О необходимости намордников

Уэнсдей критично осматривает пожёванные концы своих ручек и карандашей, проводит пальцами по столешнице, бросает взгляд на кнопки печатной машинки и чувствует, как на корне языка начинает шипеть пена. Горько-кислая, заставляющая брови опускаться чуть ниже, чем положено. — Может, тебе стоит начать носить намордник? Обычно она обдумывает слова всегда, прежде чем те срываются с языка и вонзаются дротиком точно в цель. Обычно, всегда — но сегодня что-то, видимо, пошло не так. И Инид смотрит на неё вопросительно, повернув голову из положения лёжа, прекратив подтачивать цветные лакированные когти, ничего не говорит, просто смотрит, а Аддамс с ужасом наблюдает, как её лицо странно и дурацки (ничего нового) меняется, как проявляется сахарная улыбка и такой же сладкий блеск в глазах. Плечи автоматически напрягаются, расправляясь; Инид садится, свесив ноги с кровати, слегка болтая ими туда-сюда. — Думаешь? — светлая бровь выгибается, краткий кивок головой в сторону, улыбка шире, волосы скользят по щеке. Кажется, по спине пробежал липкий холод, приятный в остальное время, но не в данный момент. Аддамс стоически выдерживает светлый взгляд, снимая сумку со спины и кладя, не разрывая зрительного контакта, рядом со стулом. — Определённо. — В надежде, что этот раунд за ней, Уэнсдей отворачивается и садится на стул. — Тогда, может, одолжишь мне один из своих? Сумка с тихим стуком падает на пол. Приглушённо, рядом с ухом. Удивительно, что обычно постоянно шумная, назойливая и крикливая Инид может подкрадываться настолько незаметно, бесшумно. Хотя, если поразмыслить об этом чуть дольше… — В такие моменты, Синклер, я вспоминаю, что ты — оборотень, — блондинка не перестаёт улыбаться, облокачивается рукой о стол, оставляя после себя поверхностные царапины. Уэнсдей смотрит на движение её когтей, затем переводит взгляд вверх, не поднимая головы. — С чего ты предположила, что у меня имеется хоть один? Вторая рука оказывается уже по левую сторону, Инид продолжает всё также улыбаться, держа брови приподнятыми, Уэнсдей не подаёт виду, но дыхание затаивает, когда понимает, что её буквально зажали. И ладно бы, если бы это сделала простая девушка, человек, но это была Инид, которая каждый месяц выла на луну, а остальные двадцать девять дней демонстрировала свои физические преимущества… таким образом. — Хм, — подходит ближе к стулу, упираясь животом в спинку. Аддамс вскакивает резко (стул опрокидывается, но остаётся без внимания), они практически сталкиваются носами, взглядами бодаются уже как минуты три, — просто думаю, что тебе их часто дарят. — Смею развеять наваждение, вызванное физическим превосходством, — они смотрят друг на друга долю секунды молча, Синклер продолжает медленно придвигаться, игнорируя стул, заставляя Уэнсдей пятиться назад под напором, — твои догадки ошибочны и не имеют под собой оснований. Она упирается бедром в столешницу, бросает короткий взгляд вниз, натыкаясь на ноги блондинки в цветастых гетрах и таких же ярких кроссовках, хмурится, ощущая жар, исходящий от тела девушки напротив, которая пользуется заминкой в их флиртеобмене любезностями и толкает (Уэнсдей душится вздохом) Аддамс на столешницу, фактически усаживая и не давая двигаться более. — Какие «основания», Аддамс? — Инид тихо пропускает смешок, что заставляет Уэнсдей напрячься ещё больше (хотя, казалось бы, куда ещё больше). — Тому, как ты показываешь свои клыки, может позавидовать любой волк. — В умении владеть своим ртом ты куда лучше, я уверена. Дважды. Дважды за сегодня Аддамс сказала какую-то несусветную ересь, совершенно не обдумав её. Блондинка замирает на месте, переставая вжиматься торсом в соседку, глаза её расширяются, а на щеках проявляются мазки розовых оттенков. Инид просто смотрит на неё, удивлённо таращась, обдумывая услышанное. Уэнсдей в этом оказывается чуть быстрее: — Уэнсдей, ты- — Нет. — Удивительно, но бледные ладони с острыми костяшками мгновенно оказываются на уже открывшемся рту Синклер, не позволяя продолжить мысль и заглянуть в темные, обычно пустые глаза: Уэнсдей непривычно опустила голову вниз, закрывшись чёлкой. Уэнсдей была скупа на эмоции, всегда хладнокровная, действующая словно по написанному внутри сценарию или поэтапно расписанному сюжету, будто на себе тренировалась, прежде чем засесть за свои мемуары о кровавом детективе и девушке, что пытается распутывать эти тёмные дела. Эмоции выбивали её из колеи, приносили дискомфорт и хаос, и она, привыкшая жить в мечтах перфекциониста, доходящих до скупой дотошности, старалась душить их на корню, мгновенно и безболезненно. Но потом появилось общество фриков, люди, которые вечно лезли к ней со своими отношениями, чувствами, заражали эмоциями. В конце концов появилась Инид и вечный зудящий дискомфорт где-то у начала глотки — будто объелась волчьего лыка, так это ощущалось. Кисло-горько, ядовито и приторно, и обычно Уэнсдей не против побаловаться коллекцией своих домашних ядов, но здесь… здесь что-то вечно идёт не так, как планировалось. Цветные когти смыкаются на её запястьях, обжигая разницей температур, Аддамс не смотрит вверх, пытается справиться со странным потеплением на лице, с липким ощущением на спине, шее и лбу, с ужасом чувствуя, как капелька пота скатывается вдоль носа, на щёку и ниже. Инид без усилий отнимает чужие руки от своего рта, и Уэнсдей физически ощущает, как та улыбается, будто искрится, словно бенгальский огонь. — Что «нет»? — вторая рука оказывается на шее, поднимается выше и убирает выбившиеся пряди за ухо. Уэнсдей вяло думает, что эти касания похожи на шоковую терапию, и ей, почему-то, не нравится. — «Нет» значит «нет», это стандартная форма отрицания, — бубнит себе под нос, внутренне удивляясь тому, как сел её обычно монотонный, пропитанный уверенностью голос. — И что ты отрицаешь, Уэнсдей? — в тон ей звучит Инид, наклоняясь ниже, ближе, придерживая одной рукой за запястья, второй медленно скользит на лицо, оглаживая линию челюсти. Удивительно, но её до сих пор не оттолкнули. — То, что ты откровенно сейчас пофлиртовала со мной? Подушечки пальцев ощутили жар на обычно прохладных щеках. Инид готова заскулить от восторга, но стоически держит себя в руках, лишь выдыхая громче и сильнее обычного, из-за чего чёрная чёлка раздувается в стороны. Тот факт, что неприступная, ядовитая и жалящая побольнее королевской кобры Уэнсдей Аддамс сейчас почти сидит перед ней на столешнице, в её руках, сжимающая (скорее всего, неосознанно) до лёгкого дискомфорта её бёдра своими — кружил голову, и Синклер откровенно, почти садистски наслаждается реакцией. — Не стоит, — Уэнсдей, наконец, поднимает голову и взгляд, они снова смотрят друг другу в глаза. На бледных щеках — лишь отголоски более ярких цветов, в темноте глаз — привычный подвальный холод, — воспринимать мои слова в столь… — Сексуальном? — подсказывает Инид. — …Грязном, отдающем пубертатом и гормонами ключе. — Заканчивает Аддамс, отпихивая руку, что держит её запястья. Блондинка легко поддаётся и отпускает, но не отодвигается ни на миллиметр. Всё ещё не спрашивает, что такое делает Синклер, зачем так близко, хотя раньше спросила бы, не развивая диалог, не отвечая ни на один вопрос. Нужно взять с этой ситуации по максимуму. — Но, Уэнсдей, я никогда не считала твой флирт грязным. — Инид. — Смотрит недовольно, хмуро. — Чем больше ты сейчас открываешь рот, тем больше я желаю, чтобы ты купила себе намордник. — Хм-м, а у тебя интересные фетиши, Аддамс, но, знаешь, — неожиданно наклоняется, сокращая и без того минимальное расстояние, заставляя Уэнсдей дёрнуться машинально назад и опереться об обе свои руки. Инид вжимается носом в незакрытый воротником блузы участок шеи и трётся носом, будто собака, прождавшая хозяйку весь день, — я думаю, намордник я себе уже подобрала. Синклер вдыхает горьковатый запах и жмётся будто ближе, пока чужие руки не оказываются на её плечах и не нажимают, заставляя отстраниться немного и снова начать играть в гляделки. Она отстраняется нехотя, вдохнув напоследок ещё раз, чувствуя аромат влажной кофейной гущи, формалина и старых чернил. Приятного мало, но хочется вдохнуть ещё парочку раз. Или десятков. — Что ты делаешь? — кажется, Уэнсдей оправилась от ощущения неожиданности. — Примеряю свой намордник. — Аддамс хмурится, по её лицу видно, что она не совсем понимает, чем решает воспользоваться Инид, приближаясь снова, ощущая лёгкий нажим в плечи второй раз. — Поможешь мне надеть его? Их лица так близко-близко друг к другу, выдохи смешиваются меж собой, тая в статике, что возникает между ними каждый раз, стоит их телам соприкоснуться. Уэнсдей всё ещё не до конца осознаёт происходящее, ей подобное чуждо, и Инид понимает это. Пусть они и явно дали понять друг другу, что заинтересованы в развитии отношений, и с тех откровений прошло чуть больше месяца, но с Аддамс нужно вести себя сдержанно, медленно и предельно аккуратно — и ни одно из перечисленных качеств не является достоинством Синклер. Но она хотя бы старается и, судя по результатам, у неё получается весьма неплохо. Уэнсдей не отталкивает её сейчас и не уходит от прикосновений. И даже старается поддерживать зрительный контакт. Но бледный румянец на её щеках красноречивее всех тех словарей, что были проштудированы ещё десятилетней Аддамс. Инид прикрывает глаза и подаётся вперёд, останавливаясь прямо перед чужими губами, ожидая ответа и разрешения. Тёмный взгляд всё ещё задумчивый, видимо, Уэнсдей пытается понять, как связаны она и намордник, но стоит им снова встретиться глазами, как мысли, шипя, растворяются в кипящем сахаре. Она опускает тёмные ресницы, прикрывая глаза, и медленно, слегка неуверенно двигается навстречу. Их губы встречаются — тепло. Чёрные брови не хмурятся более, выражение лица Уэнсдей становится более расслабленным, и она решает закрыть глаза полностью, выдыхая носом воздух и вдыхая ртом, оторвавшись на секунду, чтобы придвинуться вновь. Её руки, тонкие, бледные и неприятно холодные, особенно кончики пальцев, сжимают сначала ткань нелепого цветного свитера, — Инид беззвучно скулит в поцелуй, прижимаясь ближе, — затем плавно поднимаются выше, мазнув по шее, заставляя блондинку вздрогнуть и вжаться в Аддамс всем телом, из-за чего та наклоняется назад, ближе к столешнице. Под тяжестью горячего тела она, всё-таки, ложится спиной прямо на черновики глав, скомканных или сложенных в стопку, пальцами зарывается в светлые волосы и спутывает их с цветными прядями. Блондинка скулит уже громче, прикусывает клыками чужую нижнюю губу — Уэнсдей реагирует тут же, тянет её за волосы до лёгкого дискомфорта и кусает в ответ. Синклер восторженно целует в уголок губ и снова в губы, руками сжимая узкие бёдра сквозь тёмную юбку. Первой прерывается Аддамс, просто отворачивая голову набок, из-за чего Синклер смазано губами проходится по тёплой щеке и только потом немного отстраняется, чтобы увидеть тяжело дышащую, с красными щеками, ушами и немного шеей Уэнсдей, которая распласталась непонятно когда прямо под ней на своих черновиках, в ещё школьной форме. …Кажется, у Инид закружилась голова и потекли слюни. Она одной рукой оглаживает бедро напоследок, затем поднимается выше, ослабляя слегка идеально завязанный галстук, касаясь шеи и, наконец, подбородка, за который и разворачивает притихшую Уэнсдей. И снова целует. Более неконтролируемо, голодно, Аддамс, кажется, слышит раскатистое порыкивание вперемешку с гортанным скулежом, слышит и не понимает, как относится ко всему этому. Поцелуи Инид горячие, согревающие, отдающие запахом электричества и аппаратом сладкой ваты, и в целом, это — тошнотворная смесь, которая переворачивает неприятно желудок обычно. Обычно, но не сейчас. Синклер тянет подбородок вниз, призывая открыть рот, на что Уэнсдей открывает глаза и натыкается на мутный голубой взгляд, из-за чего её бьёт не просто током, а молнией. Она поддаётся, хмурится недовольно, но рот открывает. И от неожиданности громко, на грани, выдыхает: чувствует во рту жар и влажность, чувствует язык Инид. В груди что-то начинает сжиматься до боли, дышать неприятно, садняще. Бледные пальцы сжимаются на воротнике, в голове всё плывёт куда-то и тонет в реке из расплавленного тростникового сахара. Губы Инид — сладкий горячий мёд, от которого зубы сводит больно; иногда Уэнсдей натыкается на её клыки — неприятно-отрезвляюще, будто выдёргивает из этого карамельного потока, но лишь на секунды, после чего глаза снова закрываются, тело перестаёт слушаться и само вжимается в Синклер, что давит собой прямо в стол, игнорируя, как тот ёрзает ножками неприятно по полу и скрипит. Они отстраняются друг от друга, разгорячённые и растрёпанные. Взгляд Аддамс — мутный, расфокусированный, на подбородке тонкая блестящая влагой линия, которую Инид очень хочет слизать, но опирается на руки и смотрит сверху-вниз, окружённая запахом кофейной гущи и формалина. Снова встречаются глазами, Уэнсдей ощущает себя странно-проигравшей, натыкаясь на жадный, голодный взгляд хищника, и медленно сглатывает. — У меня на примете есть ещё один экземпляр, кстати, — хрипло и тихо говорит Инид, тянется рукой к своему лицу и кладёт на правый и левый уголок губ указательный и средний палец, вытирая слюну, — поможешь мне и с ним? К счастью, Уэнсдей оказалась не настолько тупой, и жест она поняла сразу же. И шутку с намордником, наконец, тоже.