Трудности воспитания отца-одиночки

— А… Нет, я, эм… На самом деле вы… Парень моего брата? – Такемичи говорил достаточно тихо, чтобы не оглушать все еще прижимающегося своим холодным носиком к его шее Чифую. Да, именно поэтому, а не потому что всё еще пытался переварить ситуацию. Лиловые глаза смотрят с непониманием, а потом загораются искрой озарения. — Вы, Такемичи? Старший брат Какучо? – зачем-то переспрашивает он, видимо и сам не веря в такое странное совпадение. — Да, а вы его парень и старший брат Манджиро, верно? – Такемичи наклоняется вниз, опуская на пол младшего Сано, на автомате целуя в лоб убегающего в раздевалку к братьям мальчика. Лиловые глаза начинают блестеть ещё ярче, а на губах появляется странная ухмылка. Ханагаки не знает этого человека, но всё детство наблюдал такую улыбку у малыша-Рана и точно знает – в голове человека напротив возник какой-то план. — Не ожидал, что возлюбленным моего непутевого братца окажется брат моего собственного. – он говорит это будничным спокойным тоном, поглаживая подбежавших Тору и Кейске по голове, словно бы рассуждает о какой-то пустячной вещи. Как погода, например. Возможно, он и вправду так считает, но… Ханагаки на секунду теряет дар речи от удивления. И тут же начинает судорожно махать головой из стороны в сторону и странно жестикулировать дрожащими руками. Видимо, очень странно, раз даже вернувшийся, переодевшийся Чифую смотрит на любимого воспитателя с непониманием во взгляде маленьких изумрудов. — Н-нет, что вы! Мы не в таких отношениях. Манджиро, эм… — Возможно, пока. Потому что я могу вам буквально процитировать гениальный план нашего старшего брата по завоеванию вашего сердца, который Манджиро чуть ли не в блокнот записывал по этапно. И обсуждали мы это половину ночи. Слава Богу, это было хотя бы не на трезвую голову. Вы когда-нибудь пробовали Шато Лагранж? Потрясающее вино. В юности я бы все отдал за то, чтобы попробовать бутылочку две тысячи пятого года... Ох, простите, я отвлёкся. На самом деле осуществление этого невероятного, как кажется Шини-нии, плана должно было начаться этим утром, но Булку срочно вызвали на работу, поэтому я и имею сейчас честь с вами познакомиться. Такемичи стоит, выпучив глаза, и как-то на автомате спрашивает: — Булку? Изана игриво приподнимает уголки губ и тихо смеется: — Простите, детская привычка. Когда я прилетел в Японию с отцом в новую семью, мой японский был просто ужасен, если не сказать больше. И родители попросили Манджиро заниматься со мной. Так, на одном из уроков, который мы проводили с манджу и чаем, мой младший брат, Манджиро, превратился в Булочку. Конечно, он вырос и стал взрослым мужчиной, которого называть так просто глупо. – он сделал драматическую паузу и серьезное выражение лица. – Поэтому я повысил его до Булки. Такемичи не выдержал и тоже засмеялся, прикрывая рот кулаком. Почему-то все волнение и нервозность после рассказанной истории разом исчезли. Мужчина был очень милым и приятным в общении, и Ханагаки был безумно рад, что отношения его младшего брата сложились именно с таким человеком. Раздался тихий писк: на телефон Курокавы пришло смс. Он быстро просмотрел его, а потом хитро ухмыльнулся и обратился к воспитателю: — Мой обожаемый парень приглашает меня на свидание. Однако, вот жалость, в этот день я примерный дядя, который должен присматривать за четырьмя племянниками до возвращение младшего брата. Такемичи-сан, не хотите ли сегодня посетить поместье Сано вместе с младшим братом? Ханагаки не успевает ответить: его дергают вниз. Он сталкивается взглядом с горящими от радости глазками Чифую, переводит его на возбужденных идеей близнецов и понимает – отказаться ему просто не дадут. Он несмело кивает, и младший Сано тут же начинает радостно хлопать в ладоши. Ханагаки опускается на корточки и берет его ручки в свои, указывая взглядом на других деток. Чифую тут же прижимает ладошки ко рту и серьезно кивает. Взрослые переглядываются и улыбаются друг другу, очарованные маленьким жестом ребенка. Изана еще раз взъерошивает волосы на голове Торы и Кейске и под недовольное ворчание младших новыми запутанными колтунами в черных локонах уходит, сказав, что заберет их примерно в шесть на машине. День проходит в привычном ритме. Утром они занимаются оригами. Как Ханагаки и ожидал, больше всех это занятие увлекло именно Кея. Младший из близняшек оставался рядом с воспитателем, даже когда остальные, уже сделав несколько фигурок и потеряв весь интерес к древнему искусству, вновь разбились на группки и ушли играть в игрушки. Но Кей все также упорно продолжал, высунув кончик языка от усердия, складывать всё новых и новых зверушек из бумаги. Так они и сидели втроем до обеда: Такемичи, Кейске и малыш Чифую. Тора ушёл играть со своим новым другом: пусть Харучиё и был довольно молчалив, он нравился ему и таким. Младший же из братьев не хотел ни на секунду оставлять любимого воспитателя, поэтому даже после обеда, когда все остальные детки уже переоделись в пижамы и легли в кроватки, малыш лишь притворился спящим. Он дождался, пока с соседних мест начнет раздаваться сопение и, прихватив игрушку Кейске, плюшевую старую обезьянку, которую сегодня взял с собой, и клетчатый плед, пошел в кабинет воспитателя. Такемичи совсем не удивился: он ждал его. Каким-то шестым чувством догадывался, что малыш заглянет к нему. На его диване уже была расстелена простынь из запасного комплекта, а в углу лежала подушка. Однако мальчик проигнорировал её. Закусив губу, стыдясь своей капризы, он взобрался на его колени и прильнул к чужой груди. Ханагаки только улыбнулся и, обняв маленькую спинку широкой ладонью, уткнулся в вихрастые кудряшки носом, прикрывая глаза. Они заснули оба. На полдник у них был йогурт и салат из фруктов с медом. Довольные и сытые малыши стали собираться на прогулку. Однако погуляли недолго: случился неприятный инцидент. Один из мальчишек из скуки решил подразнить Харучиё. Кликал девчонкой, да за косу длинную дергал. А малыш скромный, вот и терпел, стирая маленьким пальчиком горькие слезы обиды. А вот друг его терпеть не стал. Казутора же был старшим, а значит должен был оберегать младших от обидчиков. Вот и бросился на защиту нового друга с кулаками. А Такемичи случайно досталось: когда разнимать полез. Вот и возвратились таким составом: две вниз опущенные виноватые головы, да воспитатель с синяком на пол-лица. И если драчун, из-за которого под глазом Такемичи была «фиолетовая галактика», после принятия извинений от воспитателя быстро забыл об этом, то Тора весь оставшийся вечер даже не смотрел Ханагаки в глаза. Мужчина понимал почему, но то, с каким упорством старший из близнецов избегал его, не давало ему и шанса поговорить с мальчиком. Что ж, значит они поговорят, когда поедут к Сано, раз он стесняется делать это сейчас. Поедут к Сано… Такемичи, увлеченный привычными заботами, вспомнил о вечерних планах в последнюю минуту. Вернее, они сами напомнили ему об этом, когда у ворот садика его и малышей встречал Изана и недоуменный Какучо, который вызнав причину появления «боевого ранения» тут же напал с более насущными вопросами: — Ты хочешь сказать, что твой сексуальный папаша с четырьмя мальчишками, это младший брат Изаны? – мужчина, которого ещё в детстве отучили «тыкать» в людей пальцем, кажется, разом позабыл все манеры. И кто, как не старший брат, напомнит ему об этом. Такемичи хмурится и, встав на носочки, ставит звонкий щелбан младшему под дружный аккомпанемент детского смеха трех мальчишек. —Каку-чан, тише! – говорил серьезно, но вот покрасневшие щёки выдавали его с головой. – Во-первых, я ни разу не говорил слова на букву «С», – на этих словах он кидает быстрый взгляд на старшего брата Манджиро и краснеет ещё больше, когда видит лисью ухмылку на его лице. – А во-вторых, если тебя это успокоит, я узнал лишь несколькими часами раньше тебя: буквально сегодня утром. — Не знал, что ты можешь быть таким капризным, Каку-чан. – Курокава нарочно тянет последний слог детского прозвища, и Такемичи со злорадством и восхищением смотрит на то, как младший брат сконфуженно отворачивается от них и спешит сесть за водительское кресло. Вовремя поездки в машине хор голосов и шутки радиоведущего смешиваются в единую какофонию звуков, однако это не давит. Наоборот, ощущение спокойствия и тепла оседает мягкой дымкой на уставших плечах воспитателя. Какучо переговаривался с Изаной, который, сидя между Торой и Кеем на среднем сидении, пытался разобрать еле долетающие отрывки информации по поводу документов, которые перебивались близнецами и их невероятными историями происходящего в детском обществе после тихого часа. А Такемичи на заднем сидении мягко перебирал прядки на голове спящего на его коленках младшего ребенка Сано. Каким образом малыш не просыпался от тысячи хаотичных звуков оставалось загадкой. Ехали достаточно долго. Изана пояснил: они едут не в квартиру Манджиро, а в семейное поместье Сано, потому что сегодня должны были собраться все члены семьи. На робкий вопрос воспитателя о том, не помешают ли они празднованию, Курокава лишь махнул рукой и заверил, что его, Такемичи, Шиничиро и Манджиро будут рады видеть вероятно больше, чем его самого. Ханагаки повернулся к окну, но цепкий взгляд лиловых глаз все равно выхватил в отражении закушенную губу и спрятанные за челкой глаза. Мужчина был до ужаса смущен. В какой-то момент сморило и его: гудение за окном и немного стихшие голоса близнецов подействовали словно снотворное. Он только прикроет глаза на минутку… По ощущениям не прошла даже она. Вот только солнце, которое только клонилось к горизонту, уже село, а рядом с Чифую появился ещё один пассажир. Даже в сидячем положении коленки, которые упирались в переднее сидение, явно показывали – ростом мальчика природа не обделила. На нем было длинное черно-белое хаори и широкие штаны. Длинные волосы мальчика были убраны в небольшой хвостик на затылке. Пряди были смоляно-черного цвета: как и глаза, чей взгляд, как вероятно думал их обладатель, не был замечен воспитателем. Ханагаки быстро протер глаза и попытался сесть ровнее и случайно разбудил малыша, до этого сопящего на его коленях. Фую потер слезящиеся глаза: за время общения с ребенком Ханагаки понял одну вещь – несмотря на тихий послушный характер, после дневного сна из-за болевшей головы мальчик мог быть немного капризным. И, кажется, сейчас он был готов заплакать. Не успел Такемичи обдумать «план боевых действий», как маленькое тельце перекочевало с его коленок к противоположному окну. — Хэй, малыш, все хорошо. Мы скоро будем дома, потерпи ещё немного, хорошо? – подросток посадил ребенка к себе и зачесал густые волосы назад. Чифую несколько раз рассеянно моргнул, пытаясь ухватить кончики длинных пальцев, мягко массирующих кожу голову. — Братик Кен…? — Я, Кроха. Поспи ещё немного, ладно? – он положил широкую ладонь на поясницу и придвинул его к себе, скрывая братишку от остального мира. И словно по-волшебству мальчик, ещё минуту назад готовый лить слёзы, послушно кивнул и привалился к телу старшего брата, вновь закрывая изумрудные глаза. Такемичи, всё это время неотрывно смотрящей за ними, понимающе улыбается. У него ведь тоже есть братья – пусть не родные, пусть уже давно взрослые, самостоятельные мужчины: всё равно для него они навсегда останутся любимыми мальчишками, за которыми он бегал в детстве. — Ностальгия в глаза попала, Таке-нии? Он видит несколько прядей на затылке, выставляющемся из-за водительского кресла, и хитро улыбающиеся в зеркало заднего вида глаза. Он решает не смущать подростка и обращает внимание на младшего брата: — Следи за дорогой, Каку-чан, ты же малышей везешь. – Ханагаки скользнул взглядом по переднему сидению: Изана откинул голову назад и тихо сопел, прижимая за плечи к себе спящих близнецов. Мило. — Кстати, чья это машина? Вряд ли одному Изане нужна была такая большая. — Это папина… – голос был немного грубым и каркающим: наверное, уже начал ломаться. Однако он не был настороженным или раздраженным. Скорее любопытным и… Смущенным? Да, его не обмануть – многолетний опыт воспитания собственных младших братьев и малышей из детского садика дает свои плоды. Вывод: старший из детей Сано хочет с ним познакомиться. Что ж, Такемичи только рад. — Понятно. На ней он разводит вас утром, да? – воспитатель уверен: это его самый милый и дружелюбный голос. Серьезно, он ещё никогда так не старался понравиться ребенку. И причина очень проста: самые сложные в общении люди – подростки. Бушующие гормоны, странное угловатое непослушное тело и его новые потребности – и всё это они переживают в одиночку, внутри себя: «Вам не понять!» – вот их главный аргумент. И как бы не старались волнующиеся родители объяснить своему чуду происходящее, почти всегда «миссия невыполнима». Однако этот мальчик выглядит не как типичный подросток. Он спокойный, вежливый и сразу видно ответственный. Не по годам взрослый. Такемичи взволнованно хмурится. Сравнивая себя в детстве с ним, он видит одно кардинальное отличие: причина взросления. Ханагаки «воспитывал» своих маленьких друзей, потому что от всего сердца любил заботиться о младших. А этот мальчик… Такемичи уверен, что он искренне любит младших братьев, но кажется, что у него просто не было выбора, кроме как повзрослеть, чтобы помочь восполнить то, что в одиночку отец был сделать не в силах… — Да. А… Как вас зовут? – он смотрит на него пытливым смущенным взглядом, прижимая к себе Чифую чуть сильнее. Такемичи удивленно смотрит на мальчишку, а потом неловко улыбается: — Прости-прости, я не представился. Меня зовут Такемичи Ханагаки, а тот, кто сейчас за рулём – мой младший брат Какучо. – мужчина, не отрывая взгляд от дороги, коротко махнул ребенку рукой. – Я работаю воспитателем в детском саду, в группе твоих братьев. — Да, я знаю. Я… – мальчик смущенно чешет щеку указательным пальцем, стараясь не тревожить младшего брата. – Я просто не запомнил имя, когда младшие его говорили. Они иногда картавят, а ещё любят коверкать чужие имена – от папы научились. Знаете, как смущает, когда тебя даже в одиннадцать лет зовут Кенчиком? – Ханагаки умиленно улыбнулся: в этот момент Кен очень походил на своих младших – такой же сморщенный носик и нахмуренные брови. Очаровательно. — Ваш папа просто очень любит вас. Сейчас это кажется странным, но, когда ты вырастешь, женишься и у тебя появится свой малыш, ты поймешь, что несмотря на возраст никто не любит ребенка так сильно, как родители. В ответ ему серьезное: — Да, я знаю… Оставшийся недолгий путь они едут в тишине. Мальчик, кажется, серьезно о чем-то задумался, а Такемичи не хотел беспокоить лишними вопросами. Всё-таки в отличие от малышей он совсем не знает его. Это было бы просто грубо. Вскоре они были на месте. Усадьба и правда находилась очень далеко: около лесополосы, за чертой города. Выглядела она просто потрясающе. Длинный каменный забор, красивая резная крыша с множеством традиционных узоров прошлого столетия и потрясающий ухоженный сад в традиционном стиле. Такемичи, который с раннего детства не видел ничего кроме небольших квартир в разных частя Токио, был поражен. Для него это была не просто усадьба – настоящий храм. От широких деревянных ворот сквозь сад вела выложенная из камней дорожка. По ней и шла вся «процессия». Какучо нес пакеты с продуктами. А Такемичи и Изана взялись нести малышей: сонный Кей с удовольствием пошёл на руки к воспитателю, а Тора, который так и не проснулся, покоился на руках дяди. Самого младшего мальчика нес старший брат. Дом встретил их тишиной. На молчаливый вопрос братьев Ханагаки Курокава ответил, что его братья ещё не приехали, а дед спит. Он уже давно не в том возрасте, чтобы бодро расхаживать весь день. Они разбудят его перед самым ужином. Такемичи принялся судорожно размахивать руками, прося не беспокоить пожилого хозяина поместья, но Курокава был не приклонен – именно Мансаку изъявил желание познакомиться с его парнем, и он будет безумно рад, если на их ужине будет присутствовать избранник и младшего из братьев. В этот раз Ханагаки отмахивался уже не так яро. Лишь смущенно побурчал для вида. Спящих малышей отнесли по комнатам, а вот старший из детей, сверкая розовым румянцем и поджатыми губами, предложил свою помощь в приготовлении ужина. Приготовить решили несколько блюд – чтобы всем понравилось. Начать решили с карри. Изана и Какучо сели за стол резать отваренные овощи, а вот Такемичи вместе с Кеном принялись готовить соус. Такемичи был очарован. Мальчик был очень вежливым и внимательно слушал все его инструкции, стараясь следовать им. Если что-то не понимал, неловко почёсывая затылок и отводя глаза, спрашивал совета. За эти несколько часов готовки воспитатель почувствовал себя счастливым, как никогда. Кен, окончательно переставший стесняться его, широко улыбался и с жадным любопытством спрашивал его, кажется, обо всём на свете. Проснувшиеся близнецы под чутким контролем дяди тоже принялись помогать: Тора, высунув кончик языка от усердия, клал ягодки на приготовленные только что кексы, а Кею нашлось другое применение: малыш, занимаясь любимым делом, складывал салфетки для сервировки. Дополняли эту картину домашней атмосферы два до ужаса неловких влюбленных взрослых: когда дети отворачивались, один из них непременно пользовался моментом и целовал другого в щеку, после утыкался в нее кончиком носа или шептал на покрасневшее ушко ласковые слова. Такемичи смотрел на это, и в голове крутилась только одна мысль: как бы он хотел быть частью этого… Когда уже почти всё было готово, с заднего двора послышался гудок и рёв мотоцикла. Нетерпеливые близнецы утянули старшего брата встречать новоприбывшего. Им оказался Шиничиро, закинувший на спину два маленьких пинающихся и визжащих тела любимых племянников. На кухне стало ещё теснее и громче, но Ханагаки нравилось. Закончили через десять минут. Малыши тут же принялись маленькими ураганчиками бегать от гостиной до кухни, делая самые серьезные лица, которые могли сделать дети, которым доверили носить посуду. Взрослые взяли ношу потяжелее: блюда и большую кастрюлю с набе. Во время очередного своего захода Такемичи вдруг ощутил на себе взгляд. Обернувшись, он столкнулся с внимательными черными глазами, стрелявшими в него из-под густых седеющих бровей. Мансаку Сано был настоящим долгожителем. Если уж его старшему внуку было около тридцати пяти... Ханагаки решил не спрашивать про возраст. Он подошёл к нему и поклонился, тут же с удивлением ощущая, как сухая морщинистая жилистая рука зарывается в растрепанные смоляные пряди, поглаживая. Воспитатель растеряно поднял взгляд и столкнулся со смеющимися глазами старика: — Я вчера ночью спускался, чтобы попить. Не знал, что мои внуки такие бестолочи – выдумать такой мудрёный план, когда спиногрызы Манджиро уже от тебя в восторге… Знаешь, не было и дня, чтобы они не говорили о тебе, когда их привозили сюда. Удивительно – ты даже близнецов смог приручить: этих двух демонят. Хороший ты парень. Позаботься о них с Манджиро, пожалуйста. Окажешь услугу старику? Голос его был веселым, но на дне глаз четко виднелась грусть и отеческая усталость. Такемичи, не колеблясь, серьезно кивнул и ещё раз поклонился: — Простите за мою наглость. Я… Я очень хочу позаботиться о детях и… И о Манджиро. – последние слова он сказал заметно тише, отводя взгляд. Тогда Мансаку удовлетворенно кивнул и, опираясь на деревянную трость, пошёл к своему месту во главе стола. За ним потянулись и дети, закончившие расставлять приборы. Еда также была на столе. Осталось только… Стоило об этом подумать, как в гостиную вбежал тяжело дышащий мужчина, тут же сгибаясь пополам и упираясь руками в колени: — Я… Ха… Простите, пробки. Он поднимает взгляд и удивленно выдыхает: справа от Изаны сидит смутно знакомый по немногочисленным совместным фотографиям мужчина, а прямо перед ним, рядом с единственным пустующим стулом, сидит Ханагаки Такемичи. Улыбается и робко пытается прикрыть… Фингал? Манджиро, не задумываясь, отводит его руку от лица и аккуратно касается фиолетового пятна? — Кто это…? – он наклоняется ещё ближе, не замечая ни покрасневших щёк воспитателя, ни семь пар любопытных глаз, наблюдающих за ними. Такемичи машинально смотрит в сторону одного из близнецов и Манджиро следует за ним. Тора вздрагивает и опускает взгляд. Ханагаки тут же одергивает себя и, мягко опустив руку мужчины со своего лица, вновь переводит внимание на себя: — Эм… Это не важно! Мы ждали только вас. Давайте лучше начинать ужин, присаживайтесь. Младший, все ещё ощущающий тепло чужой ладони, послушно опускается на соседний стул, решая отложить разговор с сыном на потом. А дальше Такемичи проводит лучший день в своей жизни. Все радостно смеются, болтают о разной ерунде и веселятся. Шиничиро закидывает на плечи возбужденного подростка руку и ведет к своему байку – они едут кататься по ночному городу: с разрешения отца, конечно же. Как будто Майки вообще мог отказать хоть в чем-то любимому Кенчику. Близнецы утаскивают Изану, Какучо и только что проснувшегося Чифую запускать недавно купленный отцом радиоуправляемый вертолёт. Мансаку-сан, махнув рукой на прощание, возвращается в свою комнату. Они остаются вдвоем. На некоторое время комната погружается в тишину. — Это ведь Тора сделал, да? – голос у Манджиро уставший. Ханагаки мотает головой: — Нет. Вернее, он подрался с одним мальчиком в группе, из-за того, что тот обижал Хару-чана. Не волнуйтесь, это случайность. Он не виноват. И потом, он сразу же извинился. Я конечно же простил его, и всё равно малыш ужасно переживает, что обидел невиновного. Знаете, Манджиро-сан, вы очень хорошо их воспитали. Сано невесело ухмыляется: —Просто Манджиро. И… Так себе из меня отец на самом деле… Воспитатель кладёт поверх его ладони свою и чуть сжимает в знак поддержки: — Это не правда. Вы потрясающий отец, воспитывающий четырёх замечательных детей. Не каждый сможет сделать такое в одино… Боже… Простите, я не должен был! – теперь приходит черед Манджиро успокаивает переволновавшегося Ханагаки. Он сжимает руку старшего в ответ. — Не переживайте. Я вовсе не злюсь и не скрываю этого. — И все равно. Это было грубо с моей стороны. Сано как-то грустно улыбается: — Это не грубо – это грустно. Мои отношения каждый раз заканчивались неудачей. По разным причинам, и все же… Детям нужны два родителя, а не один вечно занятой отец-одиночка. Однако же мало кто хочет возиться с «прицепом» – он почти рычит от злости. Тихо вздыхает и вновь возвращает свое внимание Ханагаки. Такемичи поджимает губу и несмело спрашивает: — Вы больше не хотите… Пытаться? Сано внимательно смотрит в ответ и приближает свое лицо к лицу воспитателя. Их глаза встречаются, щеки обоих розовеют. — Хочу… — Тогда… Вам стоит попробовать позвать… Позвать этого человека на свидание… – лицо младшего стало ещё ближе: они делят одно дыхание на двоих. — Можно? – совсем близко – едва ли несколько сантиметров. — Можно… – почти шёпотом. Манджиро сокращает последние несколько сантиметров и целует его. Такемичи судорожно вздыхает. Губы Манджиро суховаты, но гораздо мягче, чем кажется на первый взгляд. Он аккуратно обхватывает его нижнюю губу и с громким чмоком отпускает и отстраняется, быстро пробегаясь взглядом по лицу старшего. Второй поцелуй начинает сам Такемичи. Он быстро облизывается и сам притягивает лицо младшего. Сано опускает руку на талию Ханагаки. Второй поцелуй спокойнее и вместе с тем… Интимнее. Они не спешат, медленно скользят губами, перехватывая чужое дыхание. Пальцы пробегаются по бархатной коже, оглаживая скулу. Другие сильнее сжимают талию. Воздуха катастрофически мало. — Такемичи, я могу… Ха… Пойдешь со мной на свидание? — Знаешь… Манджиро… Это самый глупый вопрос, который ты мог задать… – он делает ещё один вдох и вновь притягивает младшего. Сано улыбается в чужие губы.