Грани ответственности

Я не расскажу тебе, что накануне принимал Я забыл название веществ Без сожалений смотришь в мои глаза Но мне нечего ответить тебе, нечего сказать Тебя мне заменит искусственная душа В которой я утону, так и не нащупав дна, Но больше нельзя…

      Вейлон проснулся и резко сел, осознавая себя уязвимым. Он был абсолютно голым, в комнате было уже очень светло, а в кресле рядом сидел убийца. Мгновенно вспоминая имя его жертвы, Вейлон дернулся, отполз подальше. В его глазах плескался чистый шок и ужас.       — Проснулся, любопытный щеночек?       — Ты… Ты же… Убил его!       Вейлон не знал, кого конкретно имеет ввиду: Картера Хилла или того человека из железного шкафа. Но осознание, что он находится в плену у убийцы, заставило сердце колотиться как бешеное. Все это время его спаситель был куда хуже, чем можно было предположить: если насилие с его стороны Парк терпел, внутренне принимая за «заслуженное наказание», то понимание самого страшного не вписывалось в это своеобразное «терпение». Конечно, он верил в свою погибель от рук Блэра и до этого, но теперь, когда он лицом к лицу столкнулся с жертвами Джереми, эта вера переросла в уверенность.       Естественно, будь в нем немного больше здравого ума, он бы сопоставил убийство и все те истязания, которые ему пришлось перенести в этом доме. Будто бы за пеленой помешанности Вейлон внутренне «прощал» своей катастрофической влюбленности, но убийство вдруг встряхнуло его сознание, слегка приоткрывая глаза на реальную природу его хозяина.       Джереми, казалось, был готов к такому поведению. Конечно, он рассчитывал, что барахлящая память выветрит это из светлой головы его питомца, но нет. Видимо, он действительно впечатлился.       — Как… Как вообще ты способен на такое? — Вейлон не знал, что ему сказать. Убежать он не может, защититься тоже. Перед ним — вся его оставшаяся жизнь.       Может, не стоит ее себе сокращать? А, Вейлон?       Но ведь речь шла об убийстве.       — Наивный. — Джереми сохранял бесстрастное выражение лица, хотя легкое подергивание губ намекнуло на раздражение. — Неужели ты и правда думал, что мы и дальше будем жить эдакой «семьей» и нас никто не вздумает потревожить? Или тебе хотелось бы вернуться в больницу и умереть там подопытным кроликом? Тебя ищут, дружок. Причем, те самые люди, от которых я тебя уберег.       Джереми как-то странно повел руками и только сейчас Вейлон заметил, что рукава его рубашки высоко закатаны, а рядом, на журнальном столике, виднеется использованный шприц и какие-то препараты. До этого ему не приходилось ловить хозяина за таким делом, но Парк был в курсе, что тот пускает по вене. Он видел шприцы, не слишком хорошо утилизированные Блэром.       — А как же Картер? — Вейлон набрался храбрости. Не он один сейчас уязвим. — Я уверен, что ты и его убил!       — Вот как? А может ты просто, блять, ревнуешь?       Джереми хрипло расхохотался и, покачиваясь, пересел к нему на диван. От него исходил резкий запах сигарет и какой-то химии. Он протянул руку и схватил Вейлона за шею, точнее, попытался — тот уклонился и натянул покрывало выше, под самый нос. Он не мог сказать точно, что чувствует по поводу Хилла. Но то, что его глубинная страсть была не только его, заставляло бесноваться ту часть эмоций, которая была крепко связана с его помешательством.       — И меня убьешь? — горько спросил Вейлон вдруг, очень ярко вспоминая их совместные ночи в этом доме. Грубые и нежные, рубцы по всему телу. — Когда надоем?       — Надо будет — убью. — бросил Блэр, опуская руку. Он уже уплывал прочь, жидкое золото в его крови дарило покой. Наконец-то во всей этой ебаной бредятине наступит тишина. — Но если тебе будет от этого легче, — Блэр посмотрел на свои руки, уже прикладывая усилия чтобы говорить связно, — к Картеру я нихуя не испытывал. Ни малейшей эмоции, кроме любопытства. Ну а ты…       Тут он вдруг дернул покрывало Вейлона на себя, обнажая его острые колени. Ткань сползла на пол — Джереми она показалась самой водой.       — Ты, блять, какое-то помешательство… Вейлон Парк.       Дальше он уже мало отдавал себе отчета в том, что происходит. Желание возросло с такой силой, словно у него год не было секса, а запах, исходящий от программистишки, стал будто в сто крат ярче. Плевать, что тот сейчас сопротивляется. Джереми видел перед собой только тело, которое манило его своей доступностью и незащищенностью. Своей уникальностью, неповторимостью и смертностью. Бархатом и жесткостью каждой косточки, которую он чувствовал сквозь вату в голове и душе. Нирвана, блаженство для плоти…       Вейлон действительно пытался выбраться из цепкой хватки. Пусть безумие и подталкивало его вперед, в эти руки, под эти мутные глаза, но тело сопротивлялось. Он толкнул Блэра ногами, и тот как-то неуклюже завалился на бок, но уже в следующую секунду взял реванш, перехватив ноги Парка. Он навалился на него беспорядочно целуя везде, куда мог дотянуться. Вейлон ударил его по лицу, голова мотнулась, Блэр неясно взвыл, но своего дела не оставил. На его лице обозначалась сосредоточенность, вперемешку с приглушенной яростью, но Парк не сдавался, пусть даже и понимал, какие риски влечет за собой такое поведение. Они практически дрались, но битва эта была подобна сражению глухого и слепого — один был уже конкретно «вмазанный» а второй — слабый после тяжелого сна.       — Я смотрю, ты осмелел, сука… Но… Как насчет разделить со мной момент? — Джереми ощутил фейерверк красок в мозгу. Продолжать борьбу не входило в его планы. Все, чего ему сейчас хотелось, это много, много ебли под наркотическим приходом. Поэтому он перехватил ерзающего под ним Вейлона за шею, и, практически не замечая ударов коленом в живот, бросил ему в рот еще одну таблетку клозапина. На сей раз без снотворного — Парк нужен ему в сознании.       Мысли текли вяло, словно патока в жаркий день. Вейлон замотал головой, отказываясь глотать, но отсутствие возможности дышать заставило его это сделать. Он едва не плакал от бессилия, наверное, впервые за все время его нахождения здесь, желая избавиться от Джереми любой ценой.       — Тшш… Тшш… Вот так… — почти ласково пробормотал Блэр, наблюдая за ним сверху. Не хочешь, блять… По-хорошему…       Вейлон с ужасом осознал, что его и без того малые силы иссякают. Он отчаянно дернулся, продолжая наносить удары, но Джереми не чувствовал боли: со взглядом, полным мутной похоти, супервайзер придавил его к дивану всем своим весом и просто ждал, когда клозапин проявит себя на полную. Вейлон уже сдавался: ему дико хотелось спать, руки и ноги налились свинцовой тяжестью, а тяга в мышцах подсказала об их крайнем расслаблении. Даже мысли и реакции замедлились, все больше подталкивая Парка в сон.       Но уснуть он не мог. Оставалось просто наблюдать из-под полуопущенных век, как Джереми расстёгивает брюки, тоже ужасно медленно, как его, Вейлона, тело становится до того лёгким, что без труда оказывается на руках супервайзера, будто взлетает, и в тот же миг на него обрушивается шквал едва ощутимых касаний, поцелуев и укусов.       Блэр не думал о нежности сейчас. Он вообще ни о чем сейчас не думал — все его существо сократилось до одной-единственной мерцающей точки, которая задевала горячее ощущение неконтролируемого желания где-то пониже груди и пупка, которая влекла влезть поглубже под кожу Вейлона, в самое его нутро, достать оттуда то, что всегда было самым сладким призом…       Мир казался нереальным. Воздух ощущался плотнее металла, кровь — сверканием драгоценных камней, а белизна кожи — слаще сахара. Джереми стремился получить все и сразу, он тёрся болезненно твердым членом о пальцы обмякшего Вейлона, все ещё прижимая его к дивану. Или уже к полу? Его руки скользили везде и сразу, стремясь захватить кончиками пальцев розовые соски, сжать мягкую грудь и снова вернуться к шее. Все вдруг стало таким влажным, горячим, хлюпающим и вязким, как будто их тела становились самой жидкостью, смешиваясь друг с другом.       Он поднял вялые тонкие руки Вейлона и они безвольно упали, перегибаясь в локте через подлокотник. Ощущая удовлетворение такой податливостью, Джереми провел языком по открывшейся нежной коже внутренней стороны руки Парка, одновременно беспорядочно толкаясь членом между его бедер. Вдруг перед глазами оказалось лицо его игрушки с полуприкрытыми глазами и беззвучно приоткрытыми губами. В таком виде оно было похоже на лицо трупа и это заставило Джереми замереть, шумно дыша.       Он вдруг поверил, что Вейлон мертв.       Причем, мертв уже давно.       Джереми всё-таки убил его, исполнив то, что должен был. Вейлон попросту не мог существовать и не принадлежать ему, Джереми, безраздельно и бесконечно. Блэр ощутил вдруг невероятный прилив крови, яркую вспышку, которая могла бы быть сравнима с разрядом электрошока — мечта, влажный, грязный сон о ебле с трупом Парка, наконец, сбылась.       Вот теперь он без оглядки любил эти черты. И сознавался себе в этом, сгорая от вожделения. И эта любовь была изъята из самый глубин, из тех граней, которые всегда находятся в тени.       О, теперь он может делать с этим телом все что угодно, теперь это действительно просто кукла, но какая! Ох, эти ноги, которые так просто разбросать в разные стороны — больше никакого сопротивления, никакого движения, нытья и криков — просто тело, которое вот так просто отдает всего себя, так легко принимает его внутрь, будто они уже одно целое, просто верх наслаждения в этом безвременье ощущений и влажности…       Вейлон же практически ничего не чувствовал, как психически, так и физически. Рваные толчки, заставляющие его тело дёргаться, отмечались лишь как данность бытия, не больше. Его практически не заботили собственные конечности, разбросанные под нависающим над ним телом как попало, кровавые следы по торсу, оставленные слишком сильными укусами…       Джереми же окончательно сорвался в своем наркотическом вакууме — ему до ноющей боли хотелось выебать каждый сверкающий рубинами кровоподтёк, каждую рану. Захотелось кончить на эти остекленевшие глаза, на белые губы и все ещё теплую грудь. Захотелось прижать его к себе и умереть вместе с ним здесь и сейчас, сдохнуть прямо в экстазе, в который раз обкончав эту горячую линию ног.       Он перевернул то, что когда-то было Вейлоном на бок и прижался сзади, чтобы снова и снова толкаться в него, уже под другим углом. От остатков своей одежды Джереми избавился на удивление быстро и незаметно для самого себя — ничто не должно было мешать ему ощущать.       Вот она — суть идеального подчинения. Контракты, буквы, слова и препараты, обещания и смирение — чушь собачья, бессмыслица, горка символов на истлевшей от времени бумаге. Тело, тело, тело без души — подчинение каждому движению, каждому желанию, бесконечное внутренняя пустота — есть принадлежание. Души теперь нет, Вейлон просто сосуд, в который Блэр с наслаждением окунается, осознавая всю свою власть над смертными останками. Он может вложить в него часть души, которую чертов Парк умудрился украсть, он может раз за разом кусать его и слизывать кровь, утоляя в ней свою жажду, перекрывая ее вкусом горечь жидкого золота.       «Интересно, может ли у трупа встать?..» — мелькнула в голове безумная мысль. Рука, что до этого сжимала грудь, переместилась ниже, а пальцы обхватили вялый член Парка, сжали и начали надрачивать, но ненадолго — идея так же быстро покинула искрящее сознание. Джереми скользнул ниже, к яичкам, а потом и попросту между ног, туда, где все уже было влажно от крови из-за непрекращающихся фрикций, спермы и пота. Это было лучше, чем хорошо — он с силой сжал внутреннюю сторону бедра, потянул ногу на себя, проникая с ещё большим остервенением.       Спустя, примерно, бесконечность до мурашек приятных толчков, Джереми целует уже холодеющее тело, ласкает красными от крови, растертыми губами сантиметры шеи Вейлона, тянется к волосам, чтобы вдохнуть их запах, словно очередную дозу. Он вдруг кончает, находясь максимально глубоко в своем прекрасном помешательстве, и пока его сперма заполняет уже и без того растраханное нутро Парка, тянет его лицо на себя, до красных пятен сжимая щеки и заставляя смотреть в собственные глаза.       Какого это, смотреть в лицо трупа, пока ебёшь его? Джереми ухмыляется развязной улыбкой, а все накатывающие волны наркотического трипа постепенно слабеют, позволяя и возбуждению понемногу отхлынуть. Весь влажный от пота, мужчина ложится сверху на едва трепещущее тело, все еще не замечая в нем жизни, разделяя последствия оргазма. Утаскивает в никуда…       Со стороны могло бы показаться, что сейчас на полу гостиной находятся два трупа. Оба в крови, оба — бледнее мела, покрывшиеся предсмертным ледяным потом. Однако если Джереми просто уснул, сломленный несколькими оргазмами и под давлением наркотика, то Вейлон находился где-то посередине между сном и обмороком. Он все ещё ничего не чувствовал, но его глаза слабо моргали, а единственное живое сознание говорило о том, что произошло что-то ужасно отвратительное и неправильное… ***       — …Я был уверен, что ты сдох.       Это было первое, что услышал Вейлон, когда его сознание прочистилось достаточно, чтобы обнаружить себя в постели. Он тут же почувствовал сильную боль по телу, особенно ниже спины — изнутри его будто распирало неприятными жаркими волнами спазмов, а руки и ноги ныли, как после долгого физического напряжения.       Парень затравлено и страдальчески оглянулся на Джереми, который лежал рядом, полностью одетый. В комнате было сумрачно и прохладно — Блэр курил, а дым от его сигареты вытягивало в приоткрытую форточку. Парк знал, что произошло. Он смутно помнил процесс изнасилования, но не мог точно определить, в каком временном отрезке это случилось, насколько давно? Глаза его скользнули на тумбочку, на которой виднелась белая баночка с выведенным черным по белому названием «Клозапин» — это тут же напомнило о трупе в шкафу. Стало ещё хуже.       — Ну, чего молчишь? Отвык уже от хуя своего хозяина?       Джереми хрипло рассмеялся. Надо сказать, что выглядел он неважно — перенапряжение и последствия наркотического опьянения сказались на его внешнем виде: лицо будто обрюзгло, побледнело, волосы были в кошмарном состоянии, а под глазами виднелись темные мешки. Более того, в своих попытках выбраться Вейлон все же смог его несколько раз ударить — у Джереми была разбита губа, а на скуле виднелся фингал.       С такого ракурса его уже не молодой возраст осознавался особенно четко.       — И ты просто принял то, что под тобой труп? — Вейлон слабо застонал, подтягивая одеяло повыше. На удивление, его сознание было чистым. Видимо, клозапин всё-таки работал.       — Не просто труп. А твой труп, щеночек. Это разные вещи.       Джереми потянулся к пепельнице и оставил сигарету там. Затем сел, разглядывая лицо пленника сверху вниз.       — Ну что я могу поделать, если стафф выволок из меня такие фантазии. Когда-нибудь эта дрянь убьет меня… — Блэр провел подрагивающим большим пальцем по искусным губам Вейлона. — Надеюсь, что это будет именно шприц, а не эти мрази из «Меркофф».       Вейлон не чувствовал страха. После всего, что с ним произошло, это было бы излишне — он обречён, он неизлечим и зависим, есть ли смысл цепляться за эту жизнь? Джереми все равно может и мог делать с ним все, что пожелает, но теперь бывший программист каждой клеточкой своего тела осознавал свою кукольность.       А ведь буквально недавно они с Джереми ездили в торговый центр, он проявлял что-то вроде заботы… После того, как избил его на полу.       В комнате стало совсем темно. Вейлон все ещё морщился от боли, покусывая щеку изнутри, а Джереми смотрел на него, абсолютно бесстрастно, думая явно не о текущем положении дел.       — Мы оба с тобой сдохнем, Вейлон. Рано или поздно. Но никакого «долго и счастливо» у таких как мы просто не может быть. Я получил все что хотел, теперь ебусь с последствиями, а ты — получил меня, но последствия тебя уже трахнули…       — Этот человек в шкафу, — Парк перебил его, ощущая, что сейчас настал именно тот момент, когда можно об этом поговорить, — кто он?       — Понятия не имею. Но при нем была камера, он собирался за мной шпионить. Учитывая, что есть люди, заинтересованные в том, чтобы меня убрать, это не удивительно.       — А Картер? Что между вами произошло?       — Опять ты, блять, за свое? — Блэр цокнул языком и отвернулся. — Я что, должен отчитываться перед тобой за каждого ебаного пидора, с которым довелось столкнуться? И какого черта ты вообще туда полез?       Вейлон честно попытался вспомнить, зачем он забрался в кабинет Джереми, но это оказалось сложной задачей. В голове было кристально чисто, но память барахлила беспощадно. Он помнил шкаф, помнил сад и Джереми, хватающего его за руку, помнил, как чуть не утонул в ванной, но образ кабинета был сильно размыт, как на зло.       — По-хорошему, взяться бы за тебя хорошенько и отбить желание совать свой нос не в свои дела, но нет у меня на это сил. — вполголоса бросил супервайзер, разминая шею. Шрам под пластырем все это время не давал покоя, но на фоне общей вымотанности практически не ощущался. — Заебал ты меня, Вейлон.       Кажется, Парк не ожидал от хозяина такого откровения. Обычно он держался довольно холодно и отстраненно, в его лице всегда читалось это сильное отчуждение и напряжение, которое довлело над Вейлоном угрозой неизведанного. Ну а сейчас он внезапно раскрывался с другой стороны — просто уставший человек, вынесший очень многое, также как и он, Вейлон, существующий на некотором надрыве, и чьи безумные идеи и желания загнали его же самого в тупик. И вот этот момент искренности вдруг навеял странные дежавю — лето, тепло, машина… Калифорния… Почему Калифорния? Это ведь так далеко отсюда…       — Может, всё-таки расскажешь о моем прошлом? — Вейлон с надеждой приподнялся на локтях. — Раз уж нам нечего терять. Не хочу умирать без знания о самом себе.       Супервайзер подошёл к окну и захлопнул его, задернул шторы. В комнате стало на порядок тише и мрачнее, сумерки окончательно перетекли в долгую зимнюю ночь. «Может, это моя последняя ночь?» — подумалось Вейлону. — «Может увечья, которые нанес мне Блэр, наконец, не совместимы с жизнью?» Тьма стала непроглядной.       — Зачем тебе это? Я не думаю, что ты настолько идиот, чтобы поверить мне, чтобы я тебе не рассказал.       Голос послышался откуда-то справа. Кажется, Джереми снова прилёг. Лёгкий стон подсказал, что ему даже это сейчас даётся с трудом.       — Не имеешь — не сожалеешь. Запомни это, щеночек…       Какое-то время они лежали молча. В воздухе повисла вязкая тишина. Они оба были слишком уставшими, чтобы разговаривать.       Внезапно, медитативность прокуренной комнаты прервал резкий звонок мобильного телефона. Джереми грязно выругался и схватил его с тумбочки, однако сейчас ему меньше всего на свете хотелось бы решать рабочие вопросы. Однако, номер был не определен. Супервайзер все же ответил, хотя бы для того, чтобы узнать, на кого обрушить свой гнев.       — Да. Слушаю.       — Мистер Блэр? Извините, если я вас потревожила, но…       Джереми тут же узнал ее — Лиза Хардин, собственной персоной. Метнул взгляд в сторону Парка. Тот ничего не услышал.       — Минуту.       Пошатываясь, Джереми покинул комнату и заперся на кухне — не следует его щеночку знать, что его ищет бывшая подружка. Надо же. Не прошло и десяти лет.       — Я слушаю.       — Я хотела сказать, что… Переживаю по поводу пропажи Вейлона Парка, сэр. В прошлый раз вы были заняты, так может у вас сейчас найдется время?       В голосе девчонки явно слышалось волнение. Должно быть, она очень долго собиралась с духом, прежде чем позвонить. В прошлый раз она звонила когда Блэр был в командировке, но он попросту не ответил.       — С чего вы взяли, что я имею какое-то понятие о месте пребывания вашего друга, мисс Хардин? — на всякий случай Джереми оглянулся на дверь.       — Я знаю, что вы с Вейлоном было близки когда-то. Он вам доверял. Да и вы очень уж хотели, чтобы он у вас работал, так что… Я подумала…       «Подумала она. Шлюха малолетняя.»       — Вы говорите в прошедшем времени. В настоящем мне абсолютно все равно, где он и что с ним. По поводу его работы в «Маунт Мэссив» я не могу ничего сказать, это ни вас, ни меня не касается.       В трубке раздался прерывистый вздох.       — Я вам не верю. Мне кажется, что все вы прекрасно знаете, просто…       Джереми не дослушал и раздражённо нажал на «отбой». В висках противно закололо, он налил себе воды. Теперь не только Полин, но и эта Лиза ищут Парка, и неизвестно, не спелись ли они. Информатор ничего не сообщал по этому поводу, но Блэр бы очень удивился, не будь оно так. Он знал Глик и ее методы, и что если уж она захочет что-то узнать — она узнает. Более того, телефон Хардин могли прослушивать. Со этим всем срочно нужно было что-то делать.       Немного поразмыслив, Джереми снова взял телефон и быстро набрал короткое СМС:       Встретимся завтра в 6 вечера на углу 17 авеню       8:30 p.m.       Даже если Лиза придет не одна (в чем Джереми был уверен практически на сто процентов), он сможет выкрутить ситуацию в свою сторону и постараться отвести от себя подозрения. Вообще, Джереми уже задумывался над тем, чтобы перевезти Парка в Пуэбло, а здесь устроить показной обыск, чтобы покончить со слежкой, но пока что эта идея была на этапе обдумывания. Для начала следовало разобраться с Хардин.       За дверью послышались тихие шаги — Вейлон всё-таки встал. В ванной зашумела вода. Супервайзер задумчиво посмотрел на дверь, находясь мыслями в том доме, который удалось присмотреть — совсем маленькое строение на отшибе, окружённое большим садом, пусть и неухоженным. Соседей нет, каких-то достопримечательностей или прогулочных дорожек поблизости тоже. Но как оставить Парка одного? Ведь даже за неделю отсутствия Джереми дома тот умудрился натворить хуйни больше, чем когда-либо до этого.       Вейлон в это время находился в ванной. Его ноги сильно дрожали, руками он опирался о раковину, разглядывая себя в зеркало. Да, он был все еще голым. Его тело, которое, казалось бы, не должно уже иметь на себе живых мест, выглядело лучше, чем когда-либо до этого, за все время его нахождения в доме: разве что синяки и ранки после укусов Джереми выбивались из общей картинки. Ну и на спину лучше было не смотреть. Но в целом, благодаря хорошей, сытной еде, он чуть окреп и перестал походить на «жердь», что все-таки прибавляло жизненных сил. После клозапина глаза блестели ярче, они светились сознанием. Волосы лежали в беспорядке, отблескивая белым в свете лампы, а на фоне бледного лица ярко алели истерзанные им и Джереми губы. Вейлон осознавал себя живым, и это осознание было сильнее, чем противные боли в заднице. Он даже не сразу понял, что Блэр, оказывается, отмыл его, где-то в промежутке между своим наркотрипом и пробуждением в постели.       Дверь открылась, Джереми вошел в комнату. Вейлон даже не обернулся: он все еще смотрел самому себе в глаза, стараясь взять все от ясности в собственных мыслях. Внезапно, на ум пришло, что он повзрослел. Парк не помнил, как он выглядел до больницы, но отросшая бородка и фиолетовые пятна под глазами, с намеком на первые морщинки, говорили о бесконечности пережитых стрессов, что явно аукнется ранним старением.       На деле же ему было всего двадцать пять.       — Как тебе идея уехать отсюда? — Блэр прервал его созерцание. Он все еще стоял позади, прислонившись к стиральной машинке.       — Куда?       — Пока что не знаю. Но лично меня заебало жить с ощущением слежки. Не факт, что пока меня не было, никто не понял, что ты здесь и не установил какие-нибудь камеры на моем доме.       Вейлон пожал плечами. Он действительно не ощущал больше страха перед хозяином — все, что могло случится, уже случилось. После увиденного недавно, Парк действительно был готов к собственной смерти, перестав ее отрицать в призрачных надеждах, и эта готовность будто вселила в него силы принять жизнь такой, какая она есть.       — Почему бы и нет… Во всяком случае, хуже уже не будет.       Джереми вдруг подался вперед и тоже уперся руками в раковину, заключив Вейлона в своеобразное кольцо, отрезая ему путь назад. Прозрачно-голубые глаза отразили оба их взгляда, но прочитать по ним душу было невозможно.       — И откуда столько резких перемен в тебе, а, Парк? — медленно, вполголоса проговорил он. — Неужели эта седативная хрень так тебя изменила?       — Не знаю. — холодно выдохнул Вейлон. Он даже не дернулся. — Во всяком случае, я уже смирился. Ты можешь делать со мной все, что захочешь, как всегда и хотел. Мне даже кажется, что именно поэтому я и здесь — я нужен тебе, чтобы развлекаться, чтобы вымещать эмоции, дурные и хорошие, и только это может быть ответом на вопрос, почему я еще жив. Но смысл мне от такой жизни? Я, должно быть, был сильно влюблен в тебя, раз ты постоянно в моих снах, и раз мне всегда так просто было трахаться с тобой, даже если это было больно…       — Ну надо же. Чудеса просто, Вейлон. Отправлю открытку с пожеланиями доброго здоровья тому гению, который толкнул мне эти таблетки.       — Жаль только память не вернуть…       Джереми вдруг прижался плотнее. Парк даже не попытался освободиться, неотрывно глядя им обоим в глаза. Он и сам не ожидал от себя всех этих рассуждений, но контроль над собственными мыслями убедили его в собственной правоте.       — Только не строй иллюзий, что от того, что ты вдруг прозрел, мое отношение к тебе сильно изменится, щеночек. Но, скажу тебе от всего сердца, я заебался. Все эти проблемы, начавшиеся с тебя и заканчивающиеся тобой, искренне мне осточертели. Ты заставил меня пойти на куда большие риски, чем что-либо или кто-либо до тебя, и я шел на поводу у этих страстей так же, как и ты шел за своей безумной любовью. В итоге, оба объебались.       — Странно, что ты это признаешь.       — А ты бы и дальше продолжал считать меня суровым дэдди, который не имеет в мозгах ничего, кроме желания трахнуть своего мальчика-пассивчика, побить его всласть и подарить потом что-нибудь слащаво-дорогое. Это тебе не драма. Я, блять, сам не меньший продукт этой сволочной системы, беру для себя все то, что посчитаю нужным. Залог моего выживания. Но нихуя в этой жизни больше нет такого, что я променял бы на лишний шаг в нирвану. Я ничем не дорожу и ни за что не цепляюсь. Я не строю надежд, не планирую дальнейшую жизнь и не влюбляюсь в «не таких как все» — я просто беру свое, пока еще дышу, пока еще могу возбуждаться от твоих щенячьих глазок. На этом все.       Джереми вдруг резко оттолкнулся и отстранился. Он будто снова закрывался, лишь ненадолго доверив Вейлону отблеск собственных граней. На его лице обозначилась тень.       — Радует, что ты тоже поумнел. Хотя бы чуть-чуть.       Дверь хлопнула. Вейлон остался стоять неподвижно. Он не знал, что ему чувствовать по поводу всего этого: в Джереми он вдруг разглядел что-то новое, чего, по ощущениям, в прошлом явно не замечал.       И куда они оба катятся?.. ***       Неизвестно, кем я был до этого. Неизвестно, что было со мной до этого. Но в одном я теперь уверен точно: я изменил жизнь Джереми Блэра не меньше, чем он изменил мою. И мы оба несем справедливое наказание…       Может, это все грани одного и того же чувства? Одной и той же ответственности на двоих, которая нас повязала?..       Наконец-то мы нашли в себе силы это признать. В конце-концов, нет смысла бороться с ветряными мельницами: болезнь не лечится громкими словами и беззаветной преданностью или, мать ее, любовью. Нет. Здесь подрывается куда большая глубина, здесь гноятся не просто ткани или органы — это уже нарыв на самой психике, где-то в промежутках между нейронными вспышками и зрительными контактами… И от этого нет излечения, но плацебо еще никто не отменял, верно?       Будь что будет.