Ты не забудешь этот вечер

      Тем вечером он отпустил от себя стражу, выгнал слуг в едком желании остаться одному хоть на миг. Мехмед в детстве слишком много находился в одиночестве, что привык. Шумные празднества, скопления народа, заинтересованные и алчные взгляды визирей, пашей, янычар, просителей, евнухов и наложниц. Султан никогда не остаётся в одиночестве, его дни наполнены обязанностями и думами, но Мехмед пока не султан. Он мог позволить себе слабость скрыться ото всех в разгар пира, поразмыслить в тишине, отдохнуть. Кратковременные мгновения, возможность окунуться в мечты.       Он откинулся на подушки и закрыл глаза, прокручивая в сознании прошедший день. Войско вернулось в Эдирне с победой: огромная пестрая вереница шествовала по городу и наполнила собою дворец. Дары султану… великолепный конь, вовремя доставленный из Марокко. Халиль-Паша решил, что Мехмед подарил скакуна сам себе, и был прав. Но, учитывая ухудшающееся здоровье султана Мурада, любой дар от его наследника станет в итоге принадлежать дарителю.       Мечеть, молитвы, чтение Корана. Маленький валашский принц с Эсме в саду… и Лале. Прекрасная Лале, вышедшая в его подарке, как он и хотел, гордившаяся его победой. Мехмед позволил себе вольность наедине с ней, и она… не отвергла, что удивило, придало сил, вознесло к небесам.       Лале-Хатун не покидала его головы и во время похода, но легко не думать о ней, находясь в отдалении. Здесь же, во дворце… когда встреча в ночном саду так возможна и желанна…       Мехмед одернул себя. Опытный охотник умеет ждать, легко расставляет ловушки. А лучшее вознаграждение всегда получает самый терпеливый. А терпения у него много… он дождется, когда Лале сама придет к нему.       Тихие шаги за дверью заставили его напрячься и вопросительно взглянуть в ту сторону, откуда они доносились. Кто-то крался по каменному полу. Легкий, почти воздушный.       Тяжелая дверь тихонько приоткрылась.       Лале? Мехмед задержал дыхание, нахмурив брови.       Нет. Конечно же, это была не Лале. Глупо мечтать, что Лале так скоро навестит его. Не в её характере. Слишком гордая, а оттого и необходимая. Из-за двери показалась светловолосая голова девушки, обернутая невесомой алой вуалью.       «Проклятый евнух, я же запретил приводить ко мне наложниц». Но когда девушка вошла, неплотно прикрыв за собой дверь, Мехмед не заметил в коридоре евнуха, что заставило нахмуриться ещё больше.       — Кто ты? — без особого интереса спросил он, оглядывая гостью: соблазнительные формы, откровенный наряд, дерзкая улыбка и огонь в янтарных глазах.       — Я пришла станцевать для Вас, мой господин, — пропела она, приближаясь. Мехмед безучастно махнул рукой. Красивая, смелая. Он мог бы заинтересоваться ею, если бы не одно «но».       Девушка стала танцевать под одной ей слышимую мелодию. Напевала, плавно покачивая бедрами в такт. И от этого танца легкие ткани её наряда разлетались, обнажая то одну округлую ножку, то другую.       Мехмед поднял руку, давая ей знак остановиться.       — Что тебе нужно на самом деле? Девушка улыбнулась, обнажая ровные белые зубки.       — Я подумала, мой господин, что после долгого похода и славных подвигов Вам захочется расслабиться, почувствовать женскую ласку. Потому и пришла.       Мехмед изогнул бровь в немом вопросе. «И куда смотрит этот Кизляр-Ага! Что наложницы являются в покои без всякого ведома». Оно и понятно. Султан Мурад, по слухам, давно не посещал гарем, а Мехмед, занятый мучившими его думами, не питал интереса. Но стоило отдать девчонке должное: инициативы и храбрости ей не занимать. И всё же он был не настроен на игры.       — Наложницы не приходят сами. Я их зову, когда посчитаю нужным. Сдержанный намёк, но девушка не планировала сдаваться:       — Разве всё нужно делать по правилам? — очаровательно улыбнулась она, прикусив пухлую губу. — Я слышала, шехзаде, вы и сами не из тех, кто всегда им следует. Глядишь, на том и подружимся. «Издевается она что ли?».       А тем временем Лале, застывшая у дверей спальни кузена, невольно отпрянула. Она слышала каждое слово, смотрела на них, и ею овладевало какое-то странное, жгучее чувство. Она всегда по-доброму относилась к девушкам их гарема, но тут впервые испытала неприязнь.       «Что со мной? Она милая, озорная… делает то, что и пристало в её положении… Какое мне вообще дело, с кем проводит вечера Мехмед? Я пришла к нему по срочному делу, и не собираюсь мешать…».       Но как ни сложно было это признать, её волновало увиденное, порождало в груди ревность и неприятие, совсем ей не свойственные. Охваченная ими Лале уже хотела уйти, но тут Мехмед встал и подошел к наложнице.       — Уходи, — приказал он сурово и бескомпромиссно. Глаза гостьи сверкнули. Но она покорно склонила голову.       — Как скажете, могу и уйти… А могу остаться… Я видела, господин, утром в саду, на кого вы смотрите. Да только та птичка высоко летает, пока ещё попадётся… А я здесь, сейчас.       Мехмед замер, задумчиво оглядывая её. Его рука коснулась плеча девушки и сжала на нём ткань.       «А ведь она права, черт возьми», — подумал Мехмед с тоской, — «можно сколько угодно мечтать о непостижимом и при этом упускать реальную жизнь и реальные мелкие радости. Стоит ли оно того?».       — Да, мой господин, — расплылась девушка, словно кошка, требующая ласки, прижимаясь к его руке, — только скажите, я всё сделаю…       Но Мехмед брезгливо отдернул ладонь, мысленно ответив себе на поставленный вопрос.       — Поди прочь! Наложница с вызовом вскинула голову.       — Слишком покорная, да? Хотите, буду неприступной? Как Лале-Хатун? Вам ведь это в ней нравится…       Лале затаила дыхание, никак не ожидая такого поворота. Мехмед схватил девушку за руку, с силой дернул и тут же отпустил. Его лицо исказилось в опасной злобе, почти бешенстве. Наложница отшатнулась, едва не упала, испуганно прижимаясь спиной к стене. А Мехмед процедил:       — Не смей упоминать её имя! Поняла? Прочь!       Наложница, спотыкаясь, бросилась к двери. Лале хотела отскочить, но не успела. Мехмед заметил её.       И не поверил собственным глазам, сожалея, что ей пришлось созерцать эту сцену с неугомонной наглой девкой, которую в пору бы выпороть прилюдно.       — Лале-хатун?       Девушка юркнула между ними и скрылась. А Мехмед уже упер руку в дверь, отрезая Лале путь к отступлению.       Вспышка гнева Мехмеда к наложнице оставила у неё осадок. В голове мелькнула мысль: а что, если однажды подобное коснётся её? Но его магнетизм был сильнее, заглушал доводы разума.       Лале боязливо подняла глаза, Мехмед улыбнулся ей, как ни в чём не бывало. Взгляд шехзаде, скользящий по её лицу, горел торжеством. Она пришла. Сама, в его покои…       Это был подарок, о каком он не смел и мечтать всерьёз.       — Добро пожаловать, Лале-хатун. Я как раз собирался ужинать. Окажете мне честь?       Не дожидаясь ответа, он повёл её к столу и усадил на диван. Сам сел напротив, всё ещё не в силах наглядеться этой картиной… Лале, сидящей за его столом, в его комнате. Наедине с ним…       Мехмед подмечал её скованность, стеснение, близкое к смущению. То, как она рассматривает обстановку, будто нарочно избегая взглянуть на него.       — Угощайтесь, прошу, — шехзаде великодушно указал на роскошно накрытый стол, — вот пахлава, лукум…       Он поджал губы, опасаясь вызвать у неё дурные ассоциации, навеянные воспоминаниями, потому не стал акцентировать внимание на указанной сладости.       Но Лале не могла проглотить и кусочка под огненным взглядом мужчины, будто поедающим её саму. Она вздохнула, выпрямилась и заговорила:       — Шехзаде, я пришла к Вам с просьбой.       Мехмед замер. Для него это был важный знак её доверия и признания его силы, ведь к слабым не обращаются с просьбами.       — Я хотела попросить вас… сделать мне подарок, — продолжала Лале, снова невинно отведя взгляд.       Он не верил своим ушам. Происходящее всё больше походило на прекрасный сон. Его обрадовала просьба, но подарок являлся чем-то более личным, почти интимным. Именно такой Мехмед мечтал видеть Лале рядом с собой. Повелительницей, которая будет просить у него, своего повелителя, всё, чего её душа пожелает. Ни секунды не сомневаясь, что уж он-то сможет ей это дать.       — Подарок? Для меня будет честью и удовольствием преподнести его вам. Ведь блеск в глазах благодарной женщины — одна из самых ценных наград для мужчины.       Лале кивнула, поёрзав на диване. Благородные порывы завели её в опасную топь, из которой будет непросто выбраться.       «Тонкий намёк на то, что Мехмед всё же ожидает благодарности…», — подумала она. До прихода сюда решила, что готова пойти на всё ради Аслана, ведь на кону стояла его жизнь и безопасность, но теперь поняла, что цена может оказаться неподъемной. Пути назад уже не было.       — И что же вы хотели бы от меня получить? — с загадочной предвкушающей улыбкой спросил Мехмед.       — Меч, который отец вручил вам сегодня утром, — не стала ходить вокруг да около Лале.       Улыбка Мехмеда медленно сползла с лица, а брови недоуменно изогнулись.       — Меч? Вот уж безделица. Я никогда не испытывал тяги к оружию. Меня привлекает стратегия, а не размахивание железом.       Он рассчитывал на более необычную просьбу, хотел блеснуть, преодолевая сложности к её выполнению. И теперь был разочарован простотой задачи. Но следующая мысль заставила его напрячься.       — Постойте… а для чего он вам?       Лале прикусила губу, опустив глаза в пол, не зная, как сказать, просто не имея ответа. Глупо было надеяться, что кузен отдаст клинок без всяких вопросов, но другого плана у неё не было, как не было и подходящего вранья. Она медлила, но Мехмед не отводил взгляда, упорно ожидая ответа. И Лале решила сказать правду, хоть и боялась реакции шехзаде, т.к. знала его открытую неприязнь к Аслану и Владу. И всё же верила какой-то частью души, что Мехмед поймёт… или пойдет на уступки ради неё.       — Он нужен мне для Аслана.       Слова прозвучали громом в ушах, а им на смену пришла тяжелая страшная тишина ночи, нарушаемая лишь тихим треском дров в очаге. Лале по-прежнему буравила взором ковёр, но боковым зрением всё же видела, как меняется лицо шехзаде. Поначалу ошарашенное, оно исказилось яростью, но в свою очередь неестественно резко приобрело холодные каменные черты полного равнодушного спокойствия. Маска, под которой Мехмед прятал истинные эмоции, пугала ещё больше, чем его гнев.       Прекрасный сон, очарование вечера, мечты о его повелительнице… всё рассыпалось в прах от одной этой фразы. Из почти эйфории Мехмеда швырнуло на самое дно.       «А ты думал, она пришла отдаться тебе, узнать тебя поближе, провести ночь в разговорах с тобой, наивный баран?!», — вспыхнуло в мозгу, ударило раскаленной плетью по самолюбию, по самому больному! Приступ дичайшей ревности перекрыл горло, не давая дышать. Ярость затуманила глаза. И к тому же ей нельзя было дать волю. Мехмеду хотелось громить всё кругом, разнести в мелкие щепки каждую деталь этой прекрасной обстановки вокруг. Но рядом была Лале, и всё, что он мог позволить себе при ней… Это вскочить с дивана и начать ходить туда-сюда, как дикий зверь в клетке. Едва почувствовав, что способен говорить, Мехмед развернулся к ней.       — Хорошо, Лале-хатун. Я отдам вам меч, — голос ледяной и полный скрытой угрозы. Лале хотела что-то ответить, но шехзаде стремительно шагнул к сундуку, достал оттуда подарок отца, потом вернулся к ней, но не подходя слишком близко. Боясь не сдержаться.       И швырнул меч Лале под ноги.       Дзынь.       От грохота стали на каменном полу девушка вздрогнула. Быстро потянулась к мечу и подняла его.       — Ну вот, я выполнил вашу просьбу. Больше вас здесь ничего не держит, — сухо отрезал Мехмед и добавил жестко, бескомпромиссно, почти приказывая: — забирайте его и идите!       «С глаз моих подальше! Беги к своему ненаглядному Аслану, пока его ещё не отослали отсюда к чертям!».       Лале сильнее сжала в руках рукоять меча, её сердце пропустило болезненный удар. А чего она ожидала? Её отношения с Мехмедом были чересчур неоднозначны для подобных визитов и подобных просьб. Было бы куда проще, считай она его лишь братом, не давай она ему никаких надежд на что-то большее, будь она к нему совершенно равнодушной. Но Лале… не равнодушна.       — Благодарю, шехзаде… но… я хочу остаться, — проговорила она сквозь сухость в горле, но стараясь вложить в слова как можно больше уверенности, — я вижу, вас огорчила моя просьба. И мне не хотелось бы уходить сейчас, не прояснив всё.        Она сказала бы это, даже если бы воспринимала Мехмеда чисто в качестве родственника, по крайней мере ловко убедила себя в том.       Колющее раздражение вмиг отступило, оставляя Мехмеду лишь растерянность. Её тихий и твёрдый взгляд подействовали на него отрезвляюще, как ушат холодной воды. Мехмед вдохнул, выдохнул. Подошёл ближе и, опустившись на одно колено, осторожно взял меч из её рук.       — Прошу простить, Лале-хатун, за эту вспышку, — сказал он, искренне раскаиваясь. Но штиль в опасной гавани не бывает надолго. Откладывая клинок в сторону, Мехмед невольно задержал на нём взгляд. И в голове всплыли слова Лале об Аслане. Другой мужчина… для него она пришла в логово к тому, кого считает монстром!       Для которого все её настоящие улыбки и сладкие речи. Который ей ближе, чем когда-либо мог быть Мехмед!       Ревность снова затуманила взгляд, и через её мутное стекло всё стало казаться искаженным, подозрительным.       «В её глазах грусть. Печалится из-за него?», — размышлял он, украдкой наблюдая за Лале, проницательно считывая каждую деталь.       «Плечи напряжены… осталась здесь лишь из страха?».       «Сидит со мной, а сама только и думает, как скорее сбежать к своему ненаглядному пленнику…».       Он сходил с ума, пытаясь разгадать скрытые знаки, существовавшие лишь в его воображении. Но в этот раз решил действовать иначе. Умом, а не эмоциями. Мехмед поднялся, обошёл диван и оказался за спиной Лале. Девушка хотела обернуться. Но в этот момент руки мужчины легли на её плечи. Длинные сильные пальцы вдавились в нежную кожу. Достаточно крепко, чтобы не дать ей развернуться, но ещё не позволяя Лале думать, будто он с ней слишком груб.       То, что Мехмед теперь стоял позади, бодрило его и успокаивало. Ведь так он мог контролировать, отслеживать все её движения. Чтобы она ничего не могла утаить от него. При этом сам он оставался вне поля зрения. Невидимым, непредсказуемым. В идеальной позиции хищника, ждущего момента, чтобы напасть.       Ладонь Мехмеда прошлась от плеча Лале к её ключицам. Легла на шею и стала медленно гладить вверх-вниз. Ощущение тонкой шелковой кожи под его жесткими пальцами… Такой соблазнительной, дурманящей, сладкой… Ему хотелось приникнуть к ней поцелуем, вдыхать её аромат, ласками, прикосновениями добиться ответной страсти.       Понимание того, насколько хрупкая она, эта шея, по сравнению с его сильной рукой, и как легко одним движением он мог бы перекрыть ей дыхание. Сломать эту хрупкость… Всё это разгорячало Мехмеда, наполняло его нутро лихорадочным опасным огнём.       Лале всё понимала и чувствовала. Влечение, страсть и вместе с тем опасность, исходящие от Мехмеда. Свою хрупкость в его руках. Но её всё равно неодолимо притягивала тяжелая, страстная натура мужчины. Нравилась его горячность, непредсказуемость, и буквально сводило с ума ощущение его рук на её шее. Лале всё осознавала, и всё равно продолжала тянуться к нему, как мотылёк к огню.       Мехмед сжал между большим и указательным пальцами её подбородок, наклонился ближе, обжигая дыханием краешек уха, и вкрадчиво прошептал:       — Так значит, ты пришла ко мне ради Аслана. Просить для него…? Скажи мне, Лале, что у тебя с ним? Только правду.       Он требовал, целиком удерживая её в своей власти. По позвоночнику Лале пробежал неприятный холодок. Стиснутая его руками, околдованная по-змеиному шипящим голосом, она тихо ответила.       — В первую очередь Аслан мой друг, и я пришла просить меч для него именно как для друга.       Наивная попытка запутать следы не удалась.       — В первую очередь? — переспросил Мехмед, — а во вторую? Лале взволнованно облизнула сухие губы.       «Ох, во что же я ввязалась… мне так дорог Аслан! Но и к Мехмеду я не могу дышать ровно…».       Её затянувшееся молчание не оставило Мехмеду сомнений. К Аслану у Лале не просто дружба, что-то большее. Но парадоксальным образом это не вывело его из себя. Наоборот, заставило собраться.       «Значит, соперник… Что ж, посмотрим, кто кого!», — решил Мехмед, пропустив меж рёбер ревность, обиду и злость. Он заслужил гораздо меньшего, чем благосклонность Лале. Любовь невозможно купить или породить силой, жестокостью и принуждением. Всё остальное — да, но не любовь.       «Она могла уйти с мечом, но осталась со мной. Не противится моим прикосновениям. Напротив, тает от них, я ведь чувствую… А это значит, не всё ещё решено в её сердце».       Ревность душила и рвала сердце на части, но, избрав путь холодного разума, Мехмед решил держаться его до конца.       «Отдать ему меч… я предпочёл бы его им проткнуть! Но не буду этого делать. Женщины жалостливы. А она — так особенно».       «Малейший мой выпад в его сторону, и чаша весов навсегда перевесит не в мою пользу. Она ведь сразу помчится утешать бедного возлюбленного!».       Последнее слово отдалось горькой кислотой на языке, раздражение вновь вскипело в горле, стоило ему представить, как рыжий плебей обнимает и целует Лале. Дьявол! Лучше бы Мехмед ничего не знал! Собственная фантазия сейчас окончательно сведёт его с ума. Он с трудом взял себя в руки, оперативно ища выход из положения.       «Значит, нельзя делать так, чтобы его было за что жалеть. На этом поле выигрывает не сильнейший, а благороднейший. Насилием не завоевать доверия». Всё так же почти касаясь губами уха Лале, Мехмед сказал:       — Я не питаю иллюзий в отношении твоих «друзей», Лале, — он специально выделил интонацией слово «друзей», выплюнув его, как что-то противное, — и считаю эту дружбу неполезной для тебя. Мне следовало бы сейчас передумать и забрать меч. Но я не буду этого делать.       «И верно… за честность и откровенность нельзя наказывать, какой бы горькой ни оказалась правда. Иначе в следующий раз она ни за что не откроется ему».       — Потому что вижу, насколько это важно для тебя. И просто хочу тебя порадовать. Как я уже говорил, радостный блеск в глазах женщины — лучшая награда для мужчины.       Лале чуть дёрнула плечами, повернув голову к Мехмеду и мягко напомнила:       — Вы говорили «благодарной женщины».       Он едва не хохотнул, но сдержался и лишь тонко улыбнулся, сверкнув глазами.       — Да. Ты очень внимательная.       Но на фоне её признания об Аслане пришла новая тревога:       «Играешь со мной? Надеюсь, знаешь, что бывает в случае проигрыша».       Хотя Мехмед никоем образом не мог представить себе чистую и честную Лале, занимающуюся дворцовыми интригами. Тем более… нить её мыслей он как ни старался, уловить не мог. Эта девушка жила чувствами, а потому вряд ли способна на холодный расчет.       Но, признавшись ему в чувствах к пленнику, она, похоже, искренне хотела отблагодарить Мехмеда. Более того, наверняка, догадывалась, что он попросит взамен.       Мехмед потянул её за руку, поднимая с дивана, и развернул к себе. Их всё ещё разделяла спинка дивана, но Мехмед уперся в неё руками и наклонился к Лале, не замечая в её лице отвращения, только лёгкое смущение.       Опаляя её своим огненным взглядом в ожидании благодарности. Лале тоже наклонилась к нему и замерла на волосок от его губ, всё ещё колеблясь.       Он проницательно заметил, что она действует чересчур уверенно. Значит, уже дарила своему Аслану поцелуи… только ли их?       Побоявшись, что ярость вновь овладеет им, Мехмед прогнал непрошенные мысли и подавил клокочущую в горле ревность. Решив, что способен затмить в её сознании любые воспоминания о чужих поцелуях.       «Лале… Лале… так ли ты чиста?», — но даже непрошенные размышления и сомнения не остужали его жажду обладать ею.       Всё внутри Мехмеда сводило от желания поддаться вперёд, впечататься губами в её губы. Но ему было важно дать ей самой сделать это.       И вот Лале решилась. Приблизилась, щекоча его тёплым дыханием, мягко и быстро коснулась его горячих губ. Ей показалось, что её ударила молния. По всему телу побежали искры, девушка отпрянула.       Но тут же крепкая ладонь шехзаде легла ей на затылок, притянув её обратно. Лале сделала первый шаг, как Мехмед и хотел. Капкан захлопнулся. Теперь он был намерен получить хоть немного того, чего так долго желал.       Мехмед мёртвой хваткой впивался в её губы, не отпуская ни на миг. Бесцеремонно врывался в её рот, требуя, забирая себе ответные поцелуи. Он сковал её тело железной хваткой своих рук. Подчинил её волю, затуманил разум. Но это было именно то, чего Лале сейчас больше всего хотела.       — Ах... — коротко выдохнула она. Горячие, жесткие губы Мехмеда заставляли Лале задыхаться. Резкие, полные страсти движения будили в теле такие вихри, что она то и дело вздрагивала. Её колени были уже на диване, а тело вплотную прижималось к груди шехзаде. От этого она горела, плавилась и бесконечно куда-то летела, совершенно не понимая, то ли взмывает к небесам, то ли падает в глубокую черную пропасть.       Когда поцелуй разорвался, Лале поспешно отпрянула, чуть не запнувшись о собственное платье, не поднимая глаз.       На губах ещё ощущался его терпкий, манящий вкус, но сердце сковало холодом неловкости и опасений. Она увлеклась, поддалась, перешла черту… тело горело, и разум словно плавал в тумане. Лале ощущала, как стучит собственное сердце, как оно сжимается в сладкой запретной истоме, трепещет, как жаждет броситься в неведомый и страшный омут.       Вдруг она увидела перед собой руки Мехмеда, протягивающие ей меч.       — Вот ваш подарок, — тихо произнёс он, опаляя дыханием её макушку, и от колдовской хрипотцы его голоса кожа Лале покрылась мурашками. Бедный маленький мотылек, пламя оказалось слишком жгучим, непреодолимо манящим, смогут ли твои тонкие крылышки унести тебя обратно на безопасное расстояние?       Лале осторожно взяла меч, как назло соприкоснувшись пальцами с ладонью Мехмеда. Она вздрогнула, отпрянула, едва не порезавшись об острое лезвие, но даже не заметила тонкой полоски крови, окрасившей указательный палец.       — Простите, — в горле пересохло, она всё ещё боялась посмотреть ему в глаза, поджимала губы, словно пытаясь удержать на них вкус его поцелуя. Что с ней такое? Колени дрожат. Она, должно быть, выглядит нелепо, того гляди шехзаде над ней посмеется. Но он молчал, лишь тонко улыбался. Аккуратно опустил меч лезвием к полу, перехватил второй рукой и отложил в сторону. Повисло неоднозначное молчание, неловкое и нарастающее, как напряжение перед грозой.       Лале судорожно подбирала слова, пытаясь соблюсти какие-то приличия, но желание просто подорваться и сбежать одерживало победу, хоть ноги и приросли к полу.       Она боязливо подняла голову, взглянув в лицо Мехмеда, и её будто поразило громом. Нечто в его глазах… огонь, бушующее яростное пламя. Похоть? Нет. Что-то большее: возвышенное, глубокое, пронизанное печалью. Лале коротко, нервно выдохнула и… сама не поняла, куда подевалась спинка дивана, до сих пор разделяющая их. Порыв, безумие. Она сама потянулась к его губам. Жадно, несдержанно, наплевав на всё, что он может о ней подумать. Перестав бояться всего, что он может с ней сделать. Преграды пали, хоть Лале изо всех сил пыталась воскресить в памяти тот ужасный вечер… тот страх, тошноту и отвращение, которые она тогда испытывала к Мехмеду. Куда подевались все эти чувства? Прожиты, вытеснены, низвергнуты. Вместо них… Ещё более пугающие, холодящие кровь, опасные…       Мехмед замер, позволив ей поцеловать себя ещё раз, вскинув в удивлении брови от жажды, что таили в себе её поцелуи. Отстранился с изумленной улыбкой, но Лале потянулась следом. Настойчиво, болезненно. Где-то в закоулках сознания щелкнула мысль, что он её сейчас отвергнет, прогонит, как ту наглую наложницу, опозорит. Что же она наделала? Сама пришла к нему ночью, убеждая себя, что сделала это только ради Аслана. Ложь. Самообман. Какая же она дура!       Но Лале пылала, требовала большего, цепляясь губами за отдаляющиеся от неё губы шехзаде. Его ладони сомкнулись на её плечах, пальцы стиснули кожу. Мехмед не понимал, зачем она это делает, зачем провоцирует, он еле сдерживал себя, приказывал сам себе.       «Нельзя! Не поддавайся! Не время. Держи себя в руках». Но самообладание давало трещины, а в груди поднималась пьянящая эйфория. Ему снится сон! Сладострастный сон, воплощающий скрытые помыслы. Лале ночью в его покоях, целующая его, льнущая к нему, тающая в его руках — разве может быть правдой?       «Она пришла ради своего пленного друга. За мечом. Где же этот чертов меч? Я ведь его ей отдал, но она до сих пор со мной».       Он широко распахнул глаза, убедившись в этом. Лале испугана, глаза лихорадочно блестят на грани слез, но она не может уйти. Мехмед с восторгом и удивлением наблюдал в её глазах то, что видел сотни раз в лицах наложниц, но часто неискреннее, наигранное, ищущее выгоду.       Лале же… он не мог поверить, но она не дала времени на размышления. Разбила чертоги разума, вскрывая стихию чувств.       Он прижал её к себе так резко, что она охнула. Впился в её рот огненным поцелуем, ворвался языком, лишая Лале дыхания. Его руки сковали её кольцом, пальцы огладили хрупкие плечи, позвоночник, шею, затылок, запутались в густых волосах, не позволив ей отстраниться, даже если бы она того хотела.       Грудь Лале прижималась к его груди: горячая, мягкая, желанная. Её тонкие руки обнимали его шею, гладили скулы. Она не уступала, целовала его столь же яростно и неутолимо, словно изголодалась также, как и он. Словно также мечтала о нём долгими прохладными ночами…       Невинный дикий тюльпан.       Мехмед, нехотя, разорвал поцелуй, прикусив передними зубами нижнюю губу Лале, проведя по ней кончиком языка, и припал к её лицу, покрывая маленькими горячими касаниями, спустился по линии скул к шее и впился в неё губами так, что Лале вскрикнула. И этот крик чистого блаженства стал музыкой для его ушей. Она не противилась, не отталкивала.       Он ловко поддел ногтями край чудесного шелкового платья, пройдясь пальцами вдоль всего выреза. Медленно и томно. Точно улавливая изменения в дыхании Лале, что дразняще, запрокинула голову, выгибая шею навстречу его губам.       Кожа сладкая, нежная как лепесток и пахнет лукумом. Мехмед упивался, целуя её, не сдерживая свой голод, оставляя пурпурные отметины — знаки своей принадлежности.       Его ладони спустились на талию, огладили соблазнительный изгиб через ткань, легли на бедра. Он с удовольствием отметил для себя, что бёдра у Лале округлые и женственные, но вместе с тем стройные и упругие. Она ахнула, стоило ему приблизиться губами к её ключицам, игриво оттянуть зубами вырез платья и сжать свободной рукой неистово вздымающуюся маленькую грудь.       — Шехзаде, прошу… остановитесь, — выдохнула она, едва не на грани срыва. Рассудок пробился сквозь пелену запретного желания, густой румянец залил щеки.       — Тшшш, я не сделаю ничего, что бы повредило тебе, — прошептал Мехмед серьезно, давая обещание и ей, и самому себе. Хоть и горел бешеным огнём, плавился, изнемогал от нарастающего давления в паху. Представлял, как уложит Лале на свои темно-зеленые простыни цветов османов, как окропит их её девственной кровью, как заставит стонать под ним, выдыхать его имя с блаженными криками. Развратные образы, мечты о его повелительнице, её хрупкое тело во власти его рук… всё это угрожало лишить разума, поэтому Мехмед поклялся, что не пересечет черту. Не сегодня. Не так. Есть много других способов достичь удовольствия, он читал об этом в греческих книгах.       — Ты мне веришь? — спросил он, обжигая губами плавный изгиб между её шеей и плечом. Замер и весь напрягся в ожидании ответа. Но Лале прошептала, не раздумывая, в нетерпении:       — Да…       Лучшая награда. Он довольно улыбнулся.       «Ты не забудешь этот вечер», — прошелестело в раскалённом мозгу. Ладонь Мехмеда уверенно двинулась к вырезу на платье Лале. Она затаила дыхание, когда его горячие пальцы властно коснулись её груди, сжали острый сосок до сладкой истомы, и без стеснения застонала, когда то же самое проделали губы мужчины. Он целовал её, обнажив полностью, склонив одно колено. Откровенно, уверенно, горячо. Водил губами по нежной коже, прикусывал зубами, неторопливо сминал ладонями. Мехмед точно знал, что делает, не оставлял Лале ни мига на осознание, на смущение, на протест. Да она и не хотела протестовать, утопая в испепеляющей её страсти. Резко очнулась, мутным взором взглянула на шехзаде, потянулась к золотым заклепкам на его кафтане, сама не зная, боится того, что происходит или желает этого. Но Мехмед с дьявольской усмешкой отстранился, перехватил её ладони, не позволив себя обнажить. Поднес их к своему рту и погрузил в него её пальцы, с мутным безумием похоти глядя ей в глаза. Лизнул сперва один, обхватив горячими губами, затем другой. У Лале едва не подкосились колени. Она стояла перед ним с обнаженной грудью, едва не рыдающая от жгучего желания, но не могла сопротивляться, хоть и знала, что утром возненавидит себя за это.       Будущий султан снова потянулся за поцелуем, который она охотно подарила, взял её за руки, усадил на диван и, положив обе ладони на её колени, медленно развёл их в стороны, встав на свои между ними. Прижался к ней так, что Лале ощутила сквозь его одежды твердое и горячее желание. Владеть ею, подчинить её. Сломать? Лале было уже неважно, она не испытывала ничего подобного ни к одному другому мужчине. Так, быть может, оно и к лучшему, что именно Мехмед сделает её женщиной? Его женщиной. Ведь она сама дала на это добро, приняв его шаль и выйдя встречать в ней. Могла отказать, могла придумать что-то, найти слова, которые сгладили бы углы и не давали Мехмеду ложных надежд, но не стала. Любопытство, а, быть может, и то, чего Лале тогда ещё не осознавала, взяло верх.       Она притянула к себе его голову, пробралась пальцами в волнистые темные волосы, поражаясь их шелковистости. Страстный, горячий, с тяжелым волевым характером, который постигнут далеко не все. Лале не думала, что способна принять Мехмеда когда-либо, но древняя мудрость не зря гласила: Никогда не говори «никогда».       Она застыла, вытянулась, как струна, в томительном предвкушении, когда Мехмед поднял юбки её платья до самой талии, обнажая покрытые мурашками ноги, невольно обхватывающие его бедра. Лале задрожала от волнения, оставшись перед ним в одном шелковом белье. Платье теперь болталось бесформенной тряпкой, до конца не снятое, но и не скрывающее ничего от полных огня черных глаз мужчины. Непозволительная близость, но и не хватает сил остановиться. Мехмед с пугающе серьёзным лицом отстранился, выпрямился, восхищенно оглядев Лале, как хищник желанную добычу.             Тяжелый томный взгляд волной жара прокатился по всему её телу и замер там, где промокший насквозь шелк неприятно лип к ноющей плоти.       В глазах шехзаде вспыхнул новый пожар: смесь ликования и страсти. Он прижал большой палец к самому центру Лале, надавливая, нежно массируя, и она задохнулась стоном. По коже рассыпались искры, спина выгнулась, бедра непроизвольно норовили дернуться навстречу мужской руке.       Она вся открыта перед Мехмедом, целиком и полностью. Не владеет собой, но жаждет…       Он ласкал её до умопомрачения медленно, водя пальцем вверх-вниз по тонкой ткани. Лале сжимала пальцами подушки, царапала свои ладони, кусала губы, почти умоляя продолжать.       — Аааах! — новый неудержимый стон, и рука мужчины резко сорвала с неё белье. Треск невесомой ткани, полное бессилие и новое наслаждение, приносящее чувство полёта. Теперь Мехмед владел ею, безжалостно доводя до исступления своими уверенными ласками. Полностью одет, недосягаем, словно опытный игрок, охотник, изводящий дичь.       Лале хныкала, извивалась, подчиняясь его умелым пальцам, теряла себя, но не хотела возвращаться в реальность. Он вновь наклонился к ней, ловя её губы диким поцелуем, опустился ниже, не прекращая ласк. Шея, ключицы, грудь, ниже… Трепещущий живот и…       — О… — Лале выгнулась дугой, почувствовав тёплое дыхание прямо там, где мгновение назад были пальцы Мехмеда. Но он снова неумолимо отстранился, прильнув поцелуем к её колену, внутренней стороне бедра, выше. На грани нежности и неутолимого голода, боли и блаженства.       И первое касание его языка выбило почву из-под её ног.       — Что вы… — прохрипела Лале, сморгнув с ресниц слёзы наслаждения, и тут же снова застонала. Громко, развязно. Она и не думала, что такое может быть! Мехмед целовал её грубо, вбирая губами нежную чувствительную кожу, лаская языком, сжимая ладонями бедра, закинул их себе на плечи, прижимаясь плотнее, не оставляя между собой и Лале ни дюйма свободного пространства.       Его тюльпан. Его мечта. Его тайная боль и наваждение.       Мягко вошел в неё кончиком языка, выскользнул обратно и вновь погрузился, надавливая на какие-то неведомые чувствительные точки. Лале невольно стиснула пальцами волосы мужчины, прижимая его ближе к себе, и закусила губу, почувствовав в себе его палец.       Узкая, манящая, нетронутая. Мехмед едва не застонал сам от осознания, что никто и никогда не делал с ней того, что сейчас проделывает он. Иначе… он попросту убил бы соперника, уничтожил, стёр с лица земли.       Никто не сможет отнять у него Лале! Горе тому, кто посмеет. Но от себя защитить Мехмед её не сможет.       Он медленно водил пальцем в ней, упиваясь её слабостью, раскрасневшимся лицом, приоткрытыми губами, припухшими от поцелуев.       Лале желала его, о чем ещё он мог грезить?       Она блаженно вскрикнула, когда он ввел в неё и второй палец, осторожно, стараясь не переусердствовать. Мехмед чуть согнул их внутри, медленно двигая туда-сюда. Узко, влажно, горячо.       Всё его тело сводило от мучительного желания сбросить с себя одежду и погрузиться в неё, забывая обо всём. Но он преследовал иную цель, игнорируя собственные потребности.       Лале задрожала в его руках, покрываясь мурашками с головы до ног, и Мехмед готов был поклясться, что ещё не видел зрелища прекраснее. Раскрепощенная, с искусанными губами, дрожащими ресницами и румянцем на щеках, вожделеющая его, отдавшаяся ему, пусть и не до конца.       Лале вскочила на кровати, тяжело дыша и прижимая ладони к груди. Сердце стучало, как сумасшедшее, кожа покрылась испариной, а низ живота так свело, что болезненно тянуло. Лихорадочно оглядев свою комнату, погруженную в ночную темень, она обнаружила на себе свою ночную сорочку и рядом лежащий меч Искандера.       Приснилось? Почудилось? Или… было на самом деле? А если и было… то что теперь? Кто она теперь после того, как позволила мужчине касаться себя в самых сокровенных местах? Как теперь смотреть в глаза Аслану…?!       Лале ошеломленно охнув, зажгла прикроватную свечу, развела ноги и внимательно осмотрела себя. Ни синяков, ни укусов, ни крови… Хотя она могла поклясться, что до сих пор четко чувствовала пылкие поцелуи Мехмеда в том самом месте, его длинные сильные пальцы в ней… и тот трепет безумного наслаждения, охвативший её тело.       Лале повалилась на кровать с тихим болезненным стоном, тяжело дыша. Было или не было… она ловила себя на постыдном запретном желании, и от стыда хотелось провалиться сквозь землю, убежать, больше никогда не видеть Мехмеда, не встречаться с ним, чтобы не потерять контроль и саму себя. А, быть может, рядом с ним она как раз и становилась настоящей собой? Постигала собственные потаенные чувства и силу темперамента? Становилась… женщиной?       Отбросив все мысли и убедив себя в том, что просто видела сон, она снова повалилась на подушки и, вскоре успокоившись, уснула.