Скитания дитя болот

Золотистые, всё ещё сонные лучи медленно прорывают туманную завесу, и призрачные топи оживают, напитываясь красками. Силуэты болотных чудищ обращаются в корявые стволы деревьев. Из-под замшелых корней робко выглядывают белёсые головки болотных цветов, а серебристые космы лишайников прочёсывает влажный ветер, подпевая нестройному хору лягушек. Уткнувшись острым подбородком в сгиб руки, Кайлани наблюдает, как между болотными кипарисами и изогнутыми ветвями ив появляется смазанный шар солнца. Робкое тепло тут же разливается по округе, и его приветствует радостное ворчание старого бехира, показавшегося среди корней раскидистой чёрной ольхи. Когда-то эта чернильно-синяя рептилия представляла опасность и, вероятно, погубила немало неосторожных путников, но теперь его поблекшую чешую покрывают бурые наросты, а глаза затянуты белёсой плёнкой слепоты. Кайлани совершенно иррационально сочувствует этому постаревшему хищнику и старается по возможности подкинуть Ворчуну немного еды, облегчить его нелёгкое существование. Бехир громко сопит и нетерпеливо перебирает всеми двенадцатью лапами, слепо тычась мордой в землю в поисках брошенного Кайлани куска курятины. Но не успевает полуэльфийка насладиться его благодарным чавканьем, как ухо уловливает далёкий и весьма раздражённый крик: — Кайла-а-ани! Голос отца, привычно пропитанный недовольством, заставляет девушку подскочить на месте. Одним движением она закидывает в рот последнюю горсть собранной черники, что покрывает язык холодной сладостью и, ловко спрыгнув с дерева, мчится в сторону дома. Босые ступни вязнут во влажно чавкающих кочках мха, и на штанинах оседают бурые капли грязи. Но Кайлани не обращает внимания на подобные мелочи, уверенно петляя среди смертоносных топей. Времена, когда это место пугало её стрёкотом болотных жуков и зловещим бормотанием ротовика, остались в безрадостном детстве, когда Кайлани забредала сюда, не разбирая дороги от горючих слёз. Маленькая полуэльфийка до жути боялась смердящих железистым газом топей и то и дело вспыхивающих в темноте глаз неведомых ей созданий. Но даже смерть в зубах какой-нибудь твари или во мраке трясины казались ей тогда милостивее, чем постоянные издевательства деревенской детворы или немое безразличие собственного отца. Но чем чаще искала Кайлани свою погибель в этих влажных лесах, тем больше находила в них красоты. Они влекли её в синий сумрак завораживающей пляской светлячков и махровой тишиной, где не приходилось слышать бесконечных упрёков или злых насмешек о её травянисто-зелёных волосах. Со временем она стала видеть волшебные картины в сизых обрывках здешних туманов и научилась петь в унисон печальным завываниям ветра. С годами Кайлани забиралась всё глубже в топи и всё больше времени проводила с обитателями болот. Находить общий язык со зверями оказалось намного легче, чем с людьми. Должно быть, оттого, что животные всегда были честны в своих намерениях: тех, кто желал ею подкрепиться, Кайлани научилась избегать, а расположение прочих — от забавно копошащихся в листве панцирниц до осиротевшей молодой волчицы — можно было заработать, проявив достаточно терпения и доброты. Аромат свежеиспечённых пирогов и хмельная сладость медовухи, вмешавшиеся в сырой воздух, подсказали, что подготовка к ярмарке уже идёт полным ходом. Кайлани тяжело вздыхает, представляя, какое количество народу будет сегодня на неё таращиться. Хорошо, хоть, Жатва даёт благовидный предлог хорошенько отметелить братьев Моссфелдов. Уцепившись за эту приятную мысль, скривившую губы в злорадной усмешке, Кайлани перескакивает через низкий заборчик и оказывается у двухэтажного домика со слегка покосившейся каменной трубой. На пороге её встречает недовольный взгляд из-под сурово сдвинутых бровей, и Кайлани тут же ощущает, как что-то болезненно дёргается в груди, под старым шрамом. Сердце зовёт её вернуться обратно на болота. В то единственное место, где она ощущает себя спокойно и уютно. В то место, что Кайлани Фарлонг по-настоящему может назвать своим домом.