мир живых, весна 2021
– Капитан… Ичимару… Прохладной волной скользит под кожей знакомая сила за миг до того, как Кира закрывает глаза. Окутывает, обволакивает, словно поднимает в воздух, и боль – просто невыносимая, невыразимая боль изломанного, растерзанного в клочья тела – начинает испаряться, таять, растворяется в ласкающей прохладе… Ичимару отшатывается от изуродованного, разорванного в груди тела лейтенанта. Только что он пронзил Айзена – это точно была его реацу, Гин рассчитал все до последнего шага и никак не мог ошибиться, – но теперь жестокой насмешкой между пальцами вместо тонкого лезвия Кьека Суйгецу оказывается зажат излом Вабиске. Ладонь, словно током, бьет последняя синеватая вспышка духовной энергии. – Я ожидал от тебя большего, Гин. Непризнанный владыка безразлично ухмыляется за спиной – его тяжелый взгляд Ичимару чувствует всем телом, но не вздрагивает: научен, привык. Лишь чуть-чуть меньше выдержки, чуть-чуть больше человеческого – взревел бы, взвыл, вцепился в глотку, повторяя ошибку капитанов, над которыми всего час назад высокомерно смеялся. Но он даже здесь молчит – не умеет чувствовать, не умеет выть и кричать. Только перед глазами стоит мутной пеленой чужая кровь и в висках бьется, заглушая прочее: “Изуру, Изуру, Изуру”. В аффекте Гин успевает развернуться и всадить банкай в грудь Айзену – тот недооценил его выдержку и, по-видимому, не ожидал новой атаки, – успевает выхватить хогьеку чисто механически, не помня и уже даже не зная, зачем и ради чего, успевает скрыться за углом… Реинкарнация Айзена словно проходит мимо, не удивляет и не пугает. Последний проблеск сознания, когда тот одной рукой уже оставляет сквозную дыру в животе, голосом Шинсо шелестит с привычной иронией, что куда приятнее было бы насадиться на меч Изуру. Если бы этот меч теперь был. Это Кира должен был убить предателя, или он должен был извиниться перед Кирой – а в итоге лейтенант… от его клинка… Его взгляд, так и застекленевший полным боли и отчаяния, становится последней мыслью Гина, за которой остается только темнота и пустота – еще более темная и пустая, чем в груди Айзена. “Изуру…”***
– Изуру! Резкий оклик бьет по ушам и зависает звоном в голове. Мутный сон разбивается вдребезги, стеклянной крошкой рассыпается перед глазами. – Лекция через десять минут, Изуру, – повторяет юноша, склоняясь над едва разлепившим глаза Кирой, и машет перед ним рукой, дожидаясь реакции. – Доброе утро. – Ну и зачем? Пусть бы уже спал, – зевает Шухей, и его голос – всего в трех шагах – сквозь звенящий в ушах сон звучит отдаленным, чужеродным и неестественным. Кира ещё долго смотрит прямо перед собой прежде, чем осознает ситуацию окончательно – а потом вдруг вскакивает, заставляя товарища отдернуться. – Я же просил, Ренджи! Разбудил бы раньше. – Ты так мирно спал, – Абарай почти хрипит, как-то неоднозначно ухмыляясь, – я не решился нарушить твой покой. – Так, я ушёл, – от дверей отзывается Хисаги, вовремя прерывая неуместные шутки. – Ужин в холодильнике, смотрите, чтобы опять девочки не стащили. – Ну прямо хозяюшка, Шухей, – оправившись от полусонного пинка Киры, Ренджи сдавленно усмехается, выдавая что-то наподобие фырканья. – И что мы без тебя дела… Эй, Изуру! Ты в порядке? О чем-то еще переговариваются парни – их голоса скрадывает тяжелый туман в голове и путает эхо в ушах. Только поднявшись, Кира осознает, насколько сильно болит голова и насколько тяжело заставить себя двигаться. И так, на негнущихся ногах, словно зомби, уходит в душ, даже не оглянувшись на соседей. – Странный какой-то… – недоуменно тянет Ренджи, провожая его взглядом. – Да кто угодно с ума сойдет от твоей рожи вместо будильника, – весьма ожидаемо фыркает Шухей, пряча за беззлобной насмешкой тревогу за Киру: тот, конечно, всегда был как бы немного не в себе, словно из другого измерения, но в последнее время с ним творится что-то особенно странное. Их разговора Изуру не слышит – до него только смутно доносится стук захлопнувшейся двери. Он не задумываясь включает воду и замирает перед зеркалом, опираясь на скользкую раковину обеими руками. Смотрит на себя. Растрепанные после сна волосы, похожие больше на развороченное гнездо. Широкая черная футболка – Шухей отдал еще до переезда в общежитие. Бессмысленный и усталый взгляд, хоть он и проспал всю ночь. Никаких ссадин, ожогов и кровавых следов, никакого подобия ранений. Только до сих пор со сна не отпускает жгучая боль в груди, справа, между ребрами. Примерно там же, где темнеет кляксой на бледной коже его родимое пятно.