Трудности воспитания отца-одиночки

Все-таки идти с синяком под глазом на романтическую прогулку как-то не очень хотелось, поэтому решили подождать: назначили свидание на общий выходной следующей недели. Назначить-то назначили, вот только воодушевленный папаша и впервые влюбившийся до звездочек перед глазами и тех самых подростковых бабочек в животе воспитатель забыли о кое-чем очень и очень важном. Рождество. Странный для Японии, переросший в одну большую коммерческую авантюру, но все же какой-никакой праздник. Так получилось, что их запланированное пятничное свидание выпадало на двадцать третье число, а это значило, что для того, чтобы у Манджиро была возможность на него пойти, надо было купить для каждого ребенка подарок заранее. И про это самое условие Сано из-за волнения предстоящей встречи благополучно забыл. Ровно, как и про то, что перед праздниками он не сможет взять для этого мероприятия лишний выходной, потому что уже отпросился у начальника на первую неделю января, чтобы провести каникулы вместе с сыновьями. Поэтому сейчас с самым прискорбным выражением лица из всех возможных мужчина набирал номер старшего, чтобы, как грешник перед святым отцом в церкви, искренне покается и слезно умолять о перенесении свидания. Брюнет сидел на диване и нервно стучал пяткой по спинке в ожидании ответа. Кен расположился рядом за низким кофейным столиком и делал домашнее задание по гуманитарным предметам, чтобы вечером пойти с одноклассниками в кино, а младшие неподалеку втроем строили замок из конструктора, детальки от которого, Сано уверен на все сто двадцать процентов, будет ещё неделю после находить разбросанными по всему дому. И ладно бы, если они просто попадались на глаза брюнета, маяча сверкающими точками где-то на периферии – чаще всего рассеянный многодетный отец обнаруживал их благодаря своим многострадальным ступням: яркая цветастая пластмасса впивалась в нежную кожу, заставляя остаток дня передвигаться по дому, хромая на одну ногу и проклиная производителей современных детских игрушек. Манджиро зачесывает густые смоляные пряди и откидывает голову на спинку дивана, прикрывая глаза и тяжко вздыхая, ненадолго погружаясь в себя. Телефонная трубка, прижатая к уху, издает несколько коротких гудков, после чего Сано наконец-то слышит голос своего собеседника. Он немного сонный и чуть рассеянный, дезориентированный: — Манджиро...? Мужчина сначала недоуменно хмурится, слыша его, а потом быстро кидает взгляд на большие настенные часы, висящие над проемом, ведущим в кухню, и мысленно бьет себя по лицу. Восемь утра. Он разбудил бедного мужчину в восемь утра в его единственный на неделе выходной день: четверг. По воскресеньям Такемичи иногда подрабатывал преподавателем в подготовительной школе. Сано чертыхается, неловко улыбается и почесывает затылок, даже если знает, что Такемичи не увидит этого: — Прости, Такемитчи, я тебя разбудил? В ответ только тихое согласное мычание и шуршание. Он не видел Ханагаки, но знал, что тот тоже улыбается: — Да, но не страшно. Мне в любом случае надо было бы вставать через час. Младший только машинально кивает. Он открывает рот, но не успевает сказать ни слова: маленькие ручки выхватывают смартфон из папиных жилистых ладоней и прижимают к пухлой порозовевшей щечке: — Дядя Мичи! Сано вздыхает и нежно улыбается. Чифую буквально светится от счастья. Мужчина до сих пор был удивлен тому, как открыто и смело младший из его сыновей выказывает свою любовь к воспитателю. Его крошка-Фую был самым скромным из малышей, поэтому даже, когда кто-то нравился ему очень сильно, он едва ли мог дать понять это – вел себя слишком скромно: был почти отстраненным. Но с Такемичи он словно открытая книга. Громко смеялся, широко улыбался и изо всех сил обнимал шею любимого воспитателя при каждой встрече, утыкаясь носиком в щеку брюнета и вдыхая аромат его одеколона, насквозь пропитавшего каждый вязанный свитер в гардеробе молодого мужчины. Ребенок был просто очарован Ханагаки. И это был настолько мило, что каждый раз видя эту картину рано утром в раздевалке, Сано против воли растягивал губы в улыбке. Умилительной, нежной и влюблённой. Такой по-дурацки влюбленной, что Изана, один раз вызвавшийся развезти с ним детей перед работой, с тех самых пор не переставал шутить по этому поводу, каждый раз заставляя щеки младшего брата позорно краснеть от смущения. Такемичи ещё раз зевает, изо всех сил стараясь прикрыть свой рот, и здоровается с любимым мальчиком: — Здравствуй, малыш. Как твои дела? Крошка улыбается еще шире и изо всех прижимает к себе телефон, смущенно улыбаясь и почесывая носик кончиком указательного пальца. Сано берет его на руки и сажает на колени, прислоняя к широкой груди. Близнецы, услышав имя воспитателя из уст своего младшего брата, тут же перелезли на диван, сев по бокам от отца. Кейске привалился к его боку, укладывая голову на плечо, а Тора уперся руками на колено Манджиро и свесился вперёд, щекоча своим хвостиком папин нос. Даже Кен отложил ручку и развернулся к ним, полностью обратившись в слух. Манджиро немного ерзает, чтобы устроиться поудобнее. Фую начинает тараторить: — Хорошо. Очень-очень хорошо. Мы сегодня с братьями встали очень рано. Папа долго ворчал, а ещё мы ели подго-горелую яичницу. А сейчас мы собираем конструктор. Нам его дядя Изана привез из загра-грини-цы. Вот. – Сано обреченно застонал, услышав немного искаженный помехами бархатистый смех на другом конце провода. Дети – просто потрясающие существа: каким-то невообразимым образом умудряются опозорить тебя, просто рассказывая, как обычно проходит их день под твоей опекой. На том конце последний смешок и нежный голос: — Рад слышать, что вам весело. Чифую хотел сказать что-то ещё, но Кей забрал у него телефон. — Но с вами было бы еще веселее! Почему вы больше не приходите к нам в гости? Вы больше не хотите с нами играть? Вы боитесь прадедушку? Он только выглядит страшно, но если не баловаться, то подзатыльников не будет. – голос его звучал немного обиженным и раздраженным. А ещё, можно сказать, доверительным. Ему, Ханагаки, доверили страшный секрет, который нельзя рассказывать даже под страхом смерти. Такемичи против воли улыбнулся, представив, как забавно бы торчали маленькие клыки из-за надутой пухлой губы. Милейшая картина. Ханагаки бы очень хотел быть рядом с ним в этот момент. — Кей-кун, все совсем не так. Понимаешь, у меня сейчас очень много важных дел, поэтому мне тяжело выкроить для этого время. Но я обещаю, что… В этот раз телефон оказался у Торы. Он, чуть подвинув Чифую и приобняв его за плечи, тоже оказался на коленках у отца. Сано против воли охнул: вдвоем они ему все ноги отдавят… — Но дядя Шин сказал, что вы с папой идёте гулять в следующую пятницу. Это нечестно, мы тоже хотим с вами! – Ханагаки иногда поражался тому, насколько быстро близнецы копируют эмоции друг друга. Тем временем Сано, услышав про пятницу, наконец вспоминает, почему он вообще решил позвонить мужчине и забирает обратно свой телефон, рассаживая детей на диван. Смартфон снова оказывается прижатым к уху. Слышится короткий лязг, когда корпус задевает небольшую серебряную сережку в мочке. На него пристально смотрят четыре пары весьма заинтересованных глаз. Надо же, неужели даже Кенчик? — Я как раз по этому поводу. Такемитчи, мне ужасно жаль, но я… Я был занят в последнее время и не успел купить подарки детям на Рождество. – два возмущенных взгляда от шокированных таким ужасным предательством близнецов и два безразличных от Кена и Фую: они уже привыкли к папиной рассеянности. – Поэтому… Мы можем перенести наше… Нашу встречу? Я правда очень хочу пойти, но… На том проводе несколько минут тишины. Сано нервно поджимает губы: а вдруг больше не захочет? Ведь Сано сам позвал, а теперь отменяет. Кто вообще так делает? Он ведь даже ресторан уже забронировал. Уговорил Изану помочь, чтобы тот выпытал у любимого парня, что нравится его старшему брату. И? Все оказалось напрасно… — …джиро… Манджиро… Мужчина выныривает из транса, когда сразу несколько пар любимых детских ручек пытаются его растрясти. Он несколько растерянно моргает, а потом вновь обращает внимание на телефон в руках, где голосом воспитателя все ещё повторяется его имя. — А? Прости, я немного задумался. Что ты сейчас сказал? Немного смущенное покашливание, и голос Такемичи становится чуть громче: — Я сказал, что, если ты не против, мы могли бы вместе сходить и выбрать им подарки. Я тоже хотел им кое-что подарить. Но… Но если это лишнее с моей стороны… Перед лицом сверкающие тысячами звёздочек от слова «подарки» радостные глаза близнецов и смущенный румянец Фую: подарок от дяди Мичи... Кен отвернулся, но и у него Манджиро успел заметить покрасневшие кончики ушей. Мужчина улыбается. Такие смешные. Он встряхивает головой и наконец отвечает мужчине. У него вдруг открывается второе дыхание: — Нет-нет, я буду очень благодарен, и мелкотня будет рада. Спасибо. – он изо всех сил старался успокоиться, но его голос буквально сквозил радостью и детским нетерпением. Боже, Манджиро Сано, тебе уже больше тридцати лет… — Хорошо. Я рад. Тогда… До пятницы? — Да, до пятницы. – он хотел сбросить вызов, но телефон снова забрали малыши, выкрикивая хором в трубку: — До свидания, дядя Мичи! – после этого близнецы сползли с дивана и снова увлеклись конструктором, а вот Чифую остался. Он закусил губу, а потом прошептал в телефон, где все ещё светились цифры номера: — Я скучаю… На том конце тишина, после которой малыш вновь слышит любимый голос, немного дрожащий от едва сдерживаемых нежных чувств: — Я тоже, Котенок. Увидимся завтра, хорошо? В ответ смущенное и немного грустное: — Угу… Мальчик отдает трубку отцу и идет к старшему брату. Кен двигается чуть в сторону и прижимает его к себе, утыкаясь носом в вихрастую макушку. Малыш не хочет мешать брату, поэтому просто садится к нему на колени и обнимает, прикрывая глаза. — До завтра, Такемитчи. — До завтра, Манджиро. Завтра наступило неожиданно быстро и началось не самым приятным образом. Чифую каким-то образом умудрился заболеть. Вместо обычного немного сонного личика утром Майки увидел ярко-малиновые щечки еле передвигающего ногами малыша. Пока отец искал градусник, Кен померил температура брата дедовским способом: прислонился губами ко лбу. Горячий. Сано чертыхается и набирает номер старшего брата, пока Кен по его просьбе берет ребенка на руки и несет его в свою комнату. Чифую вяло сопротивляется, а после обнимает руками шею и прикрывает глаза. Взволнованные близнецы молчат. На том конце слышится последний гудок и механик наконец снимает трубку: — Манджиро, у тебя вообще есть совесть? Я та… – голос старшего был скорее жалобным, чем возмущенным, и Сано даже знал причину: похмелье. У Шиничиро с его любовью выпить был на удивление слабый организм. Поэтому даже несколько баночек пива с низким процентом алкоголя приводили к таким грустным последствиям. Чёрт… — Насколько тебе плохо? Удивлённое хмыканье и недоверчивый голос: — Насколько? Ну, эм… Не то, чтобы я думал об этом, но… А почему ты вообще звонишь в такую рань? — Фую заболел. У него жар, а мне надо отвезти остальных детей в сад и школу, а потом ехать на работу. Выходной взять не получится, поэтому… Ты сможешь присмотреть за ним? — Я… М… – на заднем фоне слышится какое-то шуршание, а после отголоски низкого хриплого голоса. Манджиро в удивлении приподнимает брови: — Ты… Не один? Мгновенная тишина, а после неуверенный голос механика: — Эм… Да? Младший Сано тяжело вздыхает и трет переносицу: — Ладно. Позвоню Изане. А с тебя подробный отчет о твоем компаньоне. Кто бы это не был. Булькающее восклицание: — Эй, вообще-то я самый старший! — Не тогда, когда дело касается отношений, мистер Девственник. На том конце провода снова посторонний голос: «Шини, в кровать. Живо», а после тихое бурчание от брата. Манджиро усмехается и, быстро проговорив слова прощания, бросает трубку, сразу же набирая номер второго брата. В этот раз ему отвечают практически сразу: все-таки блондин был ранней пташкой. — Булка, ты чего звонишь так рано? — Фую заболел. Шин не может. Посиди с ним. Пожалуйста. – он говорил быстро и отрывисто, одновременно убирая в холодильник продукты и складывая грязную посуду в раковину. Близнецы кладут в рот по последней ложке и бегут наверх переодеваться. Голос Изаны сразу становится серьезным: — Буду через двадцать минут. – быстро говорит он и завершает звонок. Манджиро машинально кивает и кладёт телефон на стол, тут же направляясь в детскую. Тора и Кей собираются молча, лишь иногда прося друг друга достать что-то из шифоньера. Манджиро подходит к ним и молча помогает собраться. С одной стороны, так намного легче, нежели как обычно пытаться угомонить буйную парочку и собираться как попало да впопыхах. Но с другой, такое тихое поведение – это сильное переживание за брата. Его малыши волнуются. Так было всегда. Фую был не только самым маленьким, но и болел чаще остальных. Сано не знал причины. Возможно, ему достался слабый иммунитет от биологических родителей, а может просто не повезло. Несколько первых лет были по-настоящему тяжелыми для них: стабильно раз или два в месяц малыш оказывался на руках папы с громким кашлем и высокой температурой, и они вместе шли в больницу. Иногда он болел так сильно, что приходилось ставить уколы и капельницы. Врач вводил толстую иглу в маленькую пухлую ручку. Фую громко плакал, дрожал, а у Манджиро сердце кровью обливалось: он смотрел и понимал, что никак не может помочь, не может облегчить его боль. Со временем ему стало лучше: он перестал болеть так часто. Но семья Сано все равно каждый раз волнуется, когда шкала на градуснике младшего неумолимо ползет вверх. Сано отправляет собравшихся близнецов в гостиную, а сам идет в комнату старшего сына: обычно, когда Фую болеет, они оставляют его там: в комнате Кена, который просто не переносит холод, теплее, чем в остальных. Старший сын стоит около гардероба и застегивает школьную рубашку. Чифую, уже укрытый одеялом и теплым пледом, смотрит на него грустными глазками, из которых вот-вот потекут слезы. Отец садится на кровать, кладет ладонь на пухлую щечку и тихо шепчет: — Ну, что ты, Солнышко. Не переживай. Все будет хорошо. Сегодня с тобой посидит дядя Изана, а вечером мы все вернемся, хорошо? Не плачь, маленький мой. В ответ малыш только сильнее поджимает губу и тихо-тихо говорит: — Он обещал… Мужчина непонимающе хмурится и мягко переспрашивает: — Обещал? Фую укрывается одеялом сильнее и прячет за ним почти все лицо. Откуда-то изнутри раздается его жалобный голос: — Дядя Мичи обещал, что мы сегодня будем вместе играть. А теперь из-за меня… Сано аккуратно перекладывает мальчика себе на колени и целует показавшуюся из-за одеяла пушистую макушку. Говорит мягко, тихо: — Фую, ты не виноват. Все мы иногда болеем, и это нормально. Это значит, что тебе нужно просто немножко отдохнуть. А когда ты выздоровеешь, вы обязательно поиграете с Такемитчи-саном. Хорошо? Из одеяла показываются изумрудные грустные глазки. Мальчик обнимает руками папину шею и шепчет ему на ухо: — Папочка, я его очень люблю. Дядя Мичи такой хороший. Он очень добрый и… И самый лучший! Я хочу… Голос неожиданно затихает, и мальчик засыпает. А Манджиро… Манджиро аккуратно перекладывает дрожащими от потрясения руками малыша на кроватку и идет к двери. Внезапно его останавливает рука на плече: — Пап? Сано рассеянно моргает и оборачивается к сыну: — Да, Кенчик? — Он… Тебе нравится Такемичи-сан? – щеки сына были непривычно розовыми, а лоб нахмурен. Он был очень смущен. Манджиро тихо усмехается и притягивает подростка к себе, сразу чувствуя на лопатках его ладони. Они стали крупнее его. Его малыш так вырос. — Когда ты стал таким взрослым? – в голосе родительская тоска и легкая нотка грусти. Кен тяжело вздыхает и немного отстраняется, заглядывая отцу в глаза: — Ты не ответил. Манджиро отстраняется, напоследок проходясь рукой по непослушным черным волосам ребенка. — Это сложно, малыш. Обещаю, когда мы разберемся со всем, ты будешь первым, кому я об это скажу. Договорись? Подросток кивает и идет к столу собирать учебники в сумку. Сано улыбается и выходит из комнаты. Через несколько минут Кен следует за ним. Немногим позже раздается звонок в дверь. Мужчина быстро идет в коридор и впускает гостя. Изана заходит в дом с кучей пакетов, на каждом из которых логотип центральной аптеки города. Склянки и куча цветастых упаковок. Сано быстро обнимает старшего брата и отстраняется, забирает пакеты и ставит их на тумбочку: — Зачем столько лекарств? Ему не так плохо. Тут хватит на то, чтобы целую армию оживить. Блондин снимает ботинки, вешает на крючок пальто и только пожимает печами: — Прости. Привычка. В детдомах детишек много, и я привык покупать все с запасом. В какой он комнате? — У Кенчика. Изана кивает и, взяв пакеты, направляется внутрь. Младший же тем временем зовет детей. Близнецы быстро надевают ботинки и вместе со старшим братом выходят из дома. Манджиро берет ключи и кошелек и тоже выходит. Воцаряется тишина. Едут молча. Сначала отвозят старшего. Сано по привычке тоже выходит из машины, чтобы обнять сына. В этот раз подросток ничего не говорит и даже не возмущается. Мысли о маленьком брате не выходят из головы, и ребенок действует на автопилоте. Отец тоже молчит. Только тяжело вздыхает, обнимает крепче и возвращается в машину. Младшие вяло машут ему с заднего сидения. В этот раз до детского сада доезжают довольно быстро: по пути на удивление не было пробок. Близнецы вылезают из машины и ждут, пока папа достанет их рюкзачки. После каждый берет большую отцовскую ладонь в свою, и они идут в группу. У самого порога Манджиро присаживается перед сыновьями на корточки и мягко гладит пухлые румяные от мороза щечки: — Не стоит так переживать. Все хорошо. У Фую просто небольшая температура. Пройдет пару дней, и он поправится, я обещаю. Договорились? Дети переглядываются между собой и неуверенно кивают отцу. Манджиро успокаивающе улыбается и целует каждого в лоб, после чего они заходят внутрь, где их сразу же идет встречать Такемичи. Он как раз закончил говорить с отцом одной из девочек и, попрощавшись с ним, направился к семье Сано. Он вышел к ним с милой улыбкой, которая почти сразу сменилась нахмуренными от волнения бровями. — А Фую-чан? Манджиро тяжело вздыхает и отправляет близнецов переодеваться. Когда мальчишки отходят от них, он говорит: — Он заболел. У него с детства был слабый иммунитет, поэтому малыш часто простужался. Сейчас такого уже нет – он переживает все намного легче, но мальчишки все равно волнуются. Такемичи закусывает губу и сжимает края бежевого кашемирового свитера: — С ним все хорошо? Сано кивает и берет руку воспитателя в свою, мягко поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони. Ханагаки улыбается уголками губ, но брови все еще остаются нахмуренными. — Да. У него немного болит голова и поднялась температура, но кашля и насморка не было. Думаю, он просто переутомился. – он смотрит ему в глаза, а потом опускает взгляд, тихо усмехаясь. – Он очень переживал, что не сможет увидеться сегодня с тобой. Ты ему очень нравишься, знаешь? Правда. Я никогда не видел, чтобы он тянулся так к кому-то кроме братьев. Ханагаки чуть крепче сжимает чужую ладонь и улыбается чуть шире, склонив голову набок: — Он мне тоже нравится. Очень. У тебя самые лучшие детки, Манджиро. Я… Если ты не против… – он смущенно чешет затылок и, когда замечает немой вопрос в обсидиановых глазах, быстро выпаливает. – Если ты не против, я хотел бы навестить его после работы. Сано кивает быстрее и резче, чем хотелось бы, но тихий смешок, вырвавшийся из губ воспитателя, греет душу, поэтому он только смущенно поджимает губы. — Мы переоделись. – близнецы подходят к ним и, словно котята, ластятся к рукам любимого воспитателя. Ханагаки треплет две черные макушки и уже собирается пойти с ними в группу, но на плечо ложиться чужая крупная ладонь. — Вы идите, Такемитчи-сан сейчас придёт. Малыши послушно кивают и, взявшись за руки, заходят внутрь. Сано подходит ближе и шепчет почти на ухо: — Здесь есть камеры? Старший недоуменно мотает головой из стороны в сторону. Его притягивают еще ближе и целуют в щеку. Такемичи резко вдыхает. Младший игриво улыбается: — Тогда ты тоже застал меня врасплох. Я держался за щеку всю дорогу до автомобиля. Такемичи неожиданно кладет ладонь на лицо мужчины и вновь приближает его к себе: — Тогда я снова попробую тебя удивить. – он соединяет их губы. Поцелуй мягкий и нежный. Успокаивающий. Сано кладет руки на узкую талию и притягивает тело воспитателя к себе. Ханагаки заводит руки за голову и обнимает мужчину за шею. Хочется простоять так вечность, но… Такемичи с громким чмоком отстраняется и облизывает губы. Младший соединяет их лбы и, прикрыв глаза, шепчет: — Как бы я хотел, чтобы ты уже был моим. Но ты ведь не согласишься, не сходив ни на одно свидание, верно? Воспитатель согласно мычит, потираясь кончиком носа о румяную щеку. — Просто безумие. Мне словно вновь четырнадцать. Манджиро быстро чмокает уголок губ ещё один раз и отстраняется: — Заберу вас в шесть. Такемичи машет на прощание. По пути на работу мужчина набирает номер старшего брата: — Как вы? Все хорошо? В ответ вопрос насмешливым тоном: — Ты правда звонишь спустя всего час после того, как вы уехали из дома? — Да. И ты знаешь почему. Голос Изаны становится серьезным: — Все хорошо. Фую сейчас спит, а когда проснется, я дам ему лекарства. Прямо сейчас на плите закипает молочная каша. Изана медленно помешивал густую массу половником. Обычно он добавлял сюда еще ягоды и мед, но у одного из его племянников была аллергия на янтарную сладость. Вот только, у какого именно, мужчина не помнил, а потому, чтобы не рисковать, оставил все как есть. Он поставил кипятиться чайник и пошёл в гостиную. Взял ноутбук и начал заполнять рабочие документы. Когда работа была закончена, стрелка часов перевалила за час. Изана идет на кухню и смотрит на пустую и чистую чашку. Кофе он так и не попил. Когда мужчина зашел в комнату с подносом, Чифую уже не спал. Мальчик лежал на боку и уныло обводил комнату взглядом. Изана ставит поднос на тумбочку и присаживается на край постели. Он зачесывает несколько прядок назад и касается губами лба малыша. Чифую шмыгает носом. — Температура кажется высокой, а еще появились сопли. Эх. Давай, ты съешь хотя бы полтарелки, а потом лекарства. Хорошо? Чифую кивнул. Дядя поднял подушки повыше, чтобы мальчик мог сесть. Малыш кушал медленно, буквально насильно запихивая каждую ложку под ободряющий голос старшего. Когда была съедена треть, мальчик жалобно поджал губу и посмотрел на взрослого. Изана понимающе кивнул и забрал тарелку, передавая малышу несколько цветных пилюль и стакан теплого чая. Мальчик быстро выпил лекарства и потер начинающие слипаться глаза. Изана снова поправил подушки, помог мальчику лечь и вышел из комнаты, забрав поднос с посудой. Малыш зевнул и закрыл глаза, засыпая. Когда он открыл их в следующий раз, за окном было уже темно. Он не видел ничего вокруг, зато чувствовал мягкие прикосновения на своем лице. Нежные пальцы гладили личико, иногда переходя на макушку, расчёсывая непослушные волосы. — Папа? Пальцы остановились и исчезли с лица, а через секунду зажглась лампа, стоящая на тумбочке. Свет от нее был тусклым, но его хватало, чтобы рассмотреть лицо сидящего на краю кровати. Чифую затаил дыхание: — Дядя Мичи? Он улыбается и придвигается ближе: — Я, малыш. Чифую быстро выворачивается из одеяла и кидается к нему в объятия: — Вы здесь! Вы обещали, и вы пришли! Я так скучал. Я очень хотел к вам. Воспитатель садит малыша на колени и прижимает к себе, утыкаясь носом в вихрастую макушку. — Я тоже очень скучал, Котеночек. Манджиро, стоящий по ту сторону двери, влюбленно улыбается. Он позовет старшего на чай чуть позже.