Предупреждение: глава содержит нелицеприятные натуралистичные описания 18+; селфхарм 18+
…Весна принесла реки крови.
Кровь была всюду. Тяжёлыми тягучими струями она стекала с сухих веток деревьев, питая их сгнившие корни червонной капелью. Багряные ручьи струились по талому снегу, обнажая промёрзшие за зиму и ныне бесплодные земли. Водоёмы были наполнены плазмой и испускали тяжёлый металлический запах. Озёра выходили из берегов, орошая их горячей вязкой жидкостью.
На десятки километров вокруг не раздавалось ни звука, кроме шума бегущих кровавых потоков и гулких ударов капель. Где-то за этим гулом наступившей кровавой весны доносились тихие, едва различимые удары набата, напоминающие приглушённое биение сердца. Они эхом отражались от каждого гнилого пня, от многочисленных стволов поваленных деревьев и повисали в стоячем воздухе монотонной вибрацией. Единственная живая часть этого мира, создающая механические колебания, затопляла и окончательно убивала своими сокращениями всё вокруг.
Парень пробирался через кровавые ручьи и побуревший снег, ведомый этими то и дело затухающими и возобновляющимися ударами, которые отдавались у него в висках пульсирующей болью. С каждым шагом боль нарастала, однако звук биения сердца становился всё громче, а отдельные потоки крови по мере продвижения вглубь леса постепенно сливались в один мощный бурлящий поток. По колени в алой жидкости, парень босиком следовал внутреннему зову. Мокрая чёрная одежда прилипала к его коже, а на те части тела, что не находились в плазме, кровь стекала с веток деревьев и быстро сворачивалась на ткани толстовки, засыхая бурыми пятнами.
Молодой человек уже был близок к своей цели, когда увидел перед собой открытое пространство. Лес расступился перед ним, и вместо беспросветной чащи парень очутился на небольшой поляне. Посередине пустынного пространства из земли кривым чёрным столбом возносился к небу иссохший хайтан, к веткам которого были прикреплены живые цветы, от которых доносился едва уловимый и теряющийся в тяжёлом запахе крови тонкий аромат. Как и всё некогда живое в лесу, дерево было прогнившим до самых корней. Вокруг его веток кружился пепел сожжённых ритуальных денег.
Под деревом стоял стеклянный открытый гроб с зажжённой у изножья тающей свечой. В гробу лежал человек. Рядом с его телом в гробу кто-то оставил кисть для каллиграфии, книги и шёлковые мешочки с чаем.
Парню показалось, что покойный был знаком ему. Он подошёл ближе и склонился над мужчиной. Кожа лежавшего в гробу была белоснежной и походила на самый дорогой фарфор, губы были розоватыми, как два нежных лепестка мэйхуа, а светлые волосы рассыпались по подушке, словно яркие дорожки лунного света. Вместо погребального одеяния мужчина был облачён в полупрозрачный халат.
Человек был как никогда прекрасен в своём мертвенном умиротворении. Но парень знал: мужчина был жив. Из его грудной клетки доносился сдавленный, то и дело сбивающийся стук, вибрацию которого на таком близком расстоянии уже невозможно было выносить. Мужчина должен был проснуться, чтобы кровавая весна прекратилась.
Парень взял его за ледяную руку.
Послышался треск, и глубокие трещины, порезами покрывавшие кору хайтана, засочились кровью. В некоторых местах ствол дерева раздуло от переизбытка влаги, и он будто покрылся набухшими язвами, которые вот-вот должны были разорваться.
Свеча в изножье гроба погасла.
Парень ощутил, как холодная кожа под его рукой начала расходиться. Запястье мужчины, которое он сжимал, внезапно стало влажным и склизким. Молодой человек в ужасе отшатнулся от гроба.
Тем, кого он разбудил, был не обворожительный небожитель, а разлагающийся труп, мёртвое тело которого на самом деле не было мертво.
То, что когда-то было мужчиной, село в гробу. От распадающихся тканей и хлюпающих внутри органов исходило неприятное, тошнотворно-сладкое зловоние. Крови в окоченевших капиллярах и сосудах давно не было, поэтому ошмётки гниющей кожи были мраморными, зеленовато-чёрными, а плоть под ними сочилась гнилостной жидкостью, которая оставила коричневые пятна на белой простыне, устилавшей гроб. Некогда красивое лицо было изъедено личинками и представляло собой бесформенное месиво. Глаза были целиком пожраты червями, и веки существа вваливались в пустые глазницы.
Под всей этой гниющей оболочкой продолжало неровно биться сердце, которое заставило голодного призрака подняться из гроба и сделать шаг в сторону парня. Молодой человек хотел убежать от чудовища, но его ноги пригвоздило к земле, и он не мог сдвинуться с места, чтобы спастись.
Призрак ощерился и с хрустом надавил себе на грудь, ломая собственные рёбра. Он запустил уродливую руку с чёрными длинными ногтями в раскуроченную грудную клетку и, сжав в кулаке сокращающуюся мышцу, выдрал из себя орган, обрывая удерживающие его вены и артерии. Оказавшись на склизкой ладони, ещё тёплое сердце сероватого оттенка начало пульсировать сильнее, сокращаясь с более высокой частотой.
Нисколько не чувствуя боли от зияющей дыры в своём теле, существо приблизилось к молодому человеку и протянуло ему заходящуюся в предсмертной агонии мышцу. Молодого человека чуть не вырвало, но, не желая видеть перед собой отвратительный орган, он оттолкнул руку призрака от своего лица.
Булькающими сиплыми звуками существо спросило:
— Тебе больше не нужно моё сердце?
— Нет, нет! Не хочу! Убери! Убери это от меня! — истошно закричал парень.
То, что осталось ото рта, криво изогнулось.
— Этот учитель очень расстроен, он хотел разделить трапезу со своим любимым учеником. Это печально. Гранаты очень вкусные.
Призрак впился зубами в плотные волокна. Он оторвал кусок мяса от несчастного органа, всё не перестававшего биться, и с хлюпаньем проглотил его. Продолжая яростно откусывать огромные куски, существо, как дикое животное, разорвало сердце в клочья. Оставшийся небольшой кусок, который, скорее в иллюзии парня, чем на самом деле, ещё медленно сокращался, призрак сжал в кулаке и с резким хлопком раздавил…
Ян в панике подскочил на кровати. По его спине градом струился пот, и его било в горячке. Не понимая, где находится, парень резко замотал головой, стряхивая с себя мерзостные образы до тремора реалистичного кошмара. Его глаза судорожно забегали, стараясь зацепиться за что-нибудь знакомое.
Расфокусированный взгляд упал на человека, который лежал на соседней подушке. Мужчина, который сначала дал Яну надежду на что-то светлое, а теперь стал причиной безмерной тревоги, мирно спал рядом. Его лицо было безмятежным, и он ровно дышал. Он не был голодным призраком из кошмарного сна, и с ним всё было в порядке. Однако сжигаемому внутренним жаром парню это не принесло успокоения.
Пустота снова начала затягивать Яна в свои смертельные объятья. Весь январь он думал, что эта спутница уже навсегда покинула его, но на самом деле она отходила лишь на время, чтобы вернуться, когда Ян останется один.
Не помня себя, парень поднялся с кровати и, не осознавая, что делает, двинулся в ванную. В сомнамбулическом лихорадочном состоянии он открыл створку зеркала над раковиной и достал из шкафчика острые маникюрные ножницы.
Оставшийся в спальне Костя повернулся на бок. Ему было холодно, и он бессознательно хотел прижаться к тёплому телу Яна, однако парня в постели не оказалось. Сквозь сон ощупав пустую подушку, Костя разлепил глаза. Не обнаружив Яна, он почувствовал неприятное ощущение, подсказывающее ему, что что-то было не так. Костя провёл ладонью по простыне на месте Яна и понял, что она была насквозь мокрой.
Он схватил очки с тумбочки и вышел в коридор. В узкой щёлке под дверью ванной виднелась тонкая полоска слабого света. Ещё больше охваченный дурным предчувствием, Костя поспешил в ванную и, распахнув дверь, подскочил к молодому человеку, сидящему на полу в крови. Глубокие надрезы покрывали не только руки Яна, но и его бёдра. Лезвия острых ножниц в содрогающейся руке были поднесены к горлу, будто парень собирался вонзить их себе в шею.
— Ян… Что ты делаешь?!
Ян, ослеплённый светом из коридора, который был намного ярче света от лампочек над раковиной, наконец поднял пустые глаза на Костю. В его взгляде промелькнуло осознание, и кулак с ножницами безвольно разжался.
Костя рухнул перед Яном на колени. Его трясло ничуть не меньше, но он схватил руки парня, рассматривая тыльные стороны его предплечий.
— Зачем…
Убедившись, что Ян не вскрыл себе вены, Костя прижал его невероятно горячее тело к себе, не боясь испачкаться в крови.
— Ян, всё же было хорошо… Зачем…
Ян сипло отозвался:
— Учитель Хай, я снова ничего не выучил.
Костя отстранился и прикоснулся губами к его горячему лбу.
— Ты весь горишь, и ты бредишь. Пожалуйста, давай ты ляжешь в постель, и я дам тебе жаропонижающее.
Ян тупо уставился на свои руки и бёдра, по которым струилась кровь.
— Грязно.
— Не думай об этом, пойдём.
Мужчина встал с пола и помог подняться дрожащему молодому человеку.
Отведя Яна в спальню, Костя очень быстро нашёл на кухне жаропонижающее. Вынудив Яна с большим количеством воды проглотить таблетки, Костя сел на кровати рядом с ним и стал ждать, когда температура спадёт. Он взял с собой аптечку, чтобы обработать кровоточащие раны, но не решался отвлекаться на порезы, потому что наблюдал за болезненным лицом парня. Волосы на висках Яна были влажными. Он лежал с полуприкрытыми глазами и тяжело дышал ртом.
Через двадцать минут, когда лекарство начало действовать, Ян, получив долгожданное облегчение, начал засыпать. Только после этого Костя наконец решился наложить бинты и укрыл его одеялом. Уже очень скоро, вымотанный сутками без сна, Ян крепко заснул, чего нельзя было сказать о Косте, который всю оставшуюся ночь больше не сомкнул глаз.
***
На утро Яну стало лучше, и лихорадка схлынула, оставив после себя сравнительно невысокую температуру. Когда он проснулся в девятом часу, Кости в постели уже не было. Несмотря на то, что его сознание накануне помутилось из-за горячки, парень очень хорошо помнил и свой кошмар, и то, что за ним последовало, как помнил и про заболевание Кости. Его желание провести с Костей последнюю спокойную ночь было не реализовано, и он понимал, что оттягивать запланированный разговор не было никакого смысла. В любом случае, Ян и так уже испортил всё, что мог.
Ян прошёл на кухню, где Костя сидел на разных стульях с Чжэньчжу и пил чай. Под его глазами были большие тёмные круги, и Ян про себя горько усмехнулся, понимая, что это он был причиной того, что учитель Хай так плохо выглядел.
— Доброе утро. Как ты?
— Нормально, — Ян заставил Чжэньчжу спрыгнуть и сел на нагретый стул.
— Вчера, когда ты пришёл, ты тоже сказал мне, что у тебя всё нормально. Как выяснилось, это было не так. Я переживаю и хотел бы знать, что с тобой случилось.
Ян вздохнул. Это было неизбежно.
— Я знаю про твою болезнь и операцию. Андрей мне всё рассказал.
Повисла пауза. Смысл слов Яна дошёл до Кости не сразу. Сначала ему показалось, что он ослышался, но, когда он до конца осознал, что сказал ему Ян, от его лица отхлынула вся кровь, и он побледнел настолько, что его кожа стала сливаться с белой керамикой чашки, из которой он пил чай. Он ожидал услышать всё, что угодно, но определённо не это.
— Вот оно что, — заторможенно произнёс Костя и дрогнувшей рукой поставил чашку на стол.
— Когда ты собирался мне сказать? Ты хотя бы думал о том, что это стоит сделать?
Костя больше не мог спокойно сидеть на месте, он встал из-за стола, но не слушающиеся ноги подвели его, и он схватился за спинку стула, чтобы не упасть. Некоторое время сжимая стул с такой силой, что костяшки его рук побелели, Костя несколько поумерил биение вырывавшегося из груди сердца.
Костя много раз представлял этот момент и морально готовил себя к нему, но не представлял, что, когда столкнётся с ним в реальности, почувствует себя настолько обескураженным и загнанным в угол. Тем не менее он понимал, что сам был виноват в том, что его припёрли к стенке. Рано или поздно это должно было произойти, и он заслуженно чувствовал себя гнусным лжецом.
Ян имел все основания для того, чтобы злиться на Костю или даже ненавидеть его.
Несмотря на то, что Косте по-прежнему хотелось опереться на что-нибудь, он не мог смотреть Яну в глаза. Железным усилием воли он всё же заставил себя оторваться от спинки стула и отошёл к тёмному окну. Это было подло, но Костя встал спиной к человеку, которого любил. По большому счёту, наверное, именно такими по итогам и были все их отношения: одного можно было читать как открытую книгу, а второй закрывался на множество замков.
— Прости. Я повёл себя очень эгоистично, — слова ударились о холодное оконное стекло.
Ян, не моргая, смотрел на светлый тонкий силуэт возле окна.
— Не знаю, на что я надеялся. Ты молод, и у тебя всё ещё впереди, а я почему-то решил, что имею право отнять это у тебя, — Костя нервно откинул назад волосы со лба. Он смотрел в чернильную кляксу за окном и с радостью бы растворился в ней, чтобы не ощущать на себе колючий взгляд Яна. — Я всё понимаю. Наверное, я сам вряд ли бы смог быть с человеком, у которого столько проблем. Причём вопрос даже не в том, что я стою одной ногой в могиле, а в том, что я могу надолго оказаться прикованным к постели. Это никому не нужно. Я сам не могу до конца принять это, так почему кто-то ещё должен? Именно поэтому у меня никогда не было и не будет серьёзных и долгих отношений с кем-либо. Чудес всё же не бывает, поэтому я очень сожалею, что втянул тебя во всё это, зная, что ничего хорошего у нас не выйдет. Я…
Костя замолк. Он старался не говорить больше, чем следовало, хотя еле сдерживался от того, чтобы не выплеснуть на Яна всё то, что вынашивал в себе на протяжении всей сознательной жизни. Из-за того, что он изначально не был откровенен с Яном, возможность быть до конца честным была утрачена уже очень давно. Костя попросту не позволил себе говорить о своей многолетней боли человеку, которого обманывал и которому сам причинил боль.
На самом деле Пятикнижие, в соответствии с которым он жил, было довольно простым и лаконичным.
Все выбирали быть счастливыми рядом со здоровыми людьми.
Чувствовали надёжность и уверенность в завтрашнем дне со здоровыми.
Семьи создавали со здоровыми.
Детей заводили со здоровыми.
Принимали и любили здоровых.
Вот только Костя был болен с рождения, и для него всё это было недоступно, потому что он медленно сгорал, как крона засыпающего на зиму дерева.
Костя мог сколько угодно совершенствоваться, считаться эрудированным, добиваться небывалых высот в делах, которыми занимался, быть интересным человеком и хорошим другом, но этого всего было недостаточно для того, чтобы кто-то согласился разделить с ним его долю. Он понимал это и признавал, и в конечном счёте данный факт даже стал ему безразличен.
Ну, и что, что ему было суждено быть одиноким? Что с того, что он никогда бы не узнал настоящей искренней любви? Некоторые не были счастливы в отношениях или браке и по иным причинам, так почему его должно было задевать то, что он не имел шансов стать для кого-то любимым?
Эти убеждения Костя разделял в течение многих лет, однако они пошатнулись, когда на его жизненном пути возник Ян. Ян, который стал для него очень дорог и которому он ничего не стал говорить, чтобы не разрушать своё мимолётное и неожиданно обретённое счастье. Это было несправедливо и нечестно по отношению к молодому человеку, но Костя ничего не мог с собой поделать. Чем дольше он молчал, тем более стыдно ему становилось раскрывать перед парнем правду о своём состоянии.
Теперь же, когда Ян всё выяснил, больше ничего не имело значения. Обретённая весна вновь сменилась осенней прохладой, а щёки учителя Хая окропила морось дождя.
Костя надолго замолчал. Он хотел, чтобы Ян ничего ему больше не говорил. Услышать, что скажет Ян, было до умопомрачения страшно, потому что Косте казалось, что именно слова отречения были единственным, что могло его по-настоящему убить. Костя просто хотел, чтобы Ян ушёл. Он хотел привычно остаться один и больше никогда не пытаться изменить это. Никогда.
— Мне очень жаль, что я напрасно потратил твоё время. Прости меня за это, если сможешь, — это было последним, что Костя смог из себя выдавить, задыхаясь от душащего его отчаяния.
Я бы хотел быть нормальным,
Я бы хотел смотреть на тебя и чувствовать что-то кроме боли.
Мне нужно пристанище, безопасное убежище,
Мне нужно тихое место, чтобы переждать дождь.
Я бы хотел иметь женщину, иметь работу,
И я даже не против снова попасть в беду.
Я бы хотел просыпаться и чувствовать себя любимым,
Сможешь ли ты посмотреть мне в глаза и сказать, что я не умираю?
Я теряю воздух, но я не готов к этому.
Скажи мне, что я не умираю.
The Glorious Sons — Panic Attack
