы. Ее взгляд излучал понимание, и Люцерис застыл на месте, не двигаясь. Эймонд ни разу не отвел от него взгляда. — Они просто берут). Люцерис резко выругался, когда Эймонд наконец-то начал двигаться, попадая членом по чувствительной точке, которая находилась глубоко внутри, по местечку, до которого мог добраться только Эймонд, одновременно с этим целуя совершенно умопомрачительное место за ухом. — Hūra, — хрипло прошептал Эймонд, когда его волосы упали на лицо, рассыпаясь по обе стороны от висков Люцериса. — Issa hūra. Люк на это лишь застонал. — Kessa, — пробормотал он на родном языке, глаза его закрылись, а ноги и бедра дрожали, пока Эймонд стонал, продолжая двигаться внутри него. Все быстрее и быстрее, быстрее и быстрее. Отзвуки их ласк разносились по покоям Эймонда. Люцерис снова всхлипнул. Его пальцы запутались в волосах Эймонда и резко дернули, на что Эймонд ответил еще одним точным (идеальным) толчком в ту самую точку… Люцерис выдохнул так резко, что не удержал тело на матрасе и выгнулся. — Эймонд, Боги… — Драгоценный лунный свет, сладкий полумесяц, — бормотал Эймонд как мантру, прижимаясь ртом к его коже, целуя веснушчатые ключицы и пухлые, красные покусанные губы. — Issa qēlos ōños. — Я… — Люцерис затрепетал, рассыпаясь под прикосновениями Эймонда, как и всегда. — Valzȳrys, я… я так близко. Пожалуйста. Эймонд застонал. (— Можешь ли ты представить… что однажды… мы станем супругами? — нерешительно спросил Люцерис, Эймонд взглянул на него краем глаза, пока Люцерис крепко сжимал книгу в руке до побеления костяшек. Эймонд наклонил голову, его единственный глаз уловил покрасневшее от волнения лицо Люцериса Велариона и запечатлел его в памяти. Он мягко улыбнулся — зрелище, свидетелем которого мог быть только Люцерис. — Ты правда этого хочешь? — мягко спросил он. Люк поднял на него глаза, выражение его лица стало более решительным. — Да. Эймонд кивнул. — Тогда мы станем). Он поклялся, что его обещание не будет лишь словами на ветер. Поклялся, что однажды они будут принадлежать друг другу полностью, связанные сердцем и душой, пока смерть не разлучит их. Слова Эймонда в тот день не были легкомысленными, даже если Люцерис иногда мог в нем сомневаться. Он не собирался разочаровывать своего любовника. Эймонд поцеловал припухшие губы Люцериса, и тот заскулил ему в губы. Эймонд проглотил этот великолепный звук, приберегая его в своей памяти. Он провел пальцами по восхитительному маленькому соску, заставляя Люцериса снова затаить дыхание и потянуться навстречу его прикосновениям. — Эймонд, — прохныкал он. — Пожалуйста, любимый, я уже почти… — Да, — ответил Эймонд, задыхаясь. — Я чувствую, hūra. — Позволь мне… — тяжело выдохнул Люцерис. — Эймонд, пожалуйста… Эймонду не нужно было повторять дважды. Он спустился ниже и нежно принялся ласкать член Люка, поглаживая влажную головку. Люк вскрикнул, но треск факелов снаружи заглушил звуки его упоения. Эймонд одобрительно заурчал, его взгляд снова и снова скользил по телу Люцериса, запечатлевая в памяти его движения и эмоции. Он не забудет ни одного мгновения с этим мальчиком. Никогда. Внезапно губы Люцериса приоткрылись, а глаза замерцали в свете луны. Эймонд застонал, чувствуя, как его охватил жар. — Эймонд… — прошептал Люк. — Люцерис… — прохрипел Эймонд. И тогда они дошли до пика. Вместе. Эймонд кончил в его влажный, пульсирующий проход, громко застонав в обнаженную ключицу Люцериса, когда его любовник вскрикнул, тотчас же покрывая пальцы белесой влагой. Они вместе упали на простыни, задыхаясь, пока по их лбам струился пот. Люк усилием воли заставил себя открыть глаза, не помня, когда успел их закрыть, и медленно повернулся к Эймонду, который не отрывал от него взгляда, рассматривая его фиалковым глазом. Брюнет неуверенно улыбнулся. — Теперь ты доволен, ненасытный зверь? — он надулся, и Эймонд насмешливо хмыкнул. — Очень, — ответил он, и Люцерис усмехнулся. Нежные пальцы перебирали роскошные белоснежные волосы Эймонда у лица, и тот в ответ невольно тянулся к прикосновению, пока Люк поглаживал его по щекам. Между ними опустилась мягкая успокаивающая тишина, и Эймонд решил, что мог бы заснуть вот так и… — Они узнают, однажды. Его глаз распахнулся. Люцерис пристыженно отвел глаза в сторону, взгляд был устремлен на окно, за которым бушевала буря, небо рассекали молнии. Эймонд удивленно моргнул. — Ты боишься неодобрения своей матери? — А не должен? — ответил Люцерис. — Но нет, дело не в этом. Мать, она… — он запнулся. — Она бы поняла наши… специфические вкусы. Эймонд удивленно приподнял брови. Хм, какой сюрприз. — Я боюсь не ее неодобрения, — Люцерис облизнул губы. — Скорее, того, что нам не позволят быть вместе, как мы того хотим. Быть свободными, быть теми, кто мы есть. Любить без посторонних глаз. Эймонд хмыкнул и кивнул головой. Он все понимал. Правда. Эйгон и Хелейна знали, какое это бремя — быть в браке с неправильным человеком. Но они были вторыми сыновьями — им была предоставлена большая свобода действий. Эймонд наклонился вперед и нежно поцеловал Люцериса в висок, тот хмыкнул, а щеки его окрасились в знакомый розовый цвет. — Не волнуйся, — прошептал он, и Люцерис прикусил губу. — Я поклялся, что однажды мы поженимся. Я не отказываюсь от своих слов, племянник. Я надеюсь, ты это понимаешь. Люцерис улыбнулся мягко, хоть и печально. — Я понимаю. Эймонд хмыкнул. — Тогда верь мне, Люцерис, — прошептал он, переплетая их пальцы, целуя кисти его рук. — Однажды я женюсь на тебе, и мы будем связаны не только брачными узами, но сердцем и душой. В этом я клянусь тебе. Ты будешь моим, а я — твоим. Губы Люцериса дрогнули, и он несколько мгновений смотрел на Эймонда, прежде чем его лицо расплылось в восхищенной ухмылке. — Ловлю на слове, — хрипло ответил он, и Эймонд почувствовал, как его член заинтересованно дернулся. Он широко ухмыльнулся, когда Люцерис с вызовом приподнял бровь. — О, драгоценный лунный свет, — пробормотал он, нежно касаясь раскрасневшихся бедер брюнета, его тело затрепетало, и Люсерис вздрогнул. — Тебе лучше заранее подготовить оправдание для своей матери по поводу твоего опоздания. Боюсь, что сон не придет к тебе в ближайшие пару часов… тебе лучше подготовиться. И, разумеется, как и всегда, Люцерис снова бросил ему вызов. Он нахально ухмыльнулся Эймонду. — Думаю, тебе лучше побыстрее найти способ развлечь меня, Valzȳrys… — вздохнул он и снова прижался к Эймонду. — Потому что я не собираюсь облегчать тебе задачу.