Сквозное

— Тебе никто не верит, Азазелло. Не то чтобы Азазель сам себе очень сильно верил. Да и вообще, какой из него Азазель? Так, Азик. Тик-токер хренов, разнежился совсем со своими видосиками-хуёсиками. К земной, мать его, жизни прикипел. Потому что хорошо по земле ходить в дорогущих брендовых кроссах и дутой курточке да масочки с рожками в Инстаграме юзать. Хорошо, безопасно, а главное — безболезненно. Боли Азазель не чувствовал уже очень давно. Где-то три тысячи лет с погрешностью в пару веков. Время в аду не в счёт — там было просто хуёво и очень сильно недостопримечательно. Он тогда даже не запомнил дорогу — только траекторию. Вниз. Очень долго и нудно вниз. Азик от своего рождения а-ля создания был косячный. Типа, с браком чуть-чуть. Не плохой, но очень сильно не фортовый. Попал не в ту компанию, а там всё как водится — взгляды, идеи, амбиции… Психологов в то время ещё не придумали, так что свою тонкую душевную организацию Азазелло с горем пополам организовывал самостоятельно. Как позже все узнали — получилось плохо. Прямо даже провально, с самых небес под землю. Он, конечно, пытался оправдаться, извинялся, каялся. Хотел быть честным, поведать господу о своих домыслах, понадеявшись на тайну исповеди. Но господь ему тоже не поверил, и тогда с горячего барского плеча ангелочек первый раз узнал, что значит «больно». — Мессир, да вы чё… — Азик попытался вскочить из-за стола, но наебнулся и машинально попятился, лихорадочно пытаясь решить: нападать или защищаться. Первое было идеей очень бредовой, потому как Сатана имел возможность вставить ему знатных пиздюлей по самое горло. Второе прогорало по этой же причине. При всём своём выёбистом энтузиазме Азик Сатане явно проигрывал. Нелли сидела за столом и ехидно шкрябала ногтями столешницу. Неловкая ситуация. Хотя ожидаемая, учитывая, откуда была вытянута запись разговора Азика с этими двумя пернатыми полудурками. Затящили его в сортир, а он, между прочим, говорил им, что надо поаккуратнее, поконспиративнее. У стен есть уши и всё такое. Как оказалось, уши есть ещё и у кабинок уборной. Уши, когти, хвост и очень дурной нрав. Ещё до того, как видео кончилось, Азик сложил два и два: пока сам он валялся у себя на хате в чудной компании, кто-то настучал Белову на Демьяна. И, если этот кто-то был не Азик, то методом исключения Сатаны и самого Демьяна как оскорблённых сторон оставалась только сама Нелли. Сука. — Тебе никто не верит, — повторил Сатана, и от его образа прикольного дядьки з подтекающей крышей окончательно ничего не осталось. Азик зажмурился, представляя, что именно ему обломают в этот раз, когда он будет повторно пробивать дно своего существования. В прошлый раз он лишился пары крыльев. Говорят, что господь милостив, но этого на себе Азазелю ощутить не довелось. Зато праведный гнев он прочувствовал сполна. Боженька устроил из своего недостаточно праведного сына очень изощрённое месиво. Выражение «обломать крылья» было излишне щадящим. Азазелю их выжгли. По перышку осыпался он огненным пеплом, а пепел остывал и осыпался на землю первым девственным снегом. Но даже когда от крыльев осталось только два почти сквозных зияющих на лопатках ожога, их тень продолжала разъедать болевые пороги каждой частички живой плоти, и каждый ошмёток пепла в разных уголках мира болел вдвойне. Сплошная всепоглощающая боль. Господь милостив, блять. А гнев его справедлив. Удара об землю не было. Азазеля словно окунули в кипящую смолу — ощущение вязкости окутало поломанное тело, затекло в лёгкие — он пытался кричать, выть от боли и не мог издать ни звука. А когда открыл глаза — то увидел огонь. Тогда ещё не придумали холодных заасфальтированных дорог, унылых остановок и бюрократических очередей. Тогда было только вечно пылающее всепожирающее пекло. — По тебе Ад соскучился. Вперёд и с песней обратно на работу, — скалится Сатана. Это у него такое синонимическое выражение словесной конструкции «вперёд ногами». Азик мельтишил взглядом по комнате, пытаясь найти поддержку хоть в чьих-то бессовестных глазах. Но Нелли в его сторону даже не смотрела и вообще было такое ощущение, что она сейчас посреди комнаты встанет и разрыдается, как малолетка над котёнком, которого сама же и отпиздила. А Демьян наоборот осмелел и, подражая батьке, решил идти на Азика с голыми руками. Но Азик вам не какое-то чмо слабохарактерное. То, что его в свое время хорошо потрепали и в буквальном смысле физически понизили, ещё ничего не значило. Метаморфозы всегда были болезненными. Каждый раз как первый. А первый был ещё и самый долгий, чтоб Азазель сразу понимал, какое место занимает на социальной лестнице и в пищевой цепи. Он тогда ещё даже не успел опомниться. Да и как тут, когда ты в жерле одного большого вселенского костра, горишь и не сгораешь. Шкурка опаляется, живое мясо коптится, а потом регенерация в духе Прометея и всё по-новой. Азик хорошо помнил, как в Аду пахло. Сгоревшей плотью, мертвечиной и ладаном. Кипящим ладаном — почти как в церкви, только гораздо хуже. А потом, когда Азазелю показалось, что хуже уже некуда, пред ним предстал сам Сатана. Впрочем, стандартная программа. Только не все в Аду ходят с хвостом и рогами. Большинство душ там просто выжженные тени. Так, бестелесые силуэты. Есть, конечно, и настоящие чудовища, облик которых уже не упрятать — они были в пекле настолько долго, что всё сгорело напрочь даже в том огне, который только горит и никогда не испепеляет. Там время шло по-другому. Не так, как на небесах. Дольше, тягучее. Как смола. Азазель толком даже не помнил, сколько он мучался, когда впервые рога на его голове медленно проростали прямо из черепной корки. Кровь лилась ручьем, заливала глаза и вместе со слезами закипала, оставляя на щеках рубцовые дорожки. Позвонки на хребте смещались, вытягивались в ещё не обросший новой кожей хвост, ноги кривились в животном подобии, подламываясь под костяные копыта. Тело чернело, обгорало и сквозь живые раны обростало новой плотью, похожей на лощеную звериную шкуру. И только демонические крылья, вопреки всем канонам, не отростали. Все последующие разы ощущения были те же. Только ко всему привыкаешь, особенно за продолжительное время. От болезненных ощущений у Азазеля осталось разве что искреннее отвращение. Остальное происходило как в ускоренной съёмке и было приправленно лошадиной дозой самовнушительного обезбола. Сейчас так же. Азик даже не успел с пола подняться, как с него слетели его проклятые брендовые кроссы. Когти оточились, впиваясь с противным звуком в паркетный пол. Голова отяжелела — то ли от пары рогов, то ли от надвигающегося пиздеца. — Ад он уже видел, — у Сатаны «на правом плече» Демьян. Надо же, какое преображение после пожара. Очевидно, с огоньком все меняются. Несколько дней назад был парень само очарование, а теперь стоит и мечет гром и молнии похлеще своего папаши. Спелись, блять. Забыли, кто в будку свет провел, лампочки вкрутил и электричество настроил. Азик у них и вместо такси, и вместо наглядного циркового пособия, и вместо ещё хер пойми чего. А теперь парнишка стоит перед ним в щегольском костюме и правда вершит свое выдуманное правосудие, — Он же к людям привязался. К земле. Пусть почувствует, как оно — по-человечески. Нахуя вообще придумали иронию? Современный мир только на ней одной и держится. Может, богу на рассвете эволюции комедии захотелось — постмодернизм, эпатаж и экспрессия, блять. Жизнь Азика — так вообще в последнее время стала похожа на абсурдную и очень плоскую шутку. Если подумать, то он мог бы сейчас отхватывать пиздюлей по заслугам, потому что видос был и правда неподдельным, Сатана его правда заебал, и конец света ему тоже правда не всрался. Только для того, чтобы Белов Демьяна оприходовал, Азик палец о палец не ударил. Зато теперь собирались хорошенько въебать ему самому. Демьян очень изящно решил подломать ему кости уже после того, как болевые ощущения вернулись на три тысячи лет назад вполне себе реальными флешбеками. Было как в первый раз, только с точностью до наоборот в последовательности. Позвонки втягивались, перестраивались, а в голове, кажется, Азазелю пробили две большущие дырки — даже не огнестрелом, а, скорее, просто какой-то тупой арматурой. В районе затылка было очень притупленно и одновременно и горячо, и холодно. Кое-как Азик дотянулся до него пальцами. Нащупал в волосах что-то липкое. Бля. — Это чё, кровь? — его пока что вгоняло в панику даже не то, что ещё пара таких ударов и ему нужно будет рыть могилу на кладбище и заказывать отпевание, а на надгробии напишут: Азик Митрохин, лох печальный. Он боялся самого физического факта быть… ну, живым. Он очень боялся боли как процесса, а сейчас у него болело всё. Даже душа где-то внутри, внизу живота, очень сильно ныла. Может быть, даже больнее, чем тело. Напоминала о том, какой Азик непутёвый: вот настолько сильно накосячил, что у него с корнем выдрали не только крылья, но и рога с копытами. И эта самая душа, очевидно, была на очереди, потому что, в отличие от ангелов и чертей, с людей больше взять было нечего. — Уведите его, он не с нами. Сука, а с кем?