Козырь – это карта или смерть?

Грете частенько что-то мерещится. То нездоровая бледность брата, то хитрая улыбка Макса, то жуткие тени после кошмаров. Ей виделось, что Эллаира подливает ей яд в стакан с водой, стоящий на прикроватной тумбочке. Ей казалось, что Лори рассматривает вилку на завтраке не просто так, а её хрупкие руки каждые несколько секунд напрягаются не из-за задумчивости, а потому что Кэрроу примеряется как воткнуть эту вилку себе в глаз. Но это всё всегда оказывалось неправдой. Гарри был здоров, Макс улыбался спокойно и без странной хитринки, страшные тени были искаженными очертаниями мебели в лунном свете, в стакане всегда была чистая вода, а Лори просто ещё не до конца проснулась, лениво обдумывая сегоднешний сон или предстоящий тест. И Грета на какое-то время действительно успокаивалась, потому что честно пыталась доказать самой себе, что нет у нее никакой паранойи. Откуда бы ей взяться, правда? Началось всё как-то странно. Квирелл и раньше бросал на неё странные взгляды, но теперь он начал откровенно пытаться заговорить с ней, коснуться при передачи из рук в руки пергамента и просто долго и пристально разглядеть в ней что-то ещё, будто Козырь что-то прятала. Грета, к своему дичайшему стыду, испугалась. Она помнила как когда-то давно случайно забрела в дальний коридор северного крыла, лицезрев достаточно неприятную картину. Ева, завернутая в Викин плащ, пустыми глазами смотрела на молчавшего благодаря заклинанию мужчину, нервно моргая каждый раз когда Козырь обрушивала очередной удар туда, куда пожелает. Острая шпилька то в живот врежется, то по носу пройдется, то со всей дури заедет между ног. И при этом всё в абсолютной тишине, прерываемая лишь еле слышными хрипами мужчины и тяжёлым дыханием Вики. Удивительно, но Грету заметил именно пленник, зло оскалившись на неё, совсем ещё мелкую, в белой ночной сорочке с почти босыми ногами в следках. Старшая Козырь тогда в удивление обернулась, как-то обречённо вздохнула, ударила ещё раз и посильнее в сторону зубов взвывшего мужчины, а потом просто вышла из комнаты, оставив Еву позади. На вполне очевидный вопрос любопытной Греты, Вика была вынуждена ответить уклончиво, но достаточно понятно: «Бог ошибся, когда наделил некоторых мужчин руками». Девочка поняла, что она имеет ввиду только в прошлом году, пятнадцатого февраля, когда невольно стала слушательницей разговора рыдающей шестнадцатилетней когтевранки и её подруги, в плечо которой она безостановочно рыдала. Но пожаловаться матери, тёткам, брату или профессорам, на странное внимание учителя, было действительно стыдно. Мать, кажется, в край заебалась. Они связывались раз в неделю по слегка треснутому зеркалу и Вика выглядела так, будто её хорошенько так избили, при этом не оставив синяков и ссадин. Про Еву вообще сказать было нечего. Гарри подобрал очень аккуратное слово для описания внешнего вида тети – «притомленная», хотя это было явным приуменьшением. Одна Белла цвела и пахла пионами даже через зеркало. Тем не менее спросить, что случилось, они решили у Нагайны. Та частенько присутствовала при разговорах с Евой, и пока последняя задирала голову к потолку, давясь никотином и тяжело моргая сухими глазами, змея тихо шипела ответы на все вопросы, отвечая в общем-то достаточно односложно. Женщины что-то искали. Что-то темное, дорогое и странное. Снейпа дети видели по сто раз в день и выглядел он достаточно переживающим. Гарри внимательно смотрел на сестру, а у Греты набатом в голове стучало: Камень. Камень. Камень. Однажды она по собственной глупости сунулась у Пушку, но придумать как его успокоить не смогла. Псина всё никак не могла достать её острыми зубами, пока она ходила туда-сюда, прижимаясь к пыльной стене, от которой отлетела штукатурка и куски паутины. Он бесился от безмятежного вида Греты, которая лишь хмурила брови, блестящими глазами смотря на люк в полу. Окна в этой комнате были узкими и за ними виден был лишь туман – конкретно этот кабинет выходил окнами на ущелье под главным мостом между корпусами. Ей мерещились в смоге дементоры, но она знала, что их тут быть не может. Аккуратно возилась с книгами в библиотеке, пытаясь найти информацию о церберах, но у Миссис Пинс спрашивать не решалась – будет слишком подозрительно. Пару раз видела за полупустыми стеллажами Квирелла, упорно рассматривающего её, и она не знала куда себя деть, слушая бормотания Лори под ухом и игнорируя испытывающий, пропитанный беспокойством и привычной серьезностью, взгляд Гарри. Бумаги про чудовищ ада была пропитана пылью, чепухой и старо латинским, который Грета знала лишь чуть больше, чем французский. Слова на едва ли знакомом языке она вслух не читала и даже в мыслях старалась думать о них, как можно тише, будто боялась, что это какой-нибудь призыв подобного существа, как Пушок. Дрожащая рука тянулась к зеркалу, но Грета сжимала пальцы в кулак и запрокидывала голову к потолку, чтобы случайно не вспомнить, что такое слезы. Она чудовищно боялась, но пока что просто незаметно пряталась за спинами старших друзей и старалась держать подле себя покладистых первокурсников. Её морозило, когда она видела или чувствовала его где-то рядом, а его уроки она пыталась прогуливать так часто, как только могла. Но она ни в коем случае не обратиться к родителям. Стабильное общение раз в неделю совсем сошло на нет уже в конце марта, после пасхальных каникул, которые дети провели в одиночестве в саду дома, за которым совсем перестали ухаживать. Иногда могла позвонить тетя Белла, – которая тоже начала потихоньку сдавать, пряча темные синяки под глазами с помощью верного полумрака в комнате, – а на фоне мелькали тени Евы и Вики, то вяло пляшущие по стенам, то метаясь, как ведьмы на огне. Грета сжимала губы и зубы крепко-крепко, когда видела неловкую улыбку Беллатрикс и её тревожный взгляд за пределы зеркала – вой и рыдания Виктории разносились по всему пространству, когда она проходила в соседнее помещении через комнату, в которой была тётя. Козырь отключалась, кидая зеркало в сторону, не смотря на укоризненный взгляд брата. Мать держалась на добром слове и на Еве. Не хватало только, чтобы Грета доставала её своими проблемами. Гарри все чаще можно было увидеть чуть ли не прилипшего к старшей сестре, но она и рада была. Присутствие брата успокаивало и дарило комфорт, даже если профессор ЗоТИ был рядом. Младший Козырь редко задавал вопросы, даже если они кололи ему язык. Зелёные глаза каждый день смотрели на многое, но видел он всего лишь две вещи: Грету, у которой уже продолжительное время не может нормализоваться дыхание и сердцебиение; и зеркало, в котором редко мелькала худая Белла. Сестра знала брата лучше, чем себя, поэтому сразу, незамысловато предупредила, что Гарри очень повлияет на силу её доверия, если будет тревожить родителей по пустякам. Он решительно не соглашался с определением, которое давала Грета своему состоянию, и ему было наплевать, что позже случится с их доверием, если это касается её здоровья, но когда сестра свалилась перед ним на колени, слезно умоляя дать ей время и она сама всё расскажет, Гарри сломался. Уж слишком эта картина была похожа на давнюю ссору Евы и Вики. Гарри не замечал, но Грета раздирала отросшими ногтями себе кожу на ногах, коря себя, что не смогла уберечь брата от слишком раннего взросления. Она косвенно знала о многом ещё с того момента, когда у младшего впервые заболел шрам и поклялась себе, что не даст демонам семьи облюбовать мальчика, пока он сам не будет к этому готов. Не справилась и слово не сдержала. Грете частенько что-то мерещится. То тараканы в еде, то сухие мужские руки на плечах, то разбитые зеркала. Ей виделось, что Макс вот-вот сорвётся с метлы, упадет и переломает себе всё, включая шею. Ей казалось, что у Беллатрикс вместо глаз – черные, кровавые, безжизненные дыры, со слипшимися ресницами и сложенными домиком брови, будто бы в сожалении. Но это всё оказывалось неправдой. Тараканы в еде были просто слегка горелым луком, сухие мужские руки принадлежали мягким кистям Гарри, зеркала были целы, Макс держался на метле уверенно, а у Беллатрикс были глаза, которые очень хорошо были видны под правильным углом или под полоской света. Но в этот раз Грета успокоиться не смогла. Потому что очевидно, что говорящая душа голосом её отца – либо правда, либо высшая ступень шизофрении. Она сидела на пирсе у озера, наблюдая, как на другом конце резвятся прекрасные русалки. Луна отражалась в воде и в её синих глазах, когда она поднимала их к звёздному небу, которое было совсем безоблачным, что заставляло хвостатых только сильнее хохотать, иногда крича в сторону Греты и в шутку начиная петь песни, чтобы заманить ее к себе, даже если знали, что на женщин их голос не действует. На плечах была лёгкая мантия, хранящая запах мамы. Воздух был совсем теплым, а лето было уже в самом разгаре. Конечно, благодаря этому ученикам не удлинили время до комендантского часа, но Грета совсем не стыдится, что сбежала из вечно промозглых комнат Слизерина, так как чувствовала, что стены начинают давить просто до ужаса невозможно, что становилось трудно дышать. Через неделю они вернутся домой и Грета боялась этого не меньше, чем взглядов Квирелла. Апатия просто сожрёт их всех. Точнее она уже это сделала, а в этот раз будет обгладывать кости. Ей казалось, что это последнее лето матери. Она прикрывала глаза и видела четкую картину могилы с каким-нибудь белым надгробным камнем с родным именем. Осень станет концом Евы, а там и Беллы. В груди начало тянуть, а сердце загрохотало так, что было больно ушам. Она вспотела, но ей на самом деле стало резко холодно. Изо рта вырвалосб облачко пара, Грета удивлённо выпучилась на него, но не отпрянула, наблюдая, как он растворяется в воздухе. Русалки вдруг резво прыгнули в воду, только хвосты и сверкнули в серебряном свете. Капли воды взметнулись над спокойной гладью озера, разнося оглушительный звук по округе. Грета моргнула удивлённо, но с места не сдвинулась. Она прислушалась, но не услышала ничего, что было похоже на дыхание, шаги или стучащее в груди сердце. Она слышит странный звук позади себя, будто очень тихий, едва различимый, шепот. Он не прекращается даже когда громкую тишину нарушает далёкий, уставший голос: – Привет, Грета. И она позволяет себе улыбку. В последнее время она улыбалась только брату, а просто так смысла не было. Он ждёт ответ, а она шепчет, желая обернуться, но почему-то не может пошевелиться. – Здравствуйте, папа. *** Он мотал ногой, сидя в подсобке у Мадам Помфри, делая вид, что ему очень нужно зелье сна без сновидений. Женщина рылась в ящиках, силясь найти нужный бутылек. Тут пахло лекарствами, пергаментом и немного магловским спиртом. Над люстрой из свечей летает жирная муха, а на противоположной стене, почти напротив Гарри, сидит неплохих размеров паук. Журнал, куда медсестра записывает всё, что брали студенты, закрыт и обложка у него тусклая, выцветшая. С продолговатой свечи, которая уж слишком косо закреплена в канделябре, на стол падает воск. Шторы на окнах напоминают ему бедные дома в России, так тщательно описанные в книгах русской классики. Дверь слегка приоткрыта, а у него каждый раз дёргается глаз, когда Помфри роняет или звенит чем-то, вместо того, чтобы искать молча. Он впитывает разговор, как губка, желая, чтобы Дамблдор и Золотой мальчик перешли ближе к сути. Когда медсестра ставит перед ним зелье, открывая свой журнал и вслух говоря то, что пишет, Гарри её уже не слышит. Ему кажется, что звук его скрипящих зубов слышен даже на астрономической башни, хотя не обращающая внимание Поппи опровергает это предположение. Философский гребанный камень уничтожили. Он не сможет помочь Грете и спасти семью. *** Если бы вы спросили у Тома, что он ожидал, когда всё же решил поговорить с дочерью, он с удовольствием расскажет вам каждый вариант, потому что он очень долго думал на чем будет основываться их короткая и достаточно опасная для всех беседа. Он ожидал последующего вопроса и имел на него ответ, но из уст Греты он прозвучал так холодно и пусто, что даже ему, почти бесформенному духу, захотелось поёжиться. – Почему тебя нельзя вернуть? У нее были черные, длинные волосы, которые сейчас были собраны в небрежный хвост, державшийся на растянутой резинке, которую она обычно носила на руке. Её слегка трясло, но голос был ровным, а речь была твердой и достаточно мрачная, чтобы Том сразу понял, кто возился в детстве с ребенком больше. У Вики голос был звонкий и более весёлый, даже когда она злилась. К Еве лев не сунулся бы в её обычном состоянии. Он ожидал, что она захочет повернуться, чтобы глянуть во что он превратился, но Грета сидела прямо, так, как сидела и до этого, наклонив подбородок немного к грудной клетке и рассматривая водоросли, хорошо видимые в прозрачной воде. – Можно, – немного погодя ответил он, подлетев чуть ближе, борясь с желанием взглянуть на её лицо и узнать, чьи гены взыграли больше. – Этим твоя мать сейчас и занимается, насколько мне известно. – Возвращая тебя, она исчезает сама, – не задумываясь отвечает девочка. Тон снижается ещё на несколько градусов, и ей почти физически больно. Она любит отца не меньше матери, но слова сами слетают с мягких губ. Не так она представляла их первую встречу. Том молчит. Ему, вообще-то, есть, что сказать, но он не совсем уверен, что такие слова можно произносить в присутствии двенадцатилетнего ребенка. У Греты на задней части шее, за тонкими прядками волос виднеется небольшая «К» – принадлежность к роду Козырей. Ниже блестит чистое серебро и он почти уверен, что это та самая цепочка, которую он подарил Вике в день, когда родилась их дочь. Он путается в словах, определениях и в личностях, потому что она сейчас слишком похожа на них всех. – Скажи маме, что Философский камень бесполезен. Я не успею к ней наведаться, поэтому прошу тебя. – Он всё ещё борется с желанием заглянуть к ней в лицо. Всё это время он видел её глазами Квирелла, а когда смотришь через глазницы сумасшедшей, одержимой марионетки, зрение, видимо ухудшается. – Не стоит ничего объяснять, она всё сама поймет. А ещё скажи, что её действие десять лет назад было ошибкой и рано или поздно она это поймет. Когда она оборачивается, его уже нет, но зато со стороны замка к ней идёт Гарри. Она не может разглядеть его лицо, но догадывается просто по походке, что он расстроен. – Извини, – его голос звучит так жалостливо, что Грета готова простить его даже если он убил их мать. Его глаза блестят, а она подрывается с места, обхватывая брата за предплечья и заглядывая в пустое, серое выражение лица. – Я не смог добыть для нас камень. Она смотрит на него минуты две. Русалки снова забираются на камни у воды, придирчиво наблюдая за двумя детьми, но слегка отшатываются и чуть ли не падают обратно в озеро, когда Грета запрокидывает голову наверх начиная громко хохотать, паралельно глотая горькие, обжигающе холодные слёзы.