Скитания дитя болот

Лес напряжённо притих, приглушив стрёкот сверчков и полуночное уханье сов. В объявшей стволы бархатной темноте ощущалось чужое присутствие. Олениха дёрнула носом и уловила примешавшуюся к знакомым запахам хвои и земли горчинку дыма. Огонь, всегда означающий опасность, заставил её свернуть с привычной тропы и, осторожно ступая по хрустящим иглам, пробираться на водопой сквозь густой ельник. Чёрная гладь озера, влажно блестящая ночными искрами, была уже так близко, что пересохший язык нетерпеливо подрагивал, но она всё никак не решалась выступить на открытое пространство. И вдруг на тропе появился высокий силуэт. Олениха испуганно замерла и, прижав уши к голове, попыталась слиться с тенями. Человек, торопливо шагающий в сторону леса, нёс в руках кусочек огня и не был похож на охотника. От него остро пахло металлом и сладкими травами. Дождавшись, когда его тяжёлая поступь утихнет, а огонёк света скроется в чаще, олениха, наконец, осмелилась пошевелиться, но тут же об этом пожалела. Рядом раздался сухой треск, и в темноте сверкнули две пары жёлтых глаз. Она тут же сорвалась с места и стремглав бросилась бежать, сминая грудью густой подлесок и с ужасом ощущая хищное дыхание, касающееся её шкуры. *** Касавир резко обернулся и бессознательно сжал рукоять покоящегося на поясе молота — ночную тишину разодрал протяжный волчий вой. В одиночку сбегать на ночёвки в лес, где помимо зверья можно было столкнуться и с более опасными противниками, было чистым безумием. Но вся крепость давно привыкла к различным, зачастую безрассудным выходкам их Рыцаря-Капитана. И если по первой Касавир, на пару с лейтенантом Каной, ещё пытался взывать к благоразумию Фарлонг, то со временем убедился — в отрыве от диких земель полуэльфийка начинала чахнуть и озлобляться, словно пойманный в ловушку зверь. Фонарь, покачивающийся в руке, выхватывал из темноты то корявые ветви, обросшие влажным мхом, то тонкие деревца с ажуром лишайников на стволах и лишь едва угадывающуюся среди низких кустов остролиста тропку. Только ему Кайлани доверила путь к её тайному укрытию — это наполняло грудь паладина приятным теплом, которое он трактовал не иначе, как гордость за оказанное ему доверие. И хоть волнение за Фарлонг часто подталкивало воспользоваться привилегией этого знания, прежде он ни разу не смел тревожить её лесное уединение. Но сегодня повод был особым и, к сожалению, весьма печальным. Касавир уже было решил, что заблудился, когда из-за зарослей колючего терновника показалась полянка, где под плитой оголившейся скалы притаился маленький лагерь: сложенный из валежника навес да крохотный костерок, света от которого едва хватало, чтобы разглядеть сжавшуюся в трогательный комок девушку. Кайлани спала, подложив под щёку острый локоть, а отросшие за последние месяцы волосы рассыпались по её лицу, словно свежая трава. Она смотрелась так естественно здесь, в глуши, в окружении замшелых камней и мягко покачивающейся на ветру листвы. Вырывать полуэльфийку из этого умиротворения казалось кощунством. Но долг есть долг. И Касавир был уверен, что Кайлани простит его вторжение. — Не стоит, — Касавир резко обернулся в сторону раздавшегося за спиной рыка. От ночного мрака отделился сгусток темноты, и несмелые подрагивания углей очертили контур знакомого силуэта. — Бишоп? Что ты здесь делаешь? — Собираюсь помешать тебе её разбудить, — следопыт подошёл ближе, и свет огня лёг на его напряжённое, как всегда заросшее неопрятной щетиной лицо. — У меня срочное донесение для Рыцаря-Капитана, — холодно произнёс Касавир, пытаясь скрыть горечь разочарования. — Проваливай, паладин. Очередное доказательство уёбищности этого мира может подождать до утра, — хищная злоба сверкнула в жёлтых глазах. — Дело не терпит отлагательств, — строго заявил Касавир и сделал было шаг в сторону спящей Фарлонг, но Бишоп грубо схватил его за плечо. — Последний раз прошу вежливо: пошёл нахер отсюда со своими важными новостями. — Ты даже не знаешь… — Наших сборщиков налогов зарезали на дороге какие-то бандиты. Сами придурки виноваты — мечами надо лучше владеть, — брезгливо скривился Бишоп. Касавир посмотрел на него с презрением и резко выдернул всё ещё зажатую в капкане цепких пальцев руку. В груди горячо заклокотало, как и всегда при их вынужденных беседах. — Попридержи свой язык! Эти достойные люди… — Да-да, славно служили и бесславно сдохли. И что она, по-твоему, прямо сейчас сможет сделать? Воскресит их? Или обрушит с небес праведный огонь на головы убийц? — Она должна… — Выспаться она хоть одну ночь хорошенько должна. Оттого и сбежала из крепости, где от ваших слезливых просьб и бесконечно важных обязанностей нет ни минуты покоя. Инородные для слов Бишопа нотки заботы прозвучали зловеще, заставляя Касавира повторить оставшийся без ответа вопрос: — А зачем сюда явился ты? Следопыт нервно передёрнул плечами, но тут же растянул губы в злорадной ухмылке. — Да ты никак ревнуешь? Ну, коль охота, могу тебе в красках рассказать, чем мы тут с отважной леди-капитаном занимались под луной. Красноречием Гробнара я, конечно, не обладаю, но постараюсь не упустить самые сочные детали… — Если ты её хоть пальцем тронешь! — выпалил Касавир. — Ты мне запрещаешь? Что, даже если она сама будет умолять? — Она не… Не смей так о ней говорить, иначе я… Касавир осёкся: плотоядная улыбка Бишопа напомнила, что он зарёкся реагировать на низкие провокации этого мерзавца. Сохраняя достоинство, паладин шумно выдохнул и разжал до боли стиснутые кулаки. К тому же, как ни печально было это признавать, доля правды в словах следопыта всё же присутствовала — Кайлани уже трое суток была на ногах, почти без отдыха. Розыск бандитов, действительно, мог подождать до утра. Так отчего же он так поспешно ринулся доставлять ей весть? Может ли быть, что трагедия стала для него лишь удобным предлогом для… Касавир смущённо взглянул на тихо посапывающую на земле Фарлонг. Одеяло, съехавшее у неё с плеча — такого хрупкого и тонкого, что было совершенно непонятно каким образом оно ещё не сломалось под тяжестью всей возложенной на него ответственности — вызывало желание прикоснуться. Укутать. Защитить эту отважную девушку от холода и всех опасностей, что ещё встретятся на её нелёгком пути. Шумно выпустив из ноздрей воздух, горчащий досадой, Касавир бросил Бишопу: — Сообщи ей новости, когда она проснётся. — Думаешь, я её тут сторожить всю ночь буду, как преданный пёс? Сама на рассвете в крепость явится. Касавира так и подмывало потребовать объяснить, что же тогда следопыт тут забыл, но, предвидя очередную похабную отговорку — воздержался. Ещё с первого совместного похода на лусканскую территорию он не переставал предупреждать Кайлани, что Бишопу нельзя доверять. Паладин видел это по тьме в глубине его волчьих глаз, чувствовал по холоду, что сочился у него из груди. Фарлонг каждый раз ласково касалась плеча паладина и искренне благодарила за заботу, но проводить время с хамоватым следопытом не прекращала. И Касавиру оставалось лишь напоминать себе, что он обязан доверять суждениям своего командира. Потому, заглушив душащее чувство, в котором Касавир готов был признать лишь тревогу, он удалился в ночь. *** Убедившись, что силуэт паладина скрылся во тьме, Бишоп присел у навеса и сделал то, на что этот святоша так и не отважился — натянул шерстяное одеяло на костлявое девичье плечо. Херов праведник! То, как он смотрел на Кай — с неприкрытым обожанием и благоговением, будто не на живую женщину, а на святое изваяние — выбешивало Бишопа. И дело было вовсе не в собственничестве или нелепой ревности. Конечно нет. Скрежетать зубами хотелось от лицемерия — так любящий распинаться о честности и благородстве паладин нагло врал — даже самому себе — чего на самом деле желает получить от этой девчонки. Бишоп же своих намерений никогда не скрывал. В начале они, правда, были сосредоточены лишь на том, чтобы придушить дерзкую девицу, хомутом повисшую на его шее. Но всё сильнее сгущающееся раздражение сперва начало приятно щекотать мужское нутро, а после и жечь голодным огнём. Он и сам не знал, что именно так цепляло в угловатой, едва обросшей мяском девке. Её наивные попытки скрыть своё влечение, которому она так упорно сопротивлялась, или таившаяся внутри гордой недотроги дикая натура? Гортанный ли рык, которым она отвечала на его поцелуи или то, как щерила острые зубки, стоило прикусить ей загривок? Чёрт знает. Но их совместные вылазки в лес начинали входить у него в привычку. Бишоп с раздражением скользнул взглядом по тонким, даже во сне сжатым губам и едва заметно подрагивающим ресницам. Вот же девка — спит без задних ног. Тут не то что паладин, а целая армия демонов подкрасться сможет. И что ж за глупости она видит во снах? Как в одиночку расправляется со всем вселенским злом, спасая каждого обездоленного в Фаэруне? Она отчаянно сражалась за то, во что верила — и в этом ощущалась привлекательная сила. Вот только верит девка во всякий бред, и рано или поздно дешёвые добродетели обязательно сведут её в могилу. Но сколько бы Бишоп не втолковывал это в её дурную зелённую башку, Кайлани с остервенелым упрямством бросалась в любое пекло, стоило лишь поманить слезливой байкой. И пусть клинками она неплохо умела махать, да и острый язык не знал пощады. Но от того, что девчонке с болот выдали идиотский титул и без конца нарекали избранной, силы решить все проблемы этого странного мира у неё один хрен не появились. И Бишоп знал, что рано или поздно этот мир её растерзает, выжрав непростительно наивное сердечко. — Так какого дьявола ты забыл рядом с ней? — прошипел он в темноту, пялясь на зелёные лохмы, растрепавшиеся по лицу полуэльфийки. Бишоп знал, что на ощупь они жёсткие, как летняя трава и приятно колют, когда собираешь их в кулак. Он уже успел изучить много особенностей её гибкого тела. Но сегодня пришёл не за этим. Сегодня он лишь следовал за Карнвиром, который повадился сбегать на охоту с волчицей Фарлонг — кобель проклятый. Характер у рыжей сучки был ещё сквернее, чем у хозяйки, но слушать, как они поют на луну, переплетая протяжный вой с тягучим голосом, бывало даже приятно. Фыркнув сам на себя, Бишоп встал, собираясь уходить — стеречь дрыхнущую девку уж точно не собирался. Остановился он лишь подбросить в умирающий костёр корявый сук, тепла от которого должно было хватить до утра. Послышался треск ветвей, и из глубины ночи показались две взлохмаченные морды, порядком выпачканные в крови. *** Успокоившееся после бега сердце билось размеренно и гулко, а свежее мясо приятно грело нутро. Яркий свет огня ослепил волчицу на мгновение, но когда силуэты вновь обрели чёткость серых линий, Кали убедилась, что её сестра по-прежнему мирно спит, несмотря на визит здоровяка в латах, сладковатый запах которого до сих пор улавливался в воздухе. Карнвир притащил своему человеку специально оторванную от туши оленью ногу. Мужчина принял подарок, недовольно бурча. Кали успела привыкнуть к хмурому лучнику настолько, что даже его мускусный пропитанный злобой запах больше не вызывал желания ощетиниться. Кали даже ощущала к нему каплю благодарности — пока он находился рядом с Кайлани, волчица знала, что может спокойно резвиться в лесу с Карнвиром. Она заметила на чёрной шерсти волка остатки застывшей крови, что так и манили ещё раз хорошенько вылизать Карнвиру морду и, игриво прикусив под ухом, заставить его глубоко зарычать. Но волчица знала, что её самец не позволяет подобных вольностей на глазах у своего человека. И потому Кали ничего не оставалось, как свернуться калачиком подле сестры, подставить теплу костра порядком отсыревшие бока и, прислушиваясь к ночной возне леса, наблюдать сквозь пляску огня, как хмурый следопыт снимает шкуру с ещё тёплого мяса. — И всё равно мой нож был лучше, — пробубнил он под нос, сжимая тёмную рукоятку, до сих пор хранящую запах пальцев Кайлани.