Трудности воспитания отца-одиночки

— Пап, вставай уже! Едва сонный мозг Майки разобрал последнее слово, как ему тут же прилетела подушка в лицо. Хорошо, что мягкая – иначе убил бы наглого паршивца. Сано Манджиро отец-одиночка. Лениво и немного по-кошачьи потягиваясь в кровати, он неохотно вылезает из-под теплого одеяла, тут же тихо чертыхаясь. В комнате стоял настоящий дубак, который устроил он сам, поленившись перед сном закрыть форточку. Декабрьские морозы – это вам не шутки. Не глядя, он берет из шифоньера первые попавшиеся спортивки. На ногах оказываются розовые тапочки-зайчики. У одного из них уже оторвались уши – двойняшки как-то раз захотели надеть странный предмет гардероба одновременно. Манджиро вновь слышит детский голос, доносившийся из коридора. Он отец-одиночка, у которого четыре сына. Первый раз Сано Манджиро женился в восемнадцать лет. Только поступил в университет на экономиста – как не странно позже ему это очень пригодилось – и сразу влюбился. Впервые и до звездочек перед глазами. Она была совсем не высокого роста, с длинными черными волосами и множеством веснушек. Манджиро помнит, как перед сном целовал каждую, не глядя – только по памяти, заставляя возлюбленную пищать от смущения. Три месяца встречались – конфетно-букетный. А потом она вдруг очень нервная и дрожащая утягивает его с последней пары в туалет. Женский туалет. Утягивает и закрывает в первой попавшейся кабинке. А потом в руках от слова совсем ничего не понимающего Сано оказывается тест на беременность. Три секунды и в женском туалет раздается счастливый мужской крик. Слышится звук брызг. Девушка в соседней кабинке от испуга провалилась в унитаз. И будущим счастливым родителям приходится помогать невольной свидетельнице их зарождающегося счастья вновь хотя бы встать на ноги. Извинялись они перед ней ещё целых три месяца… Свадьбу провели достаточно скромную – молодожёны хотели купить квартиру, где их будущий сынишка мог бы расти спокойно и ни в чем не нуждаться. Родители девушки, его любимый дед и старший брат на такое решение лишь одобрительно покачали головой и пообещали помочь собрать первый взнос. Манджиро нарадоваться не мог на появившегося через девять месяцев малыша. Хотя назвать его малышом язык просто не поворачивался. Это было понятно ещё когда живот начал расти, но увидев вживую крепкие маленькие кулачки и сморщенное личико, Манджиро не смог сдержать слез гордости и счастья. Малыш Кен Рюгуджи. Его самая лучшая в мире жена действительно была таковой, но это не значит, что она соглашалась с ним всегда и во всем. Вот и тут настояла на своем – оставила свою фамилию. И ладно бы только это – сына его тоже также записала. Майки дулся, но пара чувственных поцелуев и нежные объятия, и он растаял. Казалось бы, они должны были прожить долгую и счастливую жизнь, но… Рак головного мозга последней стадии. В тот день Майки до крови и сбитых костяшек молотил старенькую грушу, висящую во дворе. Она стояла с трехгодовалым Кенчиком рядом и беззвучно плакала. Они оба плакали, и только малыш непонимающе пытался приободрить родителей самыми сильными объятиями. Она сгорела всего за два месяца. Манджиро перестал водить сына к ней в больницу уже через месяц. Смотреть на любимого малыша, которого родная мать не узнает из-за головных болей и галлюцинаций, Сано просто не мог. Похороны тоже были тихими – его дед, Шиничиро, её родители и их малыш – всё, что осталось у него от счастливой жизни и первой любви. В двадцать три года Майки стал отцом-одиночкой. Ему было очень тяжело. Не успев отойти от потери любимой, ему пришлось в каком-то космическом темпе научиться ухаживать за ребенком и одновременно работать. Любимый Кенчик как будто чувствовал это – старался не капризничать. Не капризничать и не спрашивать, когда мама вернется. Ему сказали, что мама ушла. Когда папа говорил это, он плакал. Поэтому малыш больше не спрашивал. Такой сильный человек, как папа, не должен плакать. Так они прожили полгода. А потом в их жизнь каким-то ураган ворвалась она. В тот день Майки помогал Шиничиро в мастерской. Они с братом тихо переговаривались, выкуривая уже по второй сигарете, когда колокольчик над входом громко звякнул. Вошла девушка. Волосы были небрежно забраны в пучок, из которого выбились пару передних прядей, одета была она в джинсовый комбинезон, почти такой же, какие носили они с братом на работе. На ногах обычные, немного потертые, брендовые кеды. Один шнурок без эглета. Она была странной, шебутной и дико экспрессивной. Майки утонул – разбитое сердце, которое играючи сжимала в руках это странная девушка с яркой улыбкой, вновь забилось в бешенном ритме. Она была другой: не домашней и совсем не хозяйственной. Когда она приходила к нему домой, готовил он, а она лишь игриво покачивала плечами, на которых покоилась его рубашка, нагло приватизированная после первой ночевки. Его сын был равнодушным. Когда эта особа заходила к ним домой – он уходил к любимому дяде в мастерскую. Шин на появление младшего члена семьи понимающе хмыкал и разрешал копаться в ящике со старыми детали двигателей. Майки был поглощён новыми чувствами и не замечал, что новая любовь не спешила выбирать кольцо. Не замечал, а потом вдруг в один день игривая улыбка сменилась звериным оскалом. Девушка злобно впихнула ему в руку уже знакомую белую палочку. Манджиро не успел рта раскрыть, она, сверкая праведным гневом, огорошила – уже записалась на аборт. Для Сано, у которого сейчас не было никого ближе и дороже сына, это было почти смертельным. Всеми правдами и неправдами он упрашивал, умолял: «Оставь малыша». Неохотно девушка согласилась. Девять месяцев они жили в напряжении – от былой любви не осталось и следа. Ругались, как кошка с собакой – из-за будущего ребенка. Сано тщательно следил, чтобы девушка была осторожна, а привыкшая к вольной жизни особа была просто в не себя от этого. Поэтому, как только её выписали из роддома, она, вручив парню два маленьких кулечка, тут же исчезла, словно и вовсе не появлялась. Всё, что от неё осталось – свечи, которые он менял в её кабриолете в их первую встречу. Двойняшки. Кейске и Казутора. Малыши были похожи, и все же не были близнецами – боявшийся путать малышей Сано облегченно выдохнул. Кен был счастлив. В пять лет он стал страшим братом! Он обязательно научит их драться палками и делать игрушки из запчастей. На гордые речи старшего сына Манджиро лишь снисходительно улыбался, поглаживая Тору по маленькой головке, с любовью смотря на такого же маленько Кея, которого держал на руках Шин. Ещё год прошёл незаметно. Вновь закопавшийся в родительские заботы за новорожденными Манджиро стал редко появляться в мастерской. Поэтому очень удивился, зайдя в один день к брату на работу. Магазин стал напоминать что-то среднее между съемочной площадкой боевика и детским магазином одежды. Хаос. И рядом такой же хаотичный Шин. Бегающий рядом с диваном, на котором лежит… Сверток? Манджиро узнает эту ткань из тысячи. Пеленки, в которые закутывают новорождённых. В таких же закутали на выписке Кенчика. Из таких же выглядывали хитрые глазки Кейске и Торы год назад. И в таких же сейчас прячется другой малыш. На головке маленьких пушок волос, а на личике едва приоткрывшиеся серые глазки. Это пока что – рассеянно подумал подошедший ближе Манджиро. Пройдет несколько месяцев, защитная пленка пропадет, и цвет поменяется. Сано был прав – глазки у малыша Чифую стали изумрудными. У Чифую Сано. Пока бегающий в истеричном припадке старший брат судорожно зачитывал небольшую записку, в которой гулящая мать слезно умоляла позаботиться о ребенке, которого родила от нелюбимого мужчины, Майки осторожно укачивал на руках кулечек. Он ощутил это вновь. Это трепетное волнение, когда на твоих руках нечто совсем крохотное, беспомощное и теплое. Маленький человечек, которому нужны любовь и забота. Он влюбился в этого малыша. Поэтому, когда Шиничиро победно вскрикнул, найдя в справочнике номер детского дома, Манджиро молниеносно выхватил из его рук книгу правой рукой, левой со всей осторожностью прижимая к себе ребенка. Прошло четыре года. Манджиро заходит на кухню, где царит первобытный хаос. Кенчик, который хотел помочь отцу, судорожно машет подпаленным полотенцем над сгоревшей сковородой с угольками, которые, судя по всему, должны были быть яичницей. Тора и Кейске, которых старший попросил налить чай, разлили половину и теперь дружными усилиями вытирали маленькое море посреди кухни. И только малыш Чифую, прижимая к себе Пик-Джея, смирно сидел на стуле, ожидая, когда наконец все сядут завтракать. Манджиро подходит к младшему сыну, целует пушистую макушку, после опускаясь на корточки к двойняшкам. Кей обычно стыдливо прячет глаза за густой челкой, а вот Тора без зазрения совести широко улыбается – как будто не он, паршивец, вместе с братом опять устроили потоп. После того, как они дружно вытирают насухо пол, Манджиро быстро становится рядом с плитой, доверительно вручая старшему сыну чайник и несколько заварочных пакетиков. Времени почти нет – они проспали, поэтому мужчина варит обычную кашу. Кен не привередлив в еде, Чифую старается слушаться любимого папу, а вот двойняшек всегда приходится либо заставлять, либо шантажировать. Да, не очень хорошо с его стороны, но знаете, что – дети накормлены, у детей новые игрушки. Все довольны. Ладно?! Бросив мимолётный взгляд на часы, Манджиро давится заботливо приготовленным сыном чаем. Чёрт!!! Они просто безбожно опаздывают. Он быстро отправляет старшего сына в его комнату, собирая младшую троицу и утаскивая во вторую детскую. Там, схватив первые попавшиеся достаточно теплые вещи, он быстро одевает детей и сам, нацепив упавшую с верхней полки собственного шкафа водолазку, бежит к выходу. В прихожей их ждет уже одетый в школьную форму и покачивающийся на носках от скуки Кен. Они выезжают с парковки через пять минут. Сначала он закидывает в школу старшего, не забыв помахать на прощание и смутить отеческими крепкими объятиями. Потом в садик. Он открывает двери. Двойняшки тут же выпрыгивают из машины, ждут пока так и не научившегося отстегиваться самостоятельно Чифую освободят от пут безопасности и родительской ответственности, встают по бокам, сжимая собственной одну из ручек любимого младшего брата, и идут в свою группу. Манджиро, усмехнувшись, следует за ними. В раздевалке шумно – многие опаздывают, поэтому по утрам это место больше напоминает муравейник. Тора садится на лавочку, спиновая ботинки, пока Кейске заботливо снимает варежки Чифую. Манджиро стоит рядом и просто наблюдает – в садике дети стараются быть самостоятельными. Рядом раздается скромное покашливание. Сано оборачивается. Невероятные лазурные глаза. Милейшая на свете робкая улыбка. И бейджик, который гласит, что перед ним воспитатель – Такемичи Ханагаки. Майки впервые за пять лет краснеет и заикается.