Мэйделе

      Где-то далеко жестко взятые за выю британские маги учились жить в мире друг с другом, искоренялась ксенофобия, ибо темные лорды очень любят лезть в другие страны, а это никому не нужно. Был казнен и Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, уволена по результатам расследования Минерва МакГонагалл, исчез, будто и не было его, Северус Снейп, но вот ни Гарри, ни Гиту это совсем не интересовало. Как не волновала и судьба Грейнджеров.       В этот день Гита и Гарри впервые за долгое время отправлялись в школу. Школа была еврейской, что мальчика очень порадовало, потому что часть предметов преподавалась на идиш, который мальчик знал лучше русского. Гарри предстояло сделать первые шаги в новой стране, в новой школе, но мальчик знал, что рядом с ним всегда Мама и Мэйделе, поэтому ничего не боялся.       А Гита шла в новую старую школу, узнавая и не узнавая ее. Что-то осталось от старой школы, но новые светлые классы да изменившиеся парты ее несколько смутили. Кроме того, в школе теперь существовали и магические предметы, но до определенного возраста детей учили лишь контролю, поэтому девочка, робко вошедшая сейчас в пятый класс, на эту тему не беспокоилась.       — Мэйделе! Мэйделе пришла! — обрадовались ученики, с которыми еще только предстояло познакомиться. Девочка действительно была легендой, а в этом классе учились в том числе и потомки тех, кто знали девочку еще в той жизни. Внуки, конечно, но, выросшие на рассказах о Мэйделе…       — Здравствуйте, дети, — в класс вошла… Сара, ласково улыбнувшаяся детям Сара. — Здравствуй, ма… Мэйделе, — вовремя остановила себя женщина.       — Здравствуй, Сара, — ласково улыбнулась ей девочка. — Мы готовы учиться.       — Сегодня мы с вами поговорим о нашей истории, — начала урок женщина. Она, конечно, знала, что в ее классе будет учиться мама, но была не совсем к этому готова. Впрочем, опыт победил.       Рахель очень волновалась за Мэйделе, но прошло пять часов, и на улице появились весело о чем-то переговаривавшиеся дети. Гита увидела Маму издали и, громко завизжав, бросилась к самому дорогому человеку на свете. Бежала к раскрывшей объятия женщине а идише мэйделе. Не в последний раз бежала…       Так потянулись недели, месяцы, мелькнули годы, и снова, как много лет назад, Гита получала аттестат с отличием. И золотой медалью, между прочим! Иногда приходили сны, а иногда накатывал и страх, но девочка справлялась с ним. А потом настало время выбора. Выбора своей специальности, своего пути… Мэйделе, разумеется, пошла в медицинский. В этот раз она никуда не уехала, подсознательно боясь повторения, поэтому поступила в одесский медицинский.       Перед профессорами возникла серьезная проблема, потому что анатомия и физиология человека за сорок лет практически не изменились, а вот пропедевтика как раз да, поэтому девушку было решено зачислить на второй курс, а не на третий, чтобы дать больше времени на изучение всего того, чего хирургия достигла за истекшее время.       — Мама! Мама! Я поступила! — счастливая девушка, в любом возрасте называвшаяся Мэйделе, обнимала постаревшую Маму, а та гордилась своим ребенком, снова выбравшим путь врача.       — Ты умница, — улыбнулась ей Рахель. — Но послезавтра мы всей семьей летим в Израиль, куда нас давно зовут.       — Хорошо, мамочка, — кивнула никогда ни в чем не возражавшая ей девушка. Однажды побывав на могиле… она больше никогда туда не ходила. В тот день девочку просто госпитализировали от страха за нее.       — И Гарри поедет с нами? — поинтересовался Изя, на что выросший в зеленоглазого серьезного молодого человека Гарри кивнул.       Гита и Гарри… Гарри был для девочки, скорее, как те малыши из лагеря — потерянные, почти замученные, поэтому воспринимала девочка его скорее братом или даже сыном, а для юноши Гита была святыней, почти божеством, потому воспринимать сестру как девушку он просто не мог. Но его возлюбленная, появившаяся, когда юноша заканчивал десятый класс, конечно же, прошла одобрение и Гиты, и Мамы, как же иначе? А вот сердце Мэйделе пока еще было свободно, но девушка никуда не спешила, точно зная, что придет время, и… А пока надо было учиться.       Без Мамы Гита никуда и никогда не ездила, держа данное себе когда-то очень давно слово. Она никогда-никогда больше не оставляла женщину, спасшую ее когда-то очень давно… И вот теперь они всей семьей летели в Израиль, где жили многие из потерянных когда-то детей, желавшие показать Мэйделе свои дома, свою страну и свои семьи. Поэтому и летела Мэйделе…

***

      Купол, уходящий в небо, полный лиц… Полный фотографий, отражающихся в воде... лица тех, кого убили… Мемориал Яд ва-Шем был страшен, страшен по своей сути, ведь он показывал судьбы миллионов людей. И Мэйделе, и Рахель, и Гарри, и Изя, и Ривка с Йосей… Они шли по мемориалу, не стесняясь своих слез. Здесь были собраны люди, погибшие только потому, что одни люди считали других грязью… Это нужно было увидеть, чтобы понять.       Мэйделе встречали в аэропорту, прямо у трапа самолета. Десятки людей, собравшихся, чтобы встретить девушку, потому что «дети» привели свои семьи, а те — своих друзей, знакомых, чтобы показать чудо — девочку, которая не могла даже помыслить жизни без Мамы. Именно этому они учили своих детей — любить Маму. И Мэйделе снова смущалась от такого внимания. Уже вечером девушка сидела на скамеечке возле дома, глядя в медленно синеющее небо. Мэйделе думала об Израиле, понимая, что несмотря на то что тут живут многие евреи, ее страна совсем другая, ибо дело не в евреях…       — Здравствуй, Мэйделе… — услышала она голос, донесшийся откуда-то слева. Повернув голову, девушка увидела удивительно красивого юношу, смотревшего на нее.       — Здравствуй, ингеле, — отчего-то хихикнула девушка. — Садись рядом.       — Меня Иосифом зовут, — представился молодой человек. — А тебя Гитой, потому что ты хорошая.       — Здравствуй, Иосиф, — кивнула ему Мэйделе, ощущая какое-то странное тепло в груди.       Так они и познакомились. Разумеется, никакой любви с первого взгляда не было, но спустя месяц Иосиф переехал в Одессу, бросив учебу в престижном ВУЗе. А потом поступил на тот же курс и факультет, где училась запавшая ему в душу девушка, сначала даже не заметившая юношу, но вот потом…       — Здравствуй, Мэйделе, — знакомый голос заставил сидевшую в библиотеке Гиту пораженно вскинуть глаза.       — Здравствуй, Иосиф, — вспомнила она имя юноши. — Садись рядом.       Пожалуй, именно с этого дня все и началось. Гите было сложно, она разрывалась между домом и желанием гулять с юношей, но Мама все прекрасно понимала, поэтому девушка постепенно успокоилась. Потянулись годы учебы и… любви, чтобы завершиться свадьбой. Ну а потом…       — Кровит, Мэйделе! — ассистентка, совсем молоденькая девочка, испугалась. Йося сегодня сидел с детьми, а Мэйделе выдернули к очень сложному пациенту. И снова, как много-много лет назад, нужно было работать очень быстро.       — Спокойно! Тампон! — жестко приказала ведущий хирург одесской областной больницы. — Еще тампон! Эмоции в ведро!       — Да, Мэйделе, — облегченно заулыбалась девушка. Для нее эта женщина была не только классным специалистом, но и почти иконой.       — Вот и все, шьем, — успокоено произнесла та, кого во все года, вне зависимости от возраста звали Мэйделе.       А где-то дома ждала свою девочку уже старенькая, но по-прежнему самая лучшая на свете Мама. Переезжать от родителей Гита отказалась, поэтому вскоре дом наполнился детскими голосами, как много, много лет назад. Радостно прыгала малышка Циля, читала книжку очень серьезная Ривка, и сидели над планшетом близнецы Йося и Изя. Счастье пришло в дом Пельцер, чтобы никогда его уже не покидать.

***

      Сказка закончилась… Это сказка была не самой простой и уж точно невеселой. Повествует она не об евреях или иудаизме, она повествует о девочке, которую сумели согреть, подарить семью, и которая просто не могла жить без своей Мамы. Не потому, что стала еврейской девочкой, а потому что ей подарили единственное тепло в жизни, дали опору, дали смысл жить.       Маленькая еще, по сути, девочка, не знала ни тепла, ни ласки, ею манипулировали, играя жизнью. Ее кузена заколдовали, будто желая сломать, уничтожить, лишить любой опоры в жизни, для чего? Чтобы она легко пошла на смерть? Но малышка обрела веру. Кто знает, если бы христианский священник проявил бы участие… Но так случилось, что судьба завела девочку в синагогу, где она и обрела веру в то, что не одна. Именно это и положило начало сказке.       Любившая Маму так, что писала ее имя с большой буквы. Казалось бы — мелочь, может быть даже демонстрация, но для Гиты это было очень важно. Для ее внутреннего «я». Прошедшая через сложное время, она обрела Маму. Также, как другие дети, открывая утром глаза, смотрят на своих матерей и отцов, желая, чтобы они были всегда. Чтобы не падали бомбы и бородатые старики не играли жизнями людей. Не сжигали, не расстреливали, не мучили…        «Здравствуй, милая Мамочка! Я так скучаю! Наша командировка скоро закончится, и мы вернемся к тебе, чтобы никого-никогда больше не покидать! Береги себя, Мамочка!» — бегущие по экрану строки, написанные буквами древнего алфавита.       — Ривка написала, — понимающе кивнул Йося, тоже скучая по дочери.       — Маленькая моя… — ласково улыбнулась Гита, обнимая мужа.       Сказка закончилась, осталась лишь любовь… Мамы и Папы… Матерей к детям и тех — к своим матерям. Осталась нежность и ласка маминых рук, твердость и защита папиных. Осталась надежда… Надежда на то, что мы сделаем все возможное, чтобы ничего не боялась и улыбалась не только а идише мэйделе.