***
Нервный срыв. Такой диагноз поставил личный врач Чонгука, которого альфа вызвал в ту злополучную ночь. Альфа, Ёнсу — доктору, прямо рассказал о связи истинности. Тот лишь тяжело выдохнул, оставил успокоительное альфе и обещал зайти на следующий день, а Чонгуку наказал выспаться, видя состояние альфы. Чонгук долго стоял перед спальней Юнги утром следующего дня. Топтался на месте, порывался открыть, но так и ушёл в неведении того, что тот, кто его проклинал, видел в щелочке под дверью тень чужих туфель и ждал когда их обладатель войдёт. В тот вечер Юнги получил от прислуги переданную ему коробку, открыл её с непроницаемым видом и замер. Внутри коробки лежало кошачье кигуруми и мягкие белоснежные носки. Коробка чётко отдавала нотками сандала и было бы абсурдно считать, что она была прислана кем-то другим. Юнги не знал как с ним заговорить, лишь чувствовал жуткий стыд за ту ночь. За свои слова, за поведение и долго расхаживая из угла в угол, отослал короткое «спасибо» по смс.***
— Я знаю как ты караешь своих людей за не осведомление, поэтому и я скрывать не буду от тебя, — Ёнсу приехал к Чонгуку в офис, чтобы сообщить новости о состоянии Юнги с глазу на глаз. — Что с ним? — подтягивается Чонгук вперед, сидя на своём диване, альфа напротив замечает как резко напрягается Чон, — Не томи Ёнсу, я терпением не одарён и ты это знаешь, — чуть ли не рычит. — Твой омега принимает подавители. Я опережу тебя и скажу сразу, что они не избавляют его от аромата, по крайней мере они его не заглушают, но они куда опаснее обычных, — Ёнсу озвучивает это с еле заметным подрагиванием в голосе, и тяжело выдохнув продолжает, — Они могут привести к бесплодию. Их зачастую пьют омеги в том возрасте, когда уже не планируют больше иметь детей, — доктор вжимается в кресло от того, что в руке Чонгука ломается металлическая ручка, которую он до этого крутил. Чонгук вмиг смотрит сквозь Ёнсу. У него спирает дыхание и стены огромного кабинета сужаются вокруг него. Они давят на виски, а внутрь заливается непонятная, необузданная ярость на омегу. Он ощущает это ножом в сердце по рукоять и руку Юнги, которая клинок этот прокручивает. На языке оседает предательством, болью, обжигает, оставляет за собой кровавый след. Хочется сорваться домой с ревом мотора, снести дверь его комнаты, встряхнуть и спросить «какого хуя, Чон Юнги?». Только со стороны ведь никто чтобы спрашивать. Муж? Фиктивно. Нужно быть последним кретином, чтобы не заметить факт того, что Юнги Чонгука таковым в своей жизни не видит. Только почему же душит это мерзкое чувство? Почему все внутренности в узлы скручиваются от этой новости? Хочется ответ требовать, наказать, запереть, сделать больно, больно настолько же, насколько сейчас Чонгук это в себе ощущает. Только они клятву перед алтарём в вечной любви не давали. Юнги не обещал ему ребенка, семью, слащавую счастья картинку. Они оба знали предназначение этого брака. Они женаты не больше месяца, а исходя из дальнейшего рассказа Ёнсу омега принимает их давно. Задолго до их знакомства. Разумная сторона, которая теплится к омеге просит альфу спросить «зачем?», просит убедить Юнги оставить затею, поговорить, обнять, ведь он не мог начать их принимать просто так. Рассказать о возможных вариантах и убедить в том, что альфа будет прекрасным отцом в случае беременности. Чонгук в растерянности от собственных чувств. Голова начинает гудеть от переизбытка. — Я покопался в аптечке Юнги пока он спал. — Значит найди мне такие же таблетки, по форме и вкусу, — произносит Чонгук после долгого молчания, — Сейчас же.***
Юнги не обращает внимание на то, что рассказывает преподаватель. Он вообще не на занятии мыслями. Он в ночи, сидит на капоте Чонгуковской машины, позволяя сминать свои губы. Юнги в своей ночной истерике, сильной спине которую он колотил. Он в шепоте альфы, в его пальцах в своих прядях, голосе который нарочито шепчет успокоения. Чонгук не появляется дома вторую неделю, но зато периодически заглядывает Ёнсу, на одежде которого омега ловит нотки сандала, с вопросов о том где Чонгук, доктор плавно съезжает и переводит всё в нынешнее состояние омеги. Юнги не ходит куда-либо с Чимином после занятий, желание отбито напрочь и это удивляет омегу. Это он был инициатором сходить и развеяться, причём всегда, а сейчас торопится в место которое хотел бы называть домом и он ловит себя на этой мысли всё чаще. У Юнги был дом. Но был ровно до того как он кинул последнюю горсть земли на крышку того, кто его олицетворял, после это место стало ему чужим. Место в котором он стал видеть бесконечное количество новых фаворитов отца. Место, куда приходил вечно уставший Джин, которому было не до омеги, но Юнги всё равно его любил. Это единственное, что осталось ему от папы. Юнги было девятнадцать, когда отец объявил о том, что омега выходит замуж, и все оставшиеся полгода омеги прошли в бесконечном самоедстве под покровом ночи, с подушкой меж зубов. Он ничего не смог сделать с этой новостью, так же как и пойти против отца. Пытался, не вышло. А сейчас сидит за партой и понять не может, почему так сильно хочется увидеть того, о ком с чистой ненавистью грезил столько времени. — Ты мне нужен. Как кислород для астматика. Как Солнце нужно Земле, как вода умирающему в засухе, ты мне нужен. Ты мне необходим, потому что я задыхаюсь в одиночестве, но никогда не скажу этого никому. Никогда не скажу, потому что слишком слаб, чтобы просто взять и принять это. Мне больно признать то, что я слаб. Чонгук шептал это еле различимо, сидя на краю кровати Юнги. Он был уверен, что омега спит, но Юнги лишь закрыл глаза и претворился, когда в спальню после ухода врача вошёл через некоторое время Чонгук. Альфа вышел, а Мин так и остался лежать с непонятно откуда возникшим комом в горле. Он еще долго смотрел в закрытую за ним дверь и видел Чона тогда в последний раз. Каждую последующую ночь Юнги спал в присланной ему кигуруми. Каждую ночь нарочито спускался на кухню за водой, невзначай проходил мимо спальни альфы, но прислуга, у которой он спрашивал на утро, не появлялся ли господин, отрицательно мотала головой. Юнги собирает свои вещи после окончания пары, коротко целует Чимина в щечку, вновь отказывается от приглашения сходить в местный кафетерий и движет к выходу. Но на парковке он находит не только черный мерседес охраны своего мужа, но и знакомый белый бентли, на капот которого опираясь поясницей стоит Джин. Он встречает омегу с объятьями, поцелуем в макушку и небольшим букетом белых роз. Юнги впервые за последний месяц чувствует как наступает облегчение. Прижимается щекой к груди брата, вдыхает аромат бергамота с тонкими нотками лимона, льнет словно ребенок. — Я так скучал по тебе, — шепчет омега и получает теплый смех в ответ. — Прости, маленький, меня отец работой с головой нагрузил, вот сейчас только сумел вырваться. Я забронировал столик в твоей любимой кофейне, давай поедем? — заправляет Джин его прядь за ухо и получает частые одобрительные кивки.***
Чонгук сбежал из собственного дома. Ночует в пентхаусе, нарочно задерживается в офисе до самой ночи. Игнорирует все предложения Хосока, на которого недавно с накопившейся на всё злости сорвался, лишил безлимитной карты, выслал лишь тот минимум денег, который посчитал допустимым. Наказал учиться и лично созвонился с куратором его группы, на что брат сказал, что Чонгук его только позорит этим и с хлопком двери ушёл, но в университет стал ходить хотя бы на несколько пар. Вот только навещать старшего перестал. Чонгук думает, что так даже лучше, потому что каким бы халдеем не был Хосок, он Чонгука чувствует. У них десять лет разницы и этот взбалмошный альфа, читал Чона начиная с пяти лет. Все негативные эмоции, все ссоры с отцом, которые как казалось Чонгуку он хорошо маскировал. Хосок рентген. Хосок сканер. Хосок играет на струнах его души и знает за какие ниточки нужно тянуть альфу, чтобы тот сам рассказал о шторме его души. Хосок тот человек, который будучи пятнадцатилетним подростком не побоялся рассказать правду брату о Ёсане, который в последствии стал бывшим мужем Чонгука. Младший единственный, кто рассказал альфе всё в глаза и заслужил его абсолютное доверие. Но сейчас Чонгук не хочет слышать свой внутренний голос в лице брата. Не готов к тому, чтобы он озвучил ему его же внутренние страхи, потому что сделает это только Хосок, ведь всё увидит у альфы на лице. И то, что он сбегает не из дома, а от своих чувств. То, что он, блять, просто даже себе не может объяснить чем он руководствуется и какого черта посылает своего дворецкого с костюмами из особняка в пентхаус. Какого черта каждый раз поворачивает руль в его сторону, хотя все внутренности, вся сущность альфы требует увидеть Юнги. Только с чего начать? Как смотреть на него спокойно? Как не причинить боль вновь, своей агрессией? Тот кто клялся не влюбляться — проигрался. Позволь себе дать слово и всё вокруг будет пытаться тебе помешать. Всё будет так или иначе вставлять тебе палки в колёса и только от тебя зависит: вытащишь ты их, или нет. После обещания вся ответственность ложится на твои плечи и только ты решаешь, сбыться тому или кануть в бездну.Chase Atlantic &DE'WAYNE - Adios
Наверное стоило с ним поговорить. Стоило хотя бы придти после той злополучной ночи. Стоило не просто подменить его таблетки, а спорить на кой чёрт он их принимает и дать уверенность в том, что в них нет смысла. Стоило, вот только Чонгук струсил. Стыдно самому признаваться и он отчаянно пытается это заглушить внутри. Убедить себя в том, что он поступил правильно, ведь по сути, чтобы он сделал ещё? И имел ли на это право? А отказал бы Юнги, чтобы Чонгук сделал тогда? Запер? Насильно отобрал? Испортил всё до конца? Он откидывается на спинку кресла, выдыхает тяжёло, трёт лицо ладонями, пытается себя стереть. Вопросы, вопросы, вопросы. Их бесконечное количество. Их рой саранчи, вторжение, и, это сутками гложет альфу. Изнутри пожирает самая мерзкая вещь — неведение. Узнать бы что у Юнги в голове, какие мысли, какие цели натолкнули его на то, чтобы принимать эти подавители. — Блять… — выдыхает Чонгук и бьёт кулаком по столу, на ноги поднимается, — Поеду и выясню, это невозможно. Он выезжает с территории с рёвом мотора в сопровождении своей процессии и едет прямиком в особняк. Сжимает кожаный руль до скрипа, вдавливает педаль в пол, только вот по приезду дома он никого не обнаруживает, а личная охрана омеги информирует о том, что Юнги поехал в кофейню, а от неё в апартаменты своего брата. Чонгук с новости сжимает челюсти так, что чуть эмаль не крошит и сев за руль выдвигается по адресу, отправляя охрану Мина на обгон.***
У Юнги не было желания ехать в особняк. Пусть Джин и выпытывал причину, омега с ответа ушёл. К брату напросился с причиной, что соскучился. Джин про того, будет ли Чонгук против или нет, спрашивать не стал и Юнги очень ему благодарен. Альфа заваривает Мину теплый чай и ставит излюбленный омегой мильфей купленный в кофейне. Целует в макушку и уходит в душ, оставляя младшего наедине со своими мыслями. Юнги десертной вилкой отламывает кусочек сладости и прикрыв веки, наслаждается её вкусом. Медовые коржи пропитаны воздушным кремом, кусочек клубники слегка кислит и даёт невероятный баланс двух вкусов. Не так как это было у папы, но они часто ели мильфей именно в этом заведении. Вкус за шесть лет так и не изменился и вместе со сладостью Юнги всё-таки сглатывает непрошенный ком. Он бы и не стал предупреждать. Чонгук за последние две недели ясно дал понять о своём отношении к омеге. К тому же Юнги больше чем уверен, что альфа не появится дома и не интересуется вообще, чем занят его муж. — Муж на бумаге, — хмыкает под нос омега, со злостью и скрипом вилки о блюдце отламывает второй кусочек мильфея. Он доедает и намывает тарелку так яростно, что она вся в пене и мыле выскальзывает из его рук за раковину и с треском разбивается о ламинат. Юнги гипнотизирует осколки, стоит как обожженный с поднятыми руками, а затем оседает на колени, начиная собирать их подобно ощущениям своей души и не замечает как слезы обжигают лицо, но бросает, зарывается лицом в ладони и бесшумно рыдает в них. Чувствует как всё его существо сжимается до атомов, как горит под сердцем и как стук его отдаёт в виски. Хочется взвыть от этой абсолютной растерянности в своей собственной жизни. Юнги ощущает себя хуже в несоизмеримое количество раз, чем эта тарелка. С колен его поднимает Джин, который пытается взглянуть на омегу, гладит по волосам, бесконечно спрашивает в чём дело и только на его голос удаётся вырваться. Юнги принимает протянутую воду. Дышит часто-часто, глаза красные, как и нос, но он ни слова не может рассказать о своём состоянии, даже перейти через эту невидимую черту. — Я разведу вас, — рычит Сокджин, — Это всё прихоти отца, но я разведу вас. Поживите так еще месяц, пусть он поиграет в супруга. — Хён… — надломлено отзывается Юнги. — Не переживай, маленький, — он присаживается перед омегой на корточки, заглядывая в глаза, — Потерпи немного и это всё закончится, слышишь меня? — Юнги молчит сжимая руках стакан, содрогается, — Я обещаю ты будешь свободен, слышишь? — Юнги отводит взгляд, а затем прикрыв веки лишь еле заметно кивает, как в дверь звонят. Джин целует Юнги в переносицу и уходит, чтобы открыть дверь внезапному гостю, но замирает на пороге, а гость не заставляет себя ждать. — Где Юнги? — Чонгук чуть ли не рычит. Нотки черешни улавливает. — Там где и должен быть. Он дома, — усмехается Джин и опирается о косяк плечом, — И сегодня останется здесь, — на что Чонгук только скалится, делает попытку войти, но Джин врастает стеной, не давая шанса. Юнги выходит за пределы кухни и встречается с омутом черных глаз. — Бестия, — альфа произносит это с нескрываемой злостью, но с облегчением. Словно он нашёл то, что так давно искал. — Юнги зайди, — рявкает Джин. — Заткнись, — рычит Чонгук на альфу, а сам смотрит лишь на Мина, — Собирайся, Юнги, поехали домой. — Он дома. — У него один дом, — переводит тяжёлый взгляд Чонгук, — Там, где его муж, — со сталью в голосе произносит, — Собирайся, Юнги, — вторит альфа, а Юнги весь съёживается с картины двух альф. Между ними такое напряжение, что только лучинку поднеси и всё к чертям разлетится. — Я сказал, что он останется здесь, он сам так решил, — бьёт кулаком по косяку Сокджин, чем вызывает в Чоне только ухмылку и он теряет всякий интерес к альфе. — Нам надо поговорить, — Чонгук смотрит на омегу без злости, без твёрдости, скорее просит, — Прошу, выйди из этой чёртовой квартиры сейчас же, пока я себя контролирую. — Юнги, — строго произносит Джин поворачивая голову чуть вправо, — Одно твоё слово и… — Ладно, — прерывает брата Юнги, — Дома правда лучше, по крайней мере у меня там вещи, — омега начинает судорожно надевать обувь и слышно как Чонгук выдыхает облегчённо. — Ты не должен бежать к нему как собачка, — отбирает обувную ложку у брата подбежавший Джин, и Юнги продолжает натягивать кроссовки без неё, а затем поднимается с корточек, крепко обнимая старшего. — Я напишу тебе, — шепчет, а затем целует Юнги Джина в плечо, хватает рюкзак с пола и даже не взглянув на Чонгука вылетает из апартаментов к лифту. — Я заберу его у тебя, — шипит альфа, — Он Мин, Мином был и будет. — Он Чон, — ухмыляется Чонгук, — Им стал, им и в гроб ляжет. А ты, сука, смеешь его обнимать после последних портовых блядей, — альфа вмиг оказывается рядом, притягивая Джин до хруста футболки, — И не в курсе он, как и весь этот блядский город, только потому, что ты трахаешь их именно в моём клубе, поэтому не жри руку, которая тебя кормит, — пихает он альфу вглубь квартиры и поправив полы пиджака разворачивается на пятках.