Грани ответственности

      Холод разбудил Вейлона в полночь. Температура в комнате явно стремилась вниз, а первые заморозки, которые набрасывали сейчас на зарешеченное окно первый мокрый снег, грозили пробраться и в помещение, судя по заледеневшему воздуху. Парень повыше натянул простенькое одеяло и поежился — надо будет все-таки выпросить у Джо обогреватель, хотя бы на пару ночей. А то так и заболеть недолго. Он попытался заставить себя уснуть, но сон не шел, поэтому Парк по инерции потянулся к телефону, но тут же одернул себя — связи не было уже неделю. Поговаривали, это из-за каких-то работ на линии, но Вейлону слабо верилось в эти разговоры — складывалось ощущение, что в «Маунт Мэссив» принято поддерживать политику «оторванности» от всего остального мира. Действительно, зачем всему остальному миру знать об этой боли?       Вейлон уставился в потолок. Старый, потрескавшийся, он грозил рано или поздно обсыпать хозяина комнаты побелкой. Программист ощутил укол грусти по своей только-только обжитой квартирке и ее уюту, однако это было его собственное решение — переехать на время работы в жилой корпус больницы. Потому что ездить так далеко и каждый день явно не с руки да и не дешево. Вот и приходилось терпеть холода — отопление если и включали, то только зимой. Это было странно, учитывая, что в Скалистых горах зима наступала чуть ли не в сентябре, а уже была середина октября.       «Интересно, как там Лиза, Ларри… Волнуются ли обо мне?» — Парк вздохнул, осознавая, что его друзья уже неделю не получают от него ни сообщения, он даже в сети не появляется и не отвечает на звонки. Может, переживают? Хотя, теперь они есть друг у друга, по крайней мере, как хорошие знакомые, а значит помогут справиться друг другу с чем бы то ни было. Это немного успокаивало. Вейлон даже не заикался о том, чтобы уехать в город — пока что для этого не было ни свободных дней, ни достойных причин.       Еще несколько часов — и ему снова нужно будет приниматься за работу. Она была довольно однообразной, если не сказать, скучной, ведь не так уж и много для начинающего программиста-инженера можно найти заданий, когда над ними и так уже целый отдел трудится. Зарплата тоже была пока не слишком велика — оно и не удивительно, ведь Парк пока что всего лишь стажер.       Но на самом деле, молодой программист мало уделял внимание размышлениям о деньгах. Куда больше его занимала сама лечебница, которая, как ни странно, в этот раз показалась ему куда более обычной, нежели во время его практики. Тогда, это место было овеяно для него флером какой-то необъяснимой тайны, загадок и темных страхов, которые таились где-то по углам, но сейчас… Может, он просто привык? Или дело заключалось в том, что Парк, помня об угрозах Блэра, больше не совершал вылазок на «не свои этажи»? В любом случае, «Маунт Мэссив» теперь казалась для него рутиной, не более. Будто все то, что ему довелось увидеть той зимой, являлось диким сном, бредом, навеянным таблетками, или еще черт знает чем.       Хотя, Парк бы точно соврал, если бы постарался заявить, что жизнь в «Маунт Мэссив» — это просто рутина и работа. Где-то глубоко на подкорке, где-то в том участке сознания, к которому человек редко обращается, нет-нет да и проглядывало ощущение, что каждый его шаг, каждое действие отслеживается, даже если он уединяется в ванной комнате. Сложно было также до конца избавится от далеких отзвуков чьих-то криков, доносящихся со стороны лечебных палат, гуляющих по сложной системе вентиляции…       Кстати, о Блэре. Его Вейлон не видел ни разу, с тех пор как приехал сюда в начале сентября. Супервайзер просто растворился в недрах «Маунт Мэссив», пропал, будто канул в темные воды притаившихся опасностей. А ведь Вейлон, к своему стыду, будто бы надеялся на что-то другое. Потому что их ночные встречи оставили яркий след, все еще напоминая дивные фантазии под редкими наркотиками. И этот след остался свежим рубцом, желающим продолжения.       Однако, его не последовало. Все просто закончилось.       «Холод. Сраный холод. Каждая клеточка в агонии, эту боль сложно высказать, да и кто ее блять станет слушать? Мы просто трахались, я ему на хуй не сдался, на что я вообще рассчитывал? Что мужик под сорок меня полюбит? Или будет чаще меня ебать? Смешно. Веду себя как диснеевская принцесса. Стыдно. Мне все равно, мне все равно, МНЕ ВСЕ РАВНО».       09.27.2012       «Я порой поражаюсь себе. Мне уже не 16, я не маленькая девочка, но удивляюсь тем мыслям, которые иногда посещают. Мужик так себя не должен вести, а иначе я тут долго не протяну. У меня есть дела поважнее, чем глупости, о которых я думаю перед сном. Интернета нет уже давно, а среди скачанных на телефоне только Blur и какое-то кантри. Хз кто такие, это Ларри скачал».       10.01.2012       «Надеюсь скоро дадут отопление.       Сказал бы я, если бы не находился в Маунт Мэссив.😊»       10.02.2012       «Здесь мои сны стали куда интереснее. Может, так влияет загруженность? Неужели мое воображение настолько яркое, что может проецировать такое в мою голову? А кормят тут так себе».       10.05.2012       Под толстым одеялом постепенно приходило тепло, а вместе с ним и спокойствие. Кажется, даже непогода снаружи немного утихла, уступая обычному дождю. Такие противные дожди могли идти неделями, превращая все вокруг в болото. Интересно, как в таких условиях должны выздоравливать психи? От таких видов и такого холода впору повесится, а если начать вглядываться в отсутствующие лица персонала или в те гримасы, которыми обычно были «украшены» пациенты, то можно сразу писать завещание и отправляться тихо умирать в один из многочисленных подвалов, куда-нибудь поближе к Эдди Глускину. Вейлон узнавал о нем, точнее, пытался узнавать. Но с ним мало кто желал делиться информацией, особенно по поводу тюремных камер, а порой могли и послать.       Жизнь здесь была особенной. Слишком сложной для понимания, но одновременно с этим — проще некуда. Стоило только выполнять то, что было сказано и особенно не отсвечивать, потому что отчего-то была уверенность, что обычным выговором, штрафом или увольнением дело не закончится. Местные нравы невозможно было предсказать, но то, что Вейлону уже удалось увидеть, не оставляли сомнений — здесь никому нет дела до всякого рода инсинуаций.       Постепенно, веки снова налились тяжестью, а прохлада и шум дождя начали убаюкивать. Медленно, очень медленно Парк погружался в прерванный сон, поддавшись мечтаниям и самым глубоким надеждам, не стыдясь раскрывать их нараспашку здесь и сейчас. В них он точно был не один. Человек может позволить себе постыдные идеи, когда уверен в абсолютном одиночестве. Вейлон же позволял себе думать о тепле чужих рук исключительно наедине с уже засыпающим разумом. Его рациональное «я» закрывало глаза на такое попустительство, уныло взирая на образ нужного, любимого человека… ***       Жизнь Вейлона в Лондоне не была такой уж плохой, чтобы мечтать куда-либо сбежать. Его родители были людьми со вполне крепким, хоть и средним достатком, школа не доставляла больших проблем, а отношения были на уровне «по необходимости», в большем юный Вейлон и не нуждался. Однообразие, которым, по-сути, являлось его существование, воспринималось им как данность бытия, ведь он привык к этому, был воспитан в этом, и заметный контраст с жизнью одногодок его также заботил мало. Достаточно прилежный ученик, немного тихий, часто погруженный в себя, занятой — он мало привлекал внимания, мало проявлял себя и редко открывался, как родителям, так и остальному обществу. И поэтому для всех стало шоком, что в один прекрасный момент он вдруг заявил, что хочет поступать в Беркли и переезжать жить в США.       Парк как сегодня помнил этот день — удивление на лицах родных и абсолютное непонимание. Они ведь уже решили, что он пойдет по стопам отца и займется банковским делом, у него же есть связи, да и университет хороший, причем, совсем не далеко от дома.       — И зачем тебе эта треклятая Америка? — Артур Парк, нервно потирающий очки, не уставал повторять это, укоризненно глядя на сына. — Тебе что, здесь плохо?       — Не плохо. Но в Беркли гораздо больше возможностей, ты же знаешь, что я хочу заниматься программированием! — Вейлон с тревогой поглядывал на мать, мечтая о ее поддержке. Но Кэтрин молчала, сурово уставившись в одну точку.       Артур всплеснул руками.       — Ну дались тебе эти компьютеры, в конце-концов! Где ты работать потом собираешься, а? Думаешь, мы будем платить за то, чтобы ты зря просидел в этой дыре, а потом просто вернулся ни с чем? Кому ты там нужен? В Америке, небось, своих хватает.       — Вот именно. — Кэтрин говорила куда тише, но ее тон не выражал ничего хорошего. — Да и вообще, чем тебе не нравится учеба здесь? Ну допустим, программирование. Но неужели здесь нет ни одного достойного факультета? Зачем тебе лететь на край света?       — Бесполезно! — грубо выкрикнул Вейлон, уже начиная срываться. Маска спокойствия давала трещины. — Бесполезно с вами что-либо обсуждать! Вы даже не подумали, что я могу и на бюджет поступить, а уже беситесь!       — Прекрати сейчас же!       Но Вейлон уже махнул рукой и покинул «поле брани», стремясь не продолжать спор. Он знал, что проиграет. Еще не до конца выветрившееся к семнадцати годам подростковое бунтарство заставляло скрипеть зубами и ненавидеть этот дом и его четыре стены, которые сейчас воспринимались как клетка.       На улице тогда была примерно такая же погода, как и в комнате, где сейчас спал Вейлон из настоящего. Холодно, сыро, уныло и мрачно, но явно не мрачнее его настроения. Ему оставался еще один год подготовки к вступительным экзаменам, еще было время что-то предпринять. Именно в этот момент, как парню казалось в будущем, в его голове решилось окончательно и бесповоротно — он попадет в Беркли, чего бы это не стоило. Родителям придется принять его решение, ведь подготовительные курсы он волен выбирать самостоятельно.       Да и отрицать то, что одним из самых ярких стимулов уехать как раз и был родной дом, да и этот город, который давил со всех сторон беспросветной печалью и строгостью. Никому и никогда Вейлон так и не открыл своего истинного отношения к происходящему и той скованности, которая накладывала обязательства. А после бесконечных ссор с родителями он еще больше углубился в себя.       Это привело его куда дальше, чем Парк мог рассчитывать. Родные так и не разглядели в его мечтаниях достойной профессии и как оказалось, не нашли в себе понимания того, что у их сына есть все шансы учиться на бюджете за счет грантов для талантливых студентов. Даже когда оставался всего месяц до внутреннего вступительного экзамена они не изменили себе, хотя к тому времени отношения в семье больше напоминали пороховую бочку — любое упоминание учебы Вейлона приводило к гневу отца и слезам матери, долгой ругани и причитаний. Нервный, в край измученный ночными посиделками за книгами парень, порой забывающий о разнице между днем и ночью, уже мало реагировал на все это. Его план был давно готов.       Самый дерзкий и рискованный поступок, который он когда-либо совершал в своей жизни заключался в фактической «краже» денег со своего банковского счета, на который Артур и Кэтрин откладывали деньги на несколько лет учебы в престижном университете Лондона. Риск заключался в том, что на оплату места в Беркли без гранта этого все равно не хватило бы до конца учебы, а ведь нужно было еще где-то жить… Но юный Парк уже решился, и в один прекрасный день просто сбежал, поставив родителей в известность в день вылета.       Парк, наверное, никогда не забудет эти переполненные шоком и печальным осознанием лица. Жалость с силой сжала его сердце, но отступать уже было поздно. Спустя несколько болезненных часов выяснения подробностей, Артур Парк просто казал ему на дверь, запретив появляться на пороге этого дома. Кэтрин, казалось, постарела лет на десять за эти несчастные часы, не сказала ни слова, просто уткнулась мужу в плечо, чтобы не видеть двери, закрывающейся за их сыном навсегда.       Вейлон помнит, что плакал, сидя в самолете. Плакал и просил прощения, жалея, что все обернулось именно так, но план был дороже любых чувств.       И надежды оправдались. Теперь он тот, кем и хотел быть. Прошлое затерлось, печаль отступила. И лишь иногда его тень ложилась на усталые глаза, ненадолго заволакивая влагой. Вейлон парк позволял себе желание быть любимым, ища эту искаженную любовь в поверхностных фантазиях о счастье и заботе.       Должно быть, привычка эта усилилась сейчас в сто крат. Вейлон дремал, мечтая о тех губах, которые так ласково и сильно касались его, обещая нечто приятное, даря ощущение давно забытого домашнего уюта.       Прозвенит будильник, наваждение рассеется. Все будет как прежде. ***       — Мистер Парк, повнимательнее. Тут сплошные ошибки.       «Луноликий» Джо с нескрываемым раздражением рассматривал на своем экране файл с расчетами. Это было проверочное задание, в котором нужно было решить какие-то проблемы бухгалтерии за 2007 год. Вейлону оно показалось настолько унылым, что он даже не пытался скрыть свой полусонный вид. Благо, как обычно, полутемное помещение их так называемого офиса располагало. Парк уставился на новые «рисунки» Джо на стене, которые теперь уже не напоминали разноцветное болото, а, скорее, больших жирных пауков на пожелтевших листках бумаги. Интересно, когда руководитель отдела вообще успевал рисовать? Вейлону приходилось бывать здесь довольно часто, и каждый раз Джо оказывался за своими мониторами, однако всякий раз его стены пестрели новой мазней. Парк бы не удивился, что в погоне за призрачной, немного ебнутой мечтой уже давно ебнутого человека, Джо не замечает того, что делает, и рисует во сне. Как еще объяснить настолько смазанный и бессмысленный характер изображений?       — Мистер Парк, вам следовало бы проявить больше старания, да… Или вы думаете, что все это какие-то шутки? Глупости? Бергер завел свою обычную песню — стоило Вейлону сделать хотя бы малейшую ошибку — руководителя отдела было уже не остановить. Он начинал долгую муру о правилах поведения, ответственности и так далее, словно заведенная кукла. И как только завод у такой куклы кончался, она снова повисала безжизненной тряпкой.       — Я отчего-то уверен, что именно поэтому господин Джереми Блэр желает вас видеть сегодня.       Парк тут же лишился остатков сонливости. Чего-чего, а именно такого исхода он не мог ожидать, неужели все и правда настолько плохо?       — А он не сказал, почему именно я должен прийти?       — Не сказал. Но я надеюсь, чтобы напомнить вам правила трудовой дисциплины.       Вейлон поежился, осознавая, что еще немного — и он окажется лицом к лицу с этим человеком. Сложно было сохранять невозмутимость, ведь программист еще помнил, какую «воспитательную меру» тот предпринял в прошлый раз.       — Не медлите, Парк. Проявите пунктуальность.       — Да, конечно. Спасибо. — Вейлон действительно поспешил, однако с каждым шагом его ноги будто все больше деревенели, а тревога нарастала. Слишком много вопросов у него было к супервайзеру, на которые тот явно не захочет отвечать. ***       Ощущение абсолютной заброшенности, сжатости и затхлости. Мрачное, пропахшее насквозь лекарствами и кровью, забытое всеми богами место, которое не видит солнца большую часть года. Крики, смерть, ощущение отчаяния и неизлечимости — больница «Маунт Мэссив» будто была одним большим организмом, чья раковая опухоль находится на стадии запущенных метастазов. Полин Глик ненавидела это место всей душой, искренне, глубоко, и, кажется, абсолютно взаимно. Даже антидепрессанты, которые она выторговала ценой нескольких сеансов у своего психотерапевта не сильно сглаживали ситуацию.       Она задумчиво катала прозрачный пузырек с этими красно-черными «таблетками счастья» по столу, выкуривая очередную сигарету, но не отдавая себе отчета об этих действиях. Перед ней в определенном порядке были разложены голубые папки с фирменным знаком «Меркофф», некоторые — наполовину вскрытые, и их содержимое покоилось в эдаком микрохаосе, пестря черными символами на слегка желтоватой бумаге. Работы много.       Ее помощница, миссис Дэлия, мало помогала в вопросах сортировки документов «сверху». Впрочем, в ее обязанности не входило решение таких важных вещей, а просто заботиться о том, чтобы Полин не нуждалась во всяких канцелярско-бюрократических вещах, которые проще поручить человеку с меньшей ответственностью. Дэлия, кажется, где-то когда-то служила, и на фоне легкого ПТСР ее исполнительность и прилежность не вызывала вопросов как у начальства, так и у самой Глик. Вот и сейчас — женщина чинно переписывала в электронные бланки бесконечную тягомотину из архива, которая нуждалась в строчном пересмотре, и этот ловкий стук пальцев по клавиатуре напоминал странную размеренную мелодию.       — Марион появлялся? — Полин стряхнула пепел, едва не попав на документы.       — Нет, мэм, пока не было.       — Сраный лентяй. — выругалась Глик сквозь зубы. Дэлия точно услышала, но виду не подала. — Еще бы он появился, как же. Он этой психушки как огня боится, ничего удивительного.       Она выдохнула дым, радуясь, что нашелся повод сорвать на ком-то свое раздражение, накопившееся за день. Пусть только покажется, уж она-то на нем отыграется по полной. Пол видимо думал, что местным ничего не стоит пустить и его на органы, или, не дай Бог, засунуть в какую-нибудь машину смерти. Ну а кому как не им двоим, специалистам по смягчению последствий, знать, на что компания способна? И если Полин Глик привыкла и ее мало уже что могло удивить, Пол Марион еще цеплялся за какие-то призрачные надежды когда-нибудь со всем этим расстаться. Наивный. Они уже по бедра увязли в этом болоте, отсюда либо на самое дно, либо самоубийство.       — Что там по Трагеру? Были новости?       Дэлия подняла на нее тяжелый взгляд. Глик не отвернулась, хотя ей всегда было немного неуютно смотреть в лицо бывшим военным.       — Да, мэм. По вашему распоряжению его дом обыскали.       — Результаты?       — Заключение еще не готово. Однако он уже не сможет бежать из страны, даже если бы захотел.       Полин хмыкнула. Опять ничего. К Трагеру не так просто подобраться, этот хитрый лис умудрился наладить связи, достаточные, чтобы показывать «Меркофф» чистые ручки, однако то, что его тут прикрывают, было ясно как день. Ей давно уже стоило начать копать под более серьезную фигуру здесь, но с Джереми Блэром все так же не просто. Каких только слухов не ходило о нем по больнице, вплоть до самый непристойных, и все это в какой-то степени усложняло процесс — Блэр был тут хозяином, все шестеренки «Маунт Мэссив» вертелись по его указке, и Глик бы не удивилась, будь даже среди новоприбывших ученых из головного центра его агенты. Такой человек не даст к себе подобраться ближе, чем он того захочет, а значит следовало подходить окольными путями.       — Организуй нам встречу с Ричардом Трагером. Просто небольшой дружеский жест со стороны «Меркофф», он все-таки тоже не последняя личность здесь. И это поможет нам наладить деловой контакт, я в этом уверена.       — Да, мэм.       Глик едва слышно вздохнула, взяла в руки очередную голубую папку. Эта была чуть толще остальных, а значит — еще больше работы. Это оказались какие-то более-менее современные служебные письма, в которых не самым уставным образом излагались жалобы местных на самые разные проблемы.       От: annabelprior@murkoff.corp       Кому: bennetsemerli@murcoff.us.com       Тема: неподходящие условия труда       Мистер Семерли!       Настоятельно прошу обратить внимание на ненадлежащее хранение реактивов в лаборатории Д-13 и М-8. Мы уже с ног сбились с бесконечными ожогами и отравлениями, лаборанты травятся только так! Почему кислоты хранятся настолько безалаберно, будто это какая-то вода? Не говоря уже об испарениях. Может кому-то и понравилось бы дышать этими солями, но в мои планы не входила наркотическая зависимость. Мои подопечные жалуются на несуществующие болезни, а одна и вовсе выдумала, что беременна! Мне не с руки распускать их по домам только потому, что им что-то примерещилось. Поэтому примите меры, и как можно скорее.       Аннабель Приор,       Лаборатории северного крыла.       И тут же после него шло другое письмо, в котором говорилось о похожей проблеме:       От: liamarton@gmai.com       Кому: jeremyblaire@murcoff.corp       Тема: новые работники       Уважаемый мистер Блэр,       Должно быть, вы уже получали мое письмо от 09.10.2012? Я не получила ответа, однако, я не могу не написать вам, что мне срочно необходима встреча с начальником отдела кадров. Моя ближайшая помощница уволилась в связи с внезапной болезнью (мне даже не сообщили, что произошло), но я не могу сама справиться с тем объемом работы, который свалился на наш отдел с переводом некоторых пациентов в «Маунт Мэссив» на долгосрочное лечение.       Нам нужны работники, иначе не избежать убытков.       Лиа Мартон,       Отдел интенсивной терапии.       Далее шло еще несколько писем, к некоторым из которых были прикреплены справки, документы и прочий хлам, на котором не хотелось заострять внимание. Зачем вообще Пол это приволок? Неужели он думал, что ей так интересно читать о чем жалуются местные? И без детального рассмотрения было ясно, что в «Маунт Мэссив» полно проблем с безопасностью на рабочем месте и неправильным подбором персонала, но это не ее, Полин, забота. Важнее сейчас было вычислить тех, кто являлся потенциальной угрозой на пути нового проекта и сохранности компании, для этого она и здесь. ***       Дверь в кабинет хлопнула, вошедший даже не утрудил себя приветствием.       — Трагер, мать твою.       Ричард удивленно взглянул на Джереми Блэра, который стоял сейчас перед ним упершись кулаками в стол.       — Какого черта тебя обыскивают?       Блэр был зол. Это было видно по всей его фигуре — как дикий зверь перед броском. Обычно, такая поза повергала людей в трепет, но Ричард был исключением. Он встал, выпрямившись во весь рост и покосился на дверь, которая была накрепко захлопнута. Теперь он оказался выше Джереми, но это мало что меняло.       — Во-первых, добрый вечер.       Блэру показалось, что еще слово, и он ударит эту спокойную рожу.       — Во-вторых, дружище, это далеко не в первый раз, когда кто-то пытается меня поймать на горяченьком. Ты и сам это прекрасно знаешь, поэтому не шуми, будь добр.       Блэр тоже выпрямился. Этот придурок напротив явно не осознавал всего пиздеца, что ему грозил.       — Может прекратишь разыгрывать комедию? — процедил он, понизив голос. — Это тебе, блять, не государственные обыски, которым ты мозги пудрил. Это «Меркофф», сука, понимаешь? Ты хоть осознаешь, что одно их слово, и ты покойник? И тебя никто не спасет — ни твои друзья-богатеи, ни те укурки, с которыми ты по вене пускаешь! — Джереми захотелось стукнуть по столу, но он сдержался. Лишь покрепче сжал пальцы, до побеления в костяшках.       Трагер, казалось, только больше заскучал. Он повел взглядом по кабинету, будто пытаясь разглядеть тех, о ком говорит Джереми.       — А кто сказал, что они меня убьют, дружище? — спросил он до противного мирно. — Ты ведь знаешь, я осторожен там, где это необходимо.       — Ах, осторожен.       Джереми не стал больше сдерживаться. Он дернул Трагера за воротник, силой притягивая к себе и поднося к его носу папку, которую сжимал в левой руке.       — А это, блять, что такое, позволь поинтересоваться?       Трагер побледнел. Его лицо и так не отличалось особыми красками, а сейчас и вовсе сравнялось с меловым. Он дернулся, вырываясь, и Джереми его отпустил. Наконец-то начало доходить. Не прошло и года.       — Откуда это?       — Благодари небо, что я первый перехватил этот отчет. Здесь очень подробно описаны все твои подвиги и все жертвы, которых ты так «ловко» скрыл! — супервайзер потряс папкой перед носом у Ричарда. — Мне стоило огромного труда изъять это и еще сложнее было позаботиться, чтобы у этого твоего некролога не появилось сраных копий! А ты даже не пытаешься избежать обысков и продолжаешь играть в свои игрушки, будто это не под тебя копает Глик, и только и ищет повода, чтобы спустить на тебя собак!       Трагер, казалось, был поражен. Едва ли не впервые за несколько лет Джереми видел на лице друга нечто новое, отличное от безмятежного равнодушия.       — И кто… Кто же его составил?       — Это не должно тебя ебать. Тебе нужно залечь на дно, и хватит уже с тебя экспериментов. Еще хоть одна смерть по твоей вине и я лично тебя сдам, ты меня, блять, понял? Я не собираюсь рисковать всем этим из-за одного придурка, который ради своих наркотических прихотей отбирает и без того скудный человеческий ресурс!       Ричард Трагер взглянул на него из-под очков и провел рукой по волосам. Джереми только сейчас заметил, что они стали значительно реже. Да и весь Рик выглядел будто постаревшим, мешки под глазами стали темнее и глубже. Видно было, что он задет. Задет и в кои-то веки напуган.       — Знаешь, на пути творца всякое, порой, встает препятствием… — пространно произнес он. — Деньги, власть, все это в итоге лишь побочный эффект на пути к истинной красоте.       — Это ты про свои разработки? — хмыкнул Блэр. — Не заговаривай мне зубы, Трагер. Все твои творения — это просто циничная корысть, больше ничего. Видел я твои «инсталляции» с обескровленными девицами, у которых все органы были снаружи. А что ты сделал с тем шизоидом, которого не могли сдержать даже сильнейшие транквилизаторы? На крики жаловались даже из комнат для персонала! Это же надо, какие вокальные данные, а?       — Искусство всегда давалось не просто. Для этого нужны долгие годы практики, повторения и терпение, дружище. Просто кому-то выпадает честь быть по одну сторону холста, кому-то по другую, а роль художника достается единицам. Однако, я могу тебя уверить, что буду осторожен. Мне не хочется, чтобы ты подвергся репрессиям из-за меня. Все-таки кто как не ты мое главное вдохновение?       — Несешь какой-то ебаный бред. — Блэр решительно отвернулся. Ему давно уже было ясно, что мозг Трагера сейчас не совсем чист. — Приходи уже в себя, иначе приведем другим способом.       Блэр покинул кабинет, а Трагер остался сидеть наедине все с той же звенящей тишиной. Мысли плавно перетекали от одной проблемы к другой, но в газах отражалось лишь равнодушие. Будто этого разговора никогда не было. Он вдруг выпрямился на кресле и нажал на кнопку, призывая к себе секретаря.       — Мистер Трагер?       — Пригласи нашу новенькую ко мне. Как там ее, Нэнси, вроде? Нужно обсудить подробности ее контракта. И позаботься, чтобы меня никто не беспокоил.