Камень преткновения

      Почему в этом городе так много пустых комнат? Что кабинет Кристиано в баре, что комната, где Рауль говорил с Апфелем, что даже чёртова комната допроса, в которой из удобств есть только стул... и наручники, один из которых прикреплён к непонятной железной ручке, выглядывающей из стола. А в другом наручнике находилась тонкая рука Апфеля, сжатая в слабый кулак.       Вокруг него стояли два следователя. Не те полицейские, что арестовывали. Это уже другие люди, которым не менее интересно, как же можно поиграться с судьбой одного из соучастников мафии. А облегчающее обстоятельство в виде беременности поможет, или для них это просто пустышка?       Своим видом они не запугивали, да и как будто не собирались подобного делать. По молодому человеку видно, что он видел места похуже, чем комната допроса. Он сам кого хочешь запугает.       Один из них стоял, перелистывая на столе какую-то папку. Огромной по содержанию и количеству листов она, к счастью, не была, но компромата накопилось достаточно: от того самого злосчастного кольца до внезапной пропажи Абеля Д'Анджело.       Апфель знает, что ни в одном из случаев виновным он не является. Наговорил слов для реалистичности, а дальше всё было в руках других людей. Преступления-то, по сути, он никогда и не совершал.       Следователь, перелистывавший страницы в папке, всё время хмыкал или поднимал брови, будто что-то понимал и думал, что дело уже раскрыто. Как бы не так.       Полицейскую машину, а точнее, её громкий звук, Апфель заметил, когда собирался посидеть в гостиной. И как только он понял, что за ним пришли, сразу же помчался, как только мог, в свою комнату.       Ожерелье, которое он сдавал Кристиано для проверки, ему вернули. Не зря, а он должен пригодиться: камень обратно вставлен на своё место, а внутри всё ещё оставался для следователей небольшой сюрприз.       Сдался Апфель полицейским спокойно и без лишних возгласов. Сейчас нужно оставаться спокойным, ведь ты знаешь, что точно невиновен. И молодой человек всё время думал, что полицейские искали только его, но... они не торопились уезжать, оставляя задержанного в замешательстве.       Когда рядом подсадили Амато, то тогда Апфелю всё стало ясно. Чёртовы Д'Анджело. Они-то ведь точно скажут, что юноша убил одного из донов их мафии. А доказать, что ты случайно совершил убийство в целях самозащиты, особенно, когда ты и так подавлен, почти что невозможно.       Всю дорогу до участка Апфель и Амато провели вместе: юноша положил голову молодому человеку на плечо, а тот наблюдал за дорогой. Лишние слова могут сделать ещё хуже.       На участке что Апфеля, что Амато, в первую очередь обыскали. Ничего опасного у них и не нашлось: у Апфеля были только ожерелье да шокер, а у Амато только телефон.       Сейчас их разделили. Не могут следователи сразу двух задержанных допрашивать. Молодой человек постарается отвечать честно, только так, как всё было на самом деле.       – Так... начнём с простого для вас, – следователь перевернул обратно страницы папки на нужную, – скажите, кем для вас являлся Рауль Д'Анджело?       – Мне кажется, у вас должно быть написано, кем я ему приходился, – ответил Апфель.       – Нас интересует только дело об убийстве, а про отношения мы спрашиваем, чтобы закрепить. Так, кем он для вас являлся?       – Я спас его. Новость об этом недавно крутилась на региональных новостях по телевизору.       – Нам некогда смотреть телевизор, – ответил уже другой следователь, облокотившийся на стену и стоявший как можно ближе к допрашиваемому, — у нас дел много.       – Хорошо, – Апфель старается отвечать спокойным и размеренным тоном, словно его не допрашивают, а просят провести занятие по йоге, – в общем, я один раз проходил мимо церкви. Вижу – толпа стоит, и кричит кто-то. Ну и решил я немного посмотреть, а там, наверху, стоял парень. Мне стало так страшно за него, что я сам поднялся туда же и помог ему спуститься. Вот и всё, если кратко.       Конечно Апфель не станет говорить, что всё сказанное являлось лишь планом. Пока. Если не зададут конкретный вопрос, рот остаётся на замке.       – Ясно, – также кратко, как и рассказал Апфель, ответил следователь, всё продолжавший перелистывать папку.       – Тогда другой вопрос, – заинтересовался уже другой следователь, – каков мотив вашего убийства?       Как же хочется смеяться. Но Апфель намеренно это не делает, хоть и выдал случайно смешок.       – Я что-то смешное сказал? – а этот следователь уже шутки шутить не намерен. Чтобы привести задержанного в чувство, он ударил ладонью по столу. Повёлся ли на это молодой человек? Нет, его это не испугало, просто он дал себе понять, что нужно оставаться хладнокровнее.       – Мотив моего "убийства"? – как ни в чём не бывало ответил Апфель, – мотив очень простой. Меня заставили его "убить".       – Кто заставил? – строгим голосом спросил всё тот же следователь.       – Очевидно, что дон мафии, – обвинять в этом преступлении Кристиано молодой человек не хотел. Всё равно, чуть позже, он раскроет все карты.       – Так, хорошо, – следователь с папкой в руках остановился на одной странице, – скажите, откуда вы узнали местоположение жертвы? Место преступления было обнаружено в одном из заброшенных зданий, а их так просто не отследить.       – Интересный вопрос, – поднял брови Апфель, – на самом деле, кое-кто из мафии Д'Анджело был не против, чтобы я, как вы говорите, "убил" Рауля Д'Анджело. Они поделились со мной одним секретом, но он, к сожалению, изъят от меня. Не могли бы вы принести ожерелье, которое находится у вас?       – Насколько важно нам сейчас какое-то там ожерелье? – спросил другой следователь, упиравшийся ладонью о стол.       – Очень важно. Вы сами поймёте, о чём я говорю, если принесёте его.       – Давид, – сказал следователь с папкой в руках, – будь добр, сходи за ожерельем, а я пока допрошу подозреваемого.       Следователь, названный Давидом, агрессивно рыкнул. Похоже, он действительно горел желанием допросить Апфеля.       – Ладно, – раздражённо ответил Давид и громкими шагами вышел из комнаты допроса, не забыв за собой закрыть дверь. Так, чтобы другой следователь и молодой человек оглохли.       – Итак, вы говорите, что ожерелье связано с местоположением жертвы? – следователь с папкой продолжил, как будто ничего и не было.       – Да, всё так, – подтвердил Апфель.       – Хорошо, мы это проверим при вашем присутствии. Сейчас меня интересует другой вопрос. До преступления вы встречались с жертвой?       – Встречался. Говорю вам сразу: про то, куда он пошёл после нашей встречи, не заикнулся даже под предлогом еды. Так что ожерелье всё ещё остаётся в силе.       – Угу, понятно, – в голосе следователя читалась нотка разочарования. Он действительно надеялся, что жертва по глупости сказала, куда она пойдёт после встречи. Хотя, никакой встречи и не было вовсе, – а как же вы отравили еду жертвы?       – Всё просто: пока Рауль Д'Анджело отходил в туалет, я подсыпал ему в еду яд.       – А какой именно яд у вас был?       – Не знаю. Мне этот яд дали, на нём не было отличительной этикетки или надписи.       Внезапно, в комнату снова примчался Давид, на этот раз бросив пакетик с ожерельем на стол.       – Вот оно, – голос его звучал спокойно, да и выглядел он серьёзно, будто не он несколько минут назад рычал и хлопал дверью, – а теперь, Сандро, соизволь сам проверить это ожерелье. Тебе же несложно?       Всё-таки нет. В голосе после этих слов читалась какая-то нотка презрения. Похоже, эти следователи друг с другом не в ладах. Либо у них более глубокие отношения.       – Несложно, – Сандро оставил на столе открытую папку и открыл пакетик, достав оттуда аккуратно ожерелье. После этого он посмотрел на Апфеля, – не поможете мне узнать, в каком месте находится секрет этого ожерелья?       – Снимите драгоценный камень в середине, тогда вы всё поймёте, – Апфель хотел, чтобы следователи сами увидели, что находится внутри.       Сандро сделал всё по инструкции молодого человека. Он снял изумруд, и на его лице сразу же появилось выражение и удивления, и непонимания.       – Это что ещё за хрень? – интересно, а следователям, в особенности Давиду, спросившему этот вопрос, можно так некорректно выражаться на работе?       – Сейчас объясню. Это GPS-трекер. И, как вы понимаете, люди из Д'Анджело поделились именно этой информацией со мной. Родные Рауля всё время следили за ним, так как знали, что он часто любил долго пропадать на улице, – всё сказанное придумывалось буквально на ходу, но звучало оно со стороны так правдоподобно, что вопросов остаётся всё меньше и меньше.       – Мы запомним это, – ответил Сандро, аккуратно приложив изумруд на место, – но вы всё равно никак не отрицаете того факта, что вы его убили.       – Смысла в отрицании нет, я всегда за правду.       – Отлично, с этим разобрались, – чуть ли не перебил Давид, – ты узнал о местоположении жертвы с помощью этой финтифлюшки в ожерелье, а дальше что ты делал?       – Очевидец вам наверняка говорил, что я находился в том же самом месте, куда его позвала жертва. И я специально пришёл, чтобы предупредить Рауля о его скорой кончине, но, к сожалению, он прямо передо мной начал кашлять кровью и терять сознание...       – После этого очевидец запаниковал и выбежал из здания, – продолжил историю Сандро, опять начиная что-то разглядывать в папке, – после этого вы вынесли жертву-       – Не жертву, – перебил Апфель, – а тело. Всё это происходило довольно медленно, потому, что очевидец явно паниковал и не знал, что делать. И как только я подошёл проверить, остались ли в Рауле ещё силы, я заметил, что он больше не кашлял и ни на что не реагировал. К тому же, в машине, когда мы увозили тело, оно холодело.       – Ясно, – подытожил Сандро, – вы так легко во всём признаётесь. Уверены, что не хотите остаться на свободе? Всё-таки, вы же не одного себя хотите посадить.       – Вы... вы упустили кое-какую деталь, – молодой человек слегка удивился, что следователи пропустили ещё один факт мимо ушей. К тому же, это проверено специалистами из лаборатории... Как до них такое не дошло, совершенно непонятно.       – И что ещё? Может, у жертвы ещё были часы, нашпигованные всякими бомбами и кислотами? – Давиду явно не нравилось, что всё идёт по такому пути. Он уже ухмылялся, когда Апфель сказал, что они "увозили тело"... Похоже, он никогда и не скрывает своих истинных намерений.       – Нет. Мне интересно, а вам кто-нибудь докладывал о крови, которая была на полу в том здании?       – Кровь? – Сандро посмотрел на одну из фотографий места преступления в папке, – А-а-а, это. Нам только несколько дней назад доставили результаты, но посмотреть на них нам не дали.       – Это ещё почему? Следователям важно знать обо всех деталях. Или, может, это Д'Анджело специально не дали вам посмотреть на результаты анализа, чтобы было легче меня обвинить в преступлении, которого я не совершал?       Вот оно. Тот самый туз в рукаве, который так давно ожидал, чтобы он резко оказался в гуще событий и стал главным козырем всей этой надуманной сцены. Апфель уже слегка устал всем вокруг врать о разных вещах. Он никогда не любил этого делать, даже если понимал, что иногда врать нужно и полезно.       Он часто врал своему отцу, чтобы тот в лишний раз не кричал на него или на мать. Но он никогда не врал маме, шёпотом говоря ей правду. Мама его никогда не ругала за какие-то проделки, она могла горестно или разочарованно вздыхать, но она не позволяла себе действовать также, как и отец.       – В каком смысле "преступление, которого я не совершал"? – а Давид серьёзно рассердился. Он-то правда надеялся на такую быструю поимку преступника, но не ожидал, что допрос примет не тот оборот.       – Кровь искусственная, и про это было написано в газете. Хотите верьте, хотите нет, но "жертва" сама использовала эту кровь. Да и "убийства", как вы говорите, никакого не было. Если вам так хочется знать правду, то я готов рассказать её вам, только потом не говорите, что это бред.       – Говори! – закричал Давид, ударив по столу уже кулаком. Ох, как же сильно он разозлился. Конечно, подобные признания не всегда ожидаемы, но чтобы так остро реагировать на всё... Альфы обычно не такие злые и агрессивные, как Давид.       И после этого Апфель спокойно рассказал всю настоящую правду о данном преступлении: что это сам Рауль предложил ему инсценировать убийство, а не самого Апфеля заставили это сделать, что на самом деле юноше никто не подкладывал яд в еду, что кровь – это просто непонятная таблетка, купленная с интернета, что очевидец на самом деле испугался и поверил в фальшивое преступление, и, самое главное, что Рауль Д'Анджело до сих пор жив, но в город он больше не вернётся никогда.       – В этот раз вам точно можно верить? – спросил Сандро, чётко вслушавшись в рассказ молодого человека.       – Да. В этот раз вся информация правдивая. Можете хоть на детекторе лжи проверить, мои слова верны.       – Учитывая, насколько вы спокойны, мне кажется, детектор и не сможет понять, говорите ли вы правду или нет.       Конечно, если смотреть на это всё со стороны, то Апфель кажется спокойным. Все его слова звучали так, будто он верит в то, что говорит сам. Он может сказать любую чушь с серьёзным лицом, и даже самые мнительные поверят ему.       Но всё же внутри Апфель боится, что ему поверить не смогут, даже если он говорит чистую правду. Он боится тюрьмы не меньше Амато. Не хочется встречаться со своим ребёнком только на несколько часов, не хочется думать, что с ним, и как он будет жить без своего родителя, не хочется, чтобы он знал, что его папа – заключённый, которого запятнали. Просто не хочется находиться в тюрьме, пока ты с ребёнком единое целое.       – А что по поводу этого чёртового ожерелья? – после настоящего рассказа всего происшествия, Давид, кажется, подуспокоился, хоть и всё ещё не стесняется разбрасываться словами. Но, конечно, до этого он усмехался, закатывал глаза и шептал себе под нос слова "это всё бред", – Оно что, тоже подделка?       – Ожерелье, и GPS-трекер внутри него настоящие. Но украшение мне дал сам Рауль, а вот про второе пришлось узнать с помощью знающих людей. Проще говоря, Д'Анджело со мной не контактировали по данному поводу, им нужно как можно быстрее меня очернить, – и Апфель вздохнул. Не получается убить – получится превратить жизнь в настоящую пытку. Да что уж там, она и так уже становится похожей на неё. Все эти ложные доказательства, нападения, похищения, предательства, смерти... разве они стоят ментального и физического здоровья?       Хочется домой. Нет, не в особняк. Особняк – это не дом. Домом его Апфель никогда не считал. Просто временное пристанище. Хочется найти новую квартиру... или вообще уехать обратно в Германию. Там намного безопасней и спокойней, чем здесь.       – Теперь всё стало предельно ясно, – подытожил Сандро, закрыв папочку на столе, – надеюсь, вы больше ничего не таите?       – Нет, это точно всё.       – Тогда мы сейчас быстренько переведём вас в изолятор, а потом уже вынесем решение и скажем, виновны ли вы или нет.

***

      И снова изолятор. Он больше по размерам напоминал клетку в зоопарке: бедное животное пытается ужиться в этих беспощадных рамках, в то время как прохожие не видят в этом ничего плохого. Хотя, даже у животных в этом плане больше привилегий: из удобств у них конура, миска, какие-то растения и деревья... А в изоляторе просто лавка. И всё, делай, что хочешь, сиди в этом угнетающем месте до того момента, пока не примут окончательное решение. Благо, изолятор находился там, где обычно проходили сотрудники полиции, так что шанс словить на себе осуждающие взгляды был довольно мал.       До допроса Апфель сидел вместе с Амато, успокаивал его всеми способами, которые только возникнут в голове: и гладил, и обнимал, и говорил какие-то мотивирующие слова. Но ничего не помогало. В Амато будто проник факт, ещё даже не принятый или опровергнутый: его арестовали, а значит, он – преступник. А что обычно делают с преступниками? Всё верно, сажают в тюрьму. Хотел бы Амато считать себя невиновным, да только нет никаких доказательств того, что он никого не убивал. Но всё равно какая-то частичка души не хочет признавать себя убийцей. Она думает, что есть мизерный шанс непричастности, что Амато ни в кого не смог попасть, но... труп всё равно уже есть.       Апфель вернулся в изолятор с наручниками на руках и парой полицейских, провожавших его до пункта назначения. Как только молодой человек оказался внутри изолятора, полицейские сразу же попросили Амато пройти с ними.       Что говорить на допросе Амато не знает. Апфель ему сказал, что не всегда нужно говорить правду, иногда можно о некоторых вещах умолчать. Но если окажется, что на самом деле убийство и было, никто не имеет права посадить Амато на долгий срок: он защищал другого человека. Нет, даже двух людей сразу. Но думает ли об этом сам юноша? Может быть, но пока он только винит себя за произошедшее.

***

      До комнаты допроса довели его спокойно, даже не притрагивались лишний раз. Но увидев сразу двух следователей, Амато невольно стал дрожать. Вдруг они оба будут давить на него, лишь бы выбить из убийцы "правду", которая очернит его куда больше.       Как только юноша уже сел на стул, один из наручников был закреплён на ручке, вылезающей из стола. И после этого полицейские ушли, оставляя Амато наравне со своими страхами и тревогами в лице двух следователей.       Давид выглядел теперь спокойнее, хотя, если не считать его первый допрос, то выглядел для Амато он устрашающе.       Сандро же как и всегда был невозмутим. Амато он показался чуть помягче, чем Давид, но по обёртке неизвестную конфету вкусной не назовёшь.       – Вижу, что тебе страшно, – начал Сандро будто специально мягким голосом, – не бойся, если ты действительно ни в чём не замешан, то мы тебя отпустим домой. Мы будем тебе задавать вопросы, а ты на них ответишь, хорошо?       Юноша кивнул. Дрожь в руках ещё не проходила, и наручник позвякивал от резких непроизвольных движений. Всего лишь ответить на вопросы, как звучит просто... Но их ведь будет становиться всё больше и больше, пока Амато сам не запутается в сказанном.       – Так, давай начнём с простого, – и Сандро развернул небольшую папочку. В ней, вероятнее всего, была информация по поводу убийства, – ты можешь рассказать, что случилось до выстрела?       – М-могу, – заикнулся Амато. Он не поддерживал зрительный контакт со следователями из чистого страха перед ними. Всё-таки, они, в каком-то смысле, всемогущие люди, могут легко заставить жертву признаться, даже если факты, сказанные ими, выдуманные и ложные, – а м-мне всё рассказывать?       – Да. Расскажи всё, что помнишь.       Юноша сначала побоялся что-то рассказывать, но понял, что иного выбора у него не осталось. Представлять себя слепым, глухим и с провалами в памяти глупо – нужно заявление от врачей.       Начал свой пересказ Амато с того, что он с Апфелем зашёл в магазин. Юноша объяснил, какова причина похода, а то вдруг спросят, а он уже от паники забудет, с чего начинал.       Дальше он рассказал, что в один момент раздались выстрелы, и они оба спрятались за одной из стоек. Амато помнит, что кто-то из мафиози, а может быть, и сам Абель что-то говорил, но вот что именно было сказано, уже затерялось в уголках памяти юноши. Потому этот момент он лишь упомянул, объяснив, что конкретные слова он не помнит.       Далее дошло до момента с Абелем. Как он позволял себе шутить, когда создал сложное положение событий, как он заставил своих подчинённых взять Апфеля, как молодого человека пытался защитить Амато... но есть одно "но". Имя "Абель" нигде не упомяналось. Юноше необходимо соврать, что имени похитителя он не помнит.       "Прошу, не говори ничего об Абеле."       Это обещание Амато помнит. И как только он остановился на моменте самого похищения, он... остановился на своём рассказе, смотря по сторонам, словно пытаясь что-то вспомнить.       – Что-то не так? – спросил вновь мягко Сандро, будто пытаясь расслабить задержанного. Но сейчас от нервов болит не то, что голова, а всё тело, и нежный голос чужого человека здесь не поможет. Да ничего не сможет унять эту боль.       – Простите... – вздохнул Амато и опустил свою голову, – Я... правда не знаю, как зовут похитителя. Он не называл своего имени.       – Ничего страшного. Имя похитителя сейчас не так важно.       Хорошо, что всё обошлось. Но, кажется, в этой комнате самый спокойный человек представляет самую большую угрозу...       Почему имя похитителя не так важно? Они уже о нём знают? Или они лгут? Эти раздумья вновь затормозили рассказ Амато, пока ему не напомнили о нём громким "кхм-кхм".       Он вновь продолжил повествовать о похищении. Как его и Апфеля посадили в фургон, как похититель разговаривал со вторым, но вспомнил про Амато и попросил подчинённых временно устранить его.       Дальнейшие события юноше вспоминать очень тяжко. Кошмар так точно отразил всё, что было в реальности, так точно показал, о чём думает Амато... эта чёрно-белая палитра так угнетала, что реальные события представляются в таких же цветах. Словно ты смотришь старый фильм, записанный от первого лица.       Восприятие мира так сильно искажено, что цвета вновь начали выгорать. Как и при аресте. История была рассказана вплоть до того момента, как Амато увидел в углу пистолет, но вся она была монотонной, будто заучена до самых малостей и тонкостей. Закончен был рассказ краткой фразой "это всё".       – Молодец, – ободряющим голосом похвалил Сандро, но тут же состроил более-менее серьёзное лицо, – но у меня появился один небольшой вопрос: почему как только ты начал рассказывать про события внутри заброшенного здания, твой голос перестал дрожать?       Перестал дрожать? Этого Амато не заметил. Как только концентрация происходит на тех событиях, что хорошо отразились в твоей голове, ты забываешь о тревогах, жалостях, отчаяниях...       Внутри пусто. Точнее, опустошено. Чем чаще ты проигрываешь своё убийство, тем больше ты привыкаешь к тому, что видишь. Есть страх, но он маленький, почти незаметный. Нельзя описать чувство, когда из раза в раз затёртая пластинка вновь начинает свой ход, а ты не видишь ничего, кроме сухих фактов. Ты брал пистолет в руки и знал. Знал, что на них ты оставишь оружие против себя. Ты стрелял из этого пистолета и знал. Знал, что тебя постигнет кара. Но ты не знал только одного: что твой первый выстрел станет точным. И последним.       – Я столько раз думал об этих событиях, – постарался объяснить юноша, – что уже привык к ним. Я просто виню себя.       Но внезапно, пластинка начала вести себя по-другому. Что-то добавилось в неё. Но кто посмел?       "Не говори, что ты стрелял из пистолета. Тебе будет намного лучше."       Не сказал. Стоит скрыть от общества данный факт. Судьба неумолима, она с лёгкостью рушит и ранит чужие жизни. Иногда она даже находит себе определённых людей, чтобы поиздеваться и посмотреть, стоят ли они естественного отбора, или пускай ещё пострадают.       – Винишь себя? Так ты признаёшься, что убил потерпевшего?       – Нет, – никто и не говорил, что задержанный уже признался. Вина может быть за всякое, не только за убийство. Но Амато возложил на себя такую огромную вину, что не знает, как от неё избавиться. Он винит себя за то, что живёт. Жизнь – такая, вроде бы, простая штука, её тебе дали, а ты себя винишь. Но у юноши всегда складывалось такое впечатление, что ему не должно доставаться такое удовольствие, как жизнь.       Появился чисто случайно, всегда жил, как грязный утёнок, ничего не смог дать этому миру, только попытался что-то построить из себя и убил человека. Про них сейчас и речь не идёт.       – За что ты себя винишь, если не за убийство?       – За всё, – Амато и сам не заметил, как по его щеке уже спускалась слеза.       Ему нет места в этом мире. У него нет ни талантов, ни увлечений, ни денег, ни славы, ни счастья, ни друзей... у него почти что ничего нет, кроме любви. Но любовь не сможет справиться с тем, с чем пришлось столкнуться. Поможет только смерть.       – Похоже, ты не совсем был готов к допросу, – вздохнул Сандро, – мы тебя сейчас ненадолго отправим в изолятор, чтобы ты успокоился, а потом поговорим ещё раз.

***

      Гудок. Потом ещё один. И ещё, пока со стороны не раздался слегка пьяный мужской голос:       – Да?       – Здравствуйте, ■■■■■■ ■■■■■■■■. Вам звонят из ■■■■■■■.       – А-а-а-а, ты этот что ли? Как вас там... ■■■■■■■■■■■?       – Да-да-да, это я, вы всё верно поняли.       – Ну и что звонишь?       – Мы ■■■■■■■■■ Апфеля и Амато Моретти, как вы и просили.       – И каковы результаты?       – Оба не■■■■■■■, судя по по■■■■■■■■.       – Что!? Ты мне говоришь, что оба не■■■■■■■? Да я нутром чую, что хотя бы один из них замешан в гадких делишках!       – И что вы мне предложите делать? Опять их ■■■■■■■■■■■?       – Хрен с первым. От него ничего не дождёшься. Потом добьёмся своего, этот... выходец из их семейки разберётся. Что там по второму?       – ■■■■■■■■ был не полностью, так как у него было что-то рода... эх, простите, ■■■■■■ ■■■■■■■■, но я не могу до■■■■■■■■■■ до человека, находящегося в состоянии аффекта. Такое не в моих полномочиях.       – Значит так. Этот ублюдок застрелил моего брата, и я это точно знаю. Либо ты с ним что-то делаешь, ну там, например, в тю■■■■■ с■■■■■■, либо тебе придётся попрощаться и с работой, и с финансированием, и с жизнью.       – Я не могу по■■■■■■ его в тю■■■■ ни за что-       – Ты с первого раза не понимаешь? Либо его, либо тебя. В третий раз повторять не буду.       – ...Я вас понял. Я что-нибудь сделаю с этим.       – Вот и всё, не нервируй мне мозги.       После этих слов звонок оказался завершён.       – Аргх, будь проклят этот старикашка. Пошёл он к чёрту.

***

      – Довольно быстро тебя допросили, – первое, что сказал Апфель, как только Амато вновь возвратился в изолятор. Не без сопровождения полицейских, разумеется.       – Домой хочу... – тихо промямлил юноша, уткнувшись лицом в плечо молодого человека.       – Ничего, ничего. Всё разрешится и успокоится. Мы обязательно вернёмся домой, я верю в это.       Апфель понимает, что настоящего дома у них двоих нет. Старую квартиру пришлось продать, а вещи Виктора отдать на сохранение в его комнату, находящуюся в особняке. Туда Апфель ещё никогда не заходил. Боится, что это снова заставит его окунуться в эти калечащие воспоминания, оставляющие незримые раны и ссадины на теле. Быть может, Виктор что-то там оставлял, но как известно самому молодому человеку, из личных вещей там находится только одежда, привезённая из их совместной квартиры.       Но если у Апфеля было хоть какое-то понятие "дома", то у Амато его ещё никогда не было. Он принимает любое место, не являющееся особняком, за тот "дом", в котором он мечтает находиться всё время. Квартиры друзей, больница, да даже тот бордель или переулок, – все места кажутся такими спокойными, такими отвлечёнными от всего того зла, что пребывает в особняке... Как в этом огромном, но таком гниющем месте можно спокойно жить, Амато не представляет себе вовсе.       Апфель слегка наклонился над ухом Амато, начиная шептать ему:       – Ты ведь им не рассказал о том, о чём тебя просили?       Юноша потёрся головой о плечо. Значит, не рассказал.       Тотчас же в коридор выходят Давид и Сандро. Давид, кажется, больше не собирается связывать себя с этим делом, потому просто остановился около кулера с водой и взял пластиковый стаканчик. В то же время Сандро выглядел слегка... удручённо? Интересно, что же могло приключиться со спокойным с виду следователем? Неужели есть что-то, что не сможет Апфеля и Амато отпустить отсюда?       Он остановился как раз около изолятора и начал возиться ключами в замочной скважине. Как только он открыл калитку, он остановился в проёме.       – Итак, хочу сообщить вам две новости. Одна хорошая, одна плохая. С какой предлагаете начать?       Амато поднял голову с плеча, как только услышал слова Сандро.       – Давайте с хорошей, – Апфель надеется, что эта новость связана с Амато. Его ни в коем случае нельзя привязывать к преступлению, даже если он и правда был там, в заброшенном здании. Он и так вдоволь настрадался, ему требуется просто получить отдых хотя бы на месяц. Пусть лучше плохая новость будет связана с молодым человеком, нежели чем с юношей.       

Но, к сожалению, судьба, как и обычно, бывает жестокой.

      – Апфель Моретти, я перепроверил всю информацию и могу смело заявить, что вы непричастны ни к пропаже Рауля Д'Анджело, ни к краже семейного кольца той же семьи. Вы свободны.       Апфель, конечно, легко бы встал и ушёл, но ему больше интересно, что же там по поводу Амато.       – Какая плохая новость?       – Амато Моретти всё ещё, к сожалению, остаётся на допросе. У меня есть пара вопросов, которые хочется обсудить.       Апфель приобнял Амато, пока тот находился в лёгком шоке. А может быть, даже в отчаянии. Теперь и сам юноша не может понять, что он чувствует, но это точно не гнев или безразличие.       – Пожалуйста, освободите его от допроса. Он ни в чём не виноват, – в голосе молодого человека промелькнула мелкая дрожь. Как же не хочется, чтобы Амато вновь оказался в ситуации, которая сломает его ещё больше. Он, как и раньше, всего лишь хрупкая ваза, которую можно легко опрокинуть и разбить.       – Если вы хотите доказать, что он невиновен, будем рады видеть вас в качестве свидетеля в суде. Эм, дорогие люди, вы можете помочь мне сопроводить задержанного? – это Сандро звал случайных полицейских, махая рукой и вставая на носочки своих кожаных туфель. Видимо, новые, раз так отливают блеском белой лампы.       – Нет-нет-нет, какой свидетель? Я не дам вам его посадить в тюрьму! – Апфель всё сильнее прижимал к себе Амато, который даже будто не дышал. Всё кажется таким сплошным кошмаром... Когда же можно будет проснуться и осознать, что ничего этого не происходит? Когда же в сердце воцарит та бесконечно спокойная тишина, которую никто не посмеет потревожить? Когда же наконец все эти мучения придут к своему логичному концу?       Полицейские будто с лёгкостью взяли и отобрали одно из единственных, о чём следует заботиться. Амато вновь, как только увидел перед своими глазами стражей порядка, пришёл в себя. Но умолять не сажать его в тюрьму он не стал. Уже бессмысленно. Никто не поменяет своего окончательного решения.       – Простите, Апфель Моретти, но я по-другому поступить не могу, – Сандро специально собой перекрыл проём, чтобы Апфель, только признанный освобождённым, не остался ещё на несколько часов в изоляторе за статью по хулиганству в полицейском участке, – сами понимаете, такова работа.       – Вы же наверняка знали, в каком он состоянии. Почему вы непреклонны и не можете его оставить в покое? – и вот, маска хладнокровия наконец-то срывается с лица, и голос уже чуть ли не переходит на крик. Но Сандро это уже будто забавляет: от удручённого состояния он перешёл к игривому, улыбаясь и смотря словно свысока на молодого человека.       – Говорю же, работа такая. Зависит не от меня. Люди свыше дали мне указание.       – "Люди свыше"? Боюсь спросить, неужели вы в сговоре с Д'Анджело? Они вас заставили отомстить за Сициллио?       – Что? – Давид, до этого спокойно пивший холодную воду из кулера, теперь был не менее возмущён, чем Апфель. Он, допив воду и сжав стаканчик, громкими и тяжёлыми шагами подошёл к Сандро, и начал расспрашивать его, пока тот снова не переключил своё настроение: на этот раз с игривого на скучающее.       – Какого хрена, Сандро? – Давид вскинул руки вверх, – Ты вместе с этими имбецилами? Я думал, что ты не опустишься до такого дерьма! – и опустил их, хлопнув себя по бёдрам.       – Потом поговорим, Давид, – лёгкая отмазка как будто сработала, ведь Давид замолчал, недопонимающе наблюдая за происходящим, – как я и сказал, единственное, что вы сейчас можете, Апфель Моретти, – это дождаться повестки в суд и выступать на нём в качестве свидетеля.       – Вы... – молодой человек направил указательный палец прямо на Сандро, – Вы ещё пожалеете, что связались с Д'Анджело.       – Если вы не уйдёте из полицейского участка, вас придётся также сопроводить на выход. Не заставляйте меня применять силу против вас, – и Сандро отошёл в сторону, показывая рукой, что всё, Апфель свободен, больше он здесь не нужен.       Выдохнув, с раздражённым выражением лица Апфель вышел из изолятора и направился на выход из полицейского участка.       – На регистратуре, если что, находятся ваши вещи! Но ожерелье мы заберём, оно – неопровержимое доказательство! – крикнул Сандро напоследок, и Апфель забрал свой шокер, небрежно лежащий на стойке регистратуры.       Конечно, он будет выступать на суде. И он будет отстаивать своё мнение, будет стараться оправдывать Амато. Но один он, к сожалению, не справится...       Как только молодой человек оказался на крыльце полицейского участка, он набрал один знакомый номер. Он думал, что ему никогда не понадобится адвокат, но сейчас требуется помощь хорошего специалиста...       – Алло, привет, Вероника? Это звонит Апфель. Срочно нужна твоя помощь.

***

      Кабинет допроса больше не походил на самого себя. Эти серые стены, которые словно уменьшают размер и так небольшой комнатки, этот железный гладкий стол, который и так напоминал о тюрьме... А этот человек, что стоит сейчас перед Амато... Он делает вид, что искренне сочувствует ему, но кто знает, что там припрятано в его низкой душе, раз он может так быстро и без всяких доказательств отправить кого-то в места лишения свободы.       Юноше пока ещё нет даже восемнадцати, о каких тюрьмах вообще может идти речь?.. Но если он сейчас сидит здесь, если Апфелю что-то сказали про свидетеля в тюрьме, если... ах, причины искать так трудно и сложно, их слишком много, чтобы понять одну простую истину: Амато является настоящим преступником, и это было видно с самого начала.       – Понимаешь, – начал, опечаленно вздохнув, Сандро, – я вообще изначально не хотел так делать. Я даже не хотел продолжать допрос. Но, понимаешь, люди, которые выше меня по должности, приказали мне ни в коем случае не дать тебе выйти на свободу.       Все в сговоре. Это Амато уже понял. Ему даже что-то отвечать не имеет смысла. Он просто глядит на своё бледное отражение в железном столе, глядит и думает про себя: "я действительно заслуживаю этого". Это было и вопросом, и утверждением, и отрицанием – всё вместе.       – Я также посмотрел в папке о деле, что ты ещё даже возраста совершеннолетия не достиг... – и Сандро вновь вздохнул, – Суд будет через две недели. Но пока отпустить тебя никто не может. Потому будешь эти две недели находиться в колонии для несовершеннолетних. Не переживай, там спокойно, никто тебя обижать не будет.       Да разницы никакой. Совершенно. Хоть колония, хоть тюрьма – эти места практически одинаковы. Амато представляет эти пустые, тёмные коридоры, со стен которых текут пятна и капли, с которых слезает старая потрескавшаяся краска, и в которых есть дырки и места от ударов. Он представляет эти неудобные двухъярусные кровати, скрипучие и старые, которые, такое чувство, вот-вот провалятся под тобой. Он представляет опасных людей, которые будут смеяться над ним, ведь он выглядит так смешно для убийцы... В целом радости от новости никакой.       – Если ты будешь признан виновным, то по закону из-за беременности тебя всё равно долго держать не будут. А если же будешь признан невиновным, тогда ты на следующий же день после суда сможешь вернуться домой. Всё просто, нужно просто потерпеть.       Амато ещё с самого детства терпит. Сколько можно уже терпеть эти наглые выпады, которым нет ни начала, ни конца? Наверно, до самой смерти.       – А если... а если в суде я больше не буду беременным... А если меня и правда изобьют... – и вот, появились новые переживания. Теперь Амато боится потерять их, как бы сильно они ему сейчас не мешали. Да, он видит в них сейчас выгоду только для себя самого, но уже начинает к ним постепенно привыкать. А что же будет, если об этом узнает Сет?.. Нет, пока ещё рано делать выводы.       – Никто тебя там не изобьёт. Там всё строго с драками. Если хоть один раз кто-то кому-то причинил вред в стенах колонии – будет отправлен в другое место, где терпеть больше никто не будет.       Сомнительные слова. Какова вероятность, что слова, скорее всего, подставного следователя, окажутся верными?       Но Амато теперь только думает о том, что хочет поскорее вернуться в особняк. Да, там противно, мерзко и ужасно, но там у тебя есть своя комната, там есть кровать, которая всегда тебе будет удобна, там есть несколько людей, готовых тебе помочь... а в колонии... это мятежное будущее, которое представить юноша больше не в силах.       Начнётся новый этап сложной жизни. Уже практически нет сил что-то терпеть, ждать, пытаться... Но и там, в этом этапе, люди будут стараться оберегать тебя от настоящей свободы. Той, которую ты готов встретить достойно.       Амато не готов. Никогда не был. Но его никто не спрашивал. Так пусть же хотя бы сейчас судьба сжалиться над ним, над этой страдающей душой, что так давно хотела счастья...