Грехи Гриффиндора

Гарри было три года, когда впервые он заметил корону. Тогда еще маленькую, почти незаметную, почти прозрачную. Ему было всего три, но он уже знал, что короны бывают только у королей. Да еще и такая, с острыми черненными зубцами и алой дымкой вокруг. На завтрак он вышел уже другим, с гордо поднятой головой и тонкой улыбкой. Ведь раз он король — остальные лишь чернь под остроносыми туфлями. Дадли тогда, столь же трехлетний, распластался по полу. Дядя с тетей лишь сглотнули гулко. Но стоило приказать — и они подчинились. Гарри довольно улыбнулся, сверкая ясными зелеными глазами. Ему явно предстоит еще многому научиться, но и королям положено знать многое. И он будет соответствовать своей короне. Это было сложно. На первых порах Гарри был почти не способен контролировать свое воздействие. Но хуже другое — он тогда и не хотел этого. Гордыня контролировала его, и от бесславного конца спасло в итоге лишь чудо. Став старше, Гарри лишь тонко улыбался, благодарно прикрывая глаза, вспоминая ту встречу. Когда вся сила его гордыни оказалась бессильной перед смертью. Когда чернокожая девушка лишь посмеялась над ним, смотря с презрительной жалостью. Как над несмышленышем! А затем бросила: — Не забывайся, мальчик. Ты силен, давно такой способной Гордыни не рождалось — но не тебе спорить со старшими. Перед Смертью — все равны. Гарри в ответ поджал губы. Но, почти хрипя от усилий, попросил: — Покажи мне. Объясни, осталось неозвученным. Научи — как проклятие. Смерть была легкомысленна. Независима в своей неотвратимости. Почти страшна — ведь даже короли были бессильны перед ней. Но Гарри послушно сопровождал ее — и учился. Учился видеть, как бы не слепил яд собственной короны. Скрипя зубами, принимал правила мира — и свою роль в нем. Истина была проста: он исключителен в своей силе, но не единственный в этой исключительности. Простой ребус, и выход был тоже только один. Нужно лишь, чтобы прочие шесть были подвластны ему. Были его — и он отплатит им за верность соизмеримо. А затем не лезть без особой надобности в дела Вечных. Но вот если они полезут к нему — Гарри оскалился при одной мысли о Страсти — он найдет чем ответить. Смерть над его планами только посмеивалась. Но Гарри уже давно привык к этим ее заскокам. Что ей до него. И ему — до нее. Получив письмо из Хогвартса, Гарри довольно улыбнулся. Голодно и сыто одновременно. О, зная теперь о правилах — он не сомневался, что там всех своих и найдет. Да и где еще начинать строить империю, как не в школе, полной юных умов? Таких сладких и подчиненных? Стоило ступить на перрон — он увидел их всех. И они увидели его — пусть и не осознали. Но это пока, у него целых семь лет, чтобы изменить это. Справится и раньше, — горделиво улыбнулся Гарри, еще ровнее держа голову, еще величественней. Зависть оказалось завлечь легче всего, даже ничего предпринимать не пришлось. И та послушно склонила голову, готовая разить. Еще в поезде Гарри позволил рыжему мальчику — Рону, имена всегда важны — стать его. И лишь поощрительно улыбался, когда тот рвался доказать право первого друга. И повелительно дергал за поводок, когда тот забывался и скалил зубы на других из стаи. — Ты мой, Рон, — цепко держа того за подбородок, размеренно пояснял Гарри. — И они — мои. А все мое, что? — Неприкасаемо, — виновато кивал Рон, но затем все равно глядел жадно-жадно, грозно вскидываясь каждый раз… Но молчал. Гарри довольно улыбался. С остальными он не спешил, к каждому ища свой ключик. Грехи не меняются, а вот личность носителя — пластичней некуда. И поэтому же мир так никогда и не способен стать полностью цикличным. Похоть тоже почтила его сама — пусть и преследовала свои цели. Тогда еще не его. Но справиться с ней было легко, лишь усомниться — и спелый плод сам упал в руки. Сплошная польза. Чревоугодие было милым. Действительно милым, и Гарри позволил ей самой решать, не давя. И она выбрала — он и не сомневался. И лишь довольно жмурился, высокомерно усмехался, принимая чужую заботу. Купаясь в ней. Гнев пришлось заманивать, словно дикого зверя. Доводить ее — и резко выбивать из погружения в силу. Затем вновь доводить — и опять вытаскивать. И вот она уже сама просит о том же, готовая взамен служить. Гарри оставалось лишь правильно применить. Алчность нарвался сам — он же и пришел последним. Возможно, Гарри бы и не взял его, слишком напоминал тот в своей изначальной слепоте его самого когда-то. Но, пальцем закручивая дымку короны в спираль, Гарри дышал под счет — и смирялся. Не повязанный грех может принести уж слишком много вреда. Легче уже выправить имеющийся, сломать и склеить под себя. И так удачно, что у матери его Алчности была удобная вилка: умереть сейчас или еще через двадцать лет. Безразличное стечение обстоятельств, и маятник качнулся в нужную сторону. Всего лишь. Уныние было слишком умно — себе во вред же, но и оно приручалось. Через конфликт и конкуренцию, тропинку из хлебных крошек. Она сама загнала себя в ловушку, захлопнув капкан собственным же знанием. И встала на колени, признавая его. Грехи идеально дополняли друг друга, и Гарри только поощрительно улыбался. Высоко вскидывал голову, идя по коридорам — а позади его стая. К концу школы, в ней не было ни одного ученика, не подчиненного ему. Его грехи отлично поработали — и тоже высоко ставили головы, стоя на вершине. Ведь впереди — весь мир. И он склонится перед ним.