could've been, would've been, should've been

— как жизнь, пилигрим? чувство в груди сырое и обжигающе-холодное. в глазах ожившего мертвеца всполохи убийственного пламени, и в любое другое время уэнсдей любовалась бы подобным зрелищем. ее темную душу всегда волновала теоретическая возможность воскрешения, еще с той поры когда бесславно почил ее дорогой неро. но не сейчас, не когда вышеупомянутый экс-мертвец убил ее полчаса назад. уэнсдей раздражает подобная дерзость. пилигрим плюется ядом по поводу того что ее сердце все еще имеет наглость биться. как иронично, думает она, и покрепче перехватывает саблю. — прочь от нее! ксавьер, она знает, прежде чем оборачивается с плотно сжатыми губами. только ему хватило бы этой идиотской добродушности чтобы прийти к ней на помощь после того как она своими руками заковала его в цепи. ксавьер не встречает ее взгляд, и что-то внутри нее замирает в диковинном недовольстве даже посреди разворачивающегося апокалипсиса. уэнсдей аддамс всегда умела расставлять приоритеты, да. стрела, пущенная ксавьером (как всегда, слабо пущенная, думает она. этому парню стоит держаться своих художеств и не позориться) не достигает цели: разворачивается в нескольких дюймах от его черного сердца (невесомая цепочка на груди давит тяжелее могильной плиты — и это не фигура речи, у нее есть опыт с могильными плитами. в голове уэнсдей проносится последнее напутствие гуди и — откуда ксавьер мог знать?..) и теперь острие направлено на стрелка. уэнсдей знает, что сейчас произойдет. уэнсдей и рада бы медлить, правда, но наверное, она все-таки потеряла слишком много крови. уэнсдей списывает этот порыв безумия на свои раны с облегчением, иначе как это объяснить? в ушах шумит, шепот-крик «нет!» вырывается громче чем она могла бы себе позволить в таком состоянии. чуть позже она понимает, что он принадлежит не ей. стрела прочно вонзилась в ее левое плечо, но адреналин в крови затмевает боль. лицо ксавьера склонившегося над ней источает животный ужас (отзеркаливающий ее собственный секунды назад) и уэнсдей ни за что не признается, что чувствует некое удовлетворение. потому что он наконец-то смотрит на нее. и это чувствуется правильно.