2. Reverse
Седрик Уинтер протёр залысины, буркнул что-то в ответ на задорное подмигивание бойкого безымянного репортёра «Вампиреллы» и едва ли не с криком злобной радости дождался, когда за жеманным юнцом захлопнулась дверь. Выключил звукозаписывающую аппаратуру, дополнительно ещё выдернув штекеры из розеток. Потрогал сиденье красного гостевого кресла. И обратился к Паскалю свистящим шёпотом: — Он сидел здесь. С ногами! Он говорил! Пас, это точно был не умело загримированный Ангел? Что за мистификация… — Это был он. Слюни по подбородку у тебя, естественно, не текли, но ты пялился на него так, как не пялишься даже на своего любимчика Бальтазара. Что, не заметил? — Нет… Паскаль хмыкнул и перелил сильно остывший кофе из двух картонных стаканчиков в свою кружку. Один из стаканов заказывал репортёр, второй — Седрик. Никто не притронулся к напиткам. Был ещё третий: не стакан, а серебряный кубок. Его в редакцию принёс задолго до интервью «дикий кот» в маске. Клаас без труда узнал в нём нелюдимого Каи Фэлкросса и не стал заводить разговор или как-то ещё раскрывать инкогнито. Вслед за Каи приходил курьер из особняка дьявола — приносил контейнер с кровью. Кровь налили в кубок за минуту до начала. Демон сделал несколько глотков, но до дна не выпил. На краю кубка осталось красноватое полукружие — след от губ. И теперь на этот след не сговариваясь смотрели и Паскаль, и Седрик. — Можно проверить, — вымолвил Седрик, протягивая к кубку руку. — Можно, но не нужно, — Паскаль успел схватить раньше. — Это он. Дьявольщиной несло за двадцать миль. Я кабинет неделю проветривать буду, но так и не избавлюсь от ощущения, что его мрак у меня под кожей. Стоит тут неподвижной завесой. Въедается. Уинтер постарался пропустить это мимо ушей. Нелюбовь Паскаля к ELSSAD была вещью привычной. У старика увели в отряд последнего сына, он ворчал, но признавал, что ничего мальцу не угрожает под началом властного бога-демона. И интервью лишний раз это подтверждало. Однако не ворчать Клаас не мог. Он наверняка надеялся, что кубок вызовется принести Ксандер. Сын не пожелал с ним встретиться. И кого проклинать, как не дьявола? Влиятельного до скрежета зубовного, обаятельного до плевков отвращения, спокойного до того, что на стену влезть хочется, открыто пьющего кровь вместо кофе и минералки. Даже если Демон не виноват в этой досадной мелочи — он виноват во всём остальном. — Послушай, я не пойму, как его уговорили? Он много лет молчал. Папарацци боялись его как… как… да тут сравнить не с чем. Это других надо сравнивать: «бояться, как папарацци — командира ELSSAD». Что ему обещали за это? Он поддерживал шутки и шутил в ответ! И шутки были даже не о трупах и могильниках. Паскаль! — Ты считаешь, что я в курсе сделки? Я просто курирую рубрику «Андэды говорят». Сижу наблюдателем на каждом интервью — это несложно, учитывая, что проводят его раз в месяц — и текстово оформляю двойной печатный разворот. — Ты ничего не «просто». Что будешь делать с кровью? — Вылью. — Дал бы мне. Я сохраню в свою коллекцию знаменитостей… — Обойдёшься. Фетишист. Мне нужно заняться вёрсткой, да и дизайнерских макетов на утверждение скопилось по горло. Тебе разве не пора в телецентр? — Хорошо, уже ухожу, — Седрик недовольно смотал провода, надел на вариообъектив защитный чехол и покатил оборудование к выходу. Дважды оборачивался, открывая рот, но так и не придумал, что сказать. С сожалением сожрал глазами кубок, призывно серебрившийся на краю письменного стола Клааса, кашлянул напоследок и загрохотал силиконовыми колёсиками видеокамеры к секции лифтов. Паскаль даже не вызывал компьютер из спящего режима. Не притрагивался к бедламу из скопившихся за день бумаг, не поднимал трубку телефона. Сидел, откинувшись на спинку кресла, и чего-то напряжённо ждал. А когда дождался — как будто немножко расслабился. — Что вы ему обещали? — на плечо заместителя главреда опустилась слабо светящаяся рука. Паскаль склонил голову набок, чтобы прижаться к ней щекой, ощутить её теплоту. Жест слабости, раболепия, полного подчинения, просьба о нежности, признание в любви, может быть, расписка в отчаянии — какая разница. Но этому чудовищу он готов был повиноваться слепо. — Сердце. Свежее. Ещё живое… — Репортёр? — бровь поднялась без удивления. — Он же из наших. Оборотень. — Папарацци не более чем разменная пешка. Нет, мы не докатились до того, чтобы ради интервью устраивать геноцид собственного народа. Но мы докатились до вещей намного хуже. — Чьё сердце, Пас? — Мы полгода вели переговоры с коллегией адвокатов. Утрясли правовые вопросы. Теперь над добровольцами разрешены довольно-таки неприглядные опыты. — Чьё сердце?! — Любого. Любое. — Ты рехнулся? — Он ткнёт пальцем в понравившегося. Или, наоборот, в непонравившегося. Если репортёр его по каким-то причинам взбесил — то и в репортёра. — И что потом? — Ваш мастер-инженер в дуэте с Аморесом Грином, выполняя наш анонимный заказ, разработал эту операцию. Правда, вряд ли догадывался, какой цели она послужит. Звучала она безобидно, валялась в той же картотеке, что и трансплантация органов. — Пас, какого лешего?! — Это ТВОЙ брат! Любимый, единственный и неповторимый! Жрущий человеческие сердца на поздний ленч и иногда на ужин! — Клаас снял руку со своего плеча и уткнулся в неё застывшим в одном выражении лицом, вжался в раскрытую ладонь. — Было странно. Обычно он соблазняет всех, сманивает на свою сторону тьмы, и уговаривать не приходится — сами бегут. А тут я, придурковатый старикашка, соблазнил его. И чем? Ровной записью пятнадцатиминутной беседы без скандалов, унизительной иронии и витиеватых оскорблений. Прийти и говорить без остановки в тоне, заданном акулами пера: почему никому раньше не приходило в голову предложить это в качестве предмета сделки? Пусть идол нелюдим, но он демон... сын демона... и обожает сделки, равно как и его отец. — Пас, но кто так делает? Сунулся в эту грязную воду, не спросясь броду. Ты же не ребенок. Любой дурак знает, что с дьяволом нельзя заключать сделки. — Но я рискнул! Зажал нос и выполнил его требования! Ему хочется всегда иметь поблизости шмат плоти, интригующе живой, а не в глубочайшей заморозке про запас? Значит, он получит это. Хэлл, Мори — мои исполнители, а не соучастники, прошу, не наведывайся к ним с трудными вопросами. Это только мой план. Сделать так, что люди или оборотни после операции остаются живы. Сердце вынимается, а вместо него… Понимаешь, пересадка органов давно уж распространена в медицине. Сколько раз меняли подгнившие и больные ожирением сердца на здоровые от доноров. Но тут… — Я сам тебе сейчас сердце вырву, если не скажешь нормально, что вы натворили. — Все экспериментальные разработки основывались на том, что удаляемое сердце нужно заменить на искусственный эквивалент. Насос — на насос, плоть — на биомеханику, что в точности наследует плоть. Гений вашего инженера одолел эти жалкие рамки. Зачем вообще перекачивать кровь опять по телу, если можно замкнуть кровоток, зашить рану и пустить вирус. Кровь застаивается, начинается кислородное голодание, некроз тканей, но вирус останавливает это. Инициируется декарбонизация клеток: вирус вытягивает из них только углерод, заменяя на… Я не знаю на что, не спросил, так как всё равно бы не понял. Тело подопытного в буквальном смысле консервируется, органическое гниение и разложение прерывается без последствий. Насчёт мозга — с моими познаниями правда всё плохо, но вирус каким-то образом организовывает новую электроимпульсную активность в нервах. Мори попробовал пока на крысах и собаках. Живы. То есть не живы, но и не мертвы. Выполняли обычные команды, хотя наблюдалась некоторая атрофия сенсорики. Похоже на то состояние, в котором пребывает сам Демон. Они закончили тесты на животных буквально позавчера — из-за этого я под самыми разными предлогами оттягивал день интервью, сказки Брассу сочинял, иногда сам в них верил. И вот наконец-то. Пришёл черед двуногих лечь под разделочный нож и узнать, что это такое — существовать без сердца. — Вы решили превратить людей в зомби ради того лишь, чтобы Ди раз в жизни заговорил разную премилую чушь под диктофон?! Вы и правда рехнулись. — А ты не понимаешь? Мы можем теперь спасти тех, кого он раньше всегда только убивал, ради развлечения и еды! Интервью — тоже предлог, одна из ступеней к достижению этой цели. Отныне он не полетит в какой-нибудь Мумбаи убивать невинных, до которых наши хирургические инструменты просто-напросто не успеют дотянуться. Он выберет жертву тут, вырвет из её груди свой деликатес, ещё тёплым, а мы быстро унесём несчастного оперировать. — Теперь ты хочешь свести меня с ума своим вывернутым наизнанку гуманизмом? Что это за чудо-вирус, откуда взялся, так кстати подвернувшись? — Мастер проводил очередные опыты над очередной версией металлической ДНК. Когда варил, оставался непригодный к употреблению осадок, ну, как шлак, отходы, остаточная смесь из «хвостов» нуклеиновых кислот. Тебе лучше расспросить его. Кажется, он оставлял их в неисправном мусоросмесителе на неделю или что-то около того, забыв переработать. До этого бросал туда разбитый горшок с каким-то вазоном. А когда вспомнил — в металлическом шлаке цвели декарбонизированные цветы. На ощупь как каменные. Но живые. Тэйт принёс это сенсацией в прошлогодний октябрьский номер на страничку рубрики «Крупная рыба», но никто, как обычно, не обратил внимания: мастер почти ежедневно делает колоссальные открытия, никому до них нет дела, пресытились. — Ты тоже не обратил бы. Тебя обратили, заставили повернуть голову, ткнули в строки, задержали твой взгляд. Паскаль, сознайся, ты не сам придумывал операцию на сердце. Он вложил тебе «правильную» мысль в голову. А ты радостно принял её за свою. Никто не способен выстраивать сложные лабиринтные ходы на сто лет вперёд без риска запутаться и напортачить, разрабатывать долгоиграющие стратегии, учитывая малейшие колебания и погрешности, прятаться в тенях, надменно улыбаться и выжидать. Никто, кроме него, — вздох, полный горечи. — Он создал ELSSAD, ну ёлки же палки. Он умеет думать и решать за других не хуже, чем умеет убивать. Тебе ясно, что это значит? Операция на людях не сработает. А он зато всё равно получит своё. — Ты неудачу нам предсказываешь? Но почему? — Казино всегда остаётся в выигрыше. В данном случае казино — это Тьма. И Её презрительно возвышающийся над вашим невежеством страж. Ему не нужны выжившие, ему нужны ваши страдания. Он упивается ими слаще, чем кровью. Я… седьмое солнце ада, я чувствую, сию секунду он вырывает чьё-то сердце. Я чувствую его смех, невыносимо громкий и беззвучный, притаившийся в уголках довольного рта. Пас, Пас, что ты наделал… Ладонь исчезла, больше не к кому прижимать лицо. Величайший ангел современности умчался спасать то, что ещё можно спасти. Паскаль сполз с кресла на стол, лёг, зажмурился. Нащупал кубок, обнял за тонкую серебряную ножку, потянул к себе. — Иуда. Он зло, он зло… Зло, поселившееся в храме. Святое зло. Неприкосновенное. Иисусы выстроились в очередь, жаждут получить его смертоносный поцелуй. Удачи, Эндж. Когда ты любишь его, он любит тебя в ответ. Всё остальное, когда любит его — захлёбывается и тонет в царстве страха, боли и неизвестности. Клаас встряхнул кубок и наклонил, выливая оставшуюся, плохо свернувшуюся кровь себе в рот.02.02.2017